О ГРАНИЦАХ ЗДРАВООХРАНЕНИЯ, ПРЕДИСЛОВИЕ 1995 г.
Французская революция породила два глубоких заблуждения: врачи могут заменить духовенство, и общество путем политических преобразований может вернуться в состояние исходного здоровья. Болезнь стала публичным делом. Во имя прогресса она не имела больше права оставаться делом самого больного.
В 1792 г. Национальное собрание в Париже несколько месяцев обсуждало вопрос о том, как заменить врачей, извлекающих прибыль из ухода за больным, терапевтической бюрократией, которая занялась бы этим злом более эффективно — вплоть до его полного исчезновения после установления свободы, равенства и братства. Новых пасторов предполагалось финансировать из секуляризованных церковных владений.
В то время заканчивается эпоха домашнего лечения. Повсюду в обществе границы размываются. Общество в целом превратилось в клинику, а граждане — в пациентов, чье кровяное давление регулярно контролируется и регулируется, чтобы оно было в нормальных «пределах». Трудности с рабочей силой, финансами, организацией и контролем терапевтических учреждений, которые возникают повсеместно, можно трактовать как симптом нового кризиса в понятии болезни. Речь идет о настоящем кризисе, допускающем два противоположных решения, которые сделали бы сегодняшнюю больницу неупотребительной. Первое решение состоит в дальнейшей и способствующей увеличению болезненности медикализацией здравоохранения, которая продолжит закрепление власти цеха врачей над населением. Второе заключается в критической, научно обоснованной демедикализации понятия болезни.
Книга «Немезида медицины» начиналась с обвинения: «Официально принятая медицина превратилась в серьезную опасность для здоровья». Теперь с трудом верится, что в 1974 г. эта фраза могла шокировать и сердить. Сегодня это банальность. То, что тогда было авангардом, президент Клинтон принес в Белый дом. Американский конгресс взялся судить, представляют ли ценность фундаментальные исследования, и 2300 физиков именно так потеряли работу. Конгресс уволил их, потому что удовлетворение любопытства ученых по поводу ускорения частиц не могло назвать какую-нибудь общественную пользу.
Хиллари Клинтон близка к тому, чтобы попробовать в секторе здравоохранения то, что я предлагал политикам в «Немезиде медицины», а именно «восстановить контроль над медицинскими открытиями, теориями, процессами принятия решений». А если так, то почему мне так тяжело перечитывать мою книгу?
Я сожалею, что важная и ключевая мысль об искусстве болезни и умирания была мной сформулирована в категориях, годящихся для редукционистской потери понимания телесности. В «Немезиде медицины» я аргументировал, что роль в возбуждении болезни играет стремление к здоровью, как оно определяется в культуре позднеиндустриального общества. Я тогда не понимал, что еще болезненное стремление к здоровью в эпоху системного менеджмента разовьется в своего рода многослойную эпидемию. Я говорил о здоровье, не задумываясь о категориях личной автономии, и обозначал ее как «уровень способности справиться». Я понимал здоровье как «ответственное действие в соответствии с социальным сценарием», где режиссером выступает некий «культурный код, соответствующий генетическому составу, истории и окружению группы». Я хотел объяснить поколению, которое увлеклось стремлением к здоровью, что человеческое conditio выражало в том числе и то, что человечество на протяжении всей истории «страдало». Тогда я еще находился под влиянием Грегори Бейтсона и верил, что такие понятия, как обратная связь, программа, анализ или информация, будучи разумно примененными, могут внести ясность в эти вещи.
Сегодня я знаю, что не следовало так просто говорить об искусстве страдания, потому что этим я дал возможность компьютерному поколению детей думать о «саморегулировании». Я не предусмотрел появление статей в три метра длиной в журнальных магазинах, где будут продаваться физическая культура, эмоциональное равновесие, развитие восприятия и сознание просто как результат «саморегулирования».
