Рэм
— Итак, лощина — это лучшее место, чтобы искать их, — говорю я, останавливая грузовик рядом с силосной ямой.
— Лощина?
— Ну да, — я указываю глазами прямо перед собой.
— Что такое лощина?
— Ты в ней, милочка.
— О, — она оглядывается, словно изучая местность. — Ну, я не думаю, что у нас в Западной Омахе есть что-нибудь под названием лощина.
Я смотрю на нее с чертовски удивленным — я уверен в этом — выражением лица.
— Девочка, можно подумать, что ты выросла в Нью-Йорке. Я знаю, что в окрестностях Омахи есть кукурузные поля. Конечно, у вас должно быть то, что вы называете лощиной.
Она сквозь зубы втягивает воздух и качает головой.
— Я так не думаю.
— Правда?
— Я имею в виду, да, у нас много кукурузных полей, — говорит она, — но ты же не становишься экспертом по женской части только потому, что тебя окружает много девушек, не так ли?
— Ну… — я склоняю голову набок. Она просто шутит. — Все верно, все правильно. Ты уела меня, — уступаю я.
— А если серьезно, — продолжает она, — люди могут подумать, что Омаха — маленькое захолустье, и кроме кукурузы, мы ничего не знаем. Но, если честно, я даже никогда не была на кукурузном поле. И совершенно уверена, что не знаю, что такое лощина.
Я просто смотрю на нее и улыбаюсь.
— Ну ладно, городская девушка, вытаскивай свою красивую задницу из машины, потому что я собираюсь преподать тебе урок о жизни в провинции.
Она хихикает и соскальзывает с сиденья. Я тоже выхожу и встречаю ее возле капота грузовика.
— Итак, — говорю я, указывая прямо перед собой, — это и есть лощина. Мой дед обычно пас тут свиней. А сейчас здесь почти ничего не осталось, кроме нескольких старых построек и множества деревьев — идеальное место для грибников.
— Но что это означает? Лощина? — она снова произносит это слово так, словно оно иностранное. На самом деле, я никогда не думал, что слово «лощина» может звучать так сексуально. И тут же попытался затолкать эту мысль на задворки своего сознания, когда заметил, как она смотрит на меня.
— О, — начинаю я, — знаешь, что? — я частично прикрываю рот ладонью. — Думаю, это что-то вроде долины, — я оглядываюсь вокруг. — Но знаешь, что? Мы на самом деле не в долине, так ведь?
Она оглядывается вокруг и просто улыбается.
— Не думаю.
Я всерьез озадачен.
— Мой дед всегда называл это место лощиной. Отец тоже. И за все это время я ни разу не поинтересовался, почему.
Ее тихий смех отвлекает меня на секунду.
— Как ты собирался объяснить мне все это, если даже сам не знаешь.
— О, милочка, — говорю я, даря ей самонадеянную улыбку. — В этом вся прелесть жизни здесь. Довольно быстро ты поймешь, что названия некоторых вещей — просто слова, передающиеся из поколения в поколение. Здесь не так много любопытствующих людей. Теперь, как любой ребенок, ты можешь спросить: почему? Но немногие люди смогут тебе ответить. И мне неизвестно: это потому, что они не знают ответа, не хотят отвечать или просто забыли?
Улыбка расплылась на ее красивом лице.
— Не знаю, должна ли я смеяться над этим или плакать.
— Как я уже говорил, мы простые люди, мисс Уэскотт.
Ее голос затихает. Я слышу, как он повисает в воздухе, и пытаюсь уловить каждый его нюанс.
— Ладно, — говорю я, когда звук ее голоса полностью растворяется, — мы ищем только те, что похожи на маленькие елочки.
— Елочки, — повторяет она. — Понятно.
Мы разгребаем ногами сырую листву, скрывавшую землю на протяжении всей зимы. Солнце уже поднялось и проглядывает сквозь ветви деревьев. В воздухе пахнет весной.
— А вот это дуб, — я останавливаюсь и касаюсь рукой высокого толстого ствола. — Если ты видишь один из них, то нужно хорошенько посмотреть вокруг. Дуб любит солнце. Так же, как и сморчки.
