Колонии
В последней четверти IX века «Англосаксонская хроника» сообщает о том, что в Нортумбрии, Мерсии и Восточной Англии поселились две группы скандинавских завоевателей. В 865 г. прибыл отряд, называемый летописцем micel here, который вел военные действия в течение десяти лет, пока не начал находить себе новые места для постоянного жительства. В 876 г. скандинавы, находившиеся под началом Хальфдана, «отторгли землю у жителей Нортумбрии и начали пахать и кормить себя». В следующем году другой отряд, очевидно из той же самой micel here, «ушел в Мерсию и завладел некоторой ее частью», а в самом начале 878 г. остатки этой армии «пошли прямо в Чиппенхем, и заняли земли западных саксов, и поселились там, и изгнали изрядную часть тамошних жителей за море, а большинство прочих подчинили себе; и народ покорился им, кроме короля Альфреда». Весной того же года и в начале лета Альфред привлек на свою сторону западных саксов, и завоеватели потерпели поражение в битве при Эдингтоне. Вынужденные покинуть свои новые дома, они отступили в Сиренчестер, где оставались в течение года, а затем в 880 г. «отправились из Сиренчестера в Восточную Англию, где осели и завладели землей». В течение последующих десяти лет летописцу почти нечего сказать как об этих поселенцах, так и о новых бандах грабителей; его основное внимание приковано к перемещениям другой скандинавской here на землях к югу от Ла-Манша. В 879 и 885 гг. эта here нанесла два непродолжительных визита в Англию, но только в 892 г. она переправилась из Булони со своими главными силами и осталась там. В течение следующих четырех лет Альфред сражался с этими захватчиками, и его усилия увенчались успехом, когда летом 896 г. «датская here разделилась, и одна ее часть направилась в Восточную Англию, а другая — в Нортумбрию; а те, у кого не было денег, достали себе корабли и поплыли на юг через море к Сене».
Спустя немалое время после того, как эти поселенцы обрели новую родину на севере и востоке Англии, они снова стали беспокоить жителей западной Мерсии и Уэссекса. Появление колоний не означало, что завоеватели отказались от своих воинственных намерений, и они по-прежнему пускались в грабительские экспедиции на юг и запад. В этом нет ничего удивительного; ведь еще до прихода викингов сами англичане вели себя точно так же по отношению к своим соотечественникам. Не вызывает удивления и реакция западно-саксонского хрониста, который продолжает говорить о поселенцах как о here, или, точнее, во множественном числе, hergas, что было бы ошибочным переводить как «армия» или «армии». Эти датчане, завладевшие значительной частью Англии, время от времени появлялись в английской Мерсии или Уэссексе в виде разбойничьих шаек, а в глазах летописца here, состоявшая из грабителей без постоянного места обитания, наверное, не слишком отличалась от группы оседлых злоумышленников. Итак, в 896 г. хронист сообщает, что «hergas из Восточной Англии и Нортумбрии сильно потревожили земли вдоль южного побережья Уэссекса: то были банды мародеров, а больше всего — боевые корабли, которые они построили за много лет до этого». Именно эта угроза вынудила Альфреда попытаться обеспечить определенную защиту, построив флот. Грабители приходили и по суше. Например, в 903 г. викинги из here Восточной Англии решились «нарушить мир, так что они опустошили всю Мерсию, пока не достигли Криклэйда. И они переправились через Темзу и вывезли все, что им удалось захватить в Брэйдоне и его окрестностях, а потом повернули домой». Лучшим ответом на подобные нападения была система крепостей, созданная Альфредом и его наследниками. Они укрепили многие населенные пункты рвами и валами, возможно, с частоколами наверху, и возложили ответственность за пополнение личного состава и содержание этих оборонительных сооружений на местное население. Некоторые из этих «бургов» представляли собой уже вполне признанные центры, прочие же, по-видимому, были лишь недавно определены как места, подходящие для строительства фортов. Обычно эти укрепления были достаточно прочными для того, чтобы защитить жителей и их имущество от разбойничьих банд, которые для достижения успеха больше полагались на скорость и неожиданность, чем на перевес в силе. Так, в 917 г. налетчики, отправившиеся в Бедфорд, были обращены в бегство защитниками этого города, и в том же году более крупная here подошла к недавно сооруженному форту или бургу «в Вигингамере и осадила, и в течение дня долго атаковала его, и захватила скот в его округе; но тем не менее люди, находившиеся в бурге, защитили его», и неприятелю пришлось отступить.
