АФФЛИГЕМСКАЯ ХРОНИКА
CHRONICON AFFLIGEMENSE
Предисловие. Поскольку ход убывающих времён лишает юных памяти о прошлом, мне кажется весьма полезным письменно изложить для сведения потомков то, каким образом, в какое время и кем именно был основан Аффлигемский монастырь, как мы сами это узнали от тех, кто принимал участие в его делах и дожил до нас с того времени.
1. Итак, в то время, когда возник раздор между папой Григорием 1, который носил и другое имя – Гильдебранд, и императором Генрихом, IV-м этого имени 2, святой церкви пришлось изнывать и подвергаться разным напастям и невзгодам, так как, раз сама голова, которая состоит из королевской и духовной власти, заболела недугом раздора, то и остальное тело не могло остаться не затронутым болезнью. Ведь и симония, единственная из древних ересей, которая ещё оставалась, и непочтительность женатых священников настолько возобладали тогда во всём мире, что дары Святого Духа выставлялись уже на продажу у мирских князей, и не было почти никакого различия между жизнью мирян и жизнью клириков. Сторонники императора, отлучённые из-за этого апостольским престолом, наказывали грабежами, пытками и даже самой смертью тех, кто, как они видели, не хочет вступать с ними в общение. Но добрый Господь, сострадая несчастью своих людей, воспламенил своим духом многих благочестивых мужей и побудил их оградить стеною дом Израилев и твёрдо стоять в сражении 3. Одним из них был Ведерик, священник и монах монастыря святого Петра в Генте, муж весьма славившийся и светским благородством, и – что гораздо важнее! – духовным благочестием; поддержанный апостольской властью, он объезжал провинции Фландрию и Брабант, сея слово Божье и своей проповедью отвращая народ Божий от грехов; под влиянием его наставлений раскаялись шесть рыцарей, а именно, Герхард по прозвищу Чёрный, весьма знаменитый тогда в тех провинциях знаток военного дела, Цинелин и Харгер, а также Вульбодо, Гельдульф и Тибальд. И они, оставив всё своё добро, которое неправедно нажили, бедными последовали за учителем бедных и пробыли вместе с ним почти три месяца. Затем, пылая страстью к ещё более строгой жизни, которую им впредь надлежало вести, они спросили этого своего отца и учителя, как им получить отпущение грехов, уже обещанное им, у Господа.
2. В это же время господин Анно 4, епископ Кёльнской церкви, наделённый страстью ко всякому благочестию, благодаря славе своих дел и своего имени пользовался известностью у Бога и у людей; названный Ведерик отправил к нему своих сыновей, жаждущих уже собственного спасения, и твёрдо увещевал их направить ход своих действий в соответствии с его советом и наставлением. Итак, без промедления поспешив в Кёльн, как им указали, они пришли к епископу, открыли в смиренной исповеди ужасную картину своей прежней жизни и просили о средстве для покаяния, на его усмотрение. И тот, будучи мужем величайшей мудрости, побудил их вернуться в место совершённого преступления, и заявил, что им нужно посредством добровольного сокрушения посвятить богослужению то место, которое они прежде оскверняли грабежом невинных людей. И пусть они добрыми делами примирят себя с Божьей милостью там, где недопустимыми страстями вызывали гнев Божий; и пусть отрекутся от дьявола и его деяний там, где по доброй воле участвовали в пагубном служении ему. И те, воодушевлённые столь спасительными ответами святого мужа, поспешно вернулись в родную землю, и в канун главных апостолов Петра и Павла 5, а именно, в 1083 году от воплощения Господнего, пришли в некое пустынное место 6, под названием Аффлигем 7, чтобы согласно повелению мужа Божьего предаться покаянным трудам там, где ранее совершали то, в чём пришлось каяться; это место тогда было пригодно для одних только сборищ и сходок разбойников, как потому, что было пустынным, так и потому, что прилегало к большой дороге, по которой случалось проходить торговцам и странникам, приходящим отовсюду; и разбойники, сидя в засаде в этом находящемся по соседству месте, грабили их оттуда. Итак, собравшись, они принесли с собой только три хлеба (да и те полученные в качестве милостыни) и один кусок сыра с немногими железными орудиями, и начали возделывать эту пустынную землю. Сперва они решили по мере своих сил выстроить небольшую молельню, затем – дом для бедных и ещё один дом – для приходящих странников, а также хижину для собственного проживания.