— Дуб. Солнце. Грибы. Понятно, — она разгребает листву за деревом, а я просто смотрю на нее. Видно, что она возбуждена и взволнована. Такой взгляд у нее всегда, когда она волнуется. Словно прикладывает все усилия, чтобы сдержать улыбку, но все равно улыбается. И глаза так искрятся, будто она все видит впервые.
— Рэм!
Я вырван ее возгласом из своих мыслей. Обхожу дерево, направляясь к ней.
— Нашла?
— Нет, но нашла потрясающий камень.
— Камень?
— Смотри, — она протягивает его мне. — Точь-в-точь сердце.
Она переворачивает его в руке. Глаза светятся счастьем.
— Ты уверена, что не высекла его сама прямо сейчас? — спрашиваю я, рассматривая камень.
— Ну, полагаю, я тебе еще не рассказывала о своих отличных навыках в обработке камней, — смеется она и ловит мой взгляд.
А потом мы затихаем, и все, что мне хочется сделать — это поцеловать ее. Я придвигаюсь ближе, но прежде, чем успеваю коснуться ее губ, замечаю, что она на чем-то остановила взгляд.
— Постой, это он?
Я смотрю туда, куда она показывает.
— Что ж, проверим. Думаю, мисс Уэскотт, вы только что нашли свой первый гриб.
Она широко улыбается, но потом я замечаю, как эта улыбка медленно исчезает.
— А что мне делать теперь?
Я пытаюсь подавить поднимающийся изнутри смех.
— Теперь сорви его.
Она смотрит на гриб, потом на меня, потом снова на гриб. Можно подумать, я сказал поднять с земли ядовитую змею или что-то в этом роде. В итоге, она придвигается ближе к грибу, низко наклоняется к земле и заставляет себя медленно протянуть руку к сморчку.
— Это ужасно, что я боюсь к нему притронуться? Он выглядит… сопливым… и странным.
Я ничего не могу с собой поделать и начинаю смеяться.
— Сопливый и странный! Но на вкус он очень хорош. И он не укусит тебя, — я отворачиваюсь. — Хотя, как-то раз один ужалил меня.
Она отдергивает руку быстрее, чем кошка выпрыгивает из ушата с холодной водой.
— Я просто пошутил, — говорю я.
— Рэм! — она шлепает меня по штанине, выбивая из нее облачко пыли.
— Прости, я больше не буду, — обещаю я.
Она шутливо закатывает глаза, а потом одним быстрым движением выдергивает гриб из земли. И когда она подносит его ко мне, я не могу оторваться от ее взгляда. Она выглядит такой гордой… и такой счастливой. И снова в моем сознании проносится: я люблю эту девушку, я люблю эту девушку, я люблю эту девушку. Наклоняюсь к ней и целую эти счастливые губы, а когда наш поцелуй разрывается, прижимаю ее к груди и легко целую в макушку.
— Ладно, — говорю я, вдыхая сладкий запах ее волос, — давай найдем их побольше, и тогда сможем приготовить самые вкусные сэндвичи из всех, что ты когда-либо пробовала.
***
— Ты не будешь против, если мы приготовим их у моих родителей?
— Твоих родителей?
— Да, это недалеко отсюда. Плюс, я почти уверен, что у меня нет яиц… и муки… и сковородки.
Она смеется, и я вместе с ней. Я мог бы купить все это заранее, но мне очень хочется, чтобы Эшли встретилась с моими родителями. Думаю, это больше похоже на я-просто-хочу-показать-ее-всему-миру.
— Но я не одета для встречи с родителями.
Я оглядываю ее внешний вид: синие джинсы, розовые теннисные туфли.
— Лошадиное дерьмо! — восклицаю я. — Ты выглядишь прекрасно!
Ее глаза мгновенно устремляются к моим. На лице такое огромное удивление, словно при ней никто никогда не произносил «лошадиное дерьмо» или не называл ее прекрасной — знаю, что последнее предположение — неправда.
— Тогда ладно, — соглашается она, с улыбкой вздыхая.
— Ты боишься?
Она сжимает губы и закрывает глаза.
— Возможно, немного.
— Моих родителей?
— Я не знаю. Да?
— Не бойся. Ты им понравишься. Если тебе от этого станет легче, моя мама — учитель. И она питает слабость к детям, которые пытаются есть камни на детской площадке и за ее пределами.
— Я похожа на ребенка, который ест камни?
— Не совсем, — отвечаю я с совершенно каменным лицом.