ВВЕДЕНИЕ
Медицинский истеблишмент стал основной угрозой для здоровья. Парализующее воздействие профессионального контроля над медициной достигло пропорции эпидемии. Ятрогенез, имя этой новой эпидемии, происходит от латинских слов iatros, греческое обозначение «врача» и genesis, означающее «происхождение». Обсуждение заболеваний медицинского прогресса передвинулось на первые места в повестке дня медицинских конференций. Исследователи концентрируются на болезнетворном действии диагноза и соответствующей терапии, в то же самое время сообщения о парадоксальном поражении, вызываемом лечением заболеваний, занимает все большее и большее место в медицинских публикациях. Медицинская профессия на краю беспрецедентной кампании по чистке своего дома. «Клубы Коса», названные так по имени греческого острова докторов, появляются здесь и там, собирая врачей, известных фармацевтов и их индустриальных спонсоров, аналогично тому, как Римский клуб собрал аналитиков под крыльями Форда, Фиата и Фольксвагена. Сторонники медицинских услуг следуют примеру своих коллег в других областях и добавляют кнут «ограничение роста» к прянику, все более часто встречающихся средств лечения и терапевтических воздействий. Ограничения для профессионального здравоохранения - это быстро растущий политический вопрос. В чьих интересах будут работать эти ограничения будет во многом зависеть от того, кто примет на себя инициативу формулирования потребностей для них: люди, организованные для политических действий, которые поставят под вопрос статус-кво профессиональной власти, или система здравоохранения, которая желает распространить свою монополию еще больше.
Общественность уже обратила внимание на сложности и неопределенности среди тех, кто заботится о ее гигиене. Газеты полны отчетами о манипуляциях медицинских лидеров: пионеры вчерашних, так называемых «прорывов» предупреждают своих пациентов об опасности чудесных лекарств, которые они только что изобрели. Политики, которые предлагали имитировать Российскую, Шведскую или Английскую модели социалистической медицины, смущены тем, что недавние события показывают, как их любимая система высокоэффективно производит одни и те же патогенные - то есть болезнетворные - методы лечения и ухода, которые производит капиталистическая медицина, хотя и с менее равным доступом. Перед нашими глазами развертывается кризис доверия к современной медицине. Просто настаивать на том, что он существует, будет ни чем иным, как еще больше способствовать появлению самоисполняющегося пророчества и возможной панике.
Эта книга старается убедить читателя в том, что паника абсолютно не нужна. Серьезное общественное обсуждение ятрогенной пандемии, начинающееся с настойчивого решения о демистификации всех медицинских вопросов, не будет опасным для сообщества. На самом деле, что является действительно опасным - это пассивное общество, которое полагается на поверхностные чистки, организованные самой медициной. Кризис в медицине может позволить непрофессионалу эффективно получить назад свой собственный контроль над медицинскими ощущениями, классификациями и принятием решений. Дилетантизация храма Эскулапа может привести к делегитимизации основных религиозных положений современной медицины, в которую верят все индустриальные общества, от самых левых до самых правых.
Моя идея заключается в том, что непрофессионал, а не врач, имеет потенциальную перспективу и достаточную силу для того, чтобы остановить существующую ятрогенную эпидемию. Эта книга предлагает читателю концептуальную схему, при помощи которой он может оценить более темную сторону прогресса по сравнению с ее, более широко известными, положительными результатами. Она использует модель социальной оценки технологического прогресса, который я разработал ранее, и применил для оценки образования и транспорта. И теперь я применяю эту же методику для критики профессиональной монополии и наукообразия в здравоохранении, которое существует во всех нациях и которое организовалось до очень высокого уровня индустриализации. С моей точки зрения очищение медицины - это основная идея социоэкономической инверсии, которая обсуждается в четвертой части этой книги. Примечания отражают природу данного текста. Я оставляю за собой право нарушить монополию, которую ученые держат над всеми примечаниями внизу страницы. Некоторые примечания подтверждают информацию, которую я использовал для того, чтобы разработать и верифицировать мою собственную парадигму для оптимально ограниченного здравоохранения. Перспектива, которая не обязательно была в голове того, кто собирал соответствующие данные. Иногда я цитирую мои источники только как описание очевидца, которое совершенно случайно было предложено эксперту-врачу, в то время как я отказываюсь признавать, что то, что было сказано, является экспертным заключением, на основании того, что это ни что иное, как пересказ чужих слов и поэтому не должно оказывать воздействия на общественные решения.
