Глава 2. Гражданская война. Дергачи.
Началась тяжёлая, непосильная жизнь в семье Полторецких, с её украинскими обычаями и привычками. Кончилась идиллия красивой жизни твоей бабушки Анюты (обращается мама Лида ко мне) и началась кабальная крестьянская жизнь со всеми тяготами некрасовского стихотворения «Я полоску в поле жала, золотые снопы вязала…» Но семья Полторецких и в гражданскую войну находилась на этих полосках, прижавшись к земле. Они слышали, как разрывались снаряды, пролетая мимо них. Белые – забирали мужчин, уводили с собой воевать, красные чапаевцы забирали – оставшихся. И война продолжалась. Один брат воевал за белых, другой – за красных. Отца Тихона хотели белые взять, но младший брат Василий пошёл вместо него, сказав: «У тебя, Тихон, дети! Оставайся дома!» Степан Полторецкий, брат от первого брака отца Владимира, то есть по матери не родной, воевал в красных партизанах против белых. Погибало много не только мужиков. Пьяные белые для забавы подстреливали и детей, которые выбегали на улицу поиграть.
В гражданскую войну красные квартировали в доме Полторецких, а вернее в хибаре, где жили мои родители и вся многочисленная семья. И коммунист Яков Никифорович Четвериков, сорокалетний мужик, украл красавицу Марию, младшую сестру отца. Ей было всего четырнадцать лет, но он увёз её с собою. После Гражданской войны они вернулись, как муж и жена с сыном Колей Четвериковым в Дергачи. Потом они жили в Грозном, работали на «Стеклогазе». Это я помню. Затем чеченцы украли Колю. После того, как нашли Колю, они вернулись семьёй в Дергачи.
Глава 3. Семья после гражданской войны. Дергачи.
Гражданская война закончилась. Мирная жизнь продолжалась. Надо представить себе избу, построенную из саманного кирпича руками старших Полторецких. Изба состояла, по моей памяти, из двух половин: передней половины, где жили старшие, и задней, которую занимали младшие. К приходу мамы семья насчитывала семнадцать человек. Дед Владимир, бабушка Анисья и восемь их детей занимали переднюю половину. В ней была и спальня двухэтажная: наверху, видимо, помещались вещи, а иногда и сами спали. Комната спальни квадратная, потолки и полы – деревянные. Вторую половину занимали дети-сыновья: Андрей с семьёй. Степан жил отдельно после Гражданской войны. Однако хозяйство было общее: земля, лошади, плуги. Бороновали землю, сеяли – всё вместе.
Мама рассказывала, что двенадцать лет она со всей семьёй выезжала обрабатывать и засевать землю. Как снег с поля сошёл, грузят бочку селёдки, муку, крупу, сахар, жиры и отправляются в поле. Находятся там, пока не ляжет снег. Зимою мама шила на всю семью одежду, необходимую для носки. Это были её обязанности. Другие снохи имели свои обязанности. Парни, дети хохлушки бабушки Анисьи, подрастали, начинали ходить на танцы. Когда приходили домой, как правило, страшно пили воду от жажды. И так друг за другом умирали. Остались только папа, Семён и самый младший Василий. Оказалось, что старшая сноха травила ребят, не давала им возможности жениться, так как хозяйство малое, и она боялась, что при разделе имущества её семье ничего не достанется.
Семён женился, взял Настасью, у них родились сын Василий и две дочери: Лиза, имя второй не помню. После двенадцати лет общинной жизни братья разделились. Семён со своей семьёй и бабушкой Анисьей остались в этой избе со всеми сараями, мазанками и прочими подсобными постройками. Дедушка Владимир к тому времени умер. Мама Анюта с детьми Петей, Колей и со мной ушла в маленький домик с большой печью и земляными полами. Мама была беременна, сделали ей под наркозом аборт. Говорили всё при мне, я ползала на полу и всё слышала.
И, наконец, дядя мамы Алексей Иванович Федотов подарил маме свой второй дом, построенный им самим. У него было два дома, окнами обращены друг к друга. Дом был построен из саманного кирпича. Крыша, потолок и полы – деревянные. Дом хорошо спланирован: зал – просторный, большая спальня. Вторая половина разделена на две детские: для Коли и Пети и отдельно для меня. В середине дома была прихожая. Кухня квадратная с чуланом, куда выходила печь. Там мама готовила пищу, пёкся хлеб. Перед входом в дом было крыльцо и отгорожено хранилище для продуктов. Всё сделано из дерева. Был также огромный двор с постройками для хозяйства: коровник, сарай с погребом, курятник.