Она немного надулась.
— Я шучу, детка.
— Детка?
Мой взгляд мечется между ее лицом и дорогой. Было рискованно назвать ее деткой. Это может ей не понравиться. Секунды тянутся. Она реально заставила меня вспотеть. И только когда я уже собираюсь вернуть свои слова обратно, ее вопрошающий взгляд сменяется улыбкой, а я облегченно выдыхаю. Она устраивается на пассажирском сиденье, поглядывая на меня. Что-то есть в ее взгляде, и это сводит меня с ума. Черт, эта девушка действительно завладела мной! Я бы прямо сейчас остановил машину, если бы не день за окном… и для остановки есть места получше, чем обочина…
Дерьмо! К черту все!
Я останавливаю грузовик прямо посреди дороги. И вот так запросто ее милый взгляд превращается в манящий. Словно мы оба думаем об одном и том же. А потом, не раздумывая и не говоря ни слова, я скольжу ближе к ней. Она встречает меня на полпути, и в это мгновение наши губы соприкасаются. И прежде, чем я это осознаю, одна моя рука подхватывает ее под спину, а другая запутывается в ее волосах. Мое внимание привлекает тот факт, что одной рукой она сжимает мою рубашку, а другой притягивает за шею ближе к себе. Мои губы усиливают давление. Она жадно обхватывает их своим ртом. Поцелуй становится более глубоким. Я привык к медленным и нежным поцелуям с этой девушкой. Но сейчас это — огонь, страсть, жар, и я влюблен в каждую секунду происходящего, пока нечто не останавливает нас. Это производит эффект, подобный тому, как если бы чертов шар бульдозера рассек кабину и влетел внутрь. Громкий монотонный сигнал заставляет нас вздрогнуть. Наши взгляды быстро перемещаются в сторону звука, чтобы увидеть дурацкий пикап, стоящий прямо за нашей машиной.
— Проклятье, — выдыхаю я.
Я нежно прижимаюсь к ее лбу своим и, не знаю, почему, но на моем лице появляется улыбка. Она опускает глаза и начинает смеяться.
Еще один гудок.
— Чтоб его черти взяли! — снова ругаюсь я, качая головой. Если бы дорога была достаточно широкой, я просто махнул бы ему, чтобы объезжал. — Мы можем продолжить это позже? — спрашиваю я, все еще пропуская пряди ее волос сквозь пальцы. Ее глаза встречаются с моими, и сначала она просто улыбается, а затем кивает. — Хорошо, — говорю я, словно пытаюсь этим словом приободрить себя, убедить себя, что на самом деле смогу отпустить эту девушку и вернуть свою задницу за руль, хотя готов дать себе пинка даже за одну подобную мысль. — Хорошо, — снова повторяю я перед тем, как вернуться на водительское сиденье и оставить ее в покое. Просто, чтобы успокоить парня позади нас. Но меня он не слишком волнует. На самом деле, думаю, что до сих пор молча проклинал бы его имя — кем бы о ни был — если бы не она. Я смотрю на Эшли. Она проводит пальцами по волосам и сжимает губы. Поймав мой взгляд, улыбается.
Черт, я люблю ее… и ее нежные губы… и ее гладкую кожу… и ее длинные спутанные волосы.
***
— Ну вот, мы и на месте, — говорю я, съезжая с окружной трассы на дорогу, ведущую к дому моих родителей.
— Уже?
— Эй, — говорю я, привлекая к себе ее внимание, — ты им понравишься.
Она глубоко вдыхает и слегка улыбается, пока мы едем по дороге. Примерно минуту спустя мы выбираемся из машины и входим внутрь. Зайдя в дом, я зову маму и папу, но никто не откликается.
— Ну, они точно здесь, — говорю я, — просто не знаю, где конкретно. Они появятся. А для начала, давай займемся грибами.
Мы порезали и помыли грибы, обваляли их в муке и несколько минут обжаривали на сковороде.
— Ну вот, — говорю я, кладя жареные кусочки грибов между двумя кусками белого хлеба. — Твой первый сэндвич с жареными сморчками.
— Постой, ты ничего сюда не добавишь?
Я покачал головой.
— Неа. Без всего вкуснее.
Она улыбается и кивает.
— Без всего вкуснее, — повторяет она и берет сэндвич. Смотрит на меня, потом на сэндвич, а затем откусывает. Не знаю, почему, но я внезапно начинаю нервничать. У меня нет ни одного объяснения тому, почему мне так сильно хочется, чтобы ей понравился этот дурацкий бутерброд. Она недолго жует, а затем закрывает глаза и сглатывает. Когда же она снова открывает глаза и смотрит на меня, я просто не могу этого больше вынести.
— Ну, скажи же мне, женщина! Разве это не самый лучший сэндвич из всех, что ты пробовала?
Она смеется, а затем, наконец, кивает.
— Ты хочешь знать правду?
— Да, правду, — требую я, едва сдерживаясь.
— Это лучший сэндвич из всех, что я пробовала.
— Рэмингтон! — я слышу, как мама зовет меня со ступенек подвала.
Эшли смотрит на меня. У нее нос в муке. Я целую ее туда, где муки больше, а затем стряхиваю остальное подушечкой большого пальца.
— О, привет, — мама останавливается на верхней ступеньке, увидев нас вдвоем.
— Привет, — говорит Эшли, тут же протягивая руку.
Секунду мама смотрит.
— О, сладкая, здесь у нас принято обниматься.
Она обхватывает Эшли руками.
— А ты, должно быть, та самая Эшли, — говорит она, отстраняясь.
Эшли смотрит на меня. На ее лице играет легкая улыбка, словно она не знает, что ответить, и это не вызывает у нее восторга.
— Ой, да ладно. Я не рассказывал о ней… или?
Мама закатывает глаза. Эшли поддерживает ее, даже не взглянув на меня.
— Ладно, может, я рассказывал о тебе совсем немного, — говорю я, показывая щелочку между сближенными указательным и большим пальцами.
— Синди, куда я положил эту проклятую дрель? — мой отец несется вверх по лестнице, и через каких-то пару секунд он уже в кухне и смотрит на нас, как на двух инопланетян, вторгшихся в его дом. Ну, или что-то в этом роде. — О, — говорит он, — не знал, что у нас гости. Я бы надел парадную кепку.
Я смотрю на него с выражением полнейшего недоумения на лице.
— Папа, что за чертова парадная кепка?
— Да ты знаешь. Это та, «Кардиналс», которую ты мне подарил. Я берегу ее только для гостей, — говорит он, горделиво сидя на корточках.
— Тогда почему я никогда не видел, как ты ее надеваешь?
— Не знаю. Видимо, потому что ты не гость.
— А что насчет Джека и Майка?
— Ха, — говорит он, — ты имеешь в виду тех двоих мальчишек — как это ни странно, я не помню, когда их привезли из роддома — тех, что каждую субботу совершали рейд к моему холодильнику и съедали весь мой сырный соус?
Я просто опускаю голову и смеюсь сам с собой.
— Папа, — говорю я, снова взглянув на него, — это Эшли.
— Здравствуйте, мистер Джуд, — говорит Эшли, протягивая руку.
Мой папа берет и пожимает ее.
— Просто Кен. Мистер Джуд — это только для Джека и Майка, — он подмигивает Эшли, и она слегка улыбается.
— Вы, ребята, что-то готовили? — спрашивает мама.
— Мы просто пожарили немного сморчков, — говорю я.
— Ну, если получится, оставьте мне немного, — вставляет папа. — Я должен найти эту чертову дрель.
И с этими словами он выходит.
— Ну, было приятно познакомиться, Эшли, — говорит мама. — Я хотела бы остаться и поговорить подольше, но у меня подключен поливочный шланг, и, к тому же, надо принести мужу дрель, — она прикрывает рукой рот и продолжает шепотом: — Я прячу ее, потому что он всегда ее теряет. Таким образом, я всегда знаю, где она, когда это нужно.
Эшли дарит маме широкую улыбку.
— Нет, все нормально, — говорит она вежливо. — Было приятно познакомиться.
— Мы скоро обязательно поболтаем, — уверяет ее мама, даря еще одно объятие. Затем, пройдя пару шагов, кричит отцу: — Я нашла ее, дорогой.
И, мгновение спустя, уходит. Поэтому мы с Эшли снова оказываемся в кухне вдвоем. И я не в силах сопротивляться желанию прижать ее к себе.
— Видишь, я же говорил, что ты им понравишься.
Она шмыгает носом:
— Ты думаешь?
Тогда я притягиваю ее в свои объятия, прижимая ее голову к своей груди. Мне это приятно.
— Я хочу познакомиться с твоей семьей, — шепчу я ей на ухо.
Она отстраняется от меня.
— Ты хочешь познакомиться с моей семьей?
— Да, — говорю я. — И я хочу увидеть, где ты выросла.
— Правда?
— Да, — уверяю я ее.
Она словно обдумывает это несколько секунд, а потом, улыбнувшись, кивает.
— Ладно, — шепчет она.
— Да? — спрашиваю я.
— Да, — подтверждает она с широкой улыбкой на прекрасном лице.
Глава 16
Настоящее
Рэм
— Эшли.
Она смотрит, как будто испугалась, увидев меня.
— Рэм… Привет.
— П-п-привет, — говорю я. Трудно представить, что можно заикаться на коротком знакомом слове, но мне это удается. Все так же, как тогда в аэропорту. Хотя, я думаю, что был меньше удивлен, встретив ее там, чем здесь — в баре Авы. — Так что привело тебя в город? — спрашиваю я.
Ее легкая улыбка быстро исчезает.
— Я… хм… просто нужно было вернуться, знаешь ли, ненадолго. Мне нужно было обсудить некоторые вещи.
Я смотрю в пол и киваю головой.
— Понятно, — говорю я, прерывая ее. Я услышал то, что она недоговорила. Знаю, почему она здесь. И еще знаю, что она пришла не для того, чтобы поговорить со мной. Взглянув на нее, я заметил, что мягкая улыбка вернулась на ее лицо.
— Ну, возвращаться приятно, — говорит она.
— Уверен, что это так.
— Вижу, мы не перестали быть поводом для сплетен, — почти шепчет она, окидывая взглядом бар.
Я оглядываюсь через плечо и встречаюсь взглядом с парой человек, сидящих за столиком на противоположной стороне зала. Мы знакомы еще со школы. Заметив мой взгляд, они сразу же отводят глаза. Стараясь не рассмеяться, поворачиваюсь обратно к Эшли.
— Представь себе.
Она склоняет голову и улыбается.
— Ну, приятно видеть, что некоторые вещи не меняются.
— Да уж, — бурчу я.
А потом никто из нас не произносит ни слова, пока часы на стене отсчитывают секунды, тикая громче обычного.
— Как работа? — спрашивает она, наконец, нарушая тишину.
— Замечательно, — резко отвечаю я. — Как всегда.
Уголки ее губ немного опускаются, и я понимаю, что веду себя не лучшим образом. И в этот момент осознаю, что понятия не имею, как теперь вести себя рядом с ней. Привычным жестом я поправил кепку на голове и прислонился к стойке.
— Как продвигается писательская деятельность? — спрашиваю я, стараясь вложить больше заинтересованности в этот разговор.
Внезапно выражение ее лица становится счастливым.
— Все идет хорошо. Книга почти готова. С одной стороны, я просто не могу дождаться этого, а с другой — я совершенно напугана. Я буквально в ужасе от понимания того, что после публикации настоящие, реальные люди смогут прочесть ее.
— Настоящие, реальные люди, — повторил я с улыбкой.
Она смеется и дарит мне этот взгляд, который обычно использовала, давая понять, что ей хочется поцеловать меня. И поскольку ничего лучшего не приходит мне в голову, то думаю в этот момент о том же самом.
— Как долго ты в городе? — спрашиваю я.
— Я… хм… на самом деле, я уезжаю. Просто зашла выпить чашку чая на дорожку.
Я киваю, прерывая ее объяснение. Понимаю, что она здесь не для того, чтобы остаться, но ее слова о том, что она практически уже одной ногой за дверью, немного ранят мое сердце. Знаю, что так не должно быть. Черт возьми, я понимаю, что не должно. Она больше не моя. Черт, я даже не знаю, была ли она когда-нибудь действительно моей. Но, проклятье, я-то — ее. Как бы глупо и нереально это звучало, но я — ее. Я это знаю. Я понимаю это в глубине своей души. Никогда я не полюблю другую девушку так, как любил Эшли Уэскотт. Интересно, знает ли она об этом?
— Хочешь кое-что узнать? — спрашивает она, вырывая меня из этих мыслей. Уверен, она пытается сейчас подбодрить меня. Она может не знать в точности, о чем я думаю, но легко прочитает это по моему лицу. Уверен, его выражение не самое счастливое. И все же смотрю на нее с легким удивлением. Знаю, что она не обязана быть милой со мной.
— Конечно, — говорю я, соглашаясь на продолжение игры.
— Я пыталась приготовит грибной сэндвич.
— Да? — спрашиваю я.
— Ну, я пыталась. Я действительно не смогла приготовить его так, как ты.
— Лошадиное дерьмо! — вырывается у меня. Я сказал это слишком громко, и взгляды всех присутствующих устремились на меня. Даже Эшли пораженно посмотрела, прежде чем рассмеяться. Я вижу, как уголки ее губ приподнимаются, когда она отворачивает лицо в сторону. А потом, когда она снова поворачивается ко мне, наблюдаю за ее рукой, заправляющей за ухо прядь длинных светлых волос. И потом она дарит мне этот взгляд — взгляд, заставляющий меня жалеть о том, какой я есть, и что между нами все могло бы сложиться иначе. А потом мне в голову приходит безумная идея. Скорее всего, это совершенная глупость. Но я ничего не могу с этим поделать — временами я бываю глупым. Думаю, это у меня от природы.
— Пойдем, — говорю я, поднимаясь.
— Что?
— Я заново тебя научу.
Она смотрит на меня так, будто я только что потерял рассудок.
— Где?
— Здесь.
— Ты не сможешь учить меня здесь, — она качает головой, словно пытается отогнать саму эту мысль.
— Уверен, что смогу. Подожди. У меня есть немного в машине. Я сбегаю за ними.
— Ну, конечно, — говорит она с заминкой в голосе. — Ну, конечно, у тебя в машине есть грибы.
— Какой девиз у бойскаутов? — спрашиваю я, проходя через бар.
— Не знаю, — говорит она, тихо смеясь.
— Всегда будь готов!
— Но ты никогда не был бойскаутом.
— Ну, технически нет, но это только потому, что каждый, кто родился здесь, — от рождения бойскаут. Просто мы никогда не задумывались о том, чтобы дать этому название, — я оставляю ее улыбающейся в баре, а сам, толкнув дверь, направляюсь к грузовику. Я замечаю, что, впервые за долгое время, передвигаюсь вприпрыжку. Хватаю грибы и меньше, чем через минуту, влетаю в бар через заднюю дверь, направляясь к кухне.
— Рэм, что ты делаешь? — спрашивает Кристен.
— Хочу пожарить немного сморчков.
— Что?
— Все в порядке, Кристен, — заверяю я ее. — Мы быстренько.
— Ты хоть понимаешь, что это нарушение 110 санитарных норм, — говорит Кристен, упираясь руками в бока.
— Я никому не скажу, — обещаю я.
Она просто закатывает глаза и уходит в ту часть бара, где стоят столики и находится большинство людей. А я в это время кладу сморчки рядом с фритюрницей и оглядываюсь назад. Эшли стоит перед дверью в кухню.
— Давай, — говорю я, жестикулируя. — Все в порядке.
Выглядит так, будто она размышляет над этим несколько секунд, а потом бросает взгляд на Кристен.
— Бывало и хуже, — говорит Кристен, пожимая плечами. — Мне никогда не удавалось переспорить Джуда. Поэтому я перестала с ним бороться.
Эшли смотрит на меня с улыбкой и, прежде чем я это осознаю, встает вплотную ко мне.
— Это моя девочка, — говорю я.
Она одаривает меня полусердитым взглядом, но потом уголки ее губ приподнимаются. Мне все понятно.
— Хорошо. Итак, нам нужно сделать немного панировки, — говорю я, глядя на муку.
— Ох… — этот звук вырывается у нее с несколько разочарованной интонацией. Я прерываюсь и смотрю на нее. На ее лице появляется такая полуулыбка, словно она только что услышала откровение.
— Дай-ка угадаю. Ты их не панировала?
