Но вообще-то, говорят, что автор величайшего советского изобретения известен.
Кто же этот… хороший человек? И-и-и!!! Неуже… Дедушка! Опять он! Вот же гений, едрёна в подселенье мать!!!
Да, гений и в бездарности гений, но все остальные негении ни хрена не хотят этого понимать!
Вот поэтому даже труп гения живёт в гранитномраморном отдельном доме, в персональном пуленепробиваемом гранатоневзрываемом колпаке, с охраной, обслугой и сотнями миллионов рубликов на содержание. По соцрелизму!!!
Да скучно ему там, сэры и сэрихи! Эй, кто-нибудь, из проживающих в «гениальных» изобретиньях! Возьмите его к себе на хату! Можно в прихожей, в угол. Смотреться будет – конгениально!
И когда ваши недоразвитые в комуналке дети в конце концов вопросят: мапа, а почему(сколько, до каких же пор, да пошло оно всё к …) мы живём вот в такой охерпизьдерьмовой хате!?!?
Тогда-то вы подведёте его-её-оно к углу красному, где мумиё торчит, сотрёте паутину и скажете: - А вот дедушка Ле-е-е-енин! Ну-ка, скажи, детка: Ле-е-е-енин!
- Ме-е-е-е-е-е… - Ответит ваш рахитик.
А какой-нибудь средней борзоты сосед в вашей хате-мемориале выскочит в одних рванных затруханных трусах и молвит величественно-похмелюжаво: - Детка, история –это презерватив, который можно и нужно использовать один раз!»
ALTER EGO.
Парадокс прошлого: понимаешь, как грандиозно глупо прожитое, и грустишь, что невозможно эти глупости вернуть...
Когда-то я имел большие телепатические способности. Это было в той фазе моей жизни, когда я еще почти не осознавал, что всё в человеческой вселенной имеет свое начало, свое развитие и свой конец. В той фазе, как и большинство из нас, я наивно верил в так называемую «вечную любовь», дружбу, в бескорыстие, в родственные чувства и что там еще... Забывая и не веря, как все мы не верим в молодости в эту оскорбительную для разума правду, что для человека не существует вечности, что всё кончается смертью и что вообще – всё кончается – предварительно многократно видоизменившись...
М ы у м и р а е м г о р а з д о р а н ь ш е н а ш е г о т е л а, н о н е з а м е ч а е м э т о г о у ж е у м е р ш и м у м о м.
Когда-то я имел о ч е н ь сильные телепатические способности, это было тогда, когда я еще умел и хотел кого-то любить и во что-то верить, это было тогда, когда еще умели и хотели любить, жалеть и желать меня. Как будто это было на другой планете, в другой галактике, в иной Вселенной...
Но потом пришли другие фазы моей жизни. Обратные. Противоположные, когда количество любви, ласки, нежности и доброты, дружбы, верности и порядочности, проявленные ко мне молодому, красивому и сильному, заменилось вдруг или постепенно на такое же, если не большее, количество нелюбви, равнодушия, предательства, зависти, продажности, подлости и жестокости.
Какой-то закон равновесия, что ли? Как должное я принимал когда-то чужую любовь, ласку, доброту, дружбу.
Как должное я принимаю сейчас чужую подлость и мерзость – порой, от тех
же самых людей.
Ч е л о в е к н а с т о л ь к о к о в с е м у п р и в ы к а е т, ч то к
э т о м у н е в о з м о ж н о п р и в ы к н у т ь!
Раньше мой мозг был открыт для многих. Я не ставил специальных экспериментов, но порой за десятки километров я принимал телепатосигналы от тех, кто хотел меня видеть. Иногда я мог улавливать отдельные конкретные слова их мыслей и даже видел, в чем одеты в данный момент те, чьи телепатические волны я принимал. А потом это мое видение подтверждалось в реалии. Я всегда слышал и знал – к а к и к т о обо мне думает.
Ч е л о в е к н а ч и н а е т с я т а м, г д е к о н ч а ю т с я с л о в а.
Но когда сменились добрые фазы моей жизни на противоположные, когда я вместо волн доброжелательности стал принимать телепатосигналы зла, я постепенно научился ставить в своём мозгу блоки защиты от всех тех, кто посылал мне эти волны ненависти.