3. Жил в этой провинции один рыцарь, по имени Герхард Белый, весьма знаменитый силой и жестокостью; среди прочих проявлений своей необузданности он, однажды, при попущении Господнем по собственной воле впал в грех смертоубийства; и, когда он по совершении преступления возвращался домой, враг человеческого рода явился ему на пути и, тревожа по своему обыкновению ужасающим видением, довёл его чуть ли не потери сознания. И тот, страшась суда Божьего над собой и полагая, что уже отдан во власть того, кому долго служил, задумался: а нельзя ли ему каким-либо образом выйти из-под его власти; он бегом примчался к названным братьям и, отбросив всякую ярость и необузданность, тут же превратился там по милости Божьей из волка в агнца; и его обращение вызвало у всех такое изумление, что слух о том, что столь жестокий и столь необузданный муж обратился, один сообщал другому в качестве весьма невероятной новости, и вся провинция воздала небесному Богу благодарность за его столь внезапное преображение.
В этом же году, на Рождество Пресвятой Марии 8, к ним пришёл один рыцарь, по имени Хенрард, которому из-за раскаяния в убийстве весь мир точно так же опостылел, и начал выведывать сведения о состоянии и образе жизни обитателей этого места; когда ему пришлись по нраву строгость жизни и труда и единодушие трудящихся, он вернулся домой и, отрёкшись от всего своего, пришёл в ближайший праздник святого Ремигия 9, решив впредь жить вместе с ними. И они, согласно тому, что записано: «Вот, как хорошо и как приятно жить братьям вместе!» 10, жили в великой радости и спокойствии и, ни на что, кроме того, что служило спасению душ, не обращая внимания, поддерживали тела за счёт труда рук и милостыни верующих.
4. Дабы никакое церковное лицо и никакая светская власть не помешали их начинаниям, они просили [на то] согласия и получили его у Герхарда 11, епископа Камбре, а также у клирика Герберта, который, проживая в Англии, держал алтарь в Ассе (так как эти братья обосновались в усадьбе его прихода); также Адела 12, графиня Лувенская, когда к ней обратились по этому поводу, вместе с двумя сыновьями – Генрихом 13 и Готфридом 14, которым принадлежал этот аллод, дала на это любезное согласие. Не довольствуясь этим, они обратились к императору Генриху, и в день, когда тот был впервые коронован 15, просили согласия у его пфальцграфа, к которому относилась часть аллода, и получили его.
Продолжая это дело, они перестарались и, желая оградить себя отовсюду, попали впросак из-за своей чрезмерной и простодушной любознательности; ибо они услышали, однажды, что там проживал некий лобский монах, и, придя в Лоб к аббату, просили у него разрешения; и тот, хотя не имел на это место никаких прав – ни грамоты, ни чьего-либо свидетельства, всё же, возымев надежду приобрести его благодаря самой их просьбе, решительно им отказал, если только те ему не покорятся и не подчинят его власти себя и это место; братья, отказавшись от этого, ушли к Генриху 16, епископу Льежскому, и, тщательно изложив всё дело, просили склонить аббата к их просьбе. Епископ же, вызвав аббата, не смог от него ничего добиться; тогда были вызваны некоторые старейшины Лобской церкви, и епископ начал с ними совещаться об этом деле; поскольку и те сильно упирались, хотя не могли привести никаких доводов в подтверждение своих прав на это место, епископ ради утверждения мира между обеими сторонами и чтобы устранить в последующем всякий повод к раздору, обещал дать Лобской церкви что-либо взамен этой усадьбы, и таким образом аббат и монахи дали своё согласие и отказались от прав на это место. Таким образом братья вернулись домой и предались начатым трудам.
5. После этого они стали желать монашеской жизни и звания, полагая, что им уже ничто не мешает стать более близкими к Богу. Придя к Герхарду, епископу Камбре, они открыли своё желание, просив дать им кого-либо, кто наставил бы их для желанного звания. Епископ же, будучи благочестивым мужем и сорадуясь их набожности, приказал им сами объявить, из какого монастыря они хотели бы взять себе наставников. Тогда ходила добрая молва о недавно выстроенном Аншене (Aquiscincti) 17, ибо он был славнее прочих монастырей и по братской любви, и по строгости святой веры. Итак, братья просили приписать их на время к этому монастырю; епископ, направив их в Аншен со своими распоряжениями и письмами, умолял аббата и капитул, чтобы они без возражения уступили то, чего бедняки Божьи просили ради Его чести. Во главе паствы Господней тогда стоял Алард, первый аббат этого места; повинуясь как епископской власти, так и братской любви, а также надеясь подчинить себе по этому случаю место, которое строили, он направил вместе с ними своего приора – Титубальда и ещё одного брата – Рудольфа, и те, когда пришли, были весьма восхищены и положением, и прелестью этого места. Спустя малое время они поручили передать своему аббату, чтобы тот пришёл и осмотрел место. Аббат же, указав день своего прихода, приказал им выйти ему навстречу в Турне вместе с лошадьми и оттуда проводить его до Аффлигема. Итак, когда его привели, и он пришёл, как планировал, в канун Вознесения Господнего, то и ему приглянулось как начатое строение, так и положение места.
