Поэма Города.
Неизвестному Анарxисту.
Из цикла «Неизвестному Анарxисту»
Поэма Города.
1. Пролог.
Когда падает снег крохотной белой точкой
вниз скользя по стене из красного кирпича
когда неба гулкий квадрат выбеленной сорочкой
смотрит сверху вниз на меня, на ветру вздымаясь и шелестя
когда кажется что все это кадры какого-то известного фильма
или еще не снятого и непременно про нас
что все это было, все так знакомо, до боли, невыносимости и бессилья
что я здесь была, вот так же стояла, в который раз
спрашивала, вопрошала, поднимала ладони в небо
всем лицом окуналась в колкий озноб зимы
сквозь машины и визг тормозов и вагоны в агонии слепо
следовала на зов, продираясь сквозь стены и стоны своей тюрьмы
в разломах пространства и времени сбоях, в скрежет
упругих пружин и тектонических бетонных плит упираясь лбом
кричала и знала, что никто меня здесь не услышит и не удержит
этот громадный, сминающий все на своем пути массив и объем
2. Душа.
но вдруг я останавливаюсь, как вкопанная,
посреди железного механизма,
такая сплошная душа, из воздуха сотканная
маленькая радужная призма
в центре кругов автострад,
светофоров мигающих и звенящих,
для глухо-немых и слепых, для бездомных собак
посреди манекенов с витрины меня манящих
пластмассовых масок и массовых самоубийств
я кричу в самое сердце большого больного города:-
Город, послушай, Город - остановись!
А в ответ только узкие гулкие улицы льются пространством холода
Рупором сложа руки, так, чтобы услышали все,
чтобы голоса звуки раздались в ледяной высоте
долетели до металлических шпилей
небоскребных стеклянных вершин, тонущих в облаках
в этом городе были люди, люди друг друга любили
люди ходили в черных ботинках и на лакированных каблуках.
в этом городе смертельно скользких карнизов
в городе бессонных окон и отчаянно покатых крыш
нарисованных на черном сепией сизой
люди искали друг друга, а вовсе не Бога, и спрашивали,
Город, почему ты всегда молчишь?
3. Люди Города.
Люди надевали головные уборы
Брали в руки зонты или трости
Утром заводили стальные приборы
Пробирались сквозь грязь и пробки
на работу или друг к другу в гости
люди уставали, вставали, сжимали скулы
теряли друг друга, спешили, опаздывали, не помнили ни о чем
а вечером с работы выходили на улицу, понурые и сутулые
и птицы усталости стаей садились им на плечо
вдыхая порывисто прозрачный морозный воздух
опуская в цепкие ветви деревьев призрачный взгляд
люди видели в небе большие белые звезды
люди думали, что уже слишком поздно и что нет дороги назад.
Люди торопились, бежали, пытались везде успеть,
заводили часы и будильники, ставили таймеры, секундомеры
но время летело мимо и было так похоже на смерть
минуя все остановки неумолимо и оставляя за собой лишь памяти километры
4. Она.
она теряла в метро перчатки
забывала книги на остановках
автобусных и на скамейках в парке
путалась в станциях и переходах
выходила в город на незнакомую улицу
и смотрела на белый медленный снег
и на тонких ветвей узоры и путаницу
и на свет фонарей, озаряющий бег
прохожих, в ладони вьюги
уткнувшись, в колкую шаль пурги
кутала замерзшие руки,
и снег обнимал ее каблуки
она забывала про дни недели
про стрелки, бегущие на часах
она ждала весенней капели
и ветер витал в ее волосах
она смотрела и прикасалась
взглядом к усталым лицам людей
она молчала и ей казалось
что он с ней рядом, что он везде...
5. Он.
он ходил по городу в высоких черных ботинках
корку льда податливую продавливая до самого дна
наступая подошвой на мокрое крошево зимних
улиц и знал, что она где-то рядом, что она тоже где-то идет одна.
он впивался взглядом в низкое небо города
упираясь в решетку черных тугих проводов
он держался, он почти не чувствовал холода
пробираясь сквозь улицы города, как сквозь глыбы полярных льдов
он писал заметки, читал газеты
слушал радио, тщетно пытаясь понять
он листал курсором свою новостную ленту
он едва ли привык к своей боли, он почти научился ждать
он вдыхал небо города цвета желтой горчицы
цвета охры, шафрана и молока с куркумой
он пытался прорваться сквозь прочные прутья и спицы
клетки, чтобы стать свободным и взлететь над своей тюрьмой.