Расскажу, как мама обставила мебелью подаренный дом. Спальня нарядная, все принадлежности убранства постели были, и ещё в спальне стоял сундук с её нарядами, её приданым, которое её бабушка собрала и отдала маме к свадьбе. Эти наряды были нарядами интеллигентной дамы, и сама мама выглядела интеллигенткой. Всё соответствовало тогдашней моде, всё так и осталось, как служила она у помещика. На маму все засматривались. Черноволосая точёная красавица с аристократическим лицом! Отец и в гости её не брал, всё ревновал. Один раз взял на свадьбу, так сразу налетел молодой парень, привёз домой и предложил ей сбежать с ним! Отец с свадьбы уехал раньше и был в это время дома. Когда услышал этот разговор, столько смеха было, что и мы, дети, тоже смеялись!
Но вернусь к описанию дома. В комнате стоял шкаф из простого дерева, вроде комода, на нём – мои копилки и куклы. Стола не было. Стояли подле окон венские стулья, и вся гостиная заполнена – цветами, посаженными в деревянные посудины в виде коротких бочек. Цветы огромные, на потолке – кольца, к которым они привязывались. На окнах тоже цветы. Комната выглядела зимним садом, и весь этот сад я, маленькая девочка, должна была обихаживать: поливать, протирать листья… В кухне – огромный стол и у стен – деревянные лавки. Вся семья кушала в одно и то же время: завтрак, обед, ужин. В углу висели образа, перед едой и после еды все молились, благодарили Бога. Для каждого – своя посудина: тарелка, гончарное, или деревянное блюдо. Второе ели обязательно вилками: всё, как у господ! Послушание было обязательным! Отца мы редко видели, с нами была мать…
При доме было огромное позьмо, где можно было разводить огородное хозяйство. Но в Дергачах это было не принято. В те времена у всех были бахчи, где сеяли арбузы и дыни. Но мама с отцом сельским хозяйством не занимались. Отец стал перегощиком скота, который он закупал в казахских степях, а мама устроила в доме сельскую гостиницу для перегонщиков скота. На зиму продукты покупались на базаре или привозились из Астрахани. Вобла, сухая рыба готовились на всю зиму. Сарай-амбар на зиму заполнялся мясными отходами: головизной, брюховицами, ногами. Солились или вернее мочились на всю зиму капуста, яблоки и арбузы. Все продукты от круп и муки до картошки запасала мама с осени. Но я помню, что кроме холодца, щей и голубцов мама Анна кормила нас и саламатиками. Это – та же самая затирушка! Все хозяйственные дела лежали на матери. Отца мы дома не видели. Он появлялся из степей, как красное солнышко. Погуляет с друзьями – и снова в степи. Вот так Петя и Коля подрастали, мне тоже стало пять лет. Родилась Раечка, и я стала нянькой в полном смысле этого слова. Отец стал работать проводником на железной дороге Москва – Саратов (Дергачи – железнодорожный узел Алт-Ата).
Отец, Тихон Владимирович Полторецкий – второй Проживальский, был заядлым путешественником! Он прошёл все казахские степи вдоль и поперёк. Эта его страсть заставляла заниматься делом, которое ему практически ничего не давало. От покупки лошадей, верблюдов на деньги односельчан и перегона в Дергачи он мало, что имел. Из рассказов отца, сколько раз разбойники казахи и киргизы пытались его ограбить и убить, но интуиция подсказывала ему пути спасения, и он, опережая их, уходил от преследования. Однако к сорока годам он остановился, но путешествий в Среднюю Азию к киргизам и казахам не прекращал и в Чистополе.
Все дети в семье росли разными по характеру и по внешности. Коля с Раечкой были похожи на красавицу маму Анну, Петя был похож на рыжего отца Тихона, а я пошла внешностью в украинскую породу, похожа была на младшую курносенькую сестру отца, Марию. Самый бойкий был Коля и не поддавался никакому правилу. Сам себе хозяин. Он катался на крыльях ветряной мельницы, в результате вывихнул ногу и потом ходил на костылях и заработал шрам на виске, который всю жизнь прикрывал чёлкой набок. В двенадцать лет он убегал на Байкал, искать золото. Милиция сняла его с поезда и вернула домой. Но с тех пор к нему прочно прилипла кличка Коля-Байкал. Но, если Коля всё своё время проводил на улице и дрался с мальчишками, то Петя был, как девочка, и больше играл со мной. Он был исключительно-послушный, доброжелательный, прилежный в учёбе мальчик, прекрасно рисовал. Я у него забирала краски и тоже рисовала, после чего он стал прятать краски от меня. Меня в семье обижали, поскольку я была курносой хохлушкой. Коля наскакивал, а Петя меня защищал. Я плакала: «Вот я вам ещё докажу!!!» Мама тоже меня не баловала, так как я была её главной помощницей В мою семейную обязанность входил уход за бесчисленными, вьющимися по потолку и стенам, декоративными цветами. Ох, как же я их не любила! Да в пять лет я стала нянькой родившейся сестрёнке. И, мне тогда казалось, что вся любовь мамы перешла к младшей Раечке.