6. Случилось, что в тот самый день внезапно прибыл и господин Фульгенций, который был впоследствии поставлен по воле Божьей аббатом; родом из Брабанта, но монах верденского монастыря святого Агерика, он почти двенадцать лет безупречно служил в чертогах Господних. Когда же Дитрих 18, епископ этого города, был отлучён из-за императора, и аббат монастыря и прочие братья стали воздерживаться от общения с ним, не желая повиноваться отлучённому, произошло величайшее рассеяние братьев, так что знаменитейший тогда монастырь обратился чуть ли не в ничто. Тогда же оттуда ушёл и тот, о ком мы ведём речь, и вернулся на родину, взяв с собой товарищем некоего Германа. Когда до него дошёл слух об этой недавней постройке, он стал часто туда приходить и изумлялся, видя добровольную нищету духа и телесное смирение в разных трудах, и, изумляясь, так восхищался, что решил обосноваться там навсегда. Итак, он, как было сказано выше, пришёл туда в один день с аббатом Аншена, словно уже решил оставаться вместе с ними и впредь. На следующий день, который был праздником славного Вознесения Господнего, аббат благословил монашеские одежды и передал их двоим из них, то есть Хенрарду и Герхарду; пробыв там не более двух или трёх дней, он удалился. Когда же спустя почти полгода он отозвал обратно своих монахов, господин Фульгенций, призвав своего товарища Германа, остался вместе с этими братьями и наставлял их в том, что подобало монашескому чину и спасению душ.
7. В четвёртый год 19 от начала строения они пригласили господина епископа Герхарда, и тот, придя, освятил место в присутствии господина графа Генриха, который одарил его свободой и наделил двадцатью мансами земли. Но дьявол, враг всего доброго, завидуя этим счастливым стремлениям, попытался им помешать, ибо предвидел, что если бы дело дошло до завершения, то у него отняли бы и собрали в чертогах Господних очень многих. Итак, он совратил одного из первых основателей, которых мы называли выше, а именно, Вульбодо, и, когда тот поддался его внушениям, заставил его уйти, выгнав из общины апостолов, как Иуду, и удалив из сообщества дьяконов, как Николая. И вот, когда тот ушёл и, словно пёс, вернувшийся на блевотину, вновь погрузился в мир, то спустя малое время пришёл в монастырь, требуя, чтобы ему дали шестую часть всего, что было нажито в этом месте, и заявляя, что раз он – из числа первых шести, то ему принадлежит и шестая часть имущества. Братья ответили ему по совету господина Фульгенция, что пока он оставался вместе с ними, у них всё было общее, но, поскольку он добровольно ушёл от своего, то и не может более иметь часть в общей доле. Когда тот ни в чём не преуспел, он, желая отомстить за свою обиду, отправился к Дитриху, епископу Верденскому, и пожаловался на то, что, мол, из его епископства сбежали два монаха, которые, придя в Брабант, говорят много дурного как о нём самом, так и об императоре; поэтому было бы полезно их оттуда прогнать, дабы императорское величие и его репутация не пострадали от их клеветы. Епископ, легко поверив этим лживым обвинениям, написал Герхарду, епископу Камбре, чтобы тот изгнал из того места названных монахов и не позволял им находиться где-либо в пределах своего епископства. А епископ Герхард, хотя и весьма благоволил братьям и месту, которое он сам уже освятил, но из страха перед императором, от которого получил в дар это епископство, и из-за епископа Верденского, который, как он знал, мог помочь ему перед императором, а мог и навредить, велел братьям уйти и не оставаться более в его диоцезе. Братья, с немалой досадой восприняв это повеление, когда не могли уже найти помощи в другом месте, бежали к Реональду 20, архиепископу Реймсскому, и по порядку рассказали ему, откуда они, где обосновались и что претерпели от епископа Камбре из-за лживого доноса гнусного человека. А архиепископ, услышав об их деле, посочувствовал их несправедливому угнетению и передал епископу Герхарду приказ: во имя послушания перестать преследовать бедняков Христовых и не сметь более их тревожить. Таким образом братья, получив желанную безопасность, впредь не терпели от епископа никакой досады. Итак, Господь, помощь и защита своих во всём, кто всегда рядом со своим милосердием – особенно, в невзгодах, чья предусмотрительность не ошибается в устроении своего, расстроил, сведя на нет, возникшие козни врага и, укротив, обуздал мощной дланью неправедные притеснения своих людей.
