Обе части «Гражданских войн в Гранаде» Переса де Иты получили широкий резонанс в Испании и за ее пределами. Эта книга стала источником драм Лопе де Веги («Коварство знати») и П. Кальдерона (драма «Любовь после смерти»), а позже драмы Ф. Мартинеса де ла Росы «Абен-Омайя» (1830), романов П. А. Аларкона и Ф. Фернана и Гонсалеса. С другой стороны, идеализированный мир мавританского Средневековья с XVII в. прочно вошел как одна из излюбленных тем в европейскую литературу. Особую популярность эта тема приобрела у романтиков, получив прямое отражение в «Последнем Абенсераге» Шатобриана и в «Хронике завоевания Гранады» Ирвинга.
В середине XVI в. возникает еще один жанр романа, которому предстоит долгая и плодотворная жизнь. Речь идет о плутовском романе.
Возникновение этого романа связано с социальными условиями, которые сделали пи́каро (исп. pícaro — плут, пройдоха) одной из примечательных фигур испанской общественной жизни. Плутовской, или пикарескный роман (novela picaresca) — порождение и свидетельство кризиса Испании. Широкие массы населения страны в условиях застоя экономики были лишены возможности заниматься производительным трудом и обречены на нищету и бродяжничество. Бродяги пополнялись и за счет идальгии, испытавшей на себе губительные последствия «революции цен». Короли, хотя и издавали законы против бродяжничества, в сущности, не были заинтересованы в искоренении зла, ибо в нищих и бродягах видели резервную армию, которая могла служить интересам абсолютизма и за океаном, и в бесконечных войнах в Старом Свете. Формированию слоя пикаро способствовала политика ограбления колоний, порождавшая иллюзорную веру в возможность быстрого обогащения и презрение к труду.
Образ пикаро имеет предшественников среди персонажей античной литературы, фольклора, фаблио. В ранней ренессансной литературе (например, в «Селестине») изображение городского дна занимает значительное место.
Рождение пикарескной литературы как жанра связано с повестью «Жизнь Ласарильо с То́рмеса, его невзгоды и злоключения». Первое издание относится к 1554 г., однако есть основание полагать, что повесть написана значительно ранее. Автора ее не удалось установить. Повесть состоит из семи небольших главок — «рассуждений», в которых описывается судьба героя с малых лет, когда он был вынужден окунуться в гущу жизни, став поводырем у слепца, и до того момента, как, поступив на «коронную службу» городским глашатаем в Толедо, он обзаводится домом и пристает, по его собственному выражению, к «тихой пристани». За эти годы Ласарильо, переменив многих хозяев и испытав немало превратностей, из простодушного мальчика превращается в закоренелого плута. Его школой было знакомство с образом жизни и мыслей своих хозяев, в которых он видел воплощение морали всего общества. Как бы ни отличались друг от друга нищий слепец и продавец папских булл, бедный, но чванливый идальго и священник, — все хозяева Ласарильо обладают одним общим свойством: их сущность находится в разительном противоречии с тем, за кого они хотят себя выдать. Уже здесь, таким образом, появляется одна из основных тем позднего европейского Возрождения — противоречие между сущностью и видимостью, между «природой» и «одеждой», по выражению Шекспира. Слепец притворяется добрым, на самом деле он жесток; священник предстает перед всеми человеком щедрой души, хотя в жизни он скупердяй, морящий голодом Ласарильо; только один герой выведен с некоторым сочувствием — идальго, презирающий засилье фаворитов, но и тот, будучи нищим, поддается искушению казаться обеспеченным; продавец папских булл, притворяясь набожным, нагло эксплуатирует веру в своих корыстных целях; за внешним благочестием последнего «покровителя» Ласарильо, настоятеля
357
храма Спасителя, скрывается отвратительный разврат. Не «полезные советы», до которых охочи многие из хозяев Ласаро, а пример их жизни способствует воспитанию из бедняка, вынужденного прибегать к уловкам, чтобы не умереть с голоду, закоренелого пройдохи, готового во имя материального благополучия поступиться человеческим достоинством и после женитьбы на любовнице настоятеля покорно терпеть супружескую измену.
