Егор Гречко
Роман
От автора
Настоящий роман «ИРОДИОН» в дальнейшем именуемый по тексту «роман» объёмом 1,81 мегабайт информации - это на момент последнего заглядывания в сноску «файл» → «свойства» - предназначен для всех слоёв населения, знакомых, хотя бы отдалённо, с творчеством группы «The Beatles».
Правда, незнакомые с этим творчеством, но рассчитывающие познакомиться, прочтя текст романа, вряд ли сумеют это сделать, так как до нас было сказано незабвенным Булатом Шалвовичем: «Ах, это, братцы, о другом…».
Роман включает в себя многочисленные цитаты, приводимые исключительно по памяти автора, за исключением тех случаев, когда они взяты из Интернета путём нажатия клавиш «Шифт – стрелочка», а потом по старинке: «Контрол – це» и «Контрол – вэ».
Роман содержит описание некоторых религиозных обрядов титульной конфессии, которые могут быть до известной степени процедурно искажены.
Но тут, можно сказать, автор виноват не более ильф-петровского поэта Ляписа-Трубецкого, которого с таким задором высмеивал персонал Дома Народов за незнание истинного предназначения супони и чресседельника.
Ведь Ляпису - как он сам признался репортёру Персицкому - о скачках рассказывал Энтих - будущий Председатель Комитета защиты мира Николай Тихонов, в чей удивительной обширности и мягкости живот автор был утоплен спиной в 1969 году во время давки в раздевалку театра имени Маяковского, которая имела место после премьеры пьесы Афанасия Салынского «Мария».
Давка та была, упаси Бог, бескровной, а билет на эту премьеру был куплен в нагрузку к билету на комедию «Дамы и гусары» в театре имени Вахтангова.
Настоящий роман может понравиться или не понравиться в зависимости от вкусовых предпочтений вглядывающегося в текст.
Вкусовые предпочтения – это большое дело.
Вот ведь как бывает:
Был - и есть, и здравствует, надеюсь, - такой на свете Слава Никиткин, так он говорил автору, тогда начинавшему свою боевую инженерскую молодость на режимном предприятии, дескать, хрена ты всё, Гошка, читаешь этого Толстого, занудство одно.
Вот, например, Дюма – это вообще…, приключения, фехтуют, миледи, не оторвёшься!
И действительно, конструктором тот Слава был «от Бога»!
Один раз сделал клетку для попугая, чтоб между ног через проходную этого самого режимного предприятия вынести, а пальто-то узкое, углы торчат…
Так он за два дня изготовил разборно-сборный вариант и преспокойно вынес за территорию, но уже по частям и за поясом.
Или вот на том же предприятии книги по профсоюзной линии привезли.
Елена Савельевна разложила их у себя на чертёжной доске, автора как друга допустили для предварительного просмотра ассортимента.
Он видит, сбоку лежит книжка, на обложке лицо человека, по виду - с судимостью, название у книги: «Валентин Распутин, Сборник повестей».
Открывает - там «Деньги для Марии», «Живи и помни», «Прощание с Матёрой», две последних ещё не читал, стоит рубль пятьдесят восемь.
Просит отдать - до него как молодого специалиста очередь может и не дойти - Елена Савельевна, добрый человек, говорит:
- Бери, Жорик, деньги потом отдашь. Только, прошу тебя, вынеси под пиджаком, а то скандал будет.
Книжки как в пятнашках перекомпоновала, просвет закрыть, а тут Светка Ковалёва неожидаемо в комнату входит.
Под синей юбкой-букле рейтузы зелёные, штрипки на каблуках английских сменных босоножек, а каблук тот семь сантиметров, ну и скандал. Пока на троих.
- Лен, ну мы же договорились: хорошее, ну там Есенина, Даррелла, Пикуля – на пальцах разыгрываем, а этот…
Дай посмотрю, чего жмёшься-то?
Вот видишь, про Распутина прихватил, засранец.
Ой, а чегой-то он тут без бороды, я, извиняюсь, не по́няла?
Ну и зачем же ты эту херню под пиджаком-то выносил? Так бы взял, ну прямо - детский сад!
Ещё один аспект есть, неприятный.
Залезешь иной раз на сайт www.knigovor.org, загрузишь известный милитаристско-пацифистский роман, отыщешь место, где Пьер Безухов в толпе пленных уходит из Москвы, и, перечтя, думаешь, а не отдать ли свой нетбук соседскому сынку Ахмедику, всё одно – никогда и ничего подобного ты не напишешь, как и все остальные, владельцы ноутбуков, айпэдов, просто компьютеров, а в некоторых случаях и, не поверите, шариковых ручек и карандашей.