он стоял, прислонившись спиной к стене, закрывая веки
зажимая в ладонях грязного снега горсть
он входил в подъезд, забирал счета, мял и выбрасывал чеки
он держался, он сдерживал стойко всю свою горькую правду, гордость и злость
он держал на стеклянной полке бутылку виски,
в мокрых пальцах сдавленные виски, как в тисках,
его мысли болели, он знал, что она где-то близко
что она где-то рядом, ходит в черном пальто и на лакированных каблуках.
6. Город.
Город дышал и шумел серым морем асфальта
Город горел и глядел миллионом зрачков
Город одел свои улицы в черные платья
в траурный шелест и кружево черных шелков
Город вбирал в свои недра толпу одиноких
тонущих в черных подземных тоннелях, тоннах машин
мусорный ветер трепал кроны высоких
тощих деревьев и клоны многоэтажных вершин
кранов подъемных железные черные знаки
резали небо на сотни квадратных частей
в каждом квартале в облезлые лезли баки
нищие улиц, глухих подворотен и каменных площадей.
жители каменных джунглей, трущоб чугунных
принцы и короли сточных канав и помойных крыс
верили Городу, не обращая вниманье на лживый лоск и блеск тротуаров людных
вместе с дворовыми кошками в безлунную выли высь.
Город гудел, громыхал, скрежетал и звенели
резкие звуки гудков трамвайных путей
и на сигналы уличных травм и аварий летели
сонмами неотложки, изо всех сил и последних своих скоростей
Город хранил свои тайны, секреты окраин
тщательно прикрывая от взоров чужих
Город был жив, ранним утренним светом в самое сердце раненый,
Город был только для них.
7. Они.
их обнимала ночь, на двоих у них было
горстка звенящих звезд, да холодный ветер
нежность в ладонях последняя таяла и чадила
и догорала огарком свечи на рассвете.
им было близко, им было тихо, жарко
было вдвоем в зиме ледяной, во мраке
ясно, горело их пламя пылко и ярко
и разлетались, как тени при свете, страхи
их было двое, только они и город
только они и небо синего льда
только они и дикий немыслимый повод
быть до конца, неминуемо, навсегда
ландышем тихим улыбка, печальнокрылой
птицей протяжной - каждый взгляд, на ветру
каждое слово звездой на небе всходило
и оседало холодной росой к утру.
им было мало, невыносимо смело,
жажда томила, нечем уста утолить
сердце живое и оттого болело
смелое- смелое сердце сотканное из света
может любить.
8. Ледяные леди.
белые люди жили в квадратных кельях
белые леди пронзали взглядом и льдом
белые львицы в чужих ледяных постелях
бились о белые мятые простыни гладким лбом
близость лгала, блик луны в глубине бокала
звал и дрожал, и раскалывалась тишина
на череду смертей, в зазеркалье большого зала
бал бесновался и улыбались ласково губы в брызгах вина
стены высоких комнат, как своды бастилий
сдавливали, медленно падал вниз потолок
воздух заканчивался, запахом горьких лилий
душно -удушливо обвивался вокруг нежной шеи, как тонкий чулок
леди большого света любили бренди
маленьким людям нежные леди не по плечу
тонкими пальцами истинных лондонских денди
брали бархатного рахат-лукума лакомые кусочки,
присыпанные сахарной пудрой чуть-чуть,
и медленно подносили к влажному рту
леди ложились спать рано утром, строго
свой отмеряя срок по стенным часам
смерть, бледнолицая скромная недотрога,
мимо плыла, незаметно, медной монетой, как черной меткой,
била по ледяному лицу и закрытым глазам.
9. Ветер и водосточные трубы
Тихий ветер, поговори со мной
В этот час, в темноте, на краю снегов
В эту ночь, милый ветер, спой
Мне свою водосточную песню совсем без слов
На краю огня, из окна в тишину зимы
В белизну светил, в черноту погасших глазниц домов
Погружаю медленно взгляд и за край земли
Улетает твоей водосточной песни печальный зов
Ветер, спой мне о том, как ты был далек, как ты был не здесь
Как ты был летуч и свободен от серых стен
Я смотрю в пустоту потолка, будто в даль небес
Я уже почти полюбила свой дикий плен.