Дополнительные примечания дают читателю библиографическую информацию, которую я бы сам с большим удовольствием имел, когда я начал, как посторонний человек, интересоваться вопросами здравоохранения и пытался приобрести некоторую компетентность в политической оценке эффективности медицины. Эти примечания указывают читателю на библиотечные инструменты и реферативные работы, которые я начал уважать в годы моего исследования. Они также включают список публикаций от технических монографий до новелл, которые были полезны для меня.
Кроме того, я использовал примечания для того, чтобы отнести туда различные дополнительные и напрямую не относящиеся к теме книги предложения и вопросы, которые бы отвлекли читателя, если бы я их оставил в основном тексте. Неспециалист в медицине, для которого написана данная книга, сам может приобрести компетентность для того, чтобы оценивать воздействие медицины для здравоохранения. Среди всех наших современных экспертов врачи - это те люди, которые обучены в самом высоком уровне специализированной некомпетентности для этого, крайне необходимого, действия.
Выздоровление от всеобъемлющего ятрогенного заболевания – это политическая задача, а не профессиональная. Она должна базироваться на согласии всех людей о балансе между гражданскими правами на выздоровление и гражданскими правами на равное здравоохранение. В течение последних поколений медицинская монополия над здравоохранением расширялась без какого-то бы ни было контроля и ограничила нашу свободу по отношению к нашим собственным телам. Общество передало врачам эксклюзивные права на определение того, что называется болезнью, кто является или может стать больным, и что должно быть сделано для таких людей. Отклонение сейчас является «законным» только когда оно соответствует и объясняется медицинской интерпретацией и подвергается медицинским воздействиям. Социальное желание предоставить всем гражданам практически неограниченный доступ к медицинской системе угрожает разрушить культурные условия, которые необходимы для людей, чтобы жить в жизни с постоянным автономным самовыздоровлением. Эта тенденция должна быть признана и обращена назад.
Пределы медицины должны быть чем-то иным, чем профессиональное самоограничение. Я продемонстрирую, что настойчивость медицинской гильдии на своих уникальных квалификациях, предназначенных для лечения, и сама медицина базируются на иллюзии.
Профессиональная власть является результатом политической передачи суверенной власти специалистам, работающим в здравоохранении, которое было введено в действие в наше столетие другими секторами, обученной в университетах буржуазии: оно теперь не может быть отозвано теми, кто ее создал. Она может быть только делегитимизирована за счет общественного согласия о злокачественной природе этой власти. Самолечение медицинской системы не может привести ни к чему, кроме как к поражению. Если общественность, впавшая в панику за счет ужасных откровений, будет направлена на поддержку идеи о большем экспертном контроле над экспертами в производстве здравоохранения, это только интенсифицирует болезненность здравоохранения. Необходимо понимать, что то, что превратило здравоохранение в индустрию производства больных, это как раз та самая интенсивность инженерной мысли, которая превратила человеческое выживание из действия организма, в результаты технической манипуляции.
«Здоровье» на самом деле - это просто повседневное слово, которое используется для того, чтобы обозначить интенсивность, с которой каждый индивидуум справляется со своим состоянием и окружающими условиями. У Homo sapience «здоровый» - это прилагательное, которое указывает на этичные и политические действия. Частично, здоровье популяции зависит от пути, в котором политические действия создают окружающую среду и способствуют ли они автономии, уважительному отношению и самоуважению среди всех, особенно среди самых слабых. Как следствие, уровень здоровья будет оптимальным тогда, когда он приводит к появлению автономной и ответственной способности справляться с проблемами. Уровень здоровья может только снижаться, когда выживание начинает зависеть более чем на определенную степень от гетерономной (направляемой другими) регуляции гомеостаза организма. За пределами определенного критического уровня интенсивности институциализированное здравоохранение - вне зависимости от того, принимает ли оно форму лечения, профилактики или изменения окружающей среды - эквивалентно систематическому отказу от здоровья.