И тут вдруг из энергетического эфира выплывает, по правде сказать, достаточно простонародное лицо то ли терапевта, то ли венеролога с Андреевского спуска и хитро так говорит:
- Да ладно, мужчина, я тоже ведь думал, как и вы, что всё напрасно: ломай свою дарённую Еленой Сергеевной авторучку «Тибальди», всё одно опять за шанкры и гонококки браться надо, но покумекал, и всё как-то само устроилось
Для таких вот писунов и пальцешлёпов придумал я звание, к которому надо стремиться, если уж преодолел отчаяние и продолжаешь строчить тексты.
И звание это – Мастер…
Тот же Михаил Афанасьевич дал, в общем-то, универсальный рецепт определить настоящий писатель ты или очернитель и обструкционист:
- Дорогой Бегемот, Достоевский, поди, и удостоверения не имел, что он писатель, а вот достаточно прочесть любые три страницы любого его произведения, и сразу видно, что он писатель!
Этот метод касается как Фёдора Михайловича, так и всех остальных, включая рифмующих, и в нижепредставленном тексте три-то странички осилите, а уж дальше - как карта ляжет.
Тем более, что настоящий роман испещрён сносками, которые автор предназначил для лиц, достаточное время не живших во времена его юности, молодости и того периода начинающейся старости, который пафосно зовётся «зрелостью».
То есть по критерию узнаваемости образов, слов, понятий согласно последним российским законоуложениям данный роман надо бы отнести к категории «50+», а вот
если учесть некоторое количество скажем так, достаточно малоцензурных слов, без которых может быть потерян аромат повествования, то это, конечно – категория примерно «5-6+».
(Последний грустный вывод автор сделал из собственного опыта невольного прослушивания разговоров мелкотни на придомовой детской площадке).
Кроме того автор просит учесть, что лица, выведенные в романе, временные рамки событий, месторасположения объектов повествования и прочее носят условный характер, а оценки лиц и их действий, так те носят именно оценочный характер, за исключением случаев, когда эти оценки имеют восторженный характер.
Ну вроде подстраховался...А то есть тут один, так он так прямо и сказал автору:
Только в книжке пискнешь писком, так готовься сразу к искам.
За моральный вред и ложь денег вынь да и положь!
Тем не менее, огромное спасибо моему замечательному другу - действующему монаху и профессиональному писателю, улыбающуюся физиономию, которого можно найти в Фейсбуке, а кто он, друзья и знакомые догадаются, а прочим и знать особенно не надо.
И many thanks различным счётно-решающим устройствам, как стоящим на столах рядом с чашкой с высохшим чайным пакетиком, так и переносимым из комнаты в кухню, из дома в больницу, капельницам, клочкам мокрой ваты, прижимаемым пальцами к саднящей дырочке на внутренней стороне локтя, разрывающим больничную вонь выкрикам «завтракать, всем завтракать, я сколько раз просила не оставлять посуду в палатах, чего, дед, ты глухой что ли, я же сказала – всем завтракать» и многому другому, вползавшему помимо воли автора в сочинительный процесс…
А вот программе «малюсенькое мягкое конторское слово» я при всём желании такого большого искреннего спасиба сказать не могу, вследствие того, что столкнувшись с многочисленными издевательствами и ехидствами этой программы, поневоле вспоминаешь надсоновские строки:
Порой у тех, кто пишет в «Ворде», невольно тянется рука
Дать разработчику по морде и пару раз, и не слегка!
И ещё merci beaucoup…
Эй ты, паяц Канио, - вдруг слышит автор голоса уставших от ненужного словоблудия - может уже хватит смеяться над разбитой любовью!
Таки мы занавес открываем?
Одно из самых обычных и распространенных суеверий то, что каждый человек имеет одни свои определенные свойства, что бывает человек добрый, злой, умный, глупый, энергичный, апатичный и т. д.
Люди не бывают такими. Мы можем сказать про человека, что он чаще бывает добр, чем зол, чаще умен, чем глуп, чаще энергичен, чем апатичен, и наоборот; но будет неправда, если мы скажем про одного человека, что он добрый или умный, а про другого, что он злой или глупый.
А мы всегда так делим людей. И это неверно.
Люди как реки: вода во всех одинаковая и везде одна и та же, но каждая река бывает то узкая, то быстрая, то широкая, то тихая, то чистая, то холодная, то мутная, то теплая. Так и люди.
Каждый человек носит в себе зачатки всех свойств людских и иногда проявляет одни, иногда другие и бывает часто совсем непохож на себя, оставаясь все между тем одним и самим собою.
Л.Н. Толстой «Воскресенье»
Глава первая
Трепотня под «The Beatles»
Будним ноябрьским утром два автомобиля ехали от Москвы на северо-восток со скоростью, повыше дозволенной - но пониже уж совсем неприличной - по мало заполненному в этот час шоссе.
Впереди шёл тёмно-синий «Рэйндж Ровер», за ним не меняя дистанции, двигался чёрный «Инфинити».
В районе шестидесятого километра, когда окружающий шоссе лес расступился, открывая с правой стороны большое озеро, «Рэйндж Ровер» засигналил задними огнями и принял вправо, остановившись у озера на обочине, то же сделал и «Инфинити».