8. В этом же году, то есть в четвёртый год от начала строения, один юный клирик славного дарования, по имени Арнульф, придя по внушению Божьему на Вознесение Пресвятой Богородицы и Приснодевы Марии, присоединился к [их] крохотной общине; безупречно прожив в святом исповедании многие годы, он впоследствии, как известно, своим трудолюбием и талантом, советом и поддержкой оказал этой церкви немалую пользу; ведь он с самой своей юности и до дня своей смерти около 64 лет неустанно трудился на винограднике Господнем и, пылая страстью к святой цели, стойко сносил тягость дня и зной, оставив нам весьма достойный подражания пример своего терпения и упорства.
Прожив с ними в величайшем мире и спокойствии с четвёртого по шестой год, то есть в течение двух лет, они, вкусив уже отчасти, сколь благ Господь 21, наперебой пылали в святом намерении, и, хотя численность братьев за эти два года не слишком выросла, зато они всё более и более прирастали добродетелями и, подобно евангельскому купцу, продав всё, всячески желали приобрести драгоценную жемчужину 22. Кто в состоянии рассказать, какое согласие любви их соединяло, когда каждый старался продвигать своего ближнего, словно самого себя, к ещё более высоким и лучшим добродетельным устремлениям? Я не считаю нужным рассказывать об их терпении в трудах и невзгодах, в такой строгости жизни и нищете одеяния, в разрушении и построении, так как об этом, насколько я знаю, и так хорошо известно всем здравомыслящим. Ведь некоторые, которые не имели духа Божьего, обратились в бегство из-за чрезмерности трудов, а эти, которых зажгла истинная любовь к Богу, видя падение нечестивцев, устрашённые, очистились, как можно прочесть в книге Иова 23.
А на шестой год 24 благоухание такого благочестия, не в силах скрываться долее, вырвалось наружу; аромат таких добродетелей распространился всюду – по провинциям, по городам, по крепостям и селениям, так что даже иноземцев и тех, кто жил вдали, вытянул из мест их обитания и призвал их восхититься рабами Божьими и оказать им почтение.
Итак, как клирики, так и миряне стали во множестве стекаться к ним: одни – из желания стать монахами, другие – чтобы набожно отдаться под покровительство рабов Божьих; ибо число их в этом году настолько выросло при помощи Божьей, что между клириками и мирянами их община достигла совершенства числа двенадцати.
9. Однако, поскольку они совсем не имели поддержки духовного отца, при котором они могли бы носить знаки святой службы и которому повиновались бы во всём, как наместнику Христа, они стали сильно волноваться и тревожиться по этому поводу и в постоянных беседах совещаться между собой об избрании аббата. А два названных монаха, то есть господин Фульгенций, и его товарищ, по имени Герман, предложили прибегнуть в этом деле к помощи их аббата, то есть господина Рудольфа, так как, во-первых, он превосходил почти всех аббатов того времени мудростью и благочестием, а во-вторых, потому что именно при нём они впервые приняли обет святого намерения. Итак, приняв [их] совет, братья, оставив дома господина Фульгенция, на праздник святого Ламберта направили Герхарда Чёрного вместе с названным Германом в Льеж навстречу аббату, дабы тот позволил им избрать одного из своих монахов, именем Лаврентия, который происходил из этой провинции и ранее исполнял обязанности приора в его монастыре. Придя в Льеж, названные братья, как и надеялись, застали там аббата; они обратились к нему и, изложив причину своей поездки, искали его совета и помощи, просив, если только его мудрость не против, дать им в аббаты названного монаха. Услышав это, аббат, будучи человеком умным и предусмотрительным, дал им по воле Божьей более здравый и полезный совет и настоятельно увещевал, что лучше будет избрать того, кого им назначил Божий промысел, то есть господина Фульгенция. А чтобы тот, как человек кроткий и смиренный, не стал вдруг упорно отказываться от этого бремени, он в подтверждение направил ему через тех же братьев письмо, скрепленное его подписью, поручив и приказав ему, отбросив всякие отговорки, как можно скорее согласиться с волей Божьей и выбором братьев; а монаха, о котором они просили, он, по его словам, всё равно никоим образом не может призвать, так как тот из-за названного рассеяния братьев его монастыря ушёл вместе с прочими в чужую и далёкую землю. И вот, названные братья, весьма обрадованные такими его ответами и советами и ободрённые письменным ручательством, попрощались с ним и поспешно вернулись домой; там они несколько дней молчали, скрывая и утаивая случившееся, словно ничего и не было сделано: они говорили, что если ему 25 станет известно с чьих-то слов о том, что произошло, то он, предпочитая скорее уклониться от такой должности, чем её принять, тайно обратится в бегство.