Автор повести решительно отвергает замкнутость художественного пространства и времени, свойственную рыцарскому и пасторальному роману. Пространство и время повести предельно исторически и социально конкретны: оно открыто в историческое время и социальное пространство Испании XVI столетия. Портреты хозяев Ласарильо в связи с этим приобретают типическое значение; маленькая повесть превращается в реалистическое полотно, сатирически изображающее характерных представителей испанского общества, от низших слоев до власть имущих, а через них и все общество. С особенной настойчивостью книга разоблачает духовенство, показывая, как оно эксплуатирует религиозные чувства людей. Недаром исследователи отмечают влияние эразмизма на концепцию повести и ищут ее автора среди членов кружка братьев Вальдесов.
Несомненным достижением реалистического искусства автора является образ центрального персонажа. Прежде всего образ лишен статичности, показана эволюция характера Ласарильо. Вначале он изображен с сочувствием, в его характере на первый план проступают активность и находчивость, умение не унывать при любых неудачах; в конце книги открывается оборотная сторона этих качеств, автор иронически разоблачает хищническую, паразитическую мораль своего героя, хотя самый процесс перерождения Ласарильо показан недостаточно детально и убедительно. Главное завоевание реализма в повести — это показ активного воздействия среды, общества на формирование характера центрального персонажа. Реализм автора, окрашенный иронией и скепсисом, обладает большой разоблачительной силой.
«Жизнь Ласарильо с Тормеса» пользовалась успехом у испанских читателей и породила целую литературу подражаний, так называемых «ласарильяд». Уже в 1555 г. появляется продолжение книги, в которой Ласарильо оказывается обитателем подводного царства, а рассказ приобретает аллегорический характер. В 1559 г. севильский епископ внес повесть в список запрещенных книг. Однако это запрещение не могло воспрепятствовать распространению повести, и в 1573 г. по распоряжению властей выходит «исправленное» издание книги, в котором исключены антиклерикальные выпады. Наконец, в 1620 г. появляется вторая часть жизнеописания Ласарильо, занимательно написанная неким Хуаном де Луной. Широкую известность приобрела повесть о Ласаро и в переводах на другие языки.
В повести о Ласарильо в концентрированном виде представлены существенные черты плутовского жанра. Определилась преимущественно «автобиографическая» форма пикарескного романа: плут составляет собственное жизнеописание, после того как достиг благополучия. Подобная форма предопределяет как бы раздвоение образа героя: с одной стороны, это пикаро, проходящий суровую школу жизни; с другой — рассказчик, умудренный жизненным опытом и извлекающий из этого опыта назидания. На эти две точки зрения накладывается, не совпадая ни с одной из них, авторская позиция, находящая выражение в «Жизни Ласарильо с Тормеса» главным образом в ироническом освещении событий и персонажей. Начиная с «Ласарильо», плутовской роман строится как своеобразный «роман воспитания» героя, где «школой» выступает сама жизнь, с которой герой сталкивается в ее различных проявлениях, переходя от хозяина к хозяину либо от приключения к приключению. Отсюда — довольно элементарная конструкция повествования, в котором отдельные эпизоды связаны между собой образом центрального героя, единственного персонажа, проходящего через всю книгу. Вместе с тем именно «открытость» композиции позволяет развернуть панораму действительности, создать галерею социальных типов. Показ общественной среды становится одним из существенных элементов идейного содержания романа, подчеркивая социальную обусловленность образа пикаро и его эволюции. Изображение среды приобретает по преимуществу сатирическую направленность, а поскольку авторы плутовских романов изображают главным образом изнанку жизни, то этой сатире присущ нередко грубый, «физиологический» характер. Часто сатира окрашена в мрачные и безысходно пессимистические тона.
Плутовской роман — это «воспитательный роман» наизнанку, ибо в конечном итоге совершается примирение героя с гнусной действительностью либо «возвышение» ее с помощью религиозного назидания.