Милый ветер, только ты у меня, да ночная мгла
Ты стучишь в окно, ты касаешься труб и крыш
Я с тобой, мой друг, за край света пойти могла
Только ты не зовешь, и как эта долгая зимняя ночь молчишь.
10. Эпилог.
Под низкой крышей старой пустой мансарды
С окном на пыльную площадь и сад сирени
Они сидели, они нашли друг друга в начале марта
В близи Монмартра, в его синеватой тени
Проходят боли, стихают страшные мысли
Взрослеют дети. Подростки сидят на крыше
И смотрят смело, и смотрят прямо, вперед ли, в высь ли
В лицо друг другу, слова говоря все тише
Белеют губы, земля посыпана пеплом
И тлеют тел опустелых оковы- латы
Но сила слов проникает в сердце теплом и светом
И цвет сирени летит каждый март над холмом Монмартра.
И сила слов поцелуем в самое сердце
Залечит боль, исцелит смертельные раны
И жизни вкус с остротой чилийского перца
Ворвется в мертвую комнату поздно ли, рано…
Неизвестному анархисту.
Мысли о нем – это холод, лед, постоянный голод
Зов тишины, на плечи звездами ляжет вечер
Ветер лижет асфальта серую кожу, завтра
Будет весна, как прежде
Завтра будет весна, как прежде
Она их разбудит, спутанных ото сна, съеженных без одежды
Без надежды на будущее, дрожащих и нежных
Пугливых по-детски и все же неосторожных
Утром он уедет на стрелку
Он получит там ножевое в белую и живую
Плоть, кожу, область желудка, жутко.
Его увезет реанимация в местную городскую больницу
Он проваляется там целый месяц,
Пока она будет сходить с ума в другом городе и писать ему смски
Переживая одна свою очередную черную весну и холодный март в одиночной камере комнаты
Хорошо еще, что он не в коме там, думает,
Кто ему там приносит таблетки и перевязывает бинтами торс?
Завтра не будет, как прежде.
Не настанет день, не настанет ночь, не настанет утро
Она будет вспоминать его белые и длинные волосы, как у Курта
Черную куртку с металлическими заклепками
И гранджовые джинсы зашитые скрепками
Она будет ломиться в закрытые двери
Бить кулаками в глухие стены
Ложиться на асфальт и кричать
Потом красить ресницы и очень черно подводить глаза
В состоянии аффекта и агонического безумия ехать в центр
Бегать босиком по манежной
Он будет там, будет, как всегда такой же слегка насмешливый и непринужденно-нежный
Их разговор будет нелеп, как «Герника» Пикассо
Она будет слишком громко смеяться,
Как всегда, чтобы заглушить свою горечь и боль
Он будет немного злой, все же ему чуть жаль, что все так получилось
Что так вышло, он не хотел, чтобы она страдала,
Раздосадованный очередной неурядицей в своей личной жизни
Он доведет ее до деревьев сада
Где внезапными поцелуями сквозь слезы,
Нежными и мимолетными, как белые лепестки цветущей вишни,
Покроет ее лицо,
Последний раз.
Он проводит ее на кольцо, у него будут другие дела –
Дальше доберешься сама.
Потом наступит зима, они не увидятся,
Он будет ей сниться, видеться
В сонной дремоте, на повороте, в переходах метро,
Нутро съеживается, дыхание захватило –
Думает, Господи, неужели я еще не забыла…
Мысли о нем – как бессмысленный выстрел
В пустоту, в темноту, как нелепая смерть
От руки юнца в уличной драке
За свободу и справедливость, анархо-солипсическую философию и права сексуальных меньшинств.
В ее мыслях – он навсегда один, с ножевым ранением от солнечного сплетения до пупка
Она замечает его сразу, издалека, подбегает растрепанная, впопыхах, кричит через весь эскалатор и переход – привет!
Он улыбается. Она знает, что они не увидятся снова еще несколько лет
И потому прижимается
К его груди очень крепко,
Вспоминая на джинсах рисунки, булавки и скрепки
И черную куртку и белые длинные волосы, как у Курта
И думает, где же та его Кортни Лав,
Которая скажет ему oh my love
Хватит играть в эту глупую чужую войну
Пойдем домой, я же приготовила тебе ужин
Он давно стынет и ждет тебя на столе
Ведь ты мне еще очень нужен,
хоть и с ножевым, но –
живым.