10. Но вот, около праздника всех святых вновь раздался вопль братьев: набожная община сокрушалась, что она, мол, ничего собой не представляет без пастыря. Наконец, со всеобщего согласия день выборов был назначен на праздник святого Мартина. Итак, упреждая этот день молитвами и раздачей милостыни, постами, бдениями и суровым умерщвлением плоти, они ежедневно со слезами взывали к милости Святого Духа, дабы Он не позволил такому согласию братьев в известной мере прийти в замешательство и расстройство из-за неприязни древнего врага. Тогда добрый Господь, который всегда близок ко всем призывающим Его в истине 26, побуждаемый такими мольбами, исполнил желание боящихся Его и, как следует далее в том же псалме, тщательно сохранил их от проникновения всякого раздора 27. Что много говорить? Настал назначенный день, когда это смиренное собрание решило избрать себе пастыря. Итак, предпослав молитву, они по обыкновению вошли в зал капитула, стали вести подобающие обстоятельствам места и времени речи, и все голоса и желания удивительным образом сошлись в одном мнении: «Мы считаем господина Фульгенция, данного нам свыше, самым достойным этого звания и должности; и все мы единогласно избираем его себе в пастыри и отцы». Но тот, как муж удивительного смирения, стал выдвигать против этого самые разные отговорки и заявлял со слезами, что он не достоин пастырского звания. Наконец, приведя множество доводов, он заявил, что ни в коем случае не примет на себя это бремя. Когда он воскликнул это со слезами, названный брат Герман тотчас же поднялся и огласил письмо своего аббата, до сих пор скрываемое, открыто поведав ему о приказе послушания и о риске непослушания и увещевая его согласиться с просьбой братьев по приказу своего аббата. Но тот, как обычно делают те, кто простоват и бывает порой упрям в том, что задумал, никак не хотел менять своего решения, ибо думал, что, плача, крича и вопя, он сможет противостоять их просьбе. Но те с удивительной стойкостью всё время оставались тверды в том же желании и, в конце концов, побуждаемые изнутри рвением Божьим, разразились такими словами: «Господь, который по заботливому усмотрению послал тебя к нам, пусть и недостойным Его рабам, и который согласовал желания всех нас с советом и повелением твоего аббата, несомненно решил тебя возвысить. Но что много говорить? Если ты и дальше будешь противиться, то тебя заставят, и ты, претерпев насилие, волей неволей станешь нашим отцом». Сказав это, они встали и, начав пение соответствующих псалмов, дружно на него набросились, схватили и, скорее силой неся (хотя и почтительно), чем ведя, притащили его к алтарю и, надлежащим образом (хотя и силой) исполнив в отношении него всё прочее, как то было в обычае, возвели его на престол аббата. А тот, когда понял, что смиренное упорство его отговорок и возражений ни к чему не приводит, боясь, как бы ему не стать для них первопричиной смятения, наконец, согласился, побеждённый их настойчивостью, и, хотя и неохотно, со страхом и почтением принял возложенное на него бремя.
11. Между тем, по воле Божьей случилось, что один клирик, родом из Фландрии, муж замечательной наружности, мудрости и всякого рода достоинств, по имени Гуго, услыхав молву о достоинствах этого монастыря, решил увидеть то, о чём услышал; а увидев, всем сердцем пожелал участвовать в этом. Итак, придя, как было сказано, он обнаружил куда большее, чем то, о чём говорила молва, и, заявив, что всё, о чём он слышал, правда, тут же завёл с ними речи об укреплении своей стойкости. И братья, воздав высшему Пастырю величайшую благодарность за прибытие столь досточтимой особы, весьма возрадовались в Господе; и весьма часто побуждали его как можно скорее на деле исполнить то благое желание, которое он замыслил в душе. А тот, приняв их спасительные увещевания, как добрая земля [принимает семена], после того как его стойкость укрепилась у них, согласно их внушениям, принёс впоследствии весьма обильные плоды.