Ночью того дня прошёл снег, впервые с начала осени сразу же не растаявший, обочина была немного занесена им, ветер обдувал открытое пространство.
Около берега уже образовались белёсые полупрозрачные пленки первого льда, но основная гладь озера была агатовой, и что особенно могло привлечь внимание малочисленных любопытствующих, так это зрелище стоящей достаточно вдалеке от берега лодки с каким-то полусумасшедшим рыболовом-фанатиком.
Из обеих машин вышло по два человека по виду одного ближе к пожилому, возраста.
В «Рэйндж Ровере» приехали высокий полный очкастый мужчина в чёрной вязаной шапочке на седой голове и полупальто простонародного покроя, и достаточно худощавый мужчина поменьше ростом в широком плаще, перевязанном поясом, на одном конце которого свисала пластмассовая пряжка, головной убор у него отсутствовал.
Из водительской двери «Инфинити» появился простоволосый человек ростом с обладателя вязаной шапочки, но более стройноватых пропорций, одетый в обтягивающее чёрное пальто, которое даже далёкий от консьюмеризма человек мог определить как очень дорогое.
Из пассажирской двери на подножку джипа вылез задом вперёд невысокий дядечка, на котором была псивая тёмно-серая плащёвая куртка с чёрный вельветовым воротником и небольшая чёрная шапка-ушанка с кожаным верхом, наподобие тех, что носят американские полицейские.
Он неуклюже спрыгнул с подножки на снег, причём из всех троих он единственный был обут в какое-то подобие зимних ботинок, остальные были в лёгких чёрных туфлях.
Задние подошли вплотную к передним, не сговариваясь, все четверо, отворотились от дороги, произвели необходимые манипуляции с гульфиками брюк и полами верхней одежды, и четыре струи окропили свежий ноябрьский снег.
- Это что ещё за водоём? – задал общий вопрос джентльмен из «Инфинити», которого звали Серёга Гусаров.
- Корнеево озеро - ответил полный высокий в шапочке из «Рэйндж Ровера», его именовали Андрей Каравайчук – тут у Лукашки дача недалеко, может подъедем?
Как, Георгий Натаниэлевич, вы готовы приютить несчастных путников?
Названный и «Лукашкой», и «Георгием Натаниэлевичем» дядечка в серой куртке и шапке, фамилия которого к тому же была Мавенкер, спокойно ответил.
- Пожалуйста, Старый человек, велкомте.
Через заборчик перелезем – ключиков от калитки и ворот у меня с собой что-то не оказалось - костёрчик в мангальчике разведём.
Так, что нам для этого надо?
Спички мы у охраны одолжим, дровишки у меня за баней в ассортименте – яблоня, вишня, слива, вагонка, доски неструганные хвойных пород - на растопку у Фимки пару договоров из портфеля возьмём…
А вот с мясом для шашлыка могут быть проблемы.
Вам с Серёгой ещё машины вести, у Фимки задница тощая, я сегодня, как он утверждает, не подмылся…
- Лука, вот мы у всех были, а у тебя не были, у тебя дача-то вообще есть, или ты мистифицируешь как всегда?
Это хрипловатым голосом с лёгким характерной картавостью произнёс четвёртый в перевязанном поясом плаще, который звался Игорем Равинским.
Дядечка, имитируя местечковый акцент, тут же ответил:
- Я в отличие от вас, Ефим Лукич, то есть извините, Игорь Илитч, настоящий советско-российский труженык, который таки собственным потом и кровю заработал триаду состоявшейся жизни: дачку, тачку и заначку!
А вам, старому штынкеру, подарить стране сына, дерево и дом мешает лень, безрукость и кондом!
Игорь пожал плечами и усмехнулся.
- О, попёр рифмованный понос из Бродского-Троцкого!
Особенно, если учесть, вашбродь, наличие у меня отпрыска, уже давшего родине двух внучек, домишки, смею предположить, понехилее вашего и авто, отнюдь не вашего бюджетного класса.
- Так, джельтенмены, далеко ещё ехать? – спросил Гусаров.
- Серёнь, совсем немного, и мы у служителя Бога, тем более, что я знаю дорогу – быстро ответил Лука.
- Давайте по агрегатам, ноги уже замёрзли, здесь похолодней, чем в Москве-то.
Вон мальчик у нас в одних кедах.
Андрей шлёпнул руками по ляжкам и восхищённо произнёс:
- А я сперва и не заметил…Ты Лука, что - в раздевалке детского дома украл эти чуни?
И шлёмпер у тебя роскошный какой! Сеструха из Штатов прислала?
Мне прямо таки сразу захотелось руки на капот, и чтоб ты мне права зачитал!
- Козёл ты, Старый, ботиночки - это же последний писк!
Я их в итальянском магазине купил, они на меху, хотя при ближайшем рассмотрении оказались китайскими.
А шапчоночку приобрели на рынке в Петровско-Разумовском в эти выходные.