Rayuela *Игра в классики*.
Она была его нежная тихая девочка
Безнадежная, с огненными глазами
Без одежды светящаяся, как звездочка
В темноте оплетала его руками и длинными волосами.
Путаными словами пыталась
Объяснить, что пойдет за ним даже в ад
И когда он туда отправлялся, спускалась
За ним безропотно и не оборачивалаcь назад.
Она молила о нем и ставила желтые свечи
Во всех церквах и холодных мрачных соборах
И их такие случайные и совсем недолгие встречи
Отмечала внутри, как праздника радужный всполох.
Он целовал ее тонкие белые пальцы
Леденящие душу сильнее айсбергов Антарктиды
Ей было страшно и больно его касаться
Но она терпела со стойкостью каменной кариатиды
Она убивала его в себе по частям, пытаясь
Его глаза забыть во взглядах случайных встречных
Но все заканчивалось, когда в ночи просыпаясь
Она его именем называла других, конечно.
Она боролась с ним тщетно, безрезультатно
Его в себе удаляя, как вирус, как лишний файл
Но он почему-то всегда возвращался обратно
Как будто Бог в ее сердце Сам его вставил.
Она жила его жизнью жадно, маниакально
Следя за каждым статусом в интернете
И с ним встречалась во сне, выходя астрально
И доверяясь ночной колдовской примете.
Не закрывая окно и дверь своей белой спальни
Она всегда засыпала одна и лишь на рассвете
Она была без него бледна и печальна
А с ним пьяна и безумна, как летний ветер.
Она искала его, блуждая по лабиринтам
Пустынных улиц Буэнос-Айреса и Парижа
И вычисляла по маркам и по открыткам
Потрепанным был он дальше к ней или ближе.
Он ей писал из Берлина и Амстердама
Она сбегала в Милан, Верону и Прагу
Они могли не помнить друг друга годами
Но знать о каждом вдохе и сделанном шаге
Она встречала его где угодно совершенно случайно
Ее чутье было диким, как будто компас
В ней спрятан был и дрожала стрелка отчаянно
Всегда указывая вверх на открытый космос
Она была для него неисследованный атлас
Как карта звездного неба необъяснима
Ему так больно было с ней расставаться
Но и остаться тоже невыносимо.
Она любила его так сильно и невозможно
Он был дороже ей даже собственной жизни
Она дарила его другим, как будто бы можно
Сквозь всех других полюбить сильнее и быть к нему ближе.
Он был ее бесконечностью, черной бездной
Она была его звездочкой одинокой
Ее сияние в нем исчезало всегда бесследно
Но успевало на миг ему осветить дорогу.
И он просил, а она навсегда прощала
Шагая прочь, накинув плащ с капюшоном
Он провожал ее долгим взглядом и до причала
И на лицо его падал дождь, сверкая неоном.
И он любил, когда она плакала так нечаянно
И говорила что-то невнятное тихим голосом
И прижималась к его груди от отчаянья
А он медленно гладил ее блестящие темные волосы.
И они пытались друг другу казаться взрослыми
Хотя были всего лишь смертельно уставшие дети
И смотрели на них с неба звезды глазами раскосыми
И свой белый луч ронял изогнутый месяц.
И она думала, что ее зовут Ремедиос Прекрасная или Мага
А его Аурэлиано Буэндиа или Орасио Оливейро
И тогда ее глаза разгорались странной отвагой
А одиночество вечное становилось символом веры.
И она вспоминала маленького Рокамадура
И ругалась, перемешивая французский и португальский
И про себя думала, Боже, ну какая же я дура
Что люблю его так бессмысленно, по-детски, как будто в сказке...
Кроме него у нее не было никого на свете
Она, как бабочка на огонь, к нему льнула и обжигала
Свои ладони-крылья, и на рассвете
В его руках дотла каждый раз сгорала.
Она была его обнаженная тихая девочка
Отчужденная, с огненными глазами,
Полыхая во тьме, как одинокая ясная звездочка
Безнадежно любила его, лаская губами и длинными волосами.