Угроза, которую современная медицина представляет для здоровья популяции, аналогична угрозе, которую объем и интенсивность дорожного движения представляет мобильности. Угроза, которую образование и средства массовой информации представляют для обучения, и угроза, которую урбанизация представляет компетентности в строении домов. В каждом случае основное воздействие ради чего все это делалось, превратилось и стало антипродуктивным. Занимающее большое время ускорение трафика, шумные и путающие средства коммуникации, образование, которое готовит все больше и больше людей для более высоких уровней технической компетентности и специализированных форм общей некомпетентности: это все феномены, которые являются параллельными для производства медицины ятрогенных заболеваний. В каждом случае институциональный сектор удалил общество от той цели, для которой данный сектор создавался и поддерживался.
Ятрогенез не может быть понят, если мы не посмотрим на него, как на специфическое медицинское проявление специфической контрпродуктивности. Специфическая или парадоксальная контрпродуктивность является отрицательным социальным индикатором дизэкономии, которая остается сцепленной с системой, которая ее продуцирует. Это показатель путаницы, которая возникает в результате действий средств массовой информации, некомпетентности, вызванной преподавателями, или потери времени, вызванной все более и более мощными автомобилями. Специфическая контрпродуктивность - это нежелательный побочный эффект увеличенного производства, который остается внутренним для системы, которая сама по себе и создала эту вещь. Это социальный показатель для объективной фрустрации. Это изучение патогенетической медицины, которое было предпринято для того, чтобы иллюстрировать различные аспекты контрпродуктивности в области здравоохранения, может наблюдаться во всех основных секторах индустриального общества на нынешнем этапе развития. Аналогичный анализ может быть предпринят и в других областях индустриального производства, но его необходимость в области медицины, обычно крайне уважаемой и самовосхвалающейся службы, особенно важно.
Встроенный ятрогенез в настоящий момент воздействует на все социальные взаимоотношения. Это результат интернализированного, или взятого внутрь, захвата свободы богатством. В богатых странах медицинская колонизация достигла болезнетворных пропорций. Бедные страны очень быстро следуют этому примеру. (Звук сирен всего лишь одной скорой помощи может полностью разрушить самаритянское отношение к соседу в целом чилийском городе). Этот процесс, который я называю «медикализацией жизни», заслуживает политического признания. Медицина может стать основной целью политических действий, которые направлены на поворот развития индустриального общества. Только люди, которые восстановили способность к взаимной самопомощи и научились комбинировать ее с зависимостью от применения современных технологий, будут способны ограничить индустриальный механизм производства в других больших областях.
Профессиональная и базирующаяся на врачах система здравоохранения, выросшая за пределы своих критических областей, приводит к заболеваниям по трем причинам: она производит столько клинического поражения, что оно уже перевешивает его потенциальные плюсы; она не может сделать ничего, кроме, как усилить политические условия, которые приводят к тому, что общество становиться нездоровым; они имеет тенденцию мистифицировать и экспроприировать власть от индивидуума, при помощи которой он может вылечить самого себя и изменить свое окружение. Современные медицинские системы переросли эти границы. Медицинская и парамедицинская монополия над гигиенической методологией и технологией - это прекрасный пример политического злоупотребления научными достижениями для усиления индустриального, а не личностного роста. Такая медицина является ни чем иным, кроме как устройством, которое предназначено для того, чтобы убедить тех, кто болен и устал в обществе, что все они имеют дефекты и требуют починки. Я буду обсуждать эти три уровня болезнетворного медицинского воздействия в первых трех частях данной книги.
Баланс достижений медицинской технологии будет обрисован в первой главе. Многие люди уже подозрительно относятся к врачам, больницам и фармацевтической индустрии и им только необходимы данные для того, чтобы поддержать свои подозрения. Врачи уже считают необходимым поддерживать свое достоинство требованием того, что многие методы лечения, которые часто встречаются в настоящее время, должны быть запрещены. Ограничение на медицинскую деятельность, которую врачи начинают рассматривать как обязательную, часто является настолько радикальной, что является неприемлемой для большинства политиков. Отсутствие эффективности дорогостоящей и высоко рискованной медицины, достаточно широко обсуждается.