Они расселись по машинам, въехали на шоссе, причём «Инфинити» пришлось пропустить фуру, и поехали по нему дальше.
Метров через четыреста от их стоянки находился пост ГИБДД, стоящий около будки толстый старлей в светоотражающем жилете поверх бушлата равнодушно проводил их глазами: видали технику и получше...
* * * * *
Примерно за час до этой остановки по физиологической надобности обе машины встретились на шоссе прямо перед развязкой с МКАД.
Прибывший первым Андрей, сидя за рулём «Рэйндж Ровера», увидал почти одновременно подъехавшего на «Инфинити» Серёгу и Игоря, которого привезла к месту сбора персональная корпоративная «Волга».
Все трое пообнимались и поцеловались, обдав друг друга недешёвой туалетной водой, после чего Игорь отпустил своего водителя Виталика, напутствовав его словами:
- Ты, давай там…покрутись что ли по городу, в контору без крайней надобности не суйся.
Меня сегодня уже наверное там не будет, но на всякий случай ты оставайся на связи…
А вот и наш пролетарий умственного труда уже торопится сюда!
Мужики, вы не знаете, почему, когда пахнет Лукой, то это всегда запах рифмованного поноса?
От перехода через шоссе к ним быстрым шагом подошёл Георгий, и тут же полез целоваться с Андреем и Серёгой, при этом привстав на цыпочки.
По всей видимости он услышал остатки фразы Игоря, и не то, что обиделся, но как-то воспринял её в несколько физиологическом смысле.
Но, чуть помедлив, всё же поцеловался и с ним.
- Зачем же вы так про мальчика, Игорь Ильич? - поспешил сгладить ситуацию всё понявший Старый - Жоржик-коржик у нас паренёк помытый, побритый.
Ноготочки на ногах стрижёт, чтобы, упаси Бог, валенки не продрать, одеколоном «В полёт» душится.
Сегодня вот только что-то позабыл, впопыхах наверное, Лукаш?
- У меня, Андрей Тарасович, пубертатный период, в отличие от некоторых, уже закончился.
Прыщи, что были, с морды сошли-с, поэтому нам одеколоны всякие, лосьоны не требуются, а если и пользуемся, то «Кёльниш Вассером, сорок семь одиннадцать»[1], полтинничек еврюкейцеров за бутылочку, между прочим.
Мне, Андрюш, теперь не девки расщеперенные, как раньше, а всё больше сны о светлом будущем России снятся.
А как проснусь, так и тянет это самое будущее приблизить, прямо с первых шагов от койки к нужно́му сараю.
Утром я, когда мочусь, уму-разуму учусь
А когда я облегчаюсь, то ремёслам обучаюсь!
Вот, Андрюш, почему так - Лука бросил исподлобья взгляд на Игоря - никто у нас работать не хочет, а все желают есть белые пироги.
И сны им снятся не об России, и даже не девки им снятся - тут его взгляд стал особенно выразительным - поэтому…
В-общем так, я поеду с дядей Серёжей, он как человек, отдавший ряд годов дипломатической службе, думаю, приставать ко мне не станет.
Хотя кто вас, олигархеров, ездящих на «автоматах», знает?
Правая рука-то свободна, не то, что у меня с моей «механикой»…
- А ты чего, Лука, и вправду считаешь, что на «автоматах» одни богачи ездят - то ли серьёзно, то ли в шутку, у него никогда не поймёшь - спросил Старый.
- Да мы, Андрюш, люди простые, тёмные, из Села Алексинского.
Нам что красно, то красиво, что сладко, то вкусно, что громко, то весело, что…с «автоматом» - то богато. Нас вам облапошить-то ничего и не стоит.
Лука заунывно и нарочито фальшиво пропел на манер «страдания»:
Соловей кукушечку заманил в избушечку.
Намешал зерна с мукой, а сам за сисечку рукой!
Игорь, что-то вспомнив, усмехнулся и покачал головой из стороны в сторону.
- Со мной в ремеслухе, ну то есть в «Бауманке» учился один парень, Вячек такой Огибалов.
Паренёк спортивный, комсомолец-активист, исключительно весь положительный.
Ну так вот, пошёл он как-то раз в баню, приходит… народу мало, взял шаечку и потихоньку себе намывается, никого не трогает.
Вдруг подходит к нему старичок, такой достаточно крепкий, лысенький, пузень, усишки, и говорит Вячеку:
- Сынок, ты бы мне спинку-то потёр что ли, а я тебе потру после, если не возражаешь.
Вячек паренёк вежливый, деревенский, отвечает:
- Пожалуйста, папаша, без проблем, хотите на лавку ложитесь, хотите раком становитесь.
Ну дедок лёг на лавку, Вячек его обиходил по-сыновни, тот только кряхтел и постанывал.
Потом очередь до Вячека дошла, ему на лавку что-то не захотелось, побрезговал, может быть.