Образ Ласарильо — это один из типов пикаро, которого можно назвать «плутом поневоле»; только в конце он становится закоренелым мошенником. В более поздних романах черты «плута поневоле» в образе пикаро отступают
358
на задний план; герой приобретает черты «плута по призванию», для которого жизнь пикаро — это средство самоутверждения или освобождения, хотя бы временного и иллюзорного, от общественных пут. Классический образец этого типа дал Матео Алеман (1547 — ок. 1614). Уроженец Севильи, М. Алеман учился в Саламанке и Алькала де Энаресе, но образование не завершил, видимо, из-за материальных затруднений. С 1574 г. в течение почти двадцати лет он служил в государственном казначействе, не обретя, однако, достатка. Появление в 1599 г. первой части «Гусмана де Альфараче» принесло Алеману известность, не избавив его от постоянной нужды. Вторая часть романа была напечатана в 1604 г., два года спустя после появления под именем Матео Лухана (Алеман утверждал, что это псевдоним валенсианского адвоката Хуана Марти) «воровского» продолжения книги. В 1608 г. писатель отправляется в поисках удачи в Мексику. Здесь после 1613 г., когда он издал одно из своих сочинений, след его исчезает.
Роман Алемана «Жизнеописание Гусмана де Альфараче» положил начало эпически развернутой форме плутовского повествования. В отличие от Ласарильо, Гусман тяготится службой у различных господ, она кажется ему унизительной, он более всего ценит ту призрачную свободу, которую дает ему жизнь пикаро. Испанское общество конца XVI в. уже далеко отошло от патриархальных нравов прошлого, и человек, вырванный из привычных общественных связей, ощущает это и как освобождение от оков общества. На путь мошенничества Гусман вступает без угрызений совести, и вся его последующая жизнь — это история совершенствования в искусстве плутовства.
Гусман — не только типичное порождение современного общества, но и воплощение духа, царящего в нем. Любовь к праздности, склонность ко лжи и обману, ко всяческим плутням и расточительности — все эти черты присущи не только Гусману и даже не только его собратьям; от погонщиков мулов и трактирщиков до вельмож и короля — все, кажется, заражены этими пороками. И саморазоблачение плута превращается в обличение общества, «автобиография» Гусмана — в «биографию» габсбургской Испании. При этом Алеман предпочитает калейдоскопическую смену лиц, окружающих его героя; один беглый набросок накладывается на другой, третий, и из самой множественности аналогичных эскизов вырастает обобщенная и типическая картина общества, прогнившего сверху донизу, построенного на обмане, корысти, преступлениях и беззакониях.
Большое место в романе Матео Алемана занимают многочисленные морально-философские рассуждения героя. Поначалу они возникают главным образом в связи с критической оценкой общества, в частности с разоблачением всесилия и развращающего влияния денег. Однако уже в первой, а особенно во второй части романа появляется стремление дать целостное, христиански-благочестивое и ортодоксально-католическое истолкование действительности. Задуманной с самого начала истории глубокого нравственного падения героя, заканчивающего свой путь пикаро каторжными работами, придается несколько неожиданный поворот: падение в бездну благодаря «божественной благодати» оборачивается спасением души и чудом преображения.
Вообще во второй части «Гусмана де Альфараче» черты кризисности ренессансного сознания проступают с особой силой. Именно здесь сосредоточены основные суждения автора о коренной порочности человеческой натуры, столь противоречащие ренессансному представлению о добродетельной природе человека; именно здесь особенно сильны ощущения дисгармоничности окружающего мира, общества и самого человеческого сознания; именно здесь всесильная фортуна придает жизни героя особенно резкие и неожиданные повороты. Наконец, и самый тон повествования приобретает все более мрачный, саркастически-язвительный характер. Роман Матео Алемана как бы стоит на рубеже двух эпох — Ренессанса и барокко; последующие образцы пикарески — романы Кеведо, Гевары и др. — развиваются уже в русле барокко.
Плутовской роман возник как своеобразная антитеза жанрам «высокой» ренессансной прозы. Все, что в рыцарском и пасторальном романах возвышалось и облагораживалось, в романе пикарескном последовательно снижалось и вульгаризовалось. В ходе развития ренессансной прозы «высокое» и «низкое», долгое время в испанской литературе объединявшиеся в рамках повествовательных произведений, поляризовались, но лишь для того, чтобы слиться вновь в более органическом синтезе сервантесовского «Дон Кихота».
358
ДРАМАТУРГИЯ ЗРЕЛОГО
И ПОЗДНЕГО ВОЗРОЖДЕНИЯ
60—80-е годы XVI в. в истории испанского театра и драматургии — время бурных исканий. Десятки драматургов творили в те годы; многие из них известны лишь по именам, ибо из сотен написанных ими пьес дошли лишь немногие и, по-видимому, не всегда лучшие и наиболее характерные. Тем не менее можно наметить
359
основные направления, в которых шли поиски драматургов той эпохи, и проследить, как все отчетливее вырисовывались очертания национальной испанской драмы.