А аббат, поскольку ещё не был согласно церковному обыкновению утверждён епископским посвящением, побуждаемый братьями, отправился со своими людьми в Камбре, имея при себе спутником своей жизни того Гуго, о котором мы вели речь, носившего пока ещё одеяние клирика. Итак, когда они пришли в Камбре, аббат на праздник святого Григория, на седьмой год 28, был утверждён посвящением епископа и его властью, а названный клирик – возведён в чин дьякона. Итак, совершив дела, которые предписывал им их долг, они благополучно вернулись домой; узнав, что во вторую субботу в Турне будет происходить рукоположение в сан, они как можно скорее направили туда часто называемого клирика для посвящения его в пресвитеры. Получив сан пресвитера, он поспешно вернулся в предназначенное ему место и там, сложив мишуру мирского наряда, надел долгожданную рясу, благополучно избежав катастрофы этого мира. Итак, он, который был последним в порядке обращения, начал быть первым по стремлению ко всяческому благочестию и добродетели. И братья, когда увидели, что в нём выросли ростки таких добродетелей, по общему решению и согласию передали ему на пятнадцатый день его обращения должность приора. И он таким образом, согласно тому, что написано: «Унижающий себя возвысится» 29, когда презрел чванство этого мира и, согласно людским представлениям, опустился до смиренного чина бедных монахов, то в течение одного месяца возвысился, последовательно заняв чины дьякона, священника и приора. Поднявшись на эту должность, он старался во всём повиноваться аббату, во всём слушаться его повелений. Со своей стороны, аббат обращался с ним отнюдь не как господин или наставник, но, мудро обращая внимание на общность человеческой природы и людской слабости, посредством смиренной уступчивости вёл себя, как слуга и помощник, не только с ним, но и со всеми прочими. Какая любовь и согласие связывали тогда подданных, когда даже самих прелатов соединяли мир и любовь к истинному смирению! И разве мог бы в души подданных когда-либо закрасться соблазн раздора, когда сами настоятели спорили за самое последнее место? Итак, когда один весьма набожно нёс бремя другого, они с любовью и заботой осуществляли управление вверенной ему паствой почти 35 лет, а именно, до самой смерти 30 господина Фульгенция, и во всякое время, пока они оба здравствовали, они словами и примерами неустанно побуждали её упорствовать в соблюдении строгости устава.
12. Между тем, по милости Бога, который воистину желает обращения грешников, а не их смерти, случилось, что хозяин расположенной по соседству крепости, муж славного, согласно чванству этого мира, рода, наделённый богатейшими имениями, владениями и всей светской знатностью, по имени Херибранд, презрел преходящее и бренное и со всей страстью решил искать истинных богатств, которые не уменьшатся. Устрашённый и обеспокоенный ночным видением, он стремился как можно скорее осуществить своё желание – принять постриг. Видение же его, как говорят, было следующим. Уснув вместе со своей женой Аделой, весьма благочестивой и достойной женщиной, он увидел, что внезапно предстал перед внушающим трепет судом Божьим; он был выслушан, осуждён, и гнусные палачи силой поволокли его к месту мучений. Напуганный столь суровым приговором, он в сильнейшем смятении духа и телесной скорби задумался о вечном мраке уготованного ему места; и, когда он понял в отчаянии, что у него не осталось никакой поддержки и никакой надежды, и что он непременно погрузится в ужасающее жерло этой преисподней, ему тотчас же явился святой Пётр, князь апостолов, и, ласково утешив трепещущего, унял его страх такими словами: «Не бойся, Херибранд, – сказал он. – Не бойся, но знай, что ты безотлагательно будешь избавлен от этих мук моим заступничеством и поддержкой». Увидев всё это, Херибранд проснулся и, повернувшись к жене, заявил, волнуясь, что всё ещё напуган этим кошмаром. И та сказала ему: «Не знаю, что или кто тебе приснился, но лицо твоё всё ещё выражает явный признаки сильнейшего страха и боли». Он по порядку пересказал ей видение и в конце прибавил: «Обязательно надо достойно поблагодарить блаженнейшего Петра, который честно помог мне, пусть и недостойному, в такой беде, и набожной службой отплатить ему за неисчислимые благодеяния, а впредь следует вести жизнь таким образом, чтобы мы могли избежать столь сурового приговора. И, чтобы явно открыть тебе мою волю, скажу, что с этого времени я, если ты со мной согласишься, оставлю мир и буду верно служить небесному Царю и Его славному апостолу». Тогда та сказала: «Не дай мне Бог каким-то образом воспротивиться столь благочестивому желанию и быть противницей как твоего, так и моего спасения; более того, во всём хорошем, что ты решишь сделать, я охотно соглашаюсь быть тебе помощницей по мере моих сил».