Он в лавку руками упёрся, ноги раздвинул, ну старичок его трёт по мере сил, а потом вдруг ка-а-ак сгребёт его мошонку в кулак, не больно правда, и восклицает сиплым голосом:
- Ах ты, кукушечка моя!
И морду такую игривую состроил, старый мерин.
- Представляю картинку – оживился Лука – стоит парень с открытым ртом, с хрена капает пена, а про шайку, по моему, у Зощенко есть…
- Ну да! Так вот Вячек культурно освободился, вылил шайку на себя, а потом ка-а-ак треснет этой шайкой дедку по кумполу, плашмя конечно.
Тот сразу и на пол, сиськи набок.
Народ оборотился, банщик подскочил, голосит:
- Хулиганство, людей убивают среди бела дня, сейчас милицию вызову!
А Вячек банщика за фартук на груди схватил и тоже орёт:
- Ты чего, падло, пидарасов в баню пускаешь?
Налил холодной воды в шайку, на дедка вылил, тот вроде очнулся и боком, боком в раздевалку. Народ обоссывается, а банщик-то по серьёзке попёр.
Вячека к директору потащил, тот давай милицию вызывать, бумагу составлять.
Слава Богу, дедок-то до этого всего свалил, но, тем не менее, Вячека потом чуть из комсомола-института не выгнали, как он ни оправдывался.
Сам момент опедерастывания никто ведь не видел…
- Завёлись Шуваловы на любимую тему - сказал Старый - садитесь уже по машинам, кукушата потасканные!
…В «Рэйндж Ровере» Игорь, зябко вскидывая плечи и позёвывая, сказал Андрею:
- Старый, ты не будешь обижаться, если я прикорну зачуток.
Вчера до часа ночи с казахами из Актобе общался, заводные, сволочи.
Лилька с утра что-то вроде скандала устроила, пробки…
Там, правда, казах был только один, и выжрал он, кстати, поменьше прочих.
И вообще-то мы сидели в «Парижском дворике»...
Я хотел высококультурно винишком обойтись, ну там устрички, морской наборчик, фуа-гра, улиточки…, а русский и немец казахстанский - хренушки, давай ханку требовать - там, как ни странно, в винной карте было - горячее им, злодеям, подавай.
Если что сами заплатим…хрррр, хрррр…
В «Инфинити» же Гусаров и Мавенкер вели неспешный разговор, который был начат почти сразу при выезде на шоссе с МКАДа.
- Сто лет тебя, Лукаш, не видел!
Так чего этому падре от нас понадобилось, ты как думаешь?
Прёмся, как на задание, хотя Старый и я сейчас в свободном полёте, тебе с Фимкой тоже недурно бы провоняться.
- Да и я насчёт Трибуна, честно говоря, и не вем, пан Серёжа.
Старый человек говорил, что звонил так серьёзно, просил нас именно четверых приехать, может заболевание какое у него?
Тем более, что всех вместе он, по-моему, никогда ещё не принимал.
- Да, я всё никак не мог к нему собраться, всё какие-то дела, поездки.
Вы, промежду прочим, практически случайно меня застали.
Собрались мы в пятницу с Асей Абрамовной в город Лондон.
Чуть-чуть обновить одежоночку, ну там маечки, трусики, носочки. Ты-то, парень, был там?
- А то як же, два раза, один, если помнишь, с тобой в командировке, другой с Ефимом.
Хороший город Лондонск, у меня там двоюродная сестра замужем, недавно прислала…Чего она прислала?
- Проверяешь, скотина? Шёлковый платок в заказном письме.
Ты лучше скажи, чего тебе привезти из Великоинглиша?
«Бентли» у тебя уже есть, фиш’н чипс[2] санконтроль не пропустит…
Ладно уж: разоряться, так разоряться!
Магнитик на холодильник получишь с видом Шанхая, погубит меня эта доброта когда-нибудь.
- Очень тронут вами за все эрогенные зоны, постараюсь отплатить взаимно.
- Да не стоит…, так что насчёт мотивов трибушкина деяния?
- Хрен их этих монахеров разберёт…
Примерно месяц назад мне позвонил, похоже, освежённый.
Говорит: Приходи, Лука, на квартиру моего ученика на Дубках, у меня там есть французский – фраер, будто я не знаю, что французский - коньяк «Мартель».
Я отказался, сказал: «мамка заругается», в смысле моя Людмила Юрьевна, благоверная, а сам подумал: Где «Мартель», там и бордель!
Похоже, постник наш потихоньку оттаивает, не иначе кандидатку в матушки себе нашёл, будет переквалифицироваться в попы-управдомы.
Батюшкам-то дозволяется, правда, полагаю, без нетрадиционных способов.
- Нетрадиционных? А это что регламентируется каким-то образом? Разъясни-ка, пожалуйста!
- У старых староверов регламентировалось, почитай «Золото Бунта»[3], но тут дело может и не в регламентации...