Ближайшие сподвижники и ученики Лопе де Руэды — Алонсо де ла Вега (ум. 1566), Хуан Тимонеда (ум. 1588) — вслед за своим учителем обратились к итальянскому ренессансному театру как образцу. Вместе с тем уже в первой половине XVI в. появляется большое число переводов из Софокла, Еврипида, Сенеки, Аристофана и Плавта. Правда, эти переводы не предназначались для сцены, хотя иногда античные пьесы и ставились студентами университетов в учебных целях. В отличие от них переделки Тимонедой комедий Плавта «Амфитрион» и «Два Менехма» шли с успехом перед широкой публикой.
В 70-е годы осуществляются попытки постановки античных трагедий и оригинальных пьес, созданных в подражание им. На короткий срок в Испании если не возобладали, то, во всяком случае, начали играть существенную роль классицистские тенденции, опиравшиеся на драматургическую практику древних, в еще большей мере на «Поэтику» Аристотеля, «Послание к Писонам» Горация и в особенности на труды их итальянских истолкователей.
В испанском ренессансном классицизирующем театре следует различать две линии. Одна из них связана с гуманистической университетской наукой и не оказала сколько-нибудь существенного воздействия на практику театра. Другая, как пишет Б. А. Кржевский, «дает более вульгарную, огрубленную концепцию классицизма и как в формальном отношении, так и в отношении содержания свидетельствует о компромиссе между античной и современной практикой».
Начало этой линии положил саламанкский профессор богословия Херонимо Бермудес (1530—1599). В 1577 г. он публикует под названием «Первые испанские трагедии» пьесы «Нисе злосчастная» и «Нисе увенчанная». Первая из них в большей своей части является переводом антиабсолютистской трагедии португальского гуманиста Антонио Феррейры «Инес де Кастро», в которой рассказывалась трогательная история возлюбленной португальского принца Педро, умерщвленной по приказу короля, опасавшегося ее влияния на сына. Бермудес, познакомившийся с трагедией Феррейры (опубл. 1587) по одному из списков, лишь усилил дидактизм пьесы и шире использовал приемы трагедии Сенеки. Принцип Сенековой трагедии — «устрашать зрителя» — проведен еще более последовательно во второй, полностью оригинальной пьесе Бермудеса, в которой рассказывается, как Педро, став королем, жестоко покарал советников отца — убийц Инес и посмертно увенчал возлюбленную королевской короной. Бермудес заимствует у Сенеки и некоторые формальные приемы, например, деление на 5 актов, белый стих. Забота автора о соблюдении «единств», хотя и трактуемых достаточно широко, лишила пьесу внутренней динамики и придала ей риторическую монотонность.
Ориентация на драматургию Сенеки характерна и для Кристобаля де Вируэса (1550—1610), и Луперсио Леонардо Архенсолы (1559—1613), трагедии которого, представленные в 1585 г., если верить канонику из «Дон Кихота» Сервантеса, «изумили, привели в восторг и потрясли всех зрителей без исключения».
Редкая из этих трагедий обходится без многочисленных сцен убийства перед зрителем, действие их вместе с тем замедляется риторическими монологами героев и комментариями хора.
И все же кратковременное торжество классицистских влияний на испанской сцене имело и положительные стороны. Классицисты первыми в испанском театре обратились к изображению трагических конфликтов и ситуаций, насыщая их нередко антиабсолютистским, гуманистическим смыслом. Осваивая античные сюжеты и приемы античной драмы, они обратились и к национальной истории. Немало сделали они и для совершенствования драматургической техники, разработали и ввели в театральный обиход значительное число метрических форм и т. д. Практика классицистского театра в Испании получила поддержку со стороны авторов многочисленных поэтических трактатов, которые излагали учение Аристотеля и его истолкователей в Италии — Триссино, Джиральди Чинцио и др. Самостоятельней других труд Алонсо Лопеса Пинсиано «Поэтическая философия древних», написанный в 80-х годах и опубликованный в 1596 г. Горячо защищая аристотелевские принципы драматургии, в частности правило единств, автор вместе с тем считает необходимым «приспособить» античные поэтические каноны к условиям, сложившимся в испанском театре, и поэтому некоторые из правил древних трактует весьма расширительно.