Рис. 8. Карта Британских островов
Под защитой таких укреплений можно было подготавливать контратаки, и вскоре бурги стали использовать как базы для наступательных операций. Расширение власти западно-саксонских королей в значительной степени зависело от. распространения системы этих бургов, которая год от года все глубже и глубже проникала на территории, находившиеся в руках датчан. Сведения хроники позволяют изучить то, как дети Альфреда, Эдуард Старший, король Эссекса, и Этельфледа, владычица Мерсии, сотрудничали в строительстве цепи таких фортов через всю Англию[304]. Контратаки стали возможными именно благодаря их надежности, и на датских землях начали появляться новые крепости, наподобие Вигингамера, упомянутого в записи за 917 г., а к 920 г. Эдуард уже был признан верховным правителем в большей части южной Англии. К северу от Хамбера ситуация была более неоднозначной. Коренные жители Нортумбрии, похоже, не испытывали никакого желания признавать владычество южанина, и при помощи скандинавских союзников, которыми руководил ряд скандинавских королей, они начали яростную борьбу, продолжавшуюся до 954 г., когда был свергнут последний из королей Йорка, Эйрик Кровавая Секира, а Нортумбрия впервые вошла в состав единого королевства Англия[305].
Рассказ западно-саксонского хрониста о скандинавских колониях в Англии не может похвастаться особыми подробностями. Для автора датские поселенцы являлись врагами, а его задача состояла в том, чтобы поведать об усилиях, предпринимавшихся против них Альфредом, Эдуардом и Этельфледой. Его повествование явно необъективно, и нет нужды говорить о необходимости делать поправку на его предубежденность. Однако никакие поправки не в состоянии восполнить недостатки его рассказа о самих поселениях. К счастью, изучение топонимов позволяет очень точно определить зону, заселенную скандинавами. Оно же вскрывает факт притока скандинавских иммигрантов на северо-запад Англии, о чем хронист не упоминает[306]. Таким образом, его рассказ о колониях не только односторонен, но еще и неполон, а это означает, что сообщаемая им информация о датских поселениях также может быть недостаточной. Есть большая вероятность того, что через три-четыре десятилетия после возникновения первых колоний в 876–880 гг. к первым поселенцам присоединились другие. Хронист мог бы заметить их только в том случае, если бы сначала они наведались в Уэссекс и западную Мерсию, как here 892–896 гг. Датчан, которые поселялись среди своих соплеменников, не сражаясь перед этим с англичанами, летописец, скорее всего, должен был оставить без внимания, точно так же как он проигнорировал поселенцев северо-запада или вовсе о них не знал. Даже если вновь прибывшие принимали участие в грабительских экспедициях своих соплеменников, которые они вели против англичан, то жертвы едва ли могли отличить одних от других: для англичан все датчане были одинаковы. Тот факт, что хронист упоминает лишь о двух группах колонистов, не дает оснований полагать, что все скандинавское влияние в восточной Англии стоит относить за счет завоевателей 865 и 892 гг.
Определять области, заселенные и управлявшиеся скандинавами, приходится, в основном судя по тому влиянию, которое они оказали на топонимы и административную терминологию севера и востока Англии, но в договоре между Альфредом и Гутрумом, заключенном, вероятно, к 886 г., увековечена одна из границ этих территорий, причем вполне отчетливая. В нем говорится о том, что рубеж между двумя королевствами проходил «вверх по реке Темзе до реки Ли, затем вверх по Ли до ее истока, а после того прямо к Бедфорду, а затем вверх по Узу до Уотлинг Стрит»[307]. Кажется вероятным, что Уотлинг Стрит обозначал собой границу на протяжении приблизительно 50 миль, хотя о длине этого участка в договоре ничего не сообщается, может быть, потому, что в то время он лежал далеко за пределами королевства Альфреда. Территория к северу и востоку от этой линии впоследствии стала называться Денло (Область датского права)[308]. Впервые это слово появляется в XI веке и используется для обозначения той части страны, где преобладали датские законы в отличие от областей английского права, которые также были поделены между мерсийской и западно-саксонской правовыми системами. Так, например, согласно одному из юридических кодексов Этельреда, в районах, подчинявшихся английскому законодательству, для того чтобы снять обвинение в заговоре против жизни короля, использовалась весьма торжественная клятва или трехступенчатый Божий суд, а в областях датского права, on Dena lage, — способы, предусмотренные их законами[309]. Эти три закона проясняются только в позднейших текстах, в соответствии с которыми Денло состояла из пятнадцати графств от Эссекса, Мидлсекса и Бэкингемшира на юге до Йоркшира на севере. Однако похоже, что такая характеристика Денло в большей степени связана с ошибочным пониманием границы, упоминаемой в договоре между Альфредом и Гутрумом, чем с воспоминанием об истинной территории, подчинявшейся датскому праву.