Лука перешёл на назидательный тон:
- Батюшки в этом плане, они ведь плоть от плоти народной, а народ - он мудрей всяких там сексуальных затейников. Он чем руководствуется в этих делах?
Лука поднял вверх указательный палец и, покачивая им, продекламировал:
Чем лизать солёный клитор, фёдор свой под нёбо класть
Лучше выпить водки литр, матеря попутно власть!
Серёга, усмехнувшись, а затем дурашливо оттопырив нижнюю губу, вздохнул и произнёс.
- Разумно… Эх надо было всё-таки напитков купить, закусочки какой-никакой, а с другой стороны мы со Старым за рулём.
- Да он раза три подчёркивал, чтобы никаких напитков и ед не привозили, хотя вроде как и не пост.
- Ладно, вернёмся, заглянем в какое-нибудь интеллигентное заведение.
- А как же выпивание на водительском месте?
А, понял, поедем в таксо? Ты толстый и красивый парниша!
- Ну на месте и узнаем, что за проблемы у этого толстого и набожного парниши.
Так чего тебе запустить, битломанчик ты наш?
- Давай, давай… «Magical Mystery Tour»![4]
Вот интересно, считается неудачным альбомом, а там и «Fool on the Hill», «Strawberry Fields Forever», «All you need is Love»[5].
- Произношение у вас, Георгий Натаниэлевич, ну прямо…кентерберрийское!
- Это не произношение, Сергей Григорьевич, а абсолютный музыкальный слух, то есть я как бы слова выпеваю, даже когда не выпиваю.
А вот у вас произношение действительно какое-то странное, прямо как у контры, да ещё и бе́риевской!
Надо бы проверить вас на связь с этим врагом народа, говорю как человек, родившийся в
один датский день с Юрием Владимировичем Андроповым [6], между прочим!
- Пошёл, пошёл плясать, дома нечего кусать…
- Сухари, да корки, да на ногах опорки! Помнишь ещё, как мать моя покойная пела?
- Да, Елизавета Самойловна частушки всякие, праздники церковные знала лучше любого русского, я прямо потрясался.
- В Селе Алексинском жили, прикладной интернационал…
- Лука, я тебе такую музыку прокручиваю, а ты даже комплимента насчёт качества воспроизведения не соизволил.
А между прочим, это мне в Риге специально сделали полное собрание сочинений на дисках, начиная с Гамбурга и кончая «Let it be»[7]
- Ремастерированное?
У меня тоже в таком качестве есть, я из инета скачал - Лука открыл потрёпанный портфель, лежащий у него на коленях и достал флэшку - тут всё, и ещё Чайковский, Шопен, «Травиата» три исполнения…
- Сколько вы слов всяких неприличных знаете, ремасте…, я вот только «гомосексуализм» и выучил, правда, богатое слово.
Так что такое этот твой, как ты сказал: «реммонтаж»?
- Сельский юноша, ну что с вами поделать, хорошо хоть пьёте в меру.
Это песни обработали на компьютере, глубины, объёма добавили, совсем другое звучание, не то, что было тогда на «Яузе» Ишимбаева.
- Ишимбаев – это кто?
А, вспомнил - это тётки твоей муж, его фамилия, кажется Быстрицкий, как он кстати?
- Помер в январе, сердечный приступ.
Хороший мужик был дядя Изя, малость только с придурью, йога, гомеопатия…
- А с чего он Ишимбаевым-то вдруг стал?
- Да я, когда он на нашем горизонте появился в качестве жениха, поэму сочинял «Приключения в Москве знатного овцевода и по совокупности парагвайского шпиона Обломбая Ишимбаева».
Хорошая поэма была, жаль, что не закончил.
Наверное от ревности к тётке и кличку ему эту придумал, а кроме того «Изя», «Ишим» - вроде оговорки по Фрейду.
Ты не поверишь, но всё семейство наше, как ни странно, включая и тётку, кликуху эту подхватили, даже по шее ни от кого не получил.
Так он и остался до конца дней своих, и в воспоминаниях родных и близких «Ишимбаевым», а в некоторых случаях «Ишимом».
А своим магнитофоном он мне давал пользоваться в порядке мелкого подхалимажа, только чтобы плёнка была «тип шесть» и за свой счёт.
Как же стало сейчас хорошо, а, Серёнь? С этими сотовыми…
Я по своему почти и не звоню, генетическая местечковая жаба душит, а вот радио и эмпэтришник – это ваааще!
Вставишь наушники и сразу оказываешься в уютном, что ли, коконе, ну вроде как мы сейчас с тобой.
Вокруг ноябрь, холодрыльник, а мы внутри, в тепле, уюте, на свидании со своей молодостью.
- Ну ты прямо романтиком стал, Лука, стареешь батенька. Потерпи малость, ещё успеешь, парень!
- Да нет, я это к тому, что не я один такой битломан престарелый.
Я как-то ехал в электричке с дачи - машина моя тогда гахнулась - народу мало, врубил, я, значит, родное, ножонкой подрагиваю, губёнками подпеваю, глазёнки закрыты…
Напротив меня мужичок сидел, в Бужаниново подсел, такой образованной наружности, симпатичный, на вид чуть меня помоложе.
Открыл я глаза, смотрю, мужичок улыбается:
- Извините, пожалуйста, можно я попробую догадаться, что вы сейчас слушали? «Help»[8]?
Я говорю:
- Да, «Help», а как вы догадались, я что, так громко подпевал?
- Да нет, я по вашей артикуляции определил и ритму подрагивания ноги.
Да и выражение лица у вас было, ну такое…, что ли специфическое.
Потом, зараза, заулыбался, понял, что перед ним такой же чувствоюморной псих сидит, то есть оценит и не обидится, и говорит:
- Не буду я вас больше мистифицировать, я вообще-то звукорежиссёр, а у вас наушники в ушах не очень плотно установлены!
Ну мы с ним очень мило поболтали до Москвы.
Он много чего интересного рассказал об аранжировках их песен, сам, оказывается, на «Эбби Роуд» [9]стажировался, сейчас он всё больше по классике.
- Познакомился с мужичком-то?
- Что я, Элтон Джон какой-нибудь, с мужиками в транспорте знакомиться?
«Вы» и «вы», а он между прочим тоже особенно не рыпался…Да и не обожаю я его.
- Кого?
- Элтона Джона, как и всех, кто после ребят, да, честно говоря, и самих ребят после распада…
Купил не так давно пару дисков Мак-Картни, не поверишь, после четвёртой песни, выключил. Могу тебе подарить.
- Да не стоит, у меня самого штук пятнадцать, я тоже их и не слушаю.
- Вот, Серёнь, удивляюсь я, слушая совсем раннее, Гамбург, Каверн: какая-то банальщина, «бесамемучи» мусорные, и вдруг - такой прорыв, и откуда что взялось?
Тут действительно начинаешь верить, что Шолохов сам «Тихий Дон» написал…
Ведь у него до этого только одни «Донские рассказы» были изданы.
Особенно мне «Шибалково семя» там понравилось, очень Бабеля напоминает, рассказ «Соль» из Конармии, а остальные – ничего особенного, хотя, ничего не скажешь, достаточно мастеровито.
- В какие вас дерби понесло, интересуетесь классикой?
- А то как же.
Меня, коллега, привлекает, так сказать, конспирологический аспект проблемы.
Ну и литературоведческий.
Вот ты читал Медведеву-Томашевскую и Бар Селу[10]?
- С тобой, Лука одуреешь, башка лопнет!
Про каких-то баб спрашиваешь, причем у одной имя и фамилию переставил местами, надо, наверное, «Селла Бар».
Она чего не русская, что ли, какое ей дело до нашего Шолохова?
Сколько вы, товарищ, сведений всяких понахватались!
- Оххонюшки, сложно иметь дело с полуграмотными.
А вот насчёт моих сведений, я сейчас тебе своим сиденьем об капот как жахну за товарища Александра Македонского и за слёзы наших матерей.
Эта хрень с авторством, Серёня, меня зацепила после прочтения от нечего делать последнего тома собрания сочинений «Статьи и выступления» и нашей с тобой работы с контакте с главным шолохознатцем, там, на Поварской.
- Фотий? Как же помню его, он нам ещё окрошку расхваливал в ресторане ЦДЛ.
- Как крупный специалист в области окрошкостроения, заявляю вам, что эта прославленная цедээловская окрошка – гомно! Пепси-кола со взбитыми сливками.
В настоящей окрошке должен быть квас – вырви глаз, как и сметана.
Вот помню в Кантемировке на базаре…
- Погоди, Лукаш, а ведь, по-моему, вопрос с авторством уже решён окончательно.
Какие-то рукописи выкупили, деньжищи, даже по моим понятиям приличные, фигурировали.
Напомни, пожалуйста.
- Вот я тащусь от этих фраеров, «рукописи», «вопрос решён», «вопрос решён»!
Ты, как думаешь, выглядел процесс плагиата в двадцать третьем году?
Просканировал паренёк текст, пропустил его через «файнридер».
Потом нажал «контрол эф», команда «заменить», потом «найти», положим какого-нибудь Ермолая Федосеева и заменить по всему тексту на Григория Мелехова или там Ефросинью Пупкину на Аксинью Астахову?
Нетушки, паренёк работал, творил, переделывал.
Да он-то, по моему, особенно и не скрывал.
Во втором, кажется томе, когда не про казачье, есть малюсенькая фраза, типа: Всё это мы…дословно не помню…узнали из бумаг там…какого-то офицера.
Ну, в общем, надо перечитать на досуге, поанализировать, да всё некогда.
Я так своим крестьянским умом понимаю: был, скорее всего, исходный материал типа ну там «Хождения по мукам» или «Белой гвардии», в котором ядром повествования должны были стать образы как бы сказать… образованных людей, вроде Листницкого, Моховой, я знаю кого?