Важнейший дефект драматургической практики классицистов и их поэтических трактатов — ориентация на вкусы образованной публики, в то время как в возникших с 60-х годов XVI в. в крупных городах стационарных театрах — корралях (от исп. corral — двор) — с самого начала решающий голос принадлежал шумному зрителю партера — простолюдинам.
360
Именно этим объясняются драматургические искания Хуана де ла Куэвы.
Хуан де ла Куэва (1550—1610) известен и как драматург, и как один из теоретиков испанской драмы. Его трактат «Поэтическое наставление» был написан в 1605—1606 гг. Не отрицая высокой художественной ценности наследия древних авторов, Куэва тем не менее провозглашает право современников идти иными путями в соответствии с изменившимися «нравами и обычаями» — «в согласии с нашим веком и нашими нравами». Куэва выступает против классицистских единств, считая необходимым соединение в одном произведении трагического и комического. Он объявляет важнейшими темами испанской драматургии «события истории, замечательные жития святых и чудесные деяния любви». При этом он особо подчеркивал значение сюжетов из отечественной истории, почерпнутых главным образом из старинных героических сказаний и легенд. Называя комедию «действенной поэмой», Куэва отдает предпочтение интриге перед характерами.
В пьесах Куэвы эти принципы получают довольно полное осуществление. В 1588 г. он опубликовал 14 пьес; второй том, видимо, так и не увидел света, и мы ничего не знаем о пьесах, которые там должны были быть опубликованы. Все дошедшие до нас пьесы представлялись в Севилье в 1579—1581 гг. и могут быть разделены на исторические и бытовые.
Некоторые из исторических пьес Куэва посвятил античности, но больший интерес представляют драмы, разрабатывающие национальные исторические и легендарно-исторические сюжеты. Особенно важно то, что большинство из этих пьес — «Семеро инфантов Лары», «Бернардо дель Карпио» и «Смерть короля Санчо и осада Саморы» основаны не только на исторических хрониках, но и на народной романсовой поэзии и при этом часто включают фрагменты из романсов. Лишь пьеса «Разграбление Рима» повествует о событиях сравнительно недавних, об осаде и захвате Рима войсками императора Карла V в 1527 г. Здесь, однако, особенно ощутимы и недостатки драматургической манеры писателя. Принцип композиции исторических пьес Куэвы не столько собственно драматический, сколько эпический, и им недостает концентрации действия вокруг единого сюжетного стержня.
Этот же дефект присущ и бытовым комедиям Куэвы. Из них наибольший интерес представляет комедия «Клеветник», вплотную подходящая к тому типу испанской ренессансной комедии, которая позднее получила название «комедии плаща и шпаги». В пьесе развертывается острая интрига, движущей пружиной действия становятся любовь и честь; параллельно основной сюжетной линии (история несчастной Элиодоры, оклеветанной влюбленным в нее и отвергнутым Леусино) развивается интрига слуг, предвещающих будущую роль грасиосо. В целом, однако, и эта пьеса, и все драматургическое творчество Куэвы чрезвычайно неровны, отдельные живые сцены соседствуют с монотонными и рыхлыми по композиции. Как писал о нем М. Менендес и Пелайо, «он не смог стать ни полностью ученым, ни полностью народным поэтом и, не оставив после себя совершенных произведений, был обречен на участь всех половинчатых новаторов, будучи забыт и сбит с ног в день торжества теми, кому он проложил дорогу».
Таким образом, в творчестве Куэвы, как и других драматургов 60—80-х годов, очевидна непоследовательность в решении задачи создания национальной испанской драмы. И все же благодаря их деятельности некоторые ее важнейшие особенности уже определились. Прежде всего драматурги в принципе отвергли строгое членение светских драматургических представлений по жанровому признаку; возникла так называемая «комедия», под которой стали понимать пьесу с самым разнообразным содержанием, в которой трагическое соседствует со смешным, а единства классицистского театра заменены единством интереса, широким идейным единством. Определяется и сфера преимущественных интересов «комедии»: это национальная история и народное предание, это любовь, честь и, наконец, в религиозной драме жизнеописания святых и аллегорические картины из Ветхого и Нового Завета. Выявляются и многие особенности техники «комедии»: разнообразие метрических форм, динамика развертывания действия, преобладание интриги над разработкой характеров. Однако все эти элементы испанской национальной драмы еще ждали своего синтетического воплощения. Для того чтобы весь разнородный материал слился воедино, нужна была рука могучего гения, вдохновленного демократическими идеалами и движимого патриотическим стремлением прославить родное национальное искусство. Это и выпало на долю Лопе де Веги.