Вторая часть напрямую обсуждает вопросы мешающих здоровью эффектов организации медицины, а третья часть - обсуждает эффекты медицинской идеологии на личностные качества.
ГЛАВА 1. ЭПИДЕМИЯ СОВРЕМЕННОЙ МЕДИЦИНЫ
В течение последних трех поколений заболевания, которые поражают западные общества, пережили достаточно драматичные изменения[1]. Полиомиелит, дифтерия, туберкулез исчезают, один укол антибиотика часто вылечивает пневмонию или сифилис и таким образом многие из массовых убийц стали контролируемыми. В настоящее время две трети всех заболеваний связаны с заболеваниями пожилого возраста. Те, кто умирают молодыми, чаще всего являются жертвами несчастных случаев, насилия или самоубийств[2].
Эти изменения в статусе здоровья обычно приравниваются к снижению количества страданий и приписываются большему количеству или лучшему медицинскому лечению. Хотя, практически любой человек верит в то, что, по крайней мере один из его друзей не был бы в настоящий момент жив и чувствовал себя хорошо, если бы не врач, а на самом деле отсутствуют доказательства каких бы то ни было прямых взаимоотношений между этими изменениями структуры заболеваемости и так называемым прогрессом медицины[3]. Изменения являются зависимыми переменными политических и технологических изменений, которые, в свою очередь, отражаются в том, что говорят и делают врачи; они не связаны значимо с активностями, которые требуют подготовки, статусом или дорогостоящим оборудованием, которыми гордится система здравоохранения[4].
Кроме того, достаточно большой процент новых заболеваний, возникших в течение последних пятнадцати лет, являются результатами медицинских вмешательств, особенно проводящимися среди людей, которые являются больными или могут заболеть. Это - заболевания, вызванные врачами, или ятрогенные заболевания[5]. После столетия попыток реализовать медицинскую утопию[6], и противоречий с современной точкой зрения[7], медицинские службы не сыграли значимой роли в изменении продолжительности жизни. Большое количество современной клинической медицины случайно совпадает с излечением от заболеваний, но вред, наносимый медициной здоровью индивидуумов и популяции, весьма значим. Эти факты очевидны, хорошо задокументированы и хорошо скрыты.
Эффективность врачей — иллюзия
Изучение эволюции заболеваний приводит нас к выводу о том, что в течение последнего столетия врачи повлияли на эпидемию не больше, чем до них священники. Эпидемии приходили и уходили, проклинаемые обоими, но не реагирующие ни на одного. Они подвергаются не большему воздействию ритуалов, которые выполняются в медицинских клиниках, чем теми ритуалами, которые встречаются в религиозных святынях[8]. Обсуждение будущего здравоохранения должно было бы начинаться с признания этого факта.
Инфекции, которые были широко распространены в начале века индустриализации, иллюстрируют, как медицина получила свою репутацию[9]. Туберкулез, например, достиг своего пика на протяжении двух поколений. В Нью-Йорке в 1812 году смертность была выше, чем 700 на 10 000. К 1882 году, когда Кох впервые изолировал и культивировал бациллу, она снизилась до 370 на 10 000. Смертность упала до 180, когда в 1910 году был открыт первый санаторий, хотя туберкулез все еще сохранял второе место в списках причин смерти[10]. После Второй Мировой Войны, но до того момента, когда антибиотики стали обычным методом лечения туберкулеза, он переместился на одиннадцатое место, со смертностью в 48. Холера[11], дизентерия[12] и сыпной тиф аналогичным образом дошли до своего пика, а затем снизились вне зависимости от контроля врачей. К тому времени, когда их этиология стала понятной и появилась специфическая терапия, эти заболевания уже во многом утратили свою вирулентность и поэтому, свое социальное значение. Комбинированная смертность от скарлатины, дифтерии, коклюша и кори среди детей до пятнадцати лет показывает, что практически 90% общего снижения смертности между 1860 годом и 1965 годом возникла до появления антибиотиков и широкого распространения иммунизации[13]. Частично это снижение может быть приписано улучшенным условиям жизни и снижению вирулентности микроорганизмов, но наиболее важным фактором явилась большая устойчивость организма хозяина вследствие лучшего питания. В бедных странах на сегодняшний день диарея и инфекции верхних дыхательных путей возникают чаще, продолжаются более длительный период времени и ведут к более высокой смертности, особенно в тех местах, где имеется плохое питание, вне зависимости от того, каких объемов медицинская помощь является там доступной[14]. В Англии к середине девятнадцатого столетия инфекционные эпидемии были замещены основными синдромами нарушенного питания, такими как рахит и пеллагра. Те, в свою очередь, тоже дошли до максимума и исчезли, были замещены заболеваниями раннего детства, а затем, немножко позднее, увеличением количества язвы двенадцатиперстной кишки у молодых мужчин, когда и эти снизились, их место заняли современные эпидемии: ишемическая болезнь сердца, эмфизема, бронхит, ожирение, гипертензия, рак (особенно, рак легких), артрит, диабет и, так называемые, психические заболевания. Несмотря на интенсивные исследования, у нас нет полного объяснения причин этих изменений[15]. Но две вещи являются очевидными: профессиональная практика врачей не может являться причиной устранения старых причин заболеваемости и смертности, а также она не может взять на себя ответственность за увеличенную продолжительность жизни, которая проводится в страданиях от новых заболеваний. На протяжении более чем столетия, анализ тенденций в заболеваемости продемонстрировал, что именно окружение является основным показателем состояния здоровья в любой популяции[16].
Медицинская география[17], история заболеваний[18], медицинская антропология[19] и социальная история отношений к болезням[20] продемонстрировали, что пища[21], вода[22] и воздух[23] в связи с уровнем социополитического равенства[24], а также культурными механизмами, делают возможным поддерживать размеры популяции стабильными[25] и это играет решающую роль в определении того, насколько здоровым будет подрастающее поколение, и в каком возрасте взрослые умирают. По мере того, как старые причины заболеваний снижаются, новые виды нарушенного питания становятся более быстро расширяющейся современной эпидемией[26]. Одна треть человечества сейчас выживает на уровне недостаточного питания, которое ранее было бы смертельным, в то время как все больше и больше богатых людей абсорбирует все большее количество ядовитых веществ и мутагенов в своей пище[27].
Некоторые современные технологии, часто развитые с помощью врачей, и оптимально эффективные, когда они становятся частью культуры или окружающей среды, или когда они применяются независимо от профессиональной помощи, также привели к изменению в общем здоровье, правда в меньшей степени. Среди них мы можем назвать контрацепцию, вакцинацию от оспы новорожденных и такие не медицинские действия по поддержанию здоровья, как обработка воды и канализация, использование мыла и ножниц акушерками, а также некоторые антибактериальные процедуры и инсектициды. Важность многих из этих практик была впервые признана и описана врачами - очень часто смелыми диссидентами, которые пострадали за свои рекомендации[28], но это не переносит мыло, пинцеты, иглы для вакцинации, препараты для борьбы со вшами, презервативы в категорию «медицинского оборудования». Произошедший относительно недавно, сдвиг смертности от более молодых, к более пожилым группам, может быть объяснен включением этих процедур и этих устройств в культуру дилетантов.
В противоположность к улучшению в окружающей среде и современным непрофессиональным методам по поддержанию здоровья, специфическое медицинское лечение людей, никогда значимо не было связано со снижением общей заболеваемости, или увеличением продолжительности жизни[29]. Ни пропорция врачей в популяции, ни клинические инструменты, которые находятся в их распоряжении, ни количество больничных коек - не являются причинным фактором в изменениях общей картины заболеваемости. Новые техники распознавания и лечения таких состояний как пернициозная анемия и гипертензия, или хирургические операции, проводимые с целью корректирования врожденных нарушений развития, перераспределяют, но не снижают заболеваемость. Тот факт, что врачебная популяция является более высокой в тех местах, где определенные заболевания стали редкими, мало связана с возможностью врачей контролировать или устранять их[30]. Это просто означает, что врачи размещают себя так, как они хотят, имея для этого больше возможностей, чем есть у других профессионалов, и что они имеют тенденцию собираться в тех местах, где климат является относительно здоровым, вода чистой, люди имеют работу и могут заплатить за их услуги[31].