Определить точные размеры Денло в XI веке невозможно, но нет сомнения в том, что она охватывала значительную область на севере и востоке Англии, и, вероятно, более всего о ее протяженности может поведать административная терминология. Если законодательство в Денло было сугубо датским, хотя от него сохранилось очень немногое, то можно ожидать, что именно на этой территории существовали датские суды.
Действительно, в графствах Линкольн, Ноттингем, Дерби, Лестер и в северном и западном райдингах Йоркшира местные административные округа назывались «wapentake», слово скандинавского происхождения, образованное от древнескандинавского vapnatac, что означает размахивание оружием на собрании[310]. В середине X века оно приходит в староанглийский в форме waepentac, в качестве названия административной единицы с судом. Один из ранних кодексов Этельреда, в котором, по всей видимости, изложены процедуры, относящиеся к областям датского права, включает следующую статью: «И в каждом waepentac должен существовать суд, и двенадцать старших танов вместе с главным королевским представителем должны выйти и принести клятву на мощах, которые даются им в руки, что не обвинят безвинного и не станут защищать преступника»[311]. Эквивалентом waepentac в английских областях служила «сотня», и, как отметил Фрэнк Стентон, «по-видимому, функционального различия между судами в waepentac и сотнях не существовало»[312]. Отличалась лишь терминология, а в некоторых областях она не выглядит устоявшейся. Кадастровый список 1086 г., «Книга Страшного суда», делит восточный райдинг Йоркшира на сотни, но одна из них также называется waepentac, в Нортамптоншире есть административная единица, которая именуется то waepentac, то сотней.
В топонимии и административной терминологии южных графств Денло не так много специфически скандинавских черт, как утверждалось в XII веке, и включение в список таких областей, как Мидлсекс, Хертфордшир и Бэкингемшир, вероятно, было следствием ошибки в интерпретации договора между Альфредом и Гутрумом. Граница, о которой они договорились, достигала Уотлинг Стрит только на р. Уз в Бедфордшире; похоже, более поздние описания Денло предполагают, что граница Уолтинг Стрит проходила на уровне Лондона. Действительно, в одном из таких текстов, «Законе Эдуарда Исповедника», утверждается, что южная часть Области датского права охватывала Нортамптоншир до Уолтинг Стрит и еще восемь графств за Уолтинг Стрит[313]. Естественно, по своему размеру эта область, то есть территория, на которой правосудие осуществлялось преимущественно датской аристократией, как правило, не ограничивалась районами с плотным датским населением. Как отмечает Фрэнк Стентон: «Преобладание датского обычного права в том или ином районе не означает того, что он был насильственно колонизирован датскими поселенцами. С точки зрения придания датской окраски правовой системе графства приход к власти датской аристократии, контролировавшей деятельность местных судов, едва ли имел меньшее значение, чем прибытие на поселение целой армии»[314]. Однако, помимо этих описаний Денло, мы не располагаем свидетельствами, позволяющими предположить, что нормы обычного права, которых придерживались суды Мидлсекса, Бэкингемшира, Хертфордшира и Бедфордшира, когда-либо были датскими или что в этих графствах некогда имелась скандинавская аристократия, и потому, заботясь об истине, их необходимо исключить из списка территорий, входивших в Денло.