О с о б е н н о м н о г о в ж и з н и н у ж н о у ч и т ь с я т о м у, ч е м у н и г д е н е у ч а т.
Человек может средь бела дня вдруг заявиться в мой мозг со своей мерзопакостью, но защитный блок тут же вышвыривает его из сознания. И я либо больше не думаю о незваном госте, либо, если он у меня вызвал особенно большое раздражение, могу послать его далеко-далеко...
Такие блоки – штука, возможно, очень опасная. Я, кажется, убил нечаянно двух человек, а может быть, и гораздо больше...
Но действительно ли проявились мои загадочные экстрасенсорные способности или произошли – не менее загадочные совпадения?
М ы с е б е к а ж е м с я т а к и м и, к а к и м и с еб е к а ж е м с я...
Эти двое хотели причинить мне большое зло – отобрать у меня единственную квартиру, которая для меня являлась одновременно и рабочим местом, где я написал несколько книг. И вот, взглянув на одного из них, у меня почему-то промелькнула мысль, что он уже не жилец на этом свете. Он был очень здоровый мужик, но на мгновение я как будто увидел необъяснимый, невыразимый словами к о к о н категорической обречённости, в который он был у ж е закутан...
Через два месяца его буквально размазал по асфальту грузовик.
А взглянув на вторую, мне почему-то представились холм могилы и свежий, пахнущий деревом и едва уловимым трупным тлением крест...
Через месяц она неожиданно умерла – не болея.
Я не хотел их смерти, я просто в и д е л их смерть. Или всё-таки хотел?! И убил... Я этого не знаю, это знает мое подсознание, которое управляет мной, которое и есть моё и с т и н н о е «Я».
Мы – т а и н с т в е н н ы е создания, может быть, каждый мозг с ч и т ы в а е т с я и у п р а в л я е т с я. И человечество – компьютер чувств или энергетический огород – для Кого-то или Чего-то...
Фантастическое наше подсознание, это Alter ego, проделывает с нами то, чего сами мы часто не хотим, стыдимся, что мы отрицаем, скрываем и всеми силами стараемся забыть, изгнать из с о з н а н и я.
Е с ли б ы л ю д и н е д е л а л и т о г о, з а ч т о п о т о м б ы в а е т с т ы д н о, т о л ю д е й б ы н е б ы л о.
Во сне подсознание снимает блоки моей дневной защиты... Я сплю, мне снится мой вечный сон. Уж сколько лет. Прекрасный сон. От которого хочется умереть, квинтэссенция вселенского одиночества. Как переход в энергетический мир.
В моем сознании распускаются необыкновенные, неразгаданные, невиданные цветы, сказочные а л е н ь к и е цветочки.
Под каждый аккорд плачущей музыки, страдающей от материального бессилия своей нелогической красоты, от невозможности переделать собой несовершенный человеческий мир, неземной музыки, нет, слишком земной, созданной словно и не грешным человеком, а неизвестной Природой, под каждый аккорд плачущей по человеку музыки распускается в мозгу гениальный цветок...
Но отчего же так смертельно-грустно?! Призрачно-невнятно, почти узнаваемо, как это всегда бывает во сне, мелькают женские лица – символы ушедшей молодости и жизни.
Они обращены ко мне, всматриваются одним знакомым тоскливым взглядом, полным надежд на невозможное счастье, и исчезают, тают, пропадают навсегда-навсегда-навсегда, растворяясь в иллюзии быта и бытия: в серых плащах, в паутине черных чулок, в стуке каблучков – цок-цок-цок – всё дальше и дальше – эхом ночного подземного перехода, уходящего в пустую бездну...
Как когда-то, давным-давно, в другой вселенной, отзвучавшая в призрачной молодой душе величайшая космическая музыка, так и не записанная прозаическими земными нотными знаками.
Ни имени, ни лица, ни знакомого жеста, лишь малый намек на бесконечно родное, лишь какая-то общая женская субстанция. И я кричу, молю плачу – не уходи, не уходи, не уходи!!!