Теперь нужно описать семью и судьбу Алексея Ивановича Федотова и Марии, его жены – единственных родственников мамы Анюты, очень доброжелательных и не бросавших её в трудные минуты жизни. Окна дома Алексея Ивановича были обращены к окнам нашего дома, подаренного им маме. И жили мы одной семьёй и в горе, и в радости. Это – единственная, отрадная отдушина от непосильной и тяжёлой жизни мамы.
У Алексея Ивановича и Марии были два сына: старший – бухгалтер, младший Петя, ровесник нашему Пете. Две дочери: Клава была за мужем за Егором и жила за углом в своём доме с детьми, а Тоня, семнадцатилетняя девчонка, обрезала длиннющую косу и записалась в комсомол. Тогда Алексей Иванович отдал её замуж за семнадцатилетнего парня Цветкова, хулигана и голубятника. Помню, заходит домой и кричит: «Баба, пришей пуговицу, а то от штанов отодралась!». Я в это время была у них. Цветковы жили напротив нас, и я бегала к двоюродной сестре Тоне. Её часто отправляли в поле караулить бахчи,а муж с друзьями пугал её в караульной будке и хулиганил. Тоня ушла из дома Цветковых и работала в приюте для детей в Дергачах.
Помню дядю Алексея, когда он подходил к буфету у себя дома, брал графинчик и причащался. Мебель у них была такая же, что и у нас дома, планировка комнат та же. Помню дядю Алексея у нас в гостях по поводу рождения и крестин Раечки. Он плясал вприсядку, все кружились и веселились. Я, пятилетняя, была в маминой спальне и каталась в это время на зыбке, вернее, люльке, в которой спала Раечка. Люлька была прикреплена на кольцах к потолку…
Как сложилась судьба Федотовых… Двоюродная сестра Клава с Егором остались в Дергачах, их не раскулачили. Тоня осталась на работе в интернате с детьми. Алексея Ивановича и сыновей раскулачили и сослали в шахты в Караганду. Дядя Алексей Иванович там и умер, об остальных мы ничего не знаем.
Глава 4. Коллективизация в Дергачах. Раскулачивание. Голод…
У Полторецких – трагическая судьба. Младший брат папы, Василий, был на фронте ранен и вскоре умер от туберкулёза. Колхозник Вася, сын старшего брата папы Семёна, умер в 1933году, в голод. Он вёз колхозный урожай на элеватор. По дороге его мучил голод, он ел зёрна. Зерна в желудке разбухли, и желудок разорвался. Лошадь привезла урожай, когда он был уже мёртвым! Так дядя Василий и племянник его Вася окончили свой жизненный путь…
Хочется рассказать о периоде коллективизации в Дергачах, и что наша семья пережила и выстрадала за время тотальной коллективизации, которая проводилась в Дергачах по принципу: кто не хочет отдавать своё имущество и вести хозяйство коллективно, тот враг народа! У нас хозяйства не было кроме чужого федотовского дома и четверых детей. Брат отца, дядя Семён со своей семьёй не сопротивлялся и сразу вступил в колхоз. Дядя Степан – тоже колхозник. А Тихон Владимирович надевает серый костюм в мелкую клетку, щиблеты, белую рубашку и уезжает в Саратов. Мама с четырьмя детьми остаётся одна в Дергачах. Приходят властные люди, описывают всё, что у нас есть. Подняли маме юбку, посмотрели, что на ней. Открыли сундук, там были мамины и детские вещи. Всё описали. Описали даже мои штанишки с кружевами, детское бельё и одежду! Описали постельные принадлежности, всё, что находилось в доме. Описано было всё, и это вместе с домом подлежало конфискации! Приехали извозчики – добрые крестьяне, увидели, что ни за что, ни про что выселяют нас «КУЛАКОВ» в посёлок «Красный» в Казахстане. Туда последовали все противники коллективизации – «кулацкие семьи» с детьми, старые и малые, девушки и мужчины. Я в это время закончила первый класс, значит, это были 1929 – 1930 годы.