Сердцем Денло были районы между Велландом и Тисом, где скандинавское население было наиболее плотным, — Лестершир, Линкольншир, Ноттингемшир и Йоркшир. Возможно, что кое-где за пределами этой области скандинавы или лица скандинавского происхождения правили еще долгое время после того, как признали западно-саксонское владычество. Неудивительно, что в этой области сохранилось несколько скандинавских юридических терминов; но ошибочно утверждение о том, что самое южное проявление этого скандинавского влияния связано с аббатством в Питерборо, где в акте X века поручители при передаче земель называются скандинавским термином festermen [315]. По мнению Фрэнка Стентона, это доказывает, что «даже на юге Денло передача земли осуществлялась в соответствии со скандинавской практикой»[316]. Очень вероятно, что Питерборо находился вблизи южных пределов собственно Денло, поскольку недалеко от него проходит южная граница Линкольшира; однако куда менее очевидно то, насколько скандинавской была эта система поручительства. О переуступке земель англосаксонские законы говорят чрезвычайно мало, но зато содержат изрядное количество свидетельств о поручительстве при купле-продаже; поэтому, как и в случае со многими другими отчетливо скандинавскими особенностями Денло, включая waepentac, использование слова festermen вполне может говорить, о терминологическом, а не смысловом различии.
К счастью, изучение топонимов[317]позволяет гораздо более четко определить области скандинавской колонизации, столь грубо и неточно описанные составителем «Англосаксонской хроники». Скандинавы принесли с собой весьма характерный набор личных имен и слов, которые они употребляли для обозначения хуторов и деревень, а также таких особенностей ландшафта, как холмы, реки, леса и поля. В то время как англичанин назвал бы хутор или деревню tan, скандинавы употребляли свое собственное слово by с точно таким же значением. Названия Стэнтон и Стэйнби означают, в сущности, одно и то же, но первое слово английское, а второе — скандинавское. В случаях, когда скандинавы пользовались своими личными именами, контраст иногда оказывается еще более разительным, как, например, между Эйсмундерби в Йоркшире, «by Асмунда», и Осмондистоном в Норфолке, «tun Осмунда». Используя топонимический материал при изучении скандинавских колоний, очень важно признавать, что названия населенных пунктов, то есть хуторов и деревень, даются им не теми людьми, которые в них живут, а их соседями. Люди, живущие, скажем, в Эйсмундерби, между собой, скорее всего, будут называть его просто by, тогда как жители его окрестностей будут говорить о нем как о «by Асмунда», в отличие от других сел. Тем самым они не просто указывали, что некая конкретная деревня была когда-то названа в честь Асмунда, ее вероятного основателя или владельца, но еще и демонстрировали использование слова by для обозначения населенного пункта. Название вроде Инглби, которое вполне могло означать «деревню или хутор англичан», предполагает, что быть англичанином являлось чем-то самим по себе нехарактерным, и это предположение хорошо согласуется с тем, что люди, давшие этому поселению такое наименование, использовали при этом скандинавский элемент by [318]. Однако факт употребления слова by не означает, что эти люди были скандинавами или имели скандинавское происхождение. Это можно очень отчетливо увидеть по таким названиям, как Денби или Данби, которые означают by (деревню) датчан или датчанина. Они свидетельствуют о том, что в этом случае на общем фоне выделялись датчане; как сказал д-р Камерон по поводу примера, относящегося к Дербиширу: «Денби… должно быть, принадлежал к району, для которого датское население было нехарактерным»[319]. И верно, наименования Денби и Данби встречаются вдалеке от мест основной концентрации скандинавских названий, и хотя они явно указывают на наличие какого-то скандинавского населения, последнее, скорее всего, не было слишком плотным, особенно если это слово надо понимать как «деревня (by) датчанина», а не «by датчан». Тем не менее окружающее недатское и, уж конечно, нескандинавское население употребляло слово by. Фактически последнее перешло в английский, и было одинаково в ходу и у англичан, и у скандинавов, причем наиболее показательным его пережитком является слово «by-law», или закон деревни. В таком случае использование этого слова не является гарантией того, что произносившие его люди имели скандинавское происхождение, а приблизительно 700 английских названий, включающих элемент by, без сомнения, доказывают важность скандинавского влияния на английскую терминологию.