Но тебя давно нет, потому что никогда не было. В самых страстных и близких объятиях ты была не ты, не принадлежала мне, а я был не твой, ничей, потому что в с е м ы з д е с ь н и ч ь и, а лишь одинокие кратковременные гости...
Сжимая милое, горячее, молодое упругое, но такое мимолетное, непрочное, истаивающее в секундах эфемерное тело, заслоняясь актом любви от страха смерти, от завывания бесконечной пустоты, от ухода в ничто, пытаясь разъять собственную трагическую оболочку одиночества и проникнуть навсегда в д р у г о е, дружеское и любимое н е ч т о, предчувствуя высшей интуицией то ли амёбы, то ли Бога, что те, от нас и после нас, будут лучше и величественнее, мы словно творили н о в о е человечество и изменяли Будущее...
«Мне снится – без лица – который год! Придуманная женщина. И плачет, и целует, и зовет – куда-то. Ни смысла нет и ни конца у сна: придуманная женщина без лица, как пуля без свинца, как смерть от одиночества – ни имени, ни отчества... Как будто жил когда-то я в каком-то сне, в каком-то мире, в какой-то старенькой квартире, но этот дом давно снесён, остался только вечный сон, где нет ни ночи и ни дня, в котором я ищу кого-то, и плачу горько отчего-то, и кто-то ищет там меня...»
Калейдоскоп меняет рисунок. Я сплю и вижу женщину во сне как наяву. Когда-то я прожил с ней много лет. Когда-то я ее любил и, возможно, она меня тоже, за долгие годы совместной жизни мы, наверное, создали общее биополе. Что это такое – никто не знает.
С тех пор, как мы расстались, прошло тоже много лет, больше, чем мы прожили совместно, у нее давно другой муж, другие дети, другая жизнь. И у меня тоже совсем иная жизнь, чем та, которая была при ней, и сам я давно совсем-совсем другой.
Я к ней абсолютно равнодушен. Днём. Если она иногда и является в мое сознание, я тут же ее вышвыриваю с раздражением, граничащим с ненавистью. И это совсем не та ненависть, от которой один шаг до любви.
Она давно подурнела, постарела, стала совершенно чужим, посторонним человеком. Не-нуж-на. И если бы она, как в фантастическом сне, вдруг заявилась ко мне наяву, то я бы не знал – о чем и зачем с ней говорить. И уж тем более, не возникло бы у меня никакого желания начать заниматься с ней сексом. Это отталкивающее равнодушие к ее телу зародилось под конец нашей совместной жизни, поэтому, вероятно, и разошлись.
Впрочем, сейчас, когда мне уже известны некоторые тайны этих о б м а н н ы х видимых и невидимых миров, когда я понимаю, что в с ё предопределено и Будущее у ж е существует, я знаю, что мне было предопределено писать мои книги, вытаскивая их из вселенной собственного одиночества, а ей – о п р е д е л и л и прожить обыкновенную животную жизнь...
Но вот я смотрю сон – с ее участием в главной роли. В который paз! Во сне она, конечно, молодая, красивая и вся моя. Мы с ней всю ночь о чем-то разговариваем, занимаемся любовью, а потом, вместе, под утро, рыдаем – над тем, что разрушили и что вернуть уже нельзя – нигде, никак и никогда.
Утром просыпаюсь, чувствую мокрую от слёз подушку, и моему дневному сознанию стыдно за глупое сентиментальное ночное подсознание, с которым я, дневной, поделать ничего не могу...
«Какого чёрта!» – говорю я себе. «Когда это проклятие кончится!?» – говорю я себе, «сто лет она нужна моей памяти!» – говорю я себе и забываю свое ночное подсознание - до очередного вещего сна...
Но в реальной, в и д и м о й жизни случается так, что этим же утром, после размалывающей психику ночной ретроспективы, мы, наяву, встречаемся с главной героиней сна. На трамвайной остановке. Света. Бывшая жена. Но как же мало от нее прежней осталось! Женщины –быстроувядающие цветы.
Когда-то она первая оказалась свидетельницей моего нарождающегося таланта. И первым подопытным мышонком, на котором я испытал свои литературные силы. Я провел опыт: с собой, своими творческими способностями, с её психикой. Я написал рассказ о ней и назвал его «эксперимент», впоследствии этот рассказ, в различных вариантах, многократно публиковался, и она, работник библиотеки, его, конечно, читала...
Странная жизнь. В рассказе я предсказал её и свою судьбу – как будто текстом сотворил будущее. Как всё совпало! Через год после этого моего первого рассказа, когда я стал отдавать бумаге всё свободное время, Светлана, ушла и впоследствии, следуя моим предсказаниям, вышла замуж за полнейшее ничтожество, погрязая с ним в нищете, в крохотной комнатушке, с детьми...
Пожалуй, если бы город был поменьше, то эта парочка среди небольшого населения выделялась бы как с т р а н н а я парочка. Она – рослая, сто восемьдесят, а муж – по пояс, страшненький и старше лет на двадцать.
Впрочем, многое угадала и она в моей будущей жизни: я тоже не разбогател на литературной ниве, мои произведения не пригодились в каннибальской стране...
Сейчас, на трамвайной остановке, она одна, без мужа и выглядит вполне полноценно.
В случайной нелепой близости приходится заговорить. Нехотя, сквозь зубы, приличия ради. Ведь не о чем, не за чем, всё-то нам давным-давно ясно. Кроме одного: ЗАЧЕМ Э Т О ВСЁ БЫЛО В ПРОШЛОМ?!
Но на такие вопросы может ответить только Бог...
И случается так, что каким-то образом мы всё-таки потихоньку-полегоньку разговариваемся. Трамвая всё нет, и оба нечаянно проговариваемся: сегодня ночью мы видели один и тот же сон – такой яркий и такой явный...
Нет, мы, конечно, давно не наивные простачки, чтобы наяву быть искренними, но по отдельным словам, фразам, взглядам мы понимаем, что сюжет у сна один, и слёзы – одни, и что сон много лет повторяется... И факту сему не мешает ни ее спящий рядом муж, ни те разномастные дамы, бывающие иногда рядом со мной, ничего.
Мы смотрим друг на друга, и, может быть, начинаем понимать, что когда-то, за много лет совместной жизни, создали двух ф а н т о м о в, две какие-то электронные оболочки, две призрачные души, которые давно отделились от наших временных несовершенных грешных тел, остались всё теми же – молодыми, красивыми и любящими, и где-то они мечутся по неведомым для наших грубых тел т о н к и м пространствам, временам, измерениям! И периодически находят друг друга! Ночью. Встречаясь в наших гениально глупых мозгах. Используя их как машину для времени. Как машину для слёз…
Мы смотрим в глаза друг другу и начинаем осознавать, что сейчас, прямо сейчас мы узнаем... Поймём... как фантастически сложно устроен этот мир и мы сами! Мы поймем! Сейчас мы поймем. Но... если... мы это поймём... М ы н е с м о ж е м ж и т ь д а л ь ш е.
М ЫБ О Л Ь Ш Е Н Е С М О Ж Е М Ж И Т Ь.
Нет-нет, зачем нам э т о?!
Всё п р о с т о. Надо сказать себе: в с ё п р о с т о!
– О, извини, я забыл, мне здесь надо в одно место... – говорю я, глядя, с каким колоссальным трудом она сдерживает судорогу, захватывающую ее лицо, и думаю: что творится с моим собственным?!
– Да-да, мне тоже надо... в магазин, – хрипло говорит она.
Мы, не прощаясь, разворачиваемся и буквально разбегаемся друг от друга.
Зачем нам з н а т ь?! В С Ё П Р О С Т О!..
В тот же день, ближе к вечеру на этой же остановке я вхожу в автобус, полный устремившихся как будто в неизведанность людей, и мне чудится некая особенная предзакатная атмосфера ожидания ЧЕГО-ТО.
Тонкий запах косметики и духов, пестрота и яркость летних светлых нарядов молодых женщин, полуслучайные прикосновения, полувзгляды со скрытыми в них полувопросами, полунамеками и полуразрешениями…
Словно целые человеческие миры, галактики скользят мимо, опахивая возможными контактами – в настоящем ли, прошлом или будущем? Одурманивают иллюзией несчетных встреч и вариантов, способностью объять необъятное.
Как будто рядом вспыхивают радостные искорки надежд, предчувствуемой и красивой к и н о ш н о й жизнью: с другими жёнами, тёщами, детьми, квартирами, городами, странами, интересами, осуществленными и неосуществлёнными мечтами…
Как будто где-то, когда-то, в каком то странном, вне времени и пространства, почти знакомом концертном волшебном зале, за той самой потайной дверцей, где находится сказочный театр папы Карло, оказываешься на миг в уютной ложе, обитой ярким красным бархатом, и слушаешь фантастическую гениальную симфонию, написанную тысячу лет назад или еще не придуманную.
И барельефы амуров на потолке и стенах, и мерцающие в напряженном полумраке тяжелые хрустальные люстры, и застывшие глаза, всматривающиеся в себя, напыляющие на растущей кристалл души тончайшие новые слои ассоциаций, в которых прорастают инопланетные а л е н ь к и е ц в е т о ч к и…
И все это уже было когда-то много-много раз в другом обличье и бытии и будет повторяться всегда, вечно, в пересекающихся в бесконечности параллелях…
Ах, эта тайная транспортная явь, висящая в воздухе как бы сама по себе, без слов, телепатически, вблизи тел и биотоков, в полудогадках и полуощущениях!
Но каждый сходит на своей остановке, тут же навсегда забывая чужие лица, только что проигранные в каких-то запредельных антимирах и недоосознанных полугрёзах…
Потом, на досуге, я размышляю о том, что если люди встречаются во сне, даже если один из них умер, то они д е й с т в и т е л ь н о в с т р е ч а ю т с я в в е ч н о с т и, там, куда все мы идём, где все мы найдем и поймем друг друга. И простим...
С о н – э т о м а л е н ь к а я с м е р т ь.
Ж и з н ь – э т о м а л е н ь к а я л о ж ь.
С м е р т ь – э т о м а л е н ь к а я п р а в д а.
П Р О Щ А Й, Л И Т Е Р А Т У Р А!
Писателями можно объявить кого угодно, но создать фальшивых читателей невозможно
Fac et spera… - Твори и надейся. Древние римляне, как всегда, правы: творчество возможно лишь тогда, когда творец явно или тайно, сознательно или подсознательно надеется на ВОСТРЕБОВАННОСТЬ своих творений.
«Пусть не сейчас! Пусть… Но… потом… когда-нибудь… Ведь я же знаю – мои творения НЕОБХОДИМЫЭТОМУ ВРЕМЕНИ-ПРОСТРАНСТВУ! Рукописи не горят…» - Твердит себе в который раз в голодные-холодные минуты /месяцы, годы!/ творец и продолжает свое альтруистическое в дикой стране дело.
Segui il tuo corso, e lascia dir le genti. /Сэгви иль туо корсо, э ляшья дир ле дженти/ - Красив итальянский! – Следуй своей дорогой и пусть люди говорят /что угодно/.
Но… страна свалилась на дно уголовной помойки и НИКАКИХ дорог для творцов не осталось, кроме кольцевой – по замкнутому кругу нищеты, бескультурия, смерти…
И никаких надежд на всё ту же древнеримскую мудрость: Habent sua fata libellee /хабэнт суа фата либэлли/ - Книги имеют свою судьбу.
Но я сдался не сразу. Нет! Я предпринял колоссальные усилия! Я рассылал свои произведения по старым и новым издательствам, обращался к местным и московским миллиардерам, присвоивших народные и мои деньги, предлагал: издайте хотя бы афоризмы, а? Вот, некоторые переводились на двадцать языков мира и распространялись в ста с лишним странах, а некоторые давно стали нашими народными пословицами. Издайте, такой литературы нет на прилавках, пойдет на расхват – как все мои прежде изданные книги! Будете иметь приличную прибыль, а я смогу продолжать заниматься литературным творчеством, создавать культурные ценности для страны и народа?
Но не все эти узколобые горилообразные понимали – что такое «афоризмы»…
«Анжелики», «Тарзаны», «Космические проститутки» да небольшое количество мировых бестселлеров столетней давности – вот что теперь издавалось.
Впрочем, стране никогда не нужны были писатели, кроме нескольких «членов», обслуживающих Систему и ее кремлевских князей.
Сейчас же, во времена беспрецедентного ограбления – воровского выкачивания фантастических природных ресурсов в несколько карманов, понятия КУЛЬТУРА, ЛИТЕРАТУРА, ИСКУССТВО, ЮМОР-САТИРА – стали для грабителей опаснейшими субстанциями, против которых они развернули тотальную дорогостоящую войну – на полное уничтожение. ВЕДЬ КУЛЬТУРНЫЙ НАРОД НЕ ПОЗВОЛИТ СЕБЯ ОБОКРАСТЬ И УНИЧТОЖИТЬ.
Но я поначалу, как большинство одураченного населения, не понимал, что страну захватили преступники – вместе с заокеанскими дядями и тетями…
Как я унижался, путешествуя по многочисленным местным новым печатным и электронным средствам информации, прося работу журналиста!
Я показывал список многолетних публикаций многомиллионными тиражами в центральных журналах и газетах, даже показывал пачки гонорарных талонов с бывшего Всесоюзного радио, телевидения и «Мосфильма»… И, конечно, показывал свои книги в пяти литжанрах.
Я рассказывал, что единственный в огромном регионе, а может, и во всей стране, имеющий опубликованные книги в ПЯТИ литжанрах! Говорил, что именно благодаря таким, как я, стали возможны частные газеты, теле- и радиостанции, потому что мои книги в свое время долгие годы были под запретом к изданию КГБ, как, якобы, антисоветские…
Но «новые русские», раскормленные молодые, дышащие коньяком холуи, выдававшие себя за владельцев этих «СМИ», а оказавшиеся лишь хорошо оплачиваемыми гарсонами у настоящих хозяев – заокеанских цэрэушных подонков – нехотя мычали сквозь зубы: нам нужны не культура и таланты, а реклама, баксы…
Я приходил в средства информации, принадлежащие власти. Там меня встречали всё те же – старые, вечные, несгораемые, но прожженные кадры. Еще вчера они восхваляли партию, коммунизм, равенство, братство, справедливость. А сегодня…
Махровые уголовники захватили страну не сразу. Первыми после распада были вчерашние секретари горкомов и обкомов. Они начали с воровства, хапанья, «приватизации». Для этого им пришлось «убирать» конкурентов и объединяться с настоящими уголовниками-убийцами. Которые потом официально и захватили – вместе со сказочными бездонными ресурсами – власть.
Бывшие «шепелявые», «виннипухи», «мохнатые», «косые», «джемы», и прочие мокрушники, уголовные «авторитеты», купили прокуроров, милицию, судей, а потом и должности губернаторов и мэров, депутатов и сенаторов, министров и президентов…
Старые шлюшьи бездарные журналистские кадры им стали не нужны, их вышвырнули. А настоящих, самых честных и талантливых перестреляли еще вначале «приватизации». Но взамен, на губернаторские и мэрские «гранты» - украденные из народных бюджетов деньги, были выращены и выучены новые «журналисты» - сопливые мальчики и девочки без комплексов – безмозглая ничтожная мразь с их «газетами» - туалетной бумагой, и электронными СМИ для дебилов.
Я все-таки устроился на работу. Сторожем – охранять автобазу, приватизированную бывшими советскими начальниками. Однажды, глухой ночью, я вышел из будки в поисках курева. Надеясь найти пару «бычков», я отомкнул раздевалку, забитую рундуками с робой и кирзачами шоферов.
От многонедельного голода привычно кружилась голова. Зарплату воры давали раз в три месяца, предварительно прокручивая ее на проценты в таких же воровских банках. Ее, сторожевой, хватало дней на пятнадцать…
Заглядывая на верх рундуков, нашел несколько окурков. Увидел какую-то растрепанную пропыленную книжицу. Снял ее, сдул пыль и … застыл на несколько минут.
Я смотрел и смотрел на захватанную, замусоленную, промасленную обложку. Книжка прозы. С моим именем и фамилией.
Я вернулся к себе в будку. Ссыпал из окурков на бумажку табак, сделал самокрутку, закурил. Перелистнул веером книжку, остановился на рассказе «Эксперимент».
В углу дремала собака. И я вслух прочитал дворняге Мухтару рассказ. Посидел, подумал, взял поломанный пастовик, которым мы расписываемся в приеме и сдаче смен, и приписал в книжке в конце рассказа фразу: супружество – это эксперимент, который вытворяешь над партнером, но все ядовитые результаты всегда выливаются тебе на голову.
А потом приписал еще: К а ж д ы й с х о д и т с у м а п о - с в о е м у, но в с е п о п а д а ю т в о д и н д у р д о м!
Книжку я бросил в ящик с дровами. А ближе к утру, когда мы с Мухтаром совсем продрогли, я растопил своей бывшей книгой прозы печку-буржуйку…
СОБРАНИЕ.
И у бездарности есть талант – умение объединяться.
Состоялось собрание членов Союза писателей СНГ. В повестке дня два вопроса: 1. В связи с новой аббревиатурой нашего государства возникла необходимость и в новой аббревиатуре членов Союза писателей и самого союза. 2. Переименование издательства «Советский писатель».
С докладом как всегда выступил председатель президиума товарищ Писун. Он сказал, в частности, что если каждый раз длинно расписывать: «Член союза советских писателей союза Независимых государств», то многим или, хотя бы, некоторым может не хватить бумаги на очередное переиздание их, безусловно талантливых и без преувеличения – где-то гениальных произведений, созданных в лучших традициях соцреализма. (Здесь товарищ Писун подробно остановился на своих знаменитых на весь бывший СССР «Писундах», написанных еще в самой ранней стадии самого начального творчества). В частности, он заметил, что у него-то ноу проблем и его непреходящие «Писунды» выходят в двухсотый раз в одном из самых интеллигентных, талантливых, где-то даже единственном в своем роде издательстве «Молодая рать».
– Но мы не можем не шагать в ногу со временем и мы должны измениться. Мы должны сократить свое название – продолжил докладчик.
– Ну что такое – член Союза советских писателей? Во-первых – «советских»... Не буду объяснять вам понятное... Надо сократить. Далее – «Союза»... Это нечто от старого, тоталитарного... хотя... мы еще будем посмотреть. Но пока на всякий случай сократим. Что у нас остаётся? «Член писателей». То есть, получается как бы: масло маслянное. Тавтология. И кроме того, мы, все сидящие здесь, прекрасно знаем, что всяких там п и с а т е л е й до хрена и больше, а вот Членов... Не мне вам здесь рассказывать, как это почётно – быть Членом, и как мы все сюда попали... И за сколько... Итак, я предлагаю: именоваться и подписываться нам просто и скромно – Член. Я кончил.
Начались прения по первому вопросу повестки.
Выступила известный Член-совбаснописец Умора.
– Мне, – сказала она, откашлявшись и смачно плюнув в зал, – хотя я и самая главная феминистка бывшего СССР, надоело быть Членом! Да на члену я это видела, кха, тьфу! И хотя все-таки я самая феминная феминистка, но пока все-таки женского рода! Предлагаю всех, кто у нас пока еще женского рода, называть всё-таки Членками. Предлагаю также слово «союз» в качестве исключения сохранить и называться таким образом: «Союз Членов и Членок», кха, тьфу!
Следующий оратор, Член Распупкин, сказал, что никакой бумаги не хватит, если подписываться так длинно, как предложила Членка Умора.
– Предлагаю объединить Членов и Членок в одно слово – Членарии. Полное название будет звучать, следовательно: «союз Членариев».
Далее выступил молодой сорокалетний Член Петя Иванов.
– Я благодарен родной Партии, родному Правительству, родному КГБ за то, что мне позволили вступить в ряды товарищей Членов! Ой, извините, я очень волнуюсь, я в первый раз и может не совсем то несу... Предлагаю следующее: чтоб нас, молодых Членов, отличать от других Членов, предлагаю нам тоже именоваться одним словом – Членарики.
На сцену выскочила Очень Молодая Членка Пипа Пипская. В мини-бикини. Она сказала, что представляет направление андербляжа, и от имени и по поручению андерблядовцев предлагает именовать женский род этого андерблядства Членушками.
Затем к трибуне под руки подвели старейшего Члена союза Членариев. (Фамилию вспомнить его не смогли). В первый час своего выступления он отметил свои несомненные, немыслимые, категорические и безапелляционные заслуги в Членарском деле. В третий час своего выступления он безусловно одобрил все вышеперечисленные новоименования и предложил: – Для особозаслуженных метров-ветеранов необходимо свое название. Я предлагаю – Членище
По второму вопросу повестки дня выступил директор бывшего издательства «Советский писатель» Ё. Флюгероид. Ё. Флюгероид отметил деятельную деятельность деятельности своего славного издательства.
Он сказал также: – Напрасно председатель президиума, уважаемый товарищ Писун, считает шибко интеллигентным издательство «Молодая рать», которое, кстати, давно пора переименовать в «Молодую члень» или просто в «Члень». Если в этой самой «Члени» у уважаемого Писуна выходит двухсотое переиздание его непреходящих «Писунд», то в нашем славном издательстве «Советский писатель», тьфу, миль пардон, «Советский член», тьфу, опять пардон! Да конечно же, конечно, дорогие мои! Просто «Член»! или «Членарий». Так вот, у нас выходит двести первое переиздание Ваших непреходящих «Писунд»!
Избранная редакционная комиссия подбила бабки и утвердила окончаельные названия.
Отныне именоваться Союз будет, как «Союз Членариев». Бывшее издательство «Советский писатель» – «Членарий».
Молодые члены мужского рода: Членарики, Членики, Членишки, Членята – в зависимости от возраста и направления.
Молодые Членки – в зависимости от направления и возраста: Членки, Членарки, Членухи, Членушки, Членёнки.
Заслуженные метры-ветераны: Членищи – мужского рода, и Членищихи – женского рода.
Если же в доблестных Членарских рядах окажется некто среднего рода, то именовать его в любом случае и возрасте просто: Члено.
С дополнением выступил председатель президиума, сказавший, что забыли переименовать бывший «Литфонд». Он предложил свое оригинальное название: «Членофонд». Все единогласно одобрили.
Голос из зала: – А как мы будем именовать тех ненормальных, которые тоже Члены Союза Членариев, но на наши достопочтенные собрания не ходють, а сидят дома и пишут свои романы и всякую разную их литературную литературу?!
Председатель президиума Писун: – Их можно называть, конечно, по-разному. Например, Членодурики. Но, надеюсь, мы совсем скоро всех этих шизочлеников окончательно вычленим из нашего междусобойного Членария. Поэтому предлагаю их так и называть – Вычленники!
Все единогласно одобрили.
Апофеозом достопочтенного собрания явилось прочтение собственноручного стиха Членишки Васи Сидорова.
Есть нерушимый творческий Союз!
Он эталон для подражанья и примеров!
Попасть в него непросто и для муз:
Союз Членариев, союз Членищионеров!
Пытался, правда, испортить общее веселое и благостное настроение какой-то худой оборванный тип с голодным блеском в глазах. Мало того, что он непонятным образом попал в это хорошо охраняемое собрание Членищ, Членариев, Членок, Членух, Членишек и Членёнок, но еще и выскочил на сцену! Хотя основная масса Членионеров уже и устремилась к выходу в бар, но этот облезлый тип возопил со сцены: – Граждане Членарии! А как же быть таким, как я?! Я, к примеру, написал пять книг в разных литжанрах, и три из них мне даже удалось опубликовать на оберточной бумаге шрифтом кегель! Но я не член вашего Членария, не получаю из вашего «Членофонда» ничего – ни пайков, ни путевок за границу, ни субсидий! Ничего! И живу в подвале. Так почему же с каждой моей публикации, с каждой книги высчитывают проценты в ваш «Членофонд»?! Мало того, что так называемые «гонорары» для таких как я – сплошное надувательство и унижение, они мизерны сами по себе, а сейчас совсем обесценились, а я и такие как я жизнь положили за литературу, за то,
чтобы люди читали и плакали, смеялись и умнели, за то...
Но в ответ этот странный тип услышал только сытый игривый смех Членов и Членок из зала и окрик из президиума: – Эй, вы! Вы как сюда попали?! Кто позволил?! Вам неясно – здесь собрание Членов! А вы кто?! Вы же обыкновенный, простой п и с а т е л ь! Вам не место здесь! Эй, охрана!...