Зима. Мужчины-извозчики разговаривают между собой: «Эта женщина с детьми замёрзнет дорогою. Мы – не звери! Берите перину, кладите в сани, забирайте все подушки, одеяла, одевайте детей, как можно теплее! Одевай, женщина, тёплые вещи! Плевать нам, что они конфискованы! Да у них вообще ничего нет кроме стен!!!» Посоветовали Пете остаться, ему шёл шестнадцатый год: «Ты, мальчик, должен где-то работать и кормить семью. Петя, оставайся! Мать и дети погибнут там!» И нас – маму, Колю, меня и двухлетнюю Раечку посадили в сани, закутали одеялами и подушками и повезли в степь. Привезли на хутор «Красный», поместили в хату. В этой хате находилось несколько семей, и все без мужей, только дети и бабы! А мужики, если не успели бежать, значит – в заключении.
Около хутора текла речка, у которой мужики ловили рыбу. Я тоже ходила к чужой проруби и сачком пыталась поймать рыбку. Хозяин этой проруби взял меня, подержал над прорубью и сказал: «Придёшь ещё, брошу тебя в прорубь головой!» На Рождество и Новый год я ходила «славить», но мне отвечали: «Девочка, завтра приходи!» Весной ходила поздравлять с Пасхой, так же от ворот – поворот! Стало тепло, меня отправили в Дергачи к тёте Клаве, двоюродной сестре мамы. Потом мама с Раечкой приехали в Дергачи на лечение, и нам устроили побег в Саратов к родственнице папы. Коля остался на «Красном» в заложниках, но вскоре и он сбежал, его тоже привезли в Саратов. Семья собралась в Саратове, и отец купил билеты до Сызрани. И мы, яко наг - яко благ, приехали в Сызрань. Петя там работал на строительстве моста, упал. Во время падения роба зацепилась за дерево. Он повис и остался жив! Передохнули, как цыгане, и снова – в путь. В Сызрань бежала так же и семья дяди Максима Сиротина. И так три семьи::Полторецких, Сиротиных и Чугуновых – в бегах! Задерживаться в Сызрани не стали, отец погрузил нас на баржу, и мы поплыли, без Пети. Он остался пока около Сиротиных, по-прежнему работая на строительстве. Плыли на Каму, в хлебный город Чистополь, под Казань…
Глава 5. Бегство семьи в Чистополь на Каму. Татарская Слобода…
Осень. Кама уже стала замерзать. Причалили к берегу, к Чистополю. Извозчик, дедушка Абдурахман, погрузил нас и привёз в Татарскую Слободу к себе в подвальное помещение, вернее, на первый этаж своего дома по улице Тукаева дом№19. У него мы прожили семь лет с 1931 по 1937год. Потом, когда Петя ушёл служить в Красную Армию, нам, Полторецким, дали квартиру на этой же улице рядом с детским садиком, Тукаева 15 Кв 7, как семье красноармейца. «Там твоя милость, Ольга Борисовна, ты и родилась в 1945 году 5 сентября!» –обращается мама Лида ко мне. И вообще весь рассказ её адресуется ко мне, так как мама Лида почему-то была уверена, что я, её дочь, Ольга Полторецкая, напишу роман по мытарствам семьи Полторецких…Но я предоставила это сделать ей самой, перепечатав её тетрадку мемуаров с небольшими перестановками текста, чтобы сохранить хронологическую последовательность описываемых мамой событий…
Началась жизнь в Чистополе на Каме, в Татарской Слободе. С1931 года началась и новая история семьи Полторецких на татарской земле, новой родине потомков этой славной фамилии.
У дедушки Абдурахмана жилось хорошо. Парни его: Исхак и Абдулла, дочери: Лямига и Раиса и мы: Пётр, Коля, я и Рая стали роднее родных! Парни – друзья, дочери – сестры. Парни погибли на войне, кроме Пети. Лямига была жива и здорова. Мы до последнего относились друг к другу очень хорошо. Дедушка Абдурахман умер в 1972г, а бабушка Гишке умерла в 89лет.
В Чистополь приезжала и папина мама, то есть моя старенькая бабушка-хохлушка, голосистая певунья, Анисья, с которой я в детстве весело коротала лето на бахчах в Дергачах. Она приехала от большого горя и рассказывала, как её дочка Мария отравилась от ревности к мужу и умерла в свои тридцать шесть лет, оставив двух детей Колю и Валю. Старый ловелас Яков Никифорович Четвериков, изменял ей на каждом шагу. Он связался с женщиной, у которой – пятеро детей. Тетя Мария подходит к мужу и спрашивает: «Любишь ли ты меня, Яша?» - и выпивает стакан отравы. В страшных муках умирая, кричала, чтобы её спасли. Она умерла… Яков взял с собою детей и уехал. На похоронах не присутствовал. После похорон явился с новой женой, на которой все вещи тёти Маруси разрывались. Бабушка Анисья не могла всё это видеть и приехала к нам. Оставалась у нас недолго, снова поехала к Четвериковым и воспитывала внучку Валю. Коля Четвериков погиб в Великой Отечественной. Валя Четверикова, моя двоюродная сестра, работала бухгалтером. Больше о ней ничего не знаю, отношения с Дергачами прервались.