Это воздействие не ограничивалось единственным элементом. Существует много других характерно скандинавских названий топографических объектов, например, thorp — так обычно именуется вторичное поселение, и это слово используется как само по себе, так и в составе названий вроде Ньюторпа в Ноттингемшире и Йоркшире или Данторпа в восточном райдинге — это название напоминает Данби. Есть и другие скандинавские элементы — both, «палатка, или временное укрытие», как, например в слове Бутби или Узбут; lundr, «небольшой лес, роща», пример тому — название Лаунд, которое встречается в Линкольншире, Ноттингемшире, а также в Саффолке или Тоузланде, что в Хантингдоншире; bekkr, «река, ручей», как в Калдбеке или Уитбеке в Кумберленде. В английских названиях присутствует множество скандинавских элементов, но наиболее характерны и часто встречаются by и thorp. Скандинавы не только принесли с собой свои имена и слова, обозначающие топографические объекты; у них было еще и характерное произношение, и оно также оставило свой отпечаток. Например, в то время, как и сейчас, англичане произносили название Шиптон, «овечья деревня или хутор», с мягким начальным [ш]. В Йоркшире под скандинавским влиянием это слово стало произноситься как Скиптон. Такая же перемена произошла в Ноттингемшире с названием Scirgerefantun, «tun шерифа», которое превратилось в Скреветон, вместо того чтобы обрести форму Шрутона как в Уилтшире. Подобным же образом пришельцы видоизменили многие другие английские названия.
Изучение скандинавского влияния на названия топографических объектов может принести большую пользу для установления областей скандинавской колонизации, к тому же с его помощью иногда можно определить, откуда пришли поселенцы. Некоторые названия и слова носят отчетливо датский или норвежский характер. Так, например, в эпоху викингов слово thorp в Норвегии не употреблялось, и его распространение в Англии свидетельствует о датском влиянии; напротив, слово slakki, «маленькая долина, углубление в земле», было принесено норвежцами. Точно так же и некоторые личные имена были явно датскими или норвежскими. Не все имена и слова можно распознать как датские и норвежские, имелась и значительная общая составляющая, но все же вполне заметные отличия позволяют доказать, что большинство поселенцев в восточных частях Англии происходили из Дании, в то время как северо-запад страны колонизировали главным образом выходцы из Норвегии. Названия этой северо-западной группы отличаются еще и другими особенностями, показывающими, что поселенцы прибыли из областей, населенных кельтами. В этой области кельтские имена иногда сочетаются со скандинавскими элементами, а в некоторых названиях, несмотря на то что все их элементы скандинавские, характерно кельтским является способ словообразования. В них определяющий элемент стоит вторым, в то время как в германских языках он должен быть первым. Примером такой инверсии в сложных словах могут служить Бригстир в Вестморланде, «мост Стира», и Аспатрия в Кумберленде, «ясень Патрика»[320].
Скандинавское влияние на английскую топографическую терминологию не прекращалось еще долгое время после того, как возникли первые колонии, не только за счет изменения произношения, но еще и благодаря образованию новых поселений, которым давались скандинавские названия. Разумеется, постоянство в использовании скандинавских личных имен и слов, обозначающих топографические объекты, показывает, насколько стойким было скандинавское влияние, но в результате становится очень сложно установить территории самых первых колоний. Самым ранним свидетельством об английских топонимах является «Книга Страшного суда», кадастровая опись, составленная в 1086 г., в которой перечислены названия большинства населенных пунктов, существовавших в Англии той эпохи. Эта книга достойна внимания, но нельзя забывать о том, что от первых датских поселений ее отделяет примерно 200 лет. За это время английские названия могли многократно испытать на себе скандинавское влияние, но кроме того возникло немало новых колоний, и некоторым из них были присвоены скандинавские. имена. Этот процесс образования названий можно отчетливо проследить с помощью «Книги Страшного суда», в которой, как представляется, не менее тридцати объектов было названо по имени своих очень недавних владельцев или арендаторов[321]. Так, например, в 1065 г. некий Blaecmann владел имением в Кенте, которое в 1086 г., безусловно, в его честь было названо Blackemenestone, нынешний Блэкменстон. Некоторые другие названия, образовавшиеся в то время, были скандинавскими, например, Ормсби в северном райдинге Йоркшира, названный, видимо, по имени своего держателя, которого звали Ormr, жившего здесь после нормандского завоевания. Тот же процесс продолжался и потом, и, хотя неверно было бы предположить, что все 150 названий на by, упоминание о которых относится ко времени после «Книги Страшного суда», действительно появились уже после покорения Англии, некоторые из них, безусловно, возникли достаточно поздно, включая Бэггаби в восточном райдинге Йоркшира — в честь Бэгота, владевшего им после 1066 г. Раз скандинавские названия появлялись и после нормандского завоевания, кажется вероятным, что точно так же они образовывались в X и XI веках, и что скандинавское влияние, которое можно проследить с помощью «Книги Страшного суда», является итогом долгого и неуклонного процесса колонизации и присвоения названий населенным пунктам. Пока продолжали образовываться новые поселения и для их обозначения использовались скандинавские личные имена и слова, скандинавское влияние на английские топонимы росло.