Она закрывает глаза и морщит носик. Я с хохотом откидываю голову назад. Мы готовим сэндвичи, но больше смеемся. Это длится не более пятнадцати минут, но мука везде. Даже у нее на лбу. Ничего не могу поделать — мне все сейчас очень нравится. Хочу, чтобы это продолжалось бесконечно. И уже понимаю, что буду скучать, когда все закончится. Я откусываю от сэндвича с грибами и смотрю на нее. Она сидит на стойке, болтает ногами и жует. Я могу смотреть на нее дни напролет — эта мысль так ненавистна и так приятна.
— Господи, Рэм! — всплеснув руками, Кристен входит в кухню. Мы вздрагиваем от ее пронзительного вопля. Я выпрямляюсь. Эшли спрыгивает со стойки и, едва коснувшись ногами пола, теряет равновесие. Заметив, что она вот-вот упадет, я отбрасываю сэндвич и подхватываю ее рукой за талию. На мгновение она замирает и смотрит мне в глаза. И я вижу мою Эшли. А она, клянусь, видит меня.
— Ладно… хорошо… — заикается Кристен. Ее голос звучит так, будто она извиняется за то, что чему-то помешала. — Скоро на смену заступит Карен. Просто сделайте так, чтобы здесь все выглядело хотя бы наполовину приличнее.
Я не оборачиваюсь, потому что уже знаю, что Кристен ушла. Вместо этого, убедившись, что Эшли твердо стоит на ногах, отступаю на шаг назад. Она одергивает футболку и поправляет несколько выбившихся прядей волос.
— Спасибо, — шепчет она.
Я только киваю. Кажется, я просто не могу подобрать нормальных слов. Она смотрит на меня, а я на нее. Между нами все еще что-то есть. Я чувствую это. Но через мгновение она отводит взгляд, прочищает горло и хватает пакет с мукой, подтверждая тем самым, что момент упущен. А я просто стою и в душ е вздыхаю о том, что ощущалось вечностью, прежде чем поднять свой сэндвич с пола.
***
Мы прибираемся и вытираем стойку, а потом я провожаю ее до машины.
— Эй, — говорю я, — ты ведь пришлешь мне книгу, когда она будет закончена, правда?
Она бросает на меня странный взгляд, значения которого я не понял. Не знаю: то ли сочувственный, то ли печальный, то ли все вместе.
— Конечно, — говорит она, кивая. Затем поворачивается и садится в машину.
— Эй, — снова говорю я, привлекая ее внимание. Жду, когда она повернется ко мне лицом. — Если бы все было по-другому, мы были бы вместе?
На ее лбу образуются маленькие морщинки. Могу сказать, что она задумалась.
— Ты имеешь в виду, если бы я жила в сказке, ты жил бы в сказке — мы оба жили бы в сказке, были бы мы вместе?
Я медленно киваю.
— Да. Вроде того.
Я замечаю ее улыбку, прежде чем она качает головой.
— Да, думаю, мы смогли бы, — она останавливается на мгновение, прежде чем сказать следующую фразу. — Если там живут долго и счастливо, у нас был бы шанс, но…
Она не договорила, но это и неважно. Я и так знаю, чем все закончится. Делаю глубокий вдох и склоняю голову, прекрасно понимая, что у нас никогда не будет «долго и счастливо».
— Рэм?
— Да?
Она сжимает губы и смотрит вдаль, словно хочет что-то сказать.
— Не имеет значения, — говорит она, тряхнув головой.
— Ты уверена?
Скажи что-нибудь, Эшли. Пожалуйста, скажи что-нибудь.
Знаю, что ни черта не могу изменить между нами, поэтому не понимаю, зачем сам себя мучаю. Но ничего не могу с собой поделать: хочу, чтобы она поверила в нас, даже если мы все испортили, даже если все это всего лишь обман.
— Да, — говорит она, глядя на меня своими прекрасными глазами. — Это неважно.
— Ладно, — нехотя шепчу я.
Она заводит машину, и я протягиваю ей чай, слегка хлопаю по капоту и отступаю назад.
— Ну, береги себя, Эш.
— Ты тоже, Рэм.
С этими словами она медленно выруливает со стоянки. Я наблюдаю за ее машиной, пока она не исчезает из виду примерно в полумиле дальше по дороге. В итоге она ушла — ушла так же быстро, как и пришла. А я просто остался с воспоминаниями о тех нескольких моментах в кухне небольшого старенького бара — сладостными, прекрасными воспоминаниями, навсегда запечатлевшими то время, где мы — это почти снова мы.
Глава 17