Бесполезное медицинское лечение
Внушающая благоговейный ужас медицинская технология, комбинированная с эгалитаристской риторикой, создала впечатление о том, что современная медицина является крайне эффективной. Без сомнения, в течение последних поколений стало крайне полезным небольшое количество специфических процедур. Но они не монополизированы профессионалами, как инструменты их деятельности, поскольку те из них, которые могут использоваться, обычно достаточно дёшевы и требуют минимального количества материалов и очень небольших услуг от больниц. В противоположность этому, большая часть современных, резко растущих, медицинских расходов предназначены для тех методов диагностики и лечения, чья эффективность, в лучшем случае, сомнительна[32]. Для того чтобы детально обратить внимание на это, я сделаю различие между инфекционными и неинфекционными заболеваниями.
В случае инфекционных заболеваний химиотерапия сыграла значительную роль в контроле пневмонии, гонореи и сифилиса. Смертность от пневмонии, одно время «друга пожилого человека», снижалась ежегодно на 5%-8% после того, как сульфаниламиды и антибиотики вышли на рынок. Сифилис, фрамбезия, многие случаи малярии и сыпного тифа, также могут быть вылечены быстро и достаточно легко. Все увеличивающаяся частота венерических заболеваний является следствием новой морали, а не неэффективной медицины. Возвращение малярии является следствием появления пестицидорезистентных москитов, а не отсутствием новых антималярийных лекарств[33]. Иммунизация практически устранила паралитический полиомиелит, заболевание развитых стран и вакцины привели к тому, что снизилось распространение коклюша и кори[34]. Таким образом, как кажется, подтверждая веру в медицинский прогресс[35]. Но для большинства других инфекций медицина не может продемонстрировать похожих результатов. Лекарственное лечение позволило снизить смертность от туберкулеза, столбняка, дифтерии, скарлатины, однако, в общем снижении заболеваемости и смертности от этих заболеваний, химиотерапия сыграла небольшую, и по всей вероятности, не значимую роль[36]. Малярия, лейшманиаз и сонная болезнь, действительно, на какое-то время под воздействием химической атаки снизились, но теперь снова поднимают голову[37].
Эффективность медицинских воздействий в борьбе с неинфекционными заболеваниями еще более сомнительна. В некоторых ситуациях и для некоторых состояний, был действительно продемонстрирован эффективный прогресс: частичная профилактика кариеса за счет фторирования воды, возможно, хотя и за не очень известную стоимость[38]; заместительная терапия снижает прямое негативное воздействие сахарного диабета, хотя и в краткосрочной перспективе[39]; за счет внутривенного питания, переливания крови и продвинутых хирургических методов, большая пропорция тех, кто пребывает в больницу, выживает от травмы; однако, выживаемость от наиболее частых видов рака - тех, которые составляют до 90% случаев - на протяжении последних 25 лет остается практически неизменной.
Этот факт постоянно прикрывается объявлениями американского онкологического общества, которые очень напоминают заявления генерала Вестморленда во время Вьетнама. С другой стороны, диагностическая ценность теста Папаниколау была доказана: если тест применяется четыре раза в год, раннее вмешательство лечения рака шейки матки, увеличивает пятилетнюю выживаемость. Некоторые методы лечения раков кожи высоко эффективны, но имеется крайне мало доказательств эффективного лечения случаев большинства других злокачественных новообразований[40]. Пятилетняя выживаемость в случае лечения рака молочной железы составляет 50%, вне зависимости от частоты медицинских осмотров и используемого лечения[41]. Отсутствуют также доказательства того, что выживаемость в группах леченных женщин выше, чем в группах нелеченных женщин, то есть, что раннее вмешательство может изменить выживаемость, хотя практикующие врачи и публицисты, работающие на медицинский истеблишмент, подчеркивают значимость раннего выявления и лечения этого, и других типов рака, однако, эпидемиологи начали сомневаться в этом[42]. Хирургия и химиотерапия для редких врожденных заболеваний сердца и ревматических поражений сердца, увеличила шансы активной жизни для некоторых из тех, кто страдает от дегенеративных заболеваний[43]. Медицинское лечение, часто встречающихся сердечно-сосудистых заболеваний[44], интенсивное лечение болезней сердца[45], однако, эффективно только при достаточно редкой комбинации факторов окружающей среды, которые находятся за пределами контроля врача; лекарственное лечение артериальной гипертензии является эффективным и оправдывает риск побочных эффектов у тех, у кого она является злокачественным состоянием, и в то же время это лечение представляет значительный риск, перевешивающий любую доказанную выгоду, у десяти или двадцати миллионов американцев, на которых пытаются экспериментировать эти артериальные водопроводчики.
Повреждения, вызванные врачами
К сожалению бесполезное, но в целом безвредное медицинское лечение - это наименее важное из тех повреждений, к которым распространяющееся медицинское предприятие, приводит в современном обществе. Боль, дисфункция, инвалидизация - результирующая от технических медицинских мероприятий, сейчас соревнуется по уровню заболеваемости с несчастными случаями на дорогах и на производстве, и даже с военными действиями, а это приводит к выводу, что воздействие медицины является одной из наиболее распространяющихся эпидемий нашего времени. Среди современных учрежденческих воздействий, только современное неправильное питание повреждает людей значительнее, чем ятрогенные заболевания в их различных проявлениях[46]. В наиболее узком смысле слова ятрогенные заболевания включают только те заболевания, которые не произошли бы, если бы не применялось профессионально рекомендованное лечение[47]. Внутри этого определения пациент может подать в суд на врача, если тот во время лечения применил рекомендованное лечение, которое с точки зрения эксперта привело к риску возникновения заболевания. В более широком, и более широко используемом смысле, клинические ятрогенные заболевания включают все те условия, для которых лекарственные средства, врачи или больницы являются возбудителями. Я буду называть всю эту большую группу терапевтических побочных эффектов клиническим ятрогенезом. Они настолько стары, насколько стара медицина[48] и изучались в целом ряде медицинских исследований[49]. Лекарства всегда были потенциально ядовиты, но их нежелательные побочные эффекты только усиливались, с усилением их воздействия[50] и более широким использованием[51]. Каждые 24-36 часов от 50% до 80% взрослых людей в Соединенных Штатах и Великобритании заглатывают химическое вещество, прописанное им медиками. Некоторые принимают не то лекарство, другие берут его из старой или загрязненной партии, а третьи получают подделку[52], иные же принимают несколько лекарств в опасной комбинации[53], а еще кто-то получает инъекции при помощи неправильно стерилизованных шприцов[54]. Некоторые лекарства приводят к привыканию, некоторые - к мутациям, хотя очень часто только в комбинации с красителями для питания или инсектецицидами. У некоторых пациентов антибиотики изменяют нормальную бактериальную флору и индуцируют суперинфекцию, позволяя более резистентным организмам размножаться и захватывать организм хозяина. Другие лекарства способствуют выведению антибиотико-резистентных штаммов бактерий[55], некоторые виды ядов могут распространятся еще быстрее [56]. Ненужная хирургия также является стандартной процедурой[57]. Парализующие незаболевания, результирующие от медицинского лечения несуществующих заболеваний, также увеличиваются[58]. Количество детей, инвалидизированных в Массачусетсе за счет лечения сердечных незаболеваний, превышает количество детей, которые находятся под эффективным лечением реальных заболеваний сердца[59].
Вызванная врачами боль и инвалидизация, всегда была частью медицинской практики[60]. Профессиональная халатность и некомпетентность являются древними формами неправильной практики[61]. С трансформацией врача от ремесленника, который применяет свои навыки на известном ему лично индивидууме – в техника, применяющего научные правила к классам пациентов, неправильная практика приобре<