Семья Полторецких. Чистополь.1941г.
Ну а я продолжала учиться. Чистополь. В семнадцать лет в 1938году я кончила седьмой класс чистопольской школы№3 с отличием. Денег в семье не хватало, и все были против моей дальнейшей учёбы в школе..
Мода шёлковых беретов кончилась. Денег я в семью не поставляла больше, и я стала лишним ртом в семье. Я это понимала, но учёбу не бросала. Когда я
училась в десятом классе, обострились отношения с отцом, и я ушла
Чистополь,1938 г
жить к подруге Лизе Баязитовой, мать которой была учительницей.
Лиза Баязитова,Лидия Полторецкая и Зоя Самойлова,
Чистополь.1941г.
Они жили напротив нас по улице Тукаевой. Баязитовы приняли меня, и я жила у них до окончания десятого класса. Я отблагодарила эту семью, когда была на фронте. Свою солдатскую зарплату в тридцать рублей я посылала тогда подруге Лизе. 
Чистопольская юность прошла в дружбе с моими подругами-одноклассницами Лизой Баязитовой, Зоей Самойловой, Калерией Спиридоновой, Тоней Наумовой, о которых я до старости вспоминаю с нежностью.
Лидия Полторецкая, Зоя Самойлова и Зина.Чистополь.1941г.
Лидия Полторецкая с подругами. Чистополь. 1941 г.
С начала войны Лиза училась в педагогическом казанском институте, а я вместе с отцом в августе 1943 году работала на трикотажной чистопольской фабрике. И обоих с фабрики и послали: отца – на трудовой фронт в Казань на авиационный завод, а меня – санинструктором в действующую армию.
Глава 6. Судьба брата Николая Полторецкого. Чистополь.
Николай Тихонович Полторецкий (1916 – 1941)
Теперь хочется рассказать о своих братьях Коле и Пете Полторецких. Николай Тихонович Полторецкий в Чистополе в начале Великой Отечественной по брони, как хороший специалист, работал на теплоходе помощником механика.
Я и Рая в мирное время плавали с ним по Каме и Волге. Он был уже женат на симпатичной белокурой кудрявой, из хорошей семьи художников Тихоновых, Полине Тихоновой. И в 1941 году у них родилась голубоглазая прелестная дочка Люся.
Грянула война. Товарищи, плавающие с ним по брони, на фронт не попали, и все остались живы. Но молодая жена Поля пишет ему письмо, что жить без него не может! «Увольняйся и приезжай!». Что он и сделал. И сразу пришла ему повестка на фронт, и мы его проводили. В Армии он не служил, а попал на страшный блокадный ленинградский фронт. Оттуда писал, что лежат по пояс в болотах под Ленинградом. Сбрасывают им с самолёта по 100гр. сухарей. Немцы заняли шоссе и ведут огонь по ним.
Анна Степановна Полторецкая, ЛюсяПолторецкая,
Раиса Полторецкая, Полина Тихонова. Чистополь.1943 г.
Пишет: «У меня остались одни кости, и кожа их обтягивает. Я стою в окопах во весь рост, хочу смерти! Хожу на поле за картошкой, но меня немцы не убивают…» После того, как ушли немцы, он попал в госпиталь с голодной дизентерией.
Письма с фронта. 1941 г.
Там и умер, как оставшиеся в живых чистопольские солдаты, передали молодой жене Поле. В 1943 году она получила похоронку, на мужа, как без вести пропавшего, и на дочь Люсю получала пособие 20 рублей в месяц.
Государство дало за отца Людмиле Николаевне Полторецкой квартиру в Казани, где она проживает и по сегодня, имеет дочь Надежду и двух внуков. А моя мама Анна сделала посмертный большой рисованный портрет сына Коли, всю жизнь плакала и ждала его с войны.
Ждала его и я. И тоже всю жизнь вглядывалась в похожих на Колю незнакомцев и думала: «А вдруг наш Коля?!» Николай Тихонович Полторецкий пропал на фронте без вести почти мальчиком, ему исполнилось всего на момент похоронки двадцать семь лет. Был очень энергичным, боевым парнем, но война не пощадила его…
