Рассмотрим теперь методические разработки Валери, инструментарий, который он для себя разработал и которым пользовался как в собственном творчестве, так и — в еще в большей мере — в критике. Интересны в этом плане его критические статьи, доклады, предисловия к книгам иных авторов, которые он писал в свои последние десятилетия — начиная с 1924 года. Приведу несколько цитат:
«В нашем распоряжении... находится простой и верный способ дать известную точность нашему неизбежно смутному... представлению о романтизме. Этот способ состоит в наблюдении над тем, что явилось на смену романтизму, что пришло его изменить, принесло ему исправления и противоречия и, наконец, поставило себя на его место».
«У Бодлера была величайшая корысть, корысть жизненная, — отыскать, выявить, преувеличить все слабости и изъяны романтизма...
Романтизм стоит в зените — мог сказать он себе — следовательно ему конец».
«Очевидно и так, что Бодлер искал того, чего не делал Гюго; что он уклонялся от всех эффектов, где Виктор Гюго был непобедим...».
В приведенных отрывках Валери пользуется своим излюбленным приемом — мысленной реконструкцией. Впервые он применил этот прием свыше тридцати лет назад — в работе о Леонардо... И, конечно же, творчество иных мастеров — это всего лишь специфический проективный тест, позволяющий нашему герою понять себя, свое. Это общее место любого проявления языка и любой трактовки чужих высказываний. «Гюго не переставал учиться, упражняясь; Бодлер... развивается совершенно иным способом....применением критического интеллектуализма...». Сопоставление Гюго и Бодлера позволило сделать поистине великий вывод: «Всякий классицизм предполагает предшествующую романтику... Сущность классицизма состоит в том, чтобы прийти после. Порядок предполагает некий беспорядок, который им устранен. Композиция — или, что то же, искусственность — заступает место некоего примитивного хаоса интуиций и естественных развитий... Но, как это видно в области наук, мы не можем сделать произведение разумным и строить его в определенном порядке иначе, как пользуясь известным количеством условностей». Так мог сказать только зрелый Валери. Еще десять лет тому назад он открестился бы от такого высказывания. Ведь логика господствует именно в классицизме. Предполагая «предшествующую романтику», Валери официально признавал эталонность использования интуиции. Любопытны обобщенные приемы, которые Валери вводит для поиска нового.
«Идет ли речь о науке или об искусстве — наблюдение, изучающее процессы проявления итогов, показывает, что делающееся всегда повторяет ранее сделанное или же отвергает его, то есть повторяет его иными тонами, очищает, дополняет, упрощает, отягчает или переобременяет; или же, наоборот, отталкивает, искореняет, опрокидывает, отрицает, — но и тем самым предполагает его и незримо использует. Противоположное противоположным порождается».
Поэт Малларме, со своими стихами, полными упрятанных смыслов, вызывал у публики подчас такие реакции, как гнев, насмешки, принципиальное неприятие. Валери, будучи страстным поклонником Малларме, писал, что «имел удовольствие созерцать прекрасное противоречие: творчество глубоко продуманное, самое волевое и самое сознательное, какое когда-либо существовало, и вызванный им ряд рефлексов. Так было потому, что едва только взгляд касался его, как это беспримерное творчество било и нарушало основную условность обыденной речи: ты не стал бы читать меня, ежели бы ты наперед уже меня не понимал».
«Итак, Малларме создал во Франции понятие трудного автора. Он определенно ввел в искусство понятие интеллектуального усилия».
Валери, восхищающийся (по праву) своим кумиром не видит в этом пассаже, что восхваляемое им «интеллектуальное усилие», это в данном случае усилие догадки, озарения, своеобразного изобретения смысла вслед за автором. Это не чисто логическая (да зачастую и вообще не логическая) компонента, способность разума. И неприятие широкой публикой Малларме связано именно с наличием в его творчестве этой компоненты, этого постоянного упражнения в отгадывании, совершаемого по ходу восприятия произведения, и связанными с отгадыванием ощущениями и трудностями, возникающими у читателей.
Но история «интеллектуальной перепасовки» между автором и читателем, — это по праву история еще одного нашего героя — Ганса Георга Гадамера. И еще одна связь Валери с другими героями нашей истории. «Эти странные помыслы привели меня к признанию за актом писания лишь ценности чистого упражнения: игры, основывающейся на свойствах языка, соответственно определенных и точно обобщенных, долженствующих сделать нас очень свободными и совершенно избавленными от иллюзий, которые порождает это самое применение и которыми живут творения слова — и люди.» Конечно же, эту фразу, написанную в 1927 году, читал, не мог не читать Генрих Гессе, еще не написавший в то время свою великую «Игру в бисер», но уже обдумывающий основные ее положения.
1Вообще здесь мы можем извлечь прекрасное правило для разработчиков методов и систем. Ничего не может заменить их собственноручную проверку на практике.