Едва ли можно ставить под вопрос тот факт, что в X и XI веках возникали новые колонии. Об этом говорит повсеместное использование элемента thorp, означающего вторичное поселение, выселки. Многочисленность названий на thorp в «Книге Страшного суда» наводит на мысль, что за прошедшие два века область колонизации значительно расширилась[322]. Не все новые колонии X и XI веков назывались thorp; несомненно, использовались и другие скандинавские слова, включая и самое распространенное из них — by. Этот слово фактически стало общеупотребительным, и его вполне могли использовать как англичане, так и носители скандинавского языка[323]. Количество наименований на by еще выросло за счет перевода таких элементов, как tun, а в некоторых случаях можно выявить видоизменение и других элементов, как, например, это произошло с названием Рагби в Уорвикшире, которое в «Книге Страшного суда» значилось как Rocheberie, то есть «burh Хрока», а к концу XII века превращается в Rokebi. Этот характерно «скандинавский» топонимический элемент вошел в английский язык, и некоторые названия на by в «Книге Страшного суда», безусловно, представляют собой позднейшие образования или трансформацию.
Скандинавы, несомненно, оставили в Англии лингвистический след, но это не значит, что для этого они должны были расселиться по значительной территории и в большом количестве. Датчане и норвежцы, поселившиеся в Англии, придерживались родного наречия, но не потому, что на территории Англии они образовывали компактные и независимые сообщества, а потому, что их язык был во многом схож с английским. В среде филологов, похоже, сложилось единое мнение о том, что языки, на которых в то время говорили датчане и англичане, были достаточно близки для того, чтобы они могли без особого труда общаться друг с другом[324]. Это означает, что новоприбывшие не ощущали такого давления, направленного на отказ от родного языка, какому подвергались их собратья в Нормандии. Потомки скандинавов, осевших в Англии, вполне могли и дальше говорить на своем собственном языке в течение достаточно долгого времени, и в результате английский обогатился многими словами из их речи. Некоторые из них, например диалектные, оставались лишь в местном употреблении, другие же распространились повсеместно. Слово by — это очень хороший пример, но оно стало общеупотребительным лишь в XIII веке, после того как мощная колонизаторская экспансия уже закончилась. Поэтому оно не часто входит в названия поселений вне областей, в которых расселялись скандинавы, что же касается сочетаний вроде by-law и byr-law, то до конца XIII века они употреблялись вплоть до самого Кента и Девона[325].
Рис. 9. Скандинавские топонимы в Англии. (Из книги: А. Н. Smith, English Place-name Elements (English Place-name Society, тт. XXV–VI, 1956), карта)
Напротив, скандинавское слово toft, означающее «строительный участок, или участок, прилегающий к дому, усадьба», не выходило из употребления на протяжении всего средневековья и встречалось очень часто.
Не все слова получали такое широкое распространение, как эти; многие продолжали использоваться на местном уровне для обозначения таких второстепенных объектов, как леса и поля, причем даже в таких областях, где названия главных населенных пунктов показывают мало признаков скандинавского влияния. Высказывается мысль о том, что эти второстепенные названия способны предоставить надежную информацию о том, как распределились колонии в таких областях. Фрэнк Стентон заявил:
«Интенсивность скандинавской колонизации в любом районе не следует оценивать лишь в свете названий деревень. Да, если рассматривать Англию в целом, распределение скандинавских названий деревень довольно прямо указывает на основные очертания зоны скандинавской колонизации. Но во многих областях, где названия деревень в основной своей массе английские, следы скандинавского влияния начинают появляться, как только изучение доходит до уровня полей и лесов»[326].