А Шолохов сделал героями более знакомый ему слой людей, ну и социального заказа никто не отменял, конечно.
Но! Но при этом как бы непроизвольно сделал это в литературной манере, показав мир простых людей как бы «изнутри», как бы глазами человека высокого общества, как, скажем, это делали Толстой, те же Астафьев, Шукшин, сейчас Сорокин, Алексей Иванов, Сергей Каледин, где-то Акунин.
Вот читаю «Дон» этот, ну не моё это произведение.
Ты же знаешь мои вкусы из тех времён: Бабель, Олеша, Булгаков, Эренбург ранний, там «Хулио Хуренито», «В Проточном переулке»…
А тут читаю и не понимаю почему, но чувствую - гениально.
Вроде как помнишь, у Хэма про Достоевского: Как можно так плохо писать и так сильно действовать!
- Не, Лукаш, не помню. Откуда это?
- «Зелёные холмы Африки», мощная вещь.
Он там ещё и толстовских «Казаков» расхваливал, вот как раз за это самое: мир Лукашки, Ерошки, Марьяны глазами Оленина.
- Но Михал Лександрыч ведь много довольно всякого другого понаписал.
За красивые глаза «нобелевку» хрен дадут.
- Так вот насчёт, как ты говоришь, «многого другого» и сомнение появляется в авторстве «Дона».
Ну вот что такое «Поднятая» со всякими там щукарями, нагульновыми, половцевыми – уровень «Свадьбы в Малиновке».
Тому же Бондарчуку пришлось в этом кино, ну как его, …Василию Макаровичу ещё бедному пришлось играть…
- «Они сражались за Родину».
- Вот, вот, так там, чтобы публику рассмешить идиотским рассказом про какую-то там «окопную болезнь», Никулину специально трусы на жопе порвали, а так бы никто и не рассмеялся.
Вообще, паря, менять талант на комфорт – бартерочек выгодный, но талант почему-то быстрее кончается, чем комфорт приумножается.
Помнится, в семьдесят восьмом послали меня в командировку на Дон, в одной казачьей станице компрессорная была, я там ремонтом командовал.
Ну дела я все удачно закончил, давай, думаю, в Вёшенскую съезжу (там рядом), посмотрю на Шолохова живого.
Вот, Серёнь, странность какая…
Вроде бы как сам я - чистокровный йудей, а казачья тема, ну прямо покоя не даёт.
Как хор донской или кубанский «Пчёлушку златую» или «По Дону гуляет» грянет, всё внутри аж трясётся.
А сам как люблю погорланить!
Когда-то мы с Людмилой и Машкой на Дону у одних там Золототрубовых гостили.
А у них каждые выходные: застолье - кстати, именно с настоящей окрошкой - и с песнями на сороковой минуте, так я часто солировал в запевах.
И все местные прост-таки восхишшались, говорили: Ты, Жорик, настоящий казак, только водки мало пьёшь.
К чему бы это? От чтения Исаака Эммануиловича?
Ну, это к слову.
Проехали на автобусе «Базки», ну то есть станицу Базковскую.
Вёшки на другом берегу Дона, люди показывают нам: вот райком, за ним - дом Шолохова.
Смотрим: метров триста берега Дона огорожены, домик внутри белый.
Начали вдоль забора гулять - а со мной конструктор был, Соломонов такой - так он, пупок, начал пальцем тыкать, этажи считать: два или три.
Гляжу: «Волга» недалеко стоит, в ней мужичок специфического вида, дверь-то открывается, и он к нам направляется.
Я Соломонова за рукав, и дёру оттуда.
А за забором за тем коровки мычали, курочки квохтали, уточки гагакали…
Прошлись мы с Соломоновым по Вёшкам, по их мага́зинам,а там…
В промтоварном…галоши, куртяшечки болоньевые - помню, в книжном «Судьбу человека», - грех, конечно, но по сути-то «мексиканский сериал», в пяти изданиях – помню.
А в продовольственном…маргарин-хлеб был, это я точно помню, а вот мяска-колбаски – что-то не припоминаю.
- Да, Лукьян, ты прямо Писарев с Радищевым в одном флаконе.
Подобрал бы лучше мне списочек чего почитать, из нового-то.
- Я тапереча только электронные читаю, ворую в инете.
Бедный инвалид полового фронта, средств не имею на новую макулатуру.
Старую-то девать некуда. Помру, всё на помойку выбросят.
- Чегой-то мы про себя в таком уничижительном тоне насчёт этого самого фронта.
Ты ж у нас вон какой красавчик седовласый, чистый Ален Делон.
Старишься прям синхронно с ним!
Да и вообще что за грустные мысли! Давай улыбайся, вон зубищи, как у Тома Круза.
- Хорошо бы ещё и пузо, как у Круза! И голос от Карузо…
А то вон смотришь на себя обнажённенького в какое-нибудь продолговатое зерк