360
СЕРВАНТЕС
Творчество Сервантеса и Лопе де Веги было не только высшим выражением Возрождения в литературе Испании. Наравне с драмами Шекспира «Дон Кихот» может рассматриваться как вершина ренессансного художественного развития во всемирной литературе и как пролог к литературе Нового времени. В пору утверждения
361
реализма XIX в. об этом афористически сказал Белинский: «„Дон Кихотом“ началась новая эра искусства — нашего, новейшего искусства. Он нанес решительный удар идеальному направлению романа и обратил его к действительности».
Иллюстрация:
Хуан де Хуареги.
Портрет Мигеля Сервантеса
Мадрид. Академия языкознания
Мигель де Сервантес Сааведра (1547—1616) жил в катастрофический период испанской истории. На его глазах рушились созданные подъемом национальной энергии возможности. Безумная политика абсолютизма и церкви в Испании, исходившая лишь из суетного — на текущий день — благополучия и самолюбия правящей верхушки, довела первую державу мира, «во владениях которой никогда не заходило солнце», до такого упадка, что народу Испании потребовалось еще столетие, чтобы в начале XIX в. вновь явить свое величие и непреклонную волю к свободе.
До падения габсбургской Испании, свершившегося к концу XVII в., при жизни Сервантеса было далеко, но внутренние и внешние поражения воспринимались особенно тяжело, потому что представлялись нелепостью, которой, казалось, вполне можно было избежать. Политика Филиппа II и церкви за тридцать-сорок лег
362
уже подорвала перспективы национального развития, так и не достигнув какой-либо позитивной цели. Эта политика была своего рода «донкихотством» в дурном смысле слова. Во времена Сервантеса прямое сопротивление этой политике, подобное восстанию коммунерос, тоже могло стать «донкихотством», пусть в положительном смысле. В таких условиях испанская гуманистическая интеллигенция должна была отстаивать идеалы Возрождения, воплощать в образах новый тип человека, бороться с ложью Контрреформации. Это по-разному осуществлялось в народно-революционных драмах от «Фуэнте Овехуны» Лопе до «Саламейского алькальда» Кальдерона, в неиссякаемом потоке задорных комедий, в любовных стихах и сатирической прозе. Полнее всего это сделал Сервантес в «Дон Кихоте».
Жизнь Сервантеса, хоть и овеянная авантюрным духом времени, быстро приобрела черты героического мученичества. Он родился в университетском городе Алькала де Энарес и был четвертым ребенком в семье Родриго де Сервантеса, зарабатывавшего на хлеб зазорной для идальго профессией лекаря. В поисках работы отец переезжал из города в город, и уже подростком будущий писатель изъездил пол-Испании, был в Севилье, Вальядолиде, Мадриде. Здесь он учился у гуманиста Хуана Лопеса де Ойос, напечатавшего в 1569 г. в своей книге первое стихотворение ученика. На этом литературная деятельность Сервантеса прервалась на тринадцать лет, а он оказался в Италии на службе у кардинала Аквавивы, а затем в испанских войсках. Осенью того же 1569 г. в Мадриде разыскивали некоего Мигеля де Сервантеса, приговоренного за участие в дуэли к отсечению правой руки и к десятилетней ссылке... В Италии Сервантес с 1570 по 1575 г. со своим полком побывал во многих городах. В 1571 г. он покрыл себя славой в морском сражении при Лепанто — в одной из последних битв XVI в., где Испания, громившая султанскую Турцию, еще выступала в прогрессивной роли. Галера «Маркеса» оказалась в центре сражения, Сервантеса ранило в грудь и в левую руку, навсегда оставшуюся парализованной. Была пророческая символика в том, что Сервантесу, потерявшему в битве за родину левую руку, любезная отчизна заблаговременно постановила отсечь правую, ту, которой предстояло написать «Дон Кихота».