Узнав о столь лёгком согласии супруги, он весьма обрадовался и назначил для совершения своего намерения определённый день, в который собрал воедино всю свою челядь, дабы сказать им последнее прости. Итак, препоясавшись в последний раз рыцарским поясом и подняв своё знамя, то есть вооружившись против духовных напастей, он, словно собираясь на войну, в сопровождении следовавших за ним друзей и родичей, направился в Аффлигем; войдя в церковь святого Петра вместе со своей – уже не женой, но сестрой, он снял с себя рыцарский наряд и посвятил себя всемогущему Богу и его загодя избранному апостолу на вечное служение, и они таким образом путём благого пожертвования сменили мирскую свободу на службу Божью. В тот же день он при свидетелях передал этой церкви часть своего патримония, которым владел во Фландрии; продав там эту часть из-за неудобства и удалённости мест, он на вырученные за это деньги приобрёл себе здесь другую землю по соседству. Однако, поскольку сыновья их ещё не выросли и нуждались пока что в совете и помощи родителей, мать с разрешения господина аббата уходила иногда для надзора за их слабостью, чтобы заботиться о них. А отец, пока был жив, оставался твёрд в служении Богу. Итак, чтобы всем стало известно, какая милость и доброта Божья его призвала, более того, увлекла к святому намерению, он на тридцатый день своего обращения был поражён лихорадкой и в истинном исповедании окончил дни своей жизни. Итак, названная супруга, узнав, что после столь дивного обращения её мужа последовало столь быстрое вознаграждение, со всей радостью и набожностью воздала хвалу милосердному Господу, который дивным образом увлекал тех, кого предопределил к жизни, и оставшееся время своей жизни провела на святой службе Ему под покровом святого благочестия.
13. Поскольку мы вкратце, по недостатку нашего времени, рассказали всё это о господине Херибранде и его славной супруге, то поведём теперь речь о том, как по стопам отца последовали его сыновья.
Пятеро его сыновей прибыли к нам, хотя и в разное время и в разном возрасте, и, по отдельности собрав для нас воедино разные доли своего наследства, все они оставили после себя одного наследника, то есть Бога, который даровал [им всё это]. Один из них, женатый, презрев плотские наслаждения и соблазны, оставил мир и вместе с женой и сыновьями существенно умножил общину Господню, наделив её ещё большим количеством владений. Другой поступил на службу Божью вместе с сыновьями и дочерями после смерти жены. Третий, свободный от уз брака, тем набожнее посвятил себя служению Божьему, чем большей свободой пользовался. Двое из них, первые хоть и не по рождению, но по обращению, то есть Ингельберт и Сигер, когда достигли первого цвета юности, и мир расточал им свои улыбки и ласки, ни во что не ставя его соблазны, презрели брачные узы, как мешающие их желанию, и, находя радость скорее в Господе, чем в миру, стали монахами; стремясь более к вечному, чем к преходящему, они решили отдать монастырю все свои владения. Но кто может изменить решение Божьего промысла? Ведь и те, которые тогда силой похищали чужое, впоследствии не только возвратили церкви, которой причинили ущерб, то, что незаконно отняли, но и передали ей всё, что причиталось им самих, более того, самих себя.