***
Мне становится легче, когда я смотрю на небо
И становится тише, когда я вдыхаю воздух
Серый голубь уткнулся клювом в размокшую корку хлеба
Серый город ползет по шоссе вереницей вещей в грузовых обозах
Я пытаюсь понять, откуда такое небо, но снова - сырость
И как эта осень с нами снова могла случиться
Мы же были ближе друг другу, чем сама близость
И сквозь нас свет неба и солнца смог бы лучиться
Я пытаюсь стоять, устоять, отстоять простое
И становится проще, когда я бросаю в ветер
Все, что было - оранжевое, желтое, золотое
Словно листьев охапку - в огонь и горящий вечер
И становится дальше и дольше молчанье длится
И дыхание снова спокойно и лучше спится
Но мне все еще будто мерещится или немного снится
Что-то желто-оранжевое, жгучая череда, вереница
И я думаю, как бы не спятить или не спиться…
Но покуда еще остаются простые слова и большое белое небо
И от них чуть легче продолжать любить и вдыхать этот горький воздух
Я бросаю бездомным птицам последнюю корку хлеба
И сквозь Город смотрю вперед, и дышу, и иду, и живу, пока еще жить не поздно
Утришь Москва 2014.
Из цикла «Весна - Война».
Весна.
Вечерняя весна, бесформенна, как память
Как мыслей гулких эхо на последнем этаже
Мы в пустоту друг друга будем молча падать
В ней разделенно-чуждые еще или уже
Забытая весна, бессмысленна, как выстрел
Как горький привкус прошлого и ложь
Улыбки или взгляда, брошенного быстро,
И слов, отточенных и острых, словно нож
Взрослее взгляды, уже джинсы, резче речи
На тонком и высоком каблуке
По улице идет весенний вечер
Зажав фонарный желтый свет в руке
По улице пустой вчера, сегодня шумной
Иду и жду, и в ней себя не узнаю
Не нахожу в толпе безлико-многолюдной
Твою знакомую улыбку на краю
Отчаянья, усталости, печали
Печать ложится на покатый лоб
Мы вместе умирали и молчали
Друг в друга, чтобы легче, чтоб...
Так машут каменными крыльями грифоны
Под пражской башней на безумной высоте
Так не находят нужный номер телефона
Так понимают, что давно уже не те
Все адреса...и нету адресата
Прохожие на Карловом мосту
Касаются, счастливые когда-то,
На счастье, старой бронзовой собаки
Горящей золотом отметины на вытертом носу
***
мальчик, похожий на смерть
в осколках окон закат
я начинаю петь
когда другие молчат
вечер, похожий на крик
в разбитых стеклах огонь
острый солнечный блик
разрезал окно, балкон
сутулых деревьев кроны
смотрю с высоты этажей
и граффити, как иконы
на стенах пустых гаражей
***
Цвета людей сегодня серые
И небо в облачной перчатке
Вороны каркают на скверы и
Крылом касаются сетчатки
Воспоминанья - брови перьями -
Кричат весенне- желторотые.
Ни удивленными, ни первыми.
Глаза домов как будто соты и
Зрачки – медовые облатки.
Мы здесь случайно забытые
На детской тающей площадке…
Глаза небес летят размытые
Из цикла «Южная тетрадь «Степь».
***
нас излечит слоистое море
нас продуют насквозь соленые ветры
раскаленные маки - алое поле-горе
на горе, по холкам холмов тянутся тени -
летят перьевых облаков километры
доктора изучают науки в кельях
излучают электромагнитные волны
все приборы, в цепях и молекул звеньях
оглашаются приговоры, меняются нравы и головные уборы
но боли остаются все те же и те же стоны
нас излечат от шума, от лишних слов тишиной
разгорается вечер, поднимается огненно-алой стеной
небо - раненный зверь, что лежит у излома горы и дрожит
небо - горький пожар в твоей настежь раскрытой груди,
и еще один день безвозвратно и тихо прожит
нас изучат насквозь, наизусть, эта азбука света,
чей язык первозданней, чем блеск первобытной кометы
я рождаюсь из света и в свет ухожу, я примета,
я твоей счастливой звезды в небе огненный шлейф и искристая лента
мысли смоются, смыслы забудутся, сдуются речи
и горячим челом опускаюсь в ладони и в них замираю, так легче
мы на мысе, и если закончатся берег и вечер
я челом опускаюсь навзрыд в твои руки и плечи
я стою на ветру, между скальных пород и застывших
вулканических огненных сплавов и бывших
белых каменных стен и руин, от руки человечей
становясь, как они -
безымянной, и молчаливой, и - вечной.
***
небо летит полинялым льняным покрывалом
солнце ложится на трубы и острую крышу
мертвая зона в сердце и снова усталым
взглядом и голосом, еле живым, еле слышимым
голосом, колосом, острой осокой и комом
в горле, маковым стеблем, ресницы опять намокли
и остается далеким, едва знакомым
все, что когда-то - так близко и просто около
и остаются лишь дикие желтые южные розы мая,
крымские степи, чабрец и полынь на ужин
ты отпускаешь вдруг, крылышек не сминая, копии не снимая
в лето, в закат, в пожар,
в облачный дирижабль, который уже не нужен
Как алые паруса
завтра это так долго, как алые паруса
ноги подкашиваются от усталости, в голове голоса
ну все, ухожу в offline, закрываю ноут
собираю чемодан, начинаю новый
путь, в барселону или на кубу
где не нужно сквозь слезы в улыбку губы
стягивать, притворяться, что не чувствую боли
между нами миллионы миль, но не более
одеваю алый шелк, будто поле маковое
я танцую на ветру и сквозь солнце ласковое
счастье - с частью быть и единым с целым
я целую целый мир и танцую в белом.
Волны на Утрише.
И волны набегают на песок
Смывая все следы того, что было
И глыба времени, как полая могила
Врезается в измученный висок
Рожденье слепо, гибель неумела
И ставит беспристрастная душа
На слабые колени твое тело
С собой не взяв ни слова, ни гроша
И птицы на волнах как будто лодки
Несут тебя сквозь бурный океан,
Оставив плоти ветхие обмотки
К другому берегу, сквозь ветер и туман.
сентябрь 2014, волны на Утрише
Жизнь.
В меня смотрели берега и скалы
И кипарисов выжженные кроны
Камней прибрежных серые овалы
Ложились в мои влажные ладони
И лунных волн лучистые зигзаги
Гекзаметрами в стопы мои бились
И облаков расплывчатые знаки
Стремительно, как мысли, проносились
В меня смотрело море, будто время
Являлось из волны, в волну вливалось
И говорило языками всеми
И всеми жизнями в бессмертие сливалось
И я сидела на краю утеса
И я смотрела в берега и скалы
В лучистых волн серебряные косы
И в облаков плывущие овалы
И было мало, мало, мало жизни
Танцующей над пропастью бессмертья
И только кроны диким солнцем выжженные
В меня смотрели и врастали в мое сердце…
Деревья на краю холмов.
Я вижу линии ветвей
И перекрестия изгибов
Стволов похожих на людей
Застывших на краю обрывов
Застывших на краю земли
В движеньях диких, неумело
В последний миг переплели
Корой изогнутого тела
Друг друга. Как в последний раз
Обнявшись, сцеплены ветвями
Деревья смотрят, прямо в нас
Врастая буйными корнями
Деревья на краю холмов
В потоках ветра расскаленных
Друг друга ищут вновь и вновь
С нелепой пылкостью влюбленных.
Крым 2013.
Звезды и холмы.
Звезды легли на спины
На выгнутые загривки
На сгорбленные вершины
Холмов в темно-синей дымке
Звезды легли на плечи
Холмов в полнолунном свете,
Мерцают белые свечи-
Небесной матери дети
Небесной матери руки
Зачерпывают горстями
Из устья и у излуки
Реки с семью рукавами
Ковшом с семью маяками
Большого и малого сплава
Небесными мудрецами
Вылитого из лавы
Звезды - малые дети
Небесные очи льются
И на холмистой планете
В молочный туман обернутся.
Крым 2013-2014
Эпилог.
***
Искали друг друга звезды
В неба бескрайней бездне
И создавали созвездья
И оставались порознь
Искали друг друга звезды
Сквозь небес океан безбрежный
В нем оставляя борозды
Лучей своих диких и нежных
И были так бесконечно
Близки и так одиноки
Блуждая по небу вечно
Каждый своей дорогой
А небо дышало шумно
В свое бескрайнее тело
Вобрав все звезды и луны
Над нами вечно синело.
Сияло лилось качалось
Дрожало и замирало
И никогда не кончалось
И нас с собой забирало.
Март 2013.
Индия, Маяпур.