Нужда заставила инвалида вернуться в часть: он отличился при Корфу, Наварине и в других битвах. Поразить доблестью испанцев того времени было нелегко, но Сервантес был замечен командующим — доном Хуаном Австрийским. Лестные рекомендации от брата Филиппа II, пусть и ненавидимого королем, должны были обеспечить герою Лепанто почетный прием на родине и должность капитана. Но на пути галера была перехвачена врагом, и осенью 1575 г. Сервантес попал в алжирский плен. Грамоты дона Хуана внушили мысль о знатности Сервантеса, и за него был назначен непомерно высокий выкуп. Невольник, пренебрегавший угрозой пыток и казни, своим бесстрашием и волей заслужил уважение врагов, и ему более или менее сходило то, что он четырежды пытался организовать побег пленных. Приобретенный самим Гасан-пашой, турецким наместником Алжира, Сервантес в силу удивительного стечения обстоятельств был выкуплен осенью 1580 г., накануне возвращения Гасана в Константинополь.
Героизм, поразивший Хуана Австрийского и Гасана-пашу, не тронул чиновников Филиппа. Боевые заслуги и подвиги в плену были забыты, дон Хуан погиб, семья Сервантеса, собирая деньги на выкупы (в плену побывал и брат писателя), разорилась. Приходилось, как милости, выпрашивать возвращения в полк. В эти годы Сервантес писал патриотические драмы, пробовал силы в таком специфически ренессансном жанре, как пасторальный роман (первая и единственная часть «Галатеи» вышла в 1585 г.). После нескольких лет непосильной службы в армии Сервантес вынужден был искать заработка. Зимой 1584 г. Сервантес женился. Бедность вновь вынудила его оставить литературу и надолго разлучила с женой. Он устроился комиссаром по закупкам для армии. Пятнадцать лет предстояло Сервантесу разъезжать по деревням близ Севильи и насильно изымать продукты по твердым ценам. Сервантес, то мягкий к голодным крестьянам, то строгий к духовным особам, скрывавшим продукты, едва не подвергся отлучению от церкви, и четыре раза, в 1592, 1597, 1602 и 1605 гг., попадал в тюрьму, причем во второй и третий раз по делам о невзысканных недоимках.
Писать приходилось урывками. Напечатать не удавалось ничего. В 1598 г. Сервантес провожает на тот свет Филиппа II злым сонетом, содержавшим прямое — «солдатское», по характеристике автора, суждение о пышной гробнице короля, ради которой тому придется «оставить вечное блаженство».
По свидетельству Сервантеса, «Дон Кихот» был начат в тюрьме, хотя трудно сказать, имелось ли в виду только заключение 1602 г. или в слова эти вкладывался такой же общий смысл, что и в высказанную одновременно сентенцию Гамлета «Дания — тюрьма...».
К 1603 г., когда Сервантес переезжает из Севильи в Вальядолид (а спустя два года —
363
в Мадрид), им было написано около половины новелл и драм, вошедших позже в сборники 1613 и 1615 гг. Книгой, с которой впервые после «Галатеи» Сервантес предстал перед публикой, была первая часть «Дон Кихота», изданная в 1605 г. и принесшая автору признание и любовь народа, а вскоре и всеевропейскую славу. Однако документы показывают, что и в Мадриде семья продолжала жить в бедности, несмотря на вступление самого писателя в духовное братство и подаяния меценатов. Вечная нищета осложнилась травлей врагов, которым Сервантес отвечал в поэме «Путешествие на Парнас» (1614) и в предисловиях к книгам. Особенно тяжелым ударом было опубликование в 1614 г. под псевдонимом Алонсо Фернандес де Авельянеда ложного продолжения «Дон Кихота», представлявшего собой, особенно в первых частях, ядовитый контрреформационный памфлет против Сервантеса, поругание его хитроумного идальго. Однако «Лжекихот» лишь ускорил завершение подлинной второй части, напечатанной в конце 1615 г. За четыре дня до смерти Сервантес закончил приключенческую «северную повесть» «Персилес и Сихисмунда», над которой он работал с 1590-х годов, но которая вышла посмертно в 1617 г.