Ибо по прошествии нескольких лет их брат, господин Фолькард, который был первым по рождению, поражённый недугом и привлечённый примером своих младших братьев, последовал по их стопам. Оправившись от этого недуга, он впоследствии тем набожнее жил в святом исповедании, чем дольше находился в миру. Он передал церкви восемь бонуариев 31 своего патримония, а всё остальное, хотя и неохотно, оставил своей дочери. Его брат, господин Онульф, противился его обращению и сильно мешал нашим интересам и нашей пользе; среди прочих слов возражения и наглости он клятвенно заявил, что никогда не станет монахом, даже если узнает, что его живым поведут в преисподнюю. Но спустя малое время Онульф также был поражён тяжелейшим недугом; терзаясь страхом смерти, мучаясь угрызениями совести, он, поскольку совершенно утратил всякую надежду на телесное выздоровление, в волнении искал средств для спасения своей души. Что много говорить? Отринув всякий страх и раскаиваясь в безрассудной клятве, он со всем смирением и кротостью просил об одеянии святого благочестия, которого ранее гнушался, и, приведённый в часто называемую церковь, весьма набожно препоручил живому и истинному Богу себя и свою жену Гертруду вместе с двумя сыновьями – Готфридом и Вальтером, одной дочерью и всеми своими имуществами и владениями, а вскоре после этого в том же набожном покаянии окончил жизнь. Сыновья же его были отданы для обучения наукам и, поскольку их сопровождала милость Божья, получили священнический сан. Наконец, и господин Арнульф, спасительным образом поражённый стрелой страха Божьего, пришёл вместе с двумя сыновьями и двумя дочерями и ещё более расширил владения, пожалованные монастырю братьями, придав к ним свои собственные.
14. Итак, описав их обращение, мы по необходимости вернёмся немного назад и обратимся в нашем изложении к господину Ингельберту из Кальфстерта (Calfstert) 32, брату господина Херибранда. Так вот, когда один принадлежавший ему замок был без всякой причины атакован врагами, этот Ингельберт, как человек, опытный в военном деле, пытался мужественно защитить его вместе со своими вассалами, но был тяжело ранен ударом копья и охромел. Итак, сильно утомлённый долгими и тяжкими боями, он, наконец, мудро заглянул себе в душу и, поскольку нашёл внутри то, чего не находил снаружи, решил примириться с собой на основе благочестивого обращения. Затем, изыскав спасительное решение, он размышлял про себя о своём обращении, часто ради своего наставления посещал с визитом и беседами братьев названного монастыря и, услышав от них то, что касалось спасения, пожелал на деле всё это исполнить, согласно своим возможностям, но не мог смириться с невыносимой утратой своих имений. Ведь он все свои имения хотел передать церкви, в которой дал обет служить Богу; но, поскольку он никак не мог избавить их от враждебности и набегов врагов, то всячески сомневался, что ему полезнее избрать. Наконец, сообразив, что для него полезнее и спасительнее передать братьям хоть что-то полезное из них, чем всё это оставить врагам на разграбление, он пришёл к графу Генриху, который занимал в тех краях самое влиятельное положение, и передал в его руки всё, что ему принадлежало; за это граф предоставил в пользование братьев четырёх своих рыцарей, живших на границе с названной церковью, вместе со всеми их владениями, а именно, Сигера и его брата Германа из Хекелгема (Ecclegem) 33, Титубальда из Тидальмонта (Thidalmont) 34 и Реницо, по прозвищу Риддерман, своего охотника. После этого, получив у него разрешение, он вернулся в Аффлигем, тут же сменил светский наряд и, одержав уже верх над всеми врагами, утвердил грамоту вечного мира.
15. О том, в каком смирении и кротости он совершал святое намерение, нам представляется полезным коротко рассказать для нашего духовного очищения. Ведь муж такого благородства и славы погонял ослов с принадлежавшей братьям мукой к мельнице и, нося, как было в обычае у презренных рабов, свой хлеб за пазухой, когда садился в час завтрака на свой мешок, словно на застеленное коврами кресло, брал с изъявлением благодарности кушанья, которые принёс с собой, и любезно разделял их со всеми – и со слугами, которых там заставал и которые едва ли были достойны его услуг, и с братьями. Но мало того; ведь он чистил обувь братьев, собственноручно натирал её и, кроме того, часто мыл ноги своих слуг. Но и этого было мало; расскажу ещё об одном случае, который, как мне кажется, превосходит рамки всякого смирения. Однажды, он без чьего-либо ведома и повеления начал чистить отхожее место внизу от зловонных нечистот; и вот, один из братьев, случайно это увидев, пришёл к аббату и сообщил, что господин Ингельберт стоит там и всё это делает. Аббат, перепугавшись, спешно выбежал наружу и, обнаружив, что досточтимый муж занят указанным делом, оторопел от сильного изумления и разразился словами: «Что ты делаешь, о брат? Что ты делаешь?». И тот, опустив глаза в землю, сказал: «Занимаюсь весьма необ