Одной из таких областей является Нортамптоншир, где к скандинавскому типу принадлежит лишь немного названий первостепенных населенных пунктов, но для обозначения некоторых второстепенных топографических объектов использовались скандинавские слова. Фрэнк Стентон предположил, что «большинство этих названий, скорее всего, не относится к периоду первой оккупации Нортамптоншира датчанами», но, по его заключению, «они доказывают, что датское влияние на территории, где обнаруживаются такие названия, было достаточно сильным для того, чтобы давать их даже более отдаленным лесам и полям». Проблема, конечно, состоит в определении того, насколько плотным должно было быть заселение для того, чтобы повлиять на местную речь вышеуказанным образом, но все же не наложить значительного отпечатка на названия деревень. Сходство между языком местного населения и языком новоприбывших делает излишним предположение о том, что для такого результата требовалось очень большое количество скандинавов. Следовательно, основные области скандинавской колонизации следует искать там, где соответствующее влияние отчетливо сказывается на названиях основных населенных пунктов, а также полей, рек и лесов. Даже на этих территориях взаимосвязь двух языков обесценивает ту мысль, что «только поселение, масштабы которого приближаются к массовой колонизации, могло ввести в оборот массу иноязычных слов и фраз в этот знакомый словарь деревенской жизни»[327].
Скандинавы принесли также характерный набор личных имен, многие из которых были использованы при образовании топонимов. Некоторые из них еще долго продолжали употребляться в Англии. Фрэнк Стентон установил, что линкольнширский судебный реестр за 1212 г. содержит 215 скандинавских имен, и только 194 английских[328]. Скандинавские личные имена, конечно, не ограничивались территорией Денло, но именно там они встречаются в самых больших количествах. Например, согласно «Книге Страшного суда», у землевладельцев в период до нормандского завоевания в ходу было по меньшей мере 350 скандинавских личных имен, причем девяносто из них присущи только Линкольнширу и Йоркширу, в то время как тридцать пять являются исключительным достоянием Восточной Англии, о которой «Книга Страшного суда» сообщает гораздо более полную информацию, чем о предыдущих двух графствах[329]. Очень соблазнительно, хотя это и было бы ошибочно, предположить, что люди со скандинавскими именами были потомками скандинавских колонистов. Профессор Экуол привлек внимание к нескольким случаям, доказывающим, что разные члены одной и той же семьи могли носить и скандинавские и английские имена[330]. Он приводит пример четверых братьев, упоминаемых в кадастровой книге Линкольншира, которых звали Ingemund, Оипе, Edric и Eculf, и замечает: «Оипе это, безусловно, скандинавское имя, Ingemund, возможно, тоже, в то время как Edric является определенно английским, как, вероятно, и Eculf ». В Линкольншире жил человек, носивший великолепное скандинавское имя Thorfrodr, в форме Turued, а у отца его было английское имя Wulfferd, в форме Vlued [331]. Понятно, что таких примеров неизбежно можно найти лишь несколько. Поэтому нам очень редко известны имена разных членов одной и той же семьи, но и этого достаточно, чтобы продемонстрировать, как опасно полагать, что скандинавские имена были исключительной привилегией потомков викингов. Мода на имена меняется, и, помимо всего прочего, на нее оказывает влияние пример господствующего в обществе класса. Так, в XIII веке в среде мелких землевладельцев и крестьянства во всех частях Англии бытовало значительное количество имен, введенных нормандцами и их континентальными союзниками. Профессор Уайтлок показала на основании «Liber Vitae» аббатства Торни, насколько быстро европейские имена обрели популярность у того социального круга, о представителях которого может идти речь в подобном произведении[332]. Она высчитала, что списки, которые велись с начала XI и до XIII века, включают до 2133 записей, в которых встречается около 660 разных имен, и «из их числа европейское происхождение имеют примерно 272 имени в 1221 статье, староанглийских имен 185 в 548 статьях, а скандинавских 123 в 236 статьях, без учета исходно скандинавских имен, встречающихся в форме, выдающей континентальное влияние». Ниже приводится таблица изменения процентного соотношения имен в этих списках в период после нормандского завоевания Англии: