Только шли-прошли казаки с моря синего, со лихою своею добычею…»
Как уманили, на чём подвертели,
Сказкой-арканом какой увели
Вольные люди казацкой артели
Яицкой дикой и гордой земли?..
Сабля, шишак, епанча и топорик,
Ладанка Божья, чеснок-чертогон –
Ладный сердюк встал – и ловок, и боек,
Учится сходу и держит закон.
Братство такими растёт испокон.
«…Не былиночка-то в диком поле одинокая шатается –
Молодец казаченька во поле том гуляет-потешается,
В одной тоненькой на плечах холстяной рубашечке.
У рубашечки той рукавчики-то наверх подзасучены,
Алой кровью бусурманской позабрызганы…»
Струги под парусом, струги на греблях –
Волга до Каспия, Дон в Аузак –
Лёгким проходом по степям и в дебрях –
К персам и в Крым по кровавый ясак.
Лето за летом – жестокие сшибки,
Год через год – чья-то гибель иль плен.
Кабы был алчен, да жлобен не шибко,
Пивом-вином и гульбой не растлен.
Лета да годы – война без измен.
«…По степи, степи, по Яик-реке, возмогался добрый молодец,
Он друзьям казакам так наказывал: "Вы, друзья мои, все товарищи,
Старопрежние, вы, приятели! Понесет вас Бог на Святую Русь,
На Святую Русь, в нашу сторону – отнесите отцу с моей матерью
Разнизкой мой поклон до сырой земли"…»
Сходит ухарство, вступает смущенье.
В каждой могиле товарища мга…
Разве на то было благословенье –
С дома бежать догонять облака?
Виданы страны и слыханы песни
Разных яз ы ков и многих родов.
Степи и горы, сады, чернолесье –
Судеб без счёта, без чести следов…
Что же в мошне пролетевших годов?..
«…Как на Волге, на реке, да на Камышинке казаки, братцы, живут, люди вольные,
Все донские, гребенские со яицкими: "Ой вы, братцы мои, атаманы-молодцы!
Да уж крепку думушку заедино подумайте: как проходит у нас лето теплое,
Наступает, братцы, зима холодная; куда, братцы, мы зимовать возьмем?"…»
Вызнаны тонкости все ратоборства:
Выжить – убить – изнурить – полонить.
Выверен вес озорства и упорства,
Силы в завидок… Да что впереди?
Нет, не изменник, не клятвопреступник!
Просто не то всё, всё просто не так.
Слишком ли правый, излишне ли умник –
Тяготно стало средь вольных ватаг.
Кличка права – одиночка-эрмак.
«…Не былиночка-то в диком поле одинокая шатается –
Молодец казаченька во поле том гуляет-потешается...
В одной тоненькой на плечах холстяной рубашечке…»
КНЯЗЬ ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ ХВОРОСТИН
Мы по роду Ярославичи, триста лет слуги московские,
но не знатностью, не золотом, имениты больше верностью,
честью княжеской непятнанной,
правдолюбием
да прямостью.
Отцы-прапрадеды, порода Хворост и ны –
соколий верхогляд с кабаньею щетиной…
Что видел я? чему обучен? что умею?
Вести войска на сечь в Степи, на брань у Свеи,
броски, походы в неисчётность вёрст –
о три коня или пёшком. Да артиллерий
обозный, вечно отстающий хвост.
Не во отчины наследные, ни для местного кормления
лили кровь свою родители на четыре вражьи стороны,
положили животы отцы
под Руси оплот,
в бессмертие.
Война в преемствие… Оковы иль призванье? –
Отцовий панцирь да тесак в образованье...
И да, и нет… «Да» – смерти насмотрелся до икоты.
«Нет» – не для хвальбы иль хабары-щедроты.
Война моя – вериги, жадный пост,
она – сердечное стремление в высоты
на коих мир бесстрастен как погост.
Чтоб стоять Руси перед Господом, распевать псальмы и акафисты,
Вертограду-Ирию вратарницею, Свету-Фавору глашатайницей –
нами держится
Православие.
В шатре и у костра, в начале, на исходе,
война – юродская молитва о народе,
без ладана, без сладких слов, звериным стоном
молитва о земле, задуманном, свершённом,
о градах, о возд у хах на заре,
о милости, плодоношеньи, о законном
и право нами правящем Царе.
Мы по роду Ярославичи, но не знатностью, не золотом,
имениты больше верностью. Не во отчины наследные
положили животы отцы –
нами держится
Православие.
- Ермак,
уж десять лет со дня,
когда от своеволия станиц
пришёл на службу ты, встав под моей хоругвью.
Лихач-рубака смелый, лишне безоглядный,
ты рос и вырос в сотники с наукой побеждать.
Настырный выучень, глазастый и упорный,
тебе не вижу ровни я средь слуг и подначалий.
А, велие, ты знаешь цель своей судьбины,
своё призванье в жарком Божьем мире,
свою прямую суть – и духом, и оружьем
хранить отечество,
народ и веру.
- Ермак,
рождённый в простоте,
я вознесён был
Царём в опричнине не по ночным услугам,
а по заслугам – при Молод я х тех славных,
в гуляе-городе с тобой стояли рядом мы,
и выстояли – это нам Давлет-Герай поганый
сполна ответил за сожжённую прежгод Москву.
За вопли полонян, за русла русской крови,
за токи слёз поруганных вдов и сироток –
мы крымчаками унавозили
просторы наши.
- Ермак,
В ночи победной,
посредь бессчётных трупов,
под алчный лай лисиц и вой волков с залесья,
сгрудившись у огней, служила литию дружина
по тем, кому пристало в срок к Архистратигу
вот так, с мечом в руке, взойти в Небесный Полк
к святым Борису, Глебу, князю Александру…
Ночь летняя боска, и до зари с тобой мы
всё толковали о долгах и воле, о страсти
и крестоношеньи –
о человеке перед Богом.
- Ермак,
мы говорили о спасении души,
о чудном устроеньи мира и Голгофе…
Про славу и позор, про жизнь по смерти…
Заутре предстояло нагонять и бить нещадно,
гнать клятое отродье в степь, в сушь, ад, безводье,
костями их им запрещая путь назад.
Лишь солнце заготовилось, едва надулось –
рожки и барабаны воззвали!
Ермак, тогда поклялся мне …
ты помнишь в чём?
Не во отчины наследные –
а чтоб стоять Руси пред Господом, распевать псальмы и акафисты,
Вертограду-Ирию вратарницею, Свету-Фавору глашатайницей –
нами держится
Православие.
- Ермак,
прислал опричный общник мой
мне грамоту с булгой-доносом из-за Камня:
Семь лет для Белого Царя ясак не славши,
мошной набухший деспот Сибирский Кучум-хан
затеял воровство – сей супостат срядился
с ногайскою Большой Ордой на Русь ударить.
Сам он по северу пойдёт на Пермь, затем ко Пскову,
Урус же Бий – через Казань – на помощь черемисам
бунтующим. Такое ноне
«слово и дело государево»…
- Ермак,
Я не слугу, но
выуча-споборника прошу…
Связал Баторий-кроль разноязыким сбродом
Нам силы, что и так скудны: за двадцать лет всех войн –
казанских, астраханских, крымских, свейских,
ливонских – Россия обмелела, выскреблась мужами.
И кем закрыться от ножей, что в спину ныне метят?!
Ермак, ты ж родом с Чусовой, и ты казаковал...
Лети на Яик, посвищи посредь ватажек
Вольных охотников в набег лазутный на Сибирь.
Сверстай станицу казаков, сведи к себе в отчизну.
Ермак!
– пойди
– найди
– убей Кучума.
МАКСИМ ЯКОВЛЕВИЧ СТРОГАНОВ
Как по-над речкой быстрою лежала хворостиночка,
И был тот мостик узенький, а речка зло бурлящая,
Не каждому пройти.
Опричнина – чистилище, Святой Руси предтечие,
И больно та опричнина – узк о ушко игольное
Для нити холстяной.
Велик и грозен целями, высок и страшен в замыслах
Царь Иоанн Васильевич, отец Самодержавия,
Ему лишь Бог судья.
А мы холопы костные, слепые побегушники,
Глухие побирушники, ему разве помощники?
Разве на что оплот?
Ленным своим умишечком за ним разве потянемся?
Мы ж нового пугаемся, по старое ругаемся,
Приспавши на печи.
Зачем вот я, безтямотный, за Пермский край засаженный,
Стараньем деда нашего, Аники сына Федьина,
В опричнину введён?
Вокруг князья великие – от Мономаха веточки,
Из самокорня Рюрика – Плещеевы и Бельские,
А между ними – смерд!
Но так-то сердце царское прозрело суть глубинную,
Проникло в душу, мудрое, и деда веру чистую
Разведало оно.
А дед в ответ старался-то, труждался да мытарился,
И всякою копеечкой влагался в дело общее,
В святую Нову Русь.
И споро дело высилось, как дуб в пору весеннюю –
Была Москва в Монголии улусом заукраинным,
А стала – Цареград.
Да только дело светлое, божливое и чистое
Людьми растёт и крепится – божливыми и чистыми,
И где таких-то взять?
Как Грозный Царь ни строжился постами и молебнами,
Как братию не сдерживал от мзды и сластолюбия,
Измен не избежал.
То горе наше горькое: казнил воров иль миловал,
Всё повторялось сызнова – боялись, но не каялись
Всё новые лгуны.
Рубили кому головы, на дыбе плетью дрючили –
Как будто плеть по обуху! Не изменялся нравами
Злокозненный народ.
Опричнина не сладилась, свелась греховной ревностью…
А там не стало дедушки – восшед Аника к Господу,
Оставил бренный мир.
И –
Христе Боже наш!
Погуби Крестом Твоим бор ю щие нас,
да уразумеют,
како может православная вера!
Гроза всё ближе тужится,
расгаркались чернь-вороны.
Пелымцы обнаглевшие
на Соли Вычегодские
проторили ходы.
За ними и татарове,
Кучюмом-ханом посланы,
пожечь-пограбить русские
остроги с городишками
всё чаще норовят.
Сплошное разорение:
на копях нерадение,
земля опять язычися,
а русские волнуются,
в побеги норовят.
Неужто дело дедово,
отцовое да дядьево,
на мне, невразумительном,
развалится-порушится,
погубится врагом?
Ведь самое тревожное –
Кучюм с Урюсом снюхались,
зубами яро клацают,
когтями злобно чёркают,
двугорлием рычат.
О том не ворон выведал,
не ветры тучегонные –
из Тайбугинов беженец,
племяшка Ядигеровый
донёс дурную весть.
Вот жив когда был дедушка –
Скуратова ль, Басманова
попользовал б доверие,
чрез них без промедления
заполучив стрельцов.
А я невежа мелкая,
мне ль до Москвы с доносами?
Ведь «слово-дело» лютое,
каб дыбы не испробовать,
под плети не попасть…
Из побратимов-первенцев,
опричнины начальников,
Анику дружбой помнящий,
в молитвах поминающий
остался Хворостин.
Победой за победою
поднялся князь заоблочно,
Но духа простосердия
и слуха христианского
на том не утерял.
«Челом бьёт князю Дмитрию Ивановичу светлому
худой Максимка Строганов, Аники присной памяти
осиротелый внук.
К тебе военачальному пишу тревогу-ябеду.
Послушай худоумного, прислушайся и смилуйся –
беда грядет, беда…
Из полона турецкого я триста немцев выкупил:
венгерцы, ляхи с фрязями. Умельцы наилучшие –
пищальцы-пушкари.
Да дело половинное – нужны и рукопашники,
и пл а стовы лазутчики, но самое-то главное –
надёжный голова».
Беда грядет,
беда…
МУХАММЕД-КУЛИ СУЛТАН
Ай-ай!
Эрмак – смелый кан,
Казак-атаман,
Противник-дошман –
Победитель мой.
Не вернусь я домой…
Ай-ай! Эрмак – очень сильный мой враг.
Господин Судного дня велит, и да будет так.
Ай-ай! Юрт Себер –
Взял ловко себе
Всю Сибирь в удел.
Тоткын лыкт буллу –
Я у него в плену…
Ай-ай! Эрмак – очень ловкий мой враг.
Господин Судного дня велит, и да будет так.
Ай-ай!
Пять лет я дяде служил.
Свой тумен я в бой водил.
И Шубар, и Кыныр,
И Тура, и Есет
Помнят мой конный след.
Ай-ай! Эрмак – очень грозный мой враг.
Господин Судного дня велит, и да будет так.
Ай-ай!
Но, не унижен булат –
Казаками как брат
Без обиды я взят.
И к Царю отведён,
К Белому на поклон.
Намуслы Эрмак – благороден мой враг.
Господин Судного дня велит, и да будет так.
Ай-ай!
Саблю-калыч дарю
Я Белому Царю,
О нём дуа творю.
Ему верен во всём,
И Россия – мой дом.
Ай-ай! Отныне я – урус-баскак.
Господин Судного дня велит, и да будет так.
Ай-ай! Признаю, Эрмак-абый,
Ты великий батыр-богатырь!
Одного не пойму я никак:
Что за сила с тобою, Эрмак?
Твои воины ук-стрел быстрее –
Будто шесть они ног имели,
Будто восемь рук вверх взлетали –
Саблями десятерых пронзали.
Как копьё в траву-камыш легко,
Бил отряд твой в тумен глубоко.
Сотни срезали моих улан,
Не имея и малости ран.
Я в душе восхищаюсь тобой.
Беек Эрмак, враг мой и друг мой.
Эрмак – женуче-победитель,
Моей гордости усмиритель –
Господин Судного дня велит, и да будет так.
Но что за сила в тебе, Эрмак?
Хитрость в чём, мой друг?
И мой враг.
КОЛЬЦО-ИВАН ЮРЬЕВ
Чёрный ворон.
Вольный Яик.
Зажурились казаки –
Ветры волны нагоняют,
Плещут на берег реки.
Травы свищут,
В кудри свиты,
Ворон озирает луг.
От дождя шатром укрыты,
Казаки собрали круг.
Что ты, ворон,
Там увидел?
Что далече увидал?
Кости белые покрыли
Кыпчаковый глиновал.
Плыли смело,
Шли на море,
Брали турок и крымчан.
То-то трепет, то-то горе,
Ожигали бусурман!
Эх, рубили
Выи бекам,
Мурз вздымали на копьё!
Только вольная потеха
Возратилася огнём.
Хабар в прежнем,
Брашно в прошлом –
Нонче нам беда с весла:
Потопили ненарошно
Чёлн ногайского посла.
Чёрный ворон…
Вольный Яик…
В казаках тоска не зря:
Легкомыслием назвали
Ярость Грозного Царя.
Ближе, ближе
К нам подводит
Воевода полк стрельцов –
Площадь тыном огородят
С головами молодцов.
Вольный Яик…
Чёрный ворон…
А тут входит в шатёр, встаёт на носочки
Посредь круга стариков эрмак-одиночка
Наш былой товарищ, наш потерянный,
Яик кинувший давним временем.
Поклонился низко Ермак шапкой собольей,
Обмахнул с усов, с бороды пыль-осолье.
Выждал гомон-шум, крики крепкие
И завёл он речи, словом меткие:
«Уж пора-пора вам, казаки, по уму зажить,
Уж пора-то вам, братовья, с головой дружить.
Полно вам безвременно гулять-ватажничать,
Полно вам разбойничать, да пить-бражничать.
Пора, казаки,
С головой дружить –
Царю-Родине служить,
Нашу веру Православную
Исповедовать».
Загалдели атаманы, а всех азартнее
Барбоша Богдан развёл крики базарные:
«Мы тут жили, ума в займы не просили.
Кто таков будет пришлый Ярмак-Василий?
Уж не он ли бросил своих сотоварищей,
А вернулся вдруг, да сучью службу хвалящий?
Мы же казаки вольные, волки своей сутью,
Царю не кланяемся, и бояре нам не судьи».
Да на Ермака-то не рычать, не порыкивать
Никому не надобно – и килы не выгадать.
Отвечает-то Ермак Барбашу спокойно:
«Хорошо жить тебе, Богдан, своевольно.
Идёшь-плывёшь себе, когда куда захочется,
Боль чужая в тебе стыдом не ворочается.
Промышляешь, ты, Богдан, как волк, лёгким боем,
Щедро платишь в кабаках срамницам с разбоя.
Я же десять годов ратовал – «служил собакою»,
Бил ордынцев я с литвой, громил свеев с ляхами.
Тыщи-тьмы из полона вернул я народа,
Сиротин-христиан защитил от извода.
Цепным псом служа Руси, с холодом да голодом,
Не разжился от служения того золотом.
Обращаюсь ныне к вам, казакам православным –
Кланяюсь вам делом, делом смертным, но славным:
Пора, казаки,
За народ вам встать-постоять,
За Русь-Мать пострадать
От Царя себе прощение
Выслужить».
Вольный Яик…
Чёрный ворон…
Ближе, ближе полк стрельцов…
«Брат ты наш, Ермак, да Василий Тимофеевич,
Остудись, отвернись волков, не о тех ныне речь» –
Встал на ответ атаман Кольцо-Иван Юрьев. –
«Всюду есть удальцы – мощны, да мозги курьи.
Мы ж в поход за тобой пойдём всею станицею,
На сие вот те Крест Святой перед божницею.
Выведи, Ермак, нас изо лжи тропой узкой,
Повинимся мы Царю душой нашей русской».
Вольный Яик…
Чёрный ворон…
ЕРМАК-ВАСИЛИЙ ТИМОФЕЕВИЧ ОЛЕНИН
Матушкин холмик, могилка отцова…
Вечная память, и пухом земля…
Родина встретила скупо-сурово,
Жухлыми листьями лужи стеля.
Родина встретила статью чужою,
Строем-строеньем в незнаемый лад.
Словно обижена за нежилое,
За несложённое в давний расклад –
Спрятала долу скучающий взгляд.
А вспоминалась цветными камнями
Посредь еловых зазубренных стрел,
Рясной рябиной над ильменями,
Синью небесной в рябящий пробел…
Помнилась, снилась парной Чусовою,
Стадом вечерним надменных коров,
Дедовских баек живой бичевою…
Духом внесённых мороженых дров…
Пасха… Купала… Илья и Покров…
Верно ль – что было, тому не вернуться?
Нужно поправить родные кресты…
Матушка, милая, дай мне уткнуться
В сухость ладошек твоих сквозь кусты!
Сквозь корневища и глины навалы…
Матушка, милая, слышишь ли там?
Сын твой с повинной, как ты призывала,
Через нуды и труды маетам…
Лист материнки приткнулся к губам.
«И нашли они пещеру камену, да, на высокой горе, да, у Чусовой реки, у Чусовой реки.
И зашли они наверх тоя горы, да, на висячий большой камень, да, тоя горы.
Опущались в ту пещеру казаки, да, много-мало, восемь сотен человек, да, казаки.
Хорошо им было, любо зиму зимовати, да, тут у Чусовой реки, у Чусовой реки.
Много-мало, да, восемь сотен человек, да, опущались в ту пещеру казаки…»
Царствий Абдоры с Кондорским просторы
От Океана метутся пургой.
Речек петлистых чудные узоры
Снежьем забиты, замыты сулой.
Стужа и ветры, завойное небо –
День или ночь – не всегда разберёшь.
Здесь, за Гребнями, погодье свирепо,
Вьюжит без меры – кутёж и скулёж.
Здесь, за Гребнями, упор да терпёж.
Лютень рвёт-режется настом до крови,
Слёзы метель леденит на глазах.
Ночью в расщелинах стоны и вои,
Только молитвой смиряется страх.
Держатся волею вольные люди –
Дух казака неуступчивей скал:
От Рождества беспределятся вьюги,
В месяц дичины никто не сыскал.
Голода блазится лютый оскал…
Господи Боже, помилуй нас грешных,
Коли за правое дело стоим –
Даруй соборностью, сладом утеши,
Не покидай нас дыханьем Своим.
Господи Боже, мы малое стадо,
Бремя ж великое возложено.
Веруем: лишь под небесной заградой
Всё прорастёт, что Тобой саждено.
Сеятель – Ты, мы – слепое зерно.
Вопли в расщелинах, стоны и плачи.
Люди же держатся – милостив Бог! –
Лихом теснима пестрина казачья
Духом куётся в булатный клинок.
Ладится в крепкость терпением тайны,
Скрытьем от вражьих пронырливых свор…
Вьюги метут и мятутся бескрайне –
Стан не разыщет татарский дозор.
Здесь, за Гребнями, терпёж да упор.
Главный упор для казачьей твердыни –
«Каждый за всех, и по каждому все»:
Тёзки-Иваны – Кольцо да Дурыня,
Шунин с Грозою… К ним Галкин Лексей.
Черкас Александров с Паном Никитой,
Иов Вышата, Григорий Ясырь…
Яшка Михайлов с Афонею Китой,
Брязга Богдан и Савватий Болдырь.
Да Мещеряк, да Матьяш Угренин…
Любы-бесценны товарищи-братья,
Каждому вверишь и жизнь и гамзу.
Все на походе без слов на подхвате,
Каждый без прений пойдёт под грозу.
Каждый за каждого вывернет душу,
Выдернет с корнем любого врага:
Бой рукопашный или с оружьем –
Нет в поле равного для казака.
Только вот стужа, да голод-цинга.
«Как прошла зима та холодная, да настала весна красная, жилки речные открылися.
То пора бы, братцы, нам собиратися, собиратися, да во поход, во дальний нам пора.
Уж вы делайте-ка, братцы, лодочки-коломенки, накладайте на их вы весельца сосновые.
Поплывём мы, братцы, с Божьей помочью, доберемся мы до царства, до того закаменного,
Повоюем мы то царство, то Сибирское, а царя Кучума поганого лютой смерти предадим».
Родина... Радость… Родник. Сенокосы…
Родина снегом по грудь и до крыш…
Майские ветры, ливнёвые косы.
Неба ночного краплёный черныш...
Помнилась, снилась парной Чусовою,
Стадом вечерним надменных коров,
Дедовских баек живой бичевою…
Духом внесённых мороженых дров…
Пасха… Купала…
Илья…
и Покров…
ВИЗИРЬ КАРАЧА-БЕК
Век мой, заман, – шайтан немой.
От него я бегу нагой.
Загоняет меня злой век –
Но хитёр и спутан мой бег.
Только как не иметь угла?
Жизнь в Искер меня загнала.
Десять лет Кучуму служа,
Не имел вполне платежа.
Шаш етектен – сыто ждать день,
Когда сам себе стану бей.
Атласная шуба – разве это мне честь?
Аргамак – разве это по мне награда?
Я научил всех чёрных людей перечесть,
Я научил тарханов исламом привлечь –
Я создал Кучуму Орду – что мне надо?
Ал, не голая кость для падашь-арата.
Пусть меньший из великанов,
Я – казах из рода Найманов.
Мои предки не сдали Тараза –
Их память крепче алмаза.
Шейбаниду ли мне служить?
Но как-то же надо всем жить…
Я готов уйти к Эрмаку,
Если он наградит слугу.
Если он настоящий хан:
Злой и сильный, и правит сам.
Как понять – Эрмак зачем в Сабер пришёл к нам?
Как узнать – почему воинов мало с ним?
Зимой прятался, весной Кули пропускал,
За спиной того Искер-столицу занял:
Не столь силён, как хитёр – с лисою сравним.
Эры-сэры, так ли Эрмак непобедим?
Иэ, Кучум-хан жаден со мной,
Но щедр ли хозяин иной?
Ястреб слаб, но сокол-то где?
Белый Царь – письмо на воде.
Русов мало, год не прожить.
Ерте-рано с ними дружить.
Загоняет мой век меня –
Смутно всё, повсюду резня.
Пока с ханом я остаюсь,
Время скажет – на что здесь Русь?
Не по чести казаху моголам служить…
Я Кучуму создал Орду, что в ответ поимел?..
Юсак бакшиш – сыновьям один день прожить.
Разузнать бы, что Эрмак может мне предложить?
Дуние кезек – судьба то уголь, то мел.
На Русь бежать, кто подскажет, что б я успел?
Сатылу-сбегу к Эрмаку,
Если он одарит слугу…
Ястреб слаб, но сокол-то где?
Белый Царь – письмо на воде.
ЮГРА, ДОЧЬ КАНТЫХ-КАНА БАЯРА
Предивный белый русский князь... Нёйи руть-кан…
Летел ли ты на облаке?.. Эрмак руть-кан…
Несли ли тебя лебеди, над речками туманными,
Над горками лесистыми несли на крыльях розовых
До чёрного Тангат-Эртиш, в безмилостный Искер?
Не мне, хантых-девчоночке… Эрмак руть-кан…
Лесной дичке застенчивой… Эрмак руть-кан…
Твоё сердце презоркое, твоё сердце пречуткое,
Всё в мире повидавшее и всё в себя вместившее,
Безвестное познавшее, учить счастливым быть.
Но расскажу, поведаю… Эрмак руть-кан…
Тебе я песней выведу… Эрмак руть-кан…
Таёжной песней-вышивкой, словами красноцветными
По мягкой шкурке беличьей узорами небесными,
Узорами подземными как тропкой проведу.
На п о луночь, где родина, где отчие владения
Тайга наша бессонная полна зверьём и духами,
В ней жизнь, что сетка ловчая, настолько перевязана,
Что лишь сомни боярышник, спугни с гнездовья иволгу,
И эхом неотвязчивым тебя погонит страх.
То держат дети Торума мир в строгом равновесии,
В согласии и ладности печаль сменяя радостью,
Сквозь льды зовя подснежники, за облаками – радугу.
От них-то мир наш – мельница в круженьи обновления,
Где смерть ростком становится, и родничками тлен.
Земля ж моя безмерная, сто дней плыви – не кончится,
Сто дней на лыжах бегая, ей не найдёшь окраины.
Там бродят лоси гордые в рогах превыше ельника,
На плёсах речек плещутся тьмы уточек с гагарами,
Жар-клюква на болотинах что яхонты горит.
По-вдоль собольих стрелочек, вокруг лабазов беличьих
Мелькают сойки яркие и филины глазастые,
А в водах тёмно-стуженных спят мамонты зубатые,
А в дуплах мишьи-карлики поют о вещем времени,
Когда на небе звёздами народ твой русый плыл.
В те времена счастливые земля была беззлобною,
И лето бесконечное, и ночь четырёхлунная.
Летали люди-вороны, и выдры-девы плавали.
Тогда все были братьями, и волки вместе с лосями
Вели беседы общие на праздниках Мис-нэ.
Предивный белый русский князь... Нёйи руть-кан…
Те песни мишьи древние… Эрмак руть-кан…
Под гусли журавельные про твой народ меж звёздами,
Так мне, хантых-девчоночке, легли на душу огненно,
Что не по воле батюшки – сама к тебе пришла.
Крапивную рубашечку под малицу я спрятала,
Что вся расшита бисером и бляшками железными,
В собольем опушении, а пояс пёстровязаный,
Черки на мне тайменные, из гоностая шапочка,
На пальцах кольца тяжкие, а в косах береста.
Играю на тумране я. Взгляни же, огляди меня:
Среди подружек-девушек я самая красивая
И самая нарядная. И у отца любимица –
Бийкэ-царевна младшая – чем я тебе не равная,
Чем я тебе не милая?.. Молю, не прогоняй!
Предивный белый русский князь... Нёйи руть-кан…
Пускай родятся мальчики у нас долгоживущие,
Пускай родятся девочки у нас вечносчастливые,
Малютки зайки-солнышки, крупиночки бесценные…
Вот я стою невинная. Не откажи – возьми!
Возьми меня в замужество, священное, законное,
И твой чувал не выгорит, кат-дом не обезлюдится.
Под мехом куньим с ласками постель зима не выстудит,
Кынь-Лунком не источатся священные амбарчики,
Медвежьи игры-праздники от нас не отойдут.
Я буду как черёмуха – плодами вся осыпана,
Я запою лягушкою – все травы мне откликнутся…
Ты будешь т и лаг-месяцем, твои сыночки – звёздами,
Ты встанешь н у лью-радугой, а облаками – доченьки…
Возьми меня в замужество! Невинную – возьми!
Предивный русский князь Эрмак… я самая нарядная
Бийкэ-царевна младшая… чем я тебе не милая?
Пускай родятся мальчики, пускай родятся девочки,
Сыночки будут – звёздочки, а облака – дочурочки…
Эрмак руть-кан, руть-кан Эрмак…
Как ты бы их любил!..
ЧЕРКАС-ИВАН АЛЕКСАНДРОВ
«Государю благоверному Царю
и Великому князю всея Руси Ивану Васильевичу
бьют челом государевы холопы
атаманишка Ермак Васька Оленин со товарищи.
Милосердный государь Царь и Великий князь Иван Васильевич всея Руси,
кланяемся мы тебе возвращением под руку твою государеву
твоего царства и града Сибирского.
А ещё княжеств Пелымского и Обдорского и иных вогульских и остяцких же…»
Богоугодный Царь всея Руси, отец премудрый,
По милости своей услышь меня, не прогони.
Холоп твой чудное познав, хоть и умишком скудный,
Поведаю про дальние владения твои.
Поведаю о виденных в сибирской украине
Безбожных племенах, что поклоняются зверью,
Камениям и омутам, да куклам. Что доныне
Приносят кровью жертвы и беснуются огню.
Спасителя Христа не ведая и Божью Матерь
Не почитая, однако же, породою не злы
И к миру расположены: в их чумах нашу братью
Без хитростей встречали, и провожали без хулы.
Во всём, что дети чистые, приемлют справедливость.
Их прижимать-обманывать ни в персть никак нельзя.
Ясак платить согласные. И с нами, Божья милость,
Едою с кровом искренне делились как друзья.
Коль не обидеть – Белого Царя любить готовы,
Покуда настрадалися Орды. То ж торговать
Предрасположены: товары – шкурки соболёвы,
Да лисьи, к у ничьи меха. Речная тоже ладь –
Стерлядка с белорыбицей. Народ не тороватый,
Как русьи встанут городки – купцам там будет рай.
Чудесна та Сибирь, мой Царь. По людям жидковатый,
Но въявь насущно вытенный, безнуждный щедрый край.
Иное – агаряне. Из Орды сейхи-сеиды
Кучумовы посеяны плевелами вокруг.
Они против Руси и возбуждают лжеобиды,
Как змеи – яд, брёх брызгают да клевету плюют.
Заплёл Кучум, и раскидал далече паутину,
Несчастные князьцы-тарханы те мошк о ю в ней:
Детишек в аманаты-заложники, ровно скотину,
Отцов к покорности нудя, согнал в Искер злодей.
Встреч йясаулов разослал – бухарцев и ногаев
По всем улуса и юрт а м, к ярёмным крепостцам
И селищам баскаками да беками поставив,
Сосал, что паучин, чернолюдинов без конца.
«…А ещё атаманишка Ермак Оленин со товарищи
шлёт в казну государеву ясаку за два года от долга сибирского прежнего
и полонянина Маметкулку-княжича, сородича сбегшего клятвопреступника,
изменщика и вора царишки Кучума».
Как правда для язычников, так агарянам – сила.
С молитвой Иисусовой, да саблей наголо
Мы шли на смерть за Ермаком, судьба же возносила
Руси хоругвь победную Архангела крылом.
Великий Царь! Не человечья похоть – Божья воля:
Вернулись блудные под православный омофор
К тебе народы и вожди из горького бездолья.
Прими в семью, отец благой, не ставь бузу в укор.
Самодержавный Царь всея Руси! Победа в правде,
А правда – в милости. Повинных не отринь прихват –
Сие казачье каянье причти к земной расплате.
Прости, кто чем пред Богом и тобою виноват.
Богоугодный Царь Иван Васильевич всея Руси!
Отец благой! Прими в семью! Прости.
Сие казачье каянье зачти –
мы шли на смерть с молитвой.
И Господь Иисус Христос,
Пресвятая Богородица
и святитель Николай
нас
не оставляли.
КУЧУМ ХАН ШЕЙБАНИД
Вогулы и ханты своих дочерей в Искер как ясак, в ряд с пушниной и рыбой
Везут и толкают в трясучке-жуд е. И лгут друг на друга с кривою улыбой…
Мне сладко смотреть, как катится пот, как головы прячут за ворот соболий.
Как руки дрожат, как трясётся живот раба уштяка предчувствием боли…
Я – ужас
и трепет,
кошмар и тоска
мужей Иртэша и Умара.
На мне и во мне
начертала судьба
заветы Ясы Чингис-хана.
На мне моя гордость
вселенских царей,
во мне моё бремя
священных кровей.
Я ужас торханов
и кара-халык,
я – тот, чьё лишь имя
кусает язык.
От плоти я плоть самого Шейбани,
я струйка монголов священной крови:
я – тот, кто продолжит
походы Ибака.
Сам – сын и родитель
смертельного страха,
Я – ужас и трепет…
Но мало, я – тот,
чей красный бунчук опять соберёт
Орду от Балкан до Байгала.
Взываю я к братьям, я кровным кричу: мне грезится свадьба волка и лани!
Аргыны, найманы! Канлы, кыпчаки! Лихие карлуки с жал-аирами…
Правители степи! Властители гор! – мы дети детей ата Чингисхана.
Собрав курултай в единение юрт, срастёмся мы в тело Орды-великана….
Кто – он,
посмевший
встать мне вперекор?
В ком смелость, чтоб мне поперечить?
Того не спасёт
ни доспех, ни затвор,
о жизни его нет и речи.
На нём все заклятья
бессмертных племён –
Его схватит ярость
джах а ннам-огнём.
Кто встал на дороге
Мангутов-отцов –
тот ляжет пред ними
жертвой-овцой.
Да будь он даже московский каган –
Горло сотрёт верблюжий аркан.
Я вырежу печень
и брошу собакам.
Я – сын и родитель
вселенского страха,
Я – ужас и трепет…
Но мало, я – тот,
чей красный бунчук за собой призовёт
Орду Золотую из праха.
Послал я батыров на Вычуги Соль, чтоб крови Руси волчата вкусили.
За нами взнуздают ногаи коней, киргизы, тептяри, тургаи с Есиля…
Восстанет Казань, Астра-хань оживёт… черкесы… и – до пределов Османов
Орда за ордой, за туменом тумен – весь мир соберёт бунчук Кучум-хана…
Откуда
он взялся? –
эрмак-отоман,
отнявший Искер мой подло?!
В сарае моём
На килиме моём
разлёгся кырджалий вольготно!
Где вы, йясаулы?
Огланы, вы где?
Вы бросили хана
В беде и стыде –
ваш хан убегал
от урус-казака!
Едва лишь укрылся
от копий врага.
От плоти я плоть – самого Шейбани!
Я – струйка монголов священной крови!
Как вдруг обездолен
и согнан с престола.
Я, сеявший ужас,
скитаюсь бездомно.
О, боль! О, стыдоба!
Когда я вернусь,
Предателям слушать собственный хруст!
И трусам не знать продолжения рода.
Где ж вы, мои братья, кому я кричал? Вы отвернулись и крова не дали.
Аргыны, найманы! Канлы, кыпчаки! Лихие карлуки с жал-аирами...
Предатели степи, отступники с гор! Песен не слышно, нет духа курилен –
Не слить воедино священную кровь…. Я виноват, потому что бессилен…
Я слепну
и глохну,
проклятая боль.
Истаяли прежние силы.
Так жёстко меня
унизила хворь,
в затылок дыханье могилы.
О, где моя гордость
вселенских царей?
О, где моё бремя
священных кровей?
Я должен вернуться,
и должен вернуть
сарай свой в Искере
и ханскую суть –
тот ужас и трепет, кошмар и тоску
бабаю, ребёнку, рабу иль врагу.
Я жаждал пришпорить
стезю боевую,
и смог бы связать всех
в орду Золотую.
Я смог бы… О, боль!
О, бессильная честь!
Я глохну! я слепну! – могильная хворь…
Но смерть не придёт, будет жизнь теперь – месть.
Отверженный степью, гонимый от гор, всюду и всеми хватаем за полы,
Изменники, трусы – я ханская кровь! Забыли, как вас расстилали монголы?
Напомнить, как вы трясогубо клялись жизнь пролежать под моею пятою?
Верну же ваш ужас! Я всем отплачу заветом Пророка – местью святою…
Я – сын и родитель вселенского страха…
Я – продолжатель походов Ибака…
Я – тот…
я…я…
* * *
…Господи Боже, мы малое стадо, бремя ж великое возложено….
«Ермак, я не слугу, но выуча-споборника прошу…»
…Тёзки-Иваны – Кольцо да Дурыня, Шунин с Грозою… к ним Галкин Лексей… Брязга Богдан и Савватий... Да Мещеряк…
«…Как на Волге, на реке, да на Камышинке казаки, братцы, живут…»
…Родина... Радость… Родник. Сенокосы…
«Предивный белый князь Эрмак… Пускай родятся мальчики, пускай родятся девочки… Как ты бы их любил!..»
…Тыщи-тьмы из полона вернул я народа, сиротин-христиан защитил от извода….
«Изменники, трусы – я ханская кровь! Забыли, как вас расстилали монголы?..»<