{Мужчина доказывает свою любовь не тем, как о ней говорит, а тем, как о ней молчит.
Мориц Готлиб Сафир}
Но за расставанием следует встреча, и встреча не менее, а даже более эмоционально наполненная. Алекс больше не делал таких долгих перерывов, он стал приезжать чаще – каждые три недели, правда потом его приезды становились всё более и более редкими. Этого срока было достаточно, чтобы соскучиться друг по другу, но и не изнывать от тоски и накопленной нерастраченной сексуальной энергии. Нерастраченной только в моём случае, потому что мне не было известно, как в итоге решил поступить Алекс со своей верностью, ведь она не убедила меня, и, следовательно, в ней не было никакого смысла. Как и не было никакой разумности в тех мучениях, которым он подвергал себя, желая доказать мне, как серьёзны его намерения.
До французских каникул Алекс регулярно поднимал наболевшую нашу тему, и после этих разговоров бывал по-настоящему подавлен. Он делился со мной частичками себя, признался, что мечтает о семье, что безумно хочет растить дочь. Говорил, что нет ничего восхитительнее девочек, и каким должно быть счастьем обернётся возможность наблюдать, как рождается и расцветает женственность и нежность. Просил меня стать матерью его детей. После Парижа он замкнулся, замолчал на год. Приезжал всё реже, говорил всё меньше. Мы занимались любовью также самозабвенно, но теперь с каким-то надрывом. И разговоров по душам больше не было. Он становился старше, мудрее, мы вместе взрослели.
Однажды в ноябре, в пасмурный, дождливый, но невероятно красивый день Алекс приехал неожиданно и без предупреждения. Я увидела его машину почти около(недалеко от?) своего дома, подошла к нему и сразу же почувствовала напряжение, сильные переживания, боль и надрыв.
- Я приехал поговорить с тобой.
- Так срочно?
- Да.
- Я не могу сейчас, подожди меня.
{A Great Big World, Christina Aguilera – Say Something}
Приветствие без приветствий. Я освободилась не сразу, мне нужно было договориться с родителями насчёт сына, ведь мой муж никогда не находил возможности и желания побыть с ним. Мы отвезли Алёшу к моей маме, и я сообщила ей не без горести, что мы с Алексом расстаёмся, и что она может спать спокойно. Я забежала вперёд с этой новостью, но совсем недалеко.
Мы приехали в его квартиру, и я мысленно стала прощаться с этим необычайно красивым местом. Наши отношения к этому моменту длились уже больше двух лет.
Алекс признался, что не может больше жить такой жизнью, сказал, что хочет состариться со мной и в последний раз просит поехать с ним.
Я ответила, что без Алёши не поеду, а Алёшу мне никто не отдаст, да я и сама не посмею забрать у отца самое дорогое – его ребёнка.
Алекс сказал, что самое большое счастье – иметь семью.
Я ответила: в чём проблема, найди женщину, сделай ребёнка и будет тебе семья, живи и наслаждайся жизнью.
Он не ответил ничего, только посмотрел своими тёмными, влажными, бесконечно красивыми глазами в мои, и я увидела в них, в самой глубине, столько боли, что мне захотелось сбежать. И я ушла на кухню варить себе и ему кофе. Когда вернулась, Алекс сидел на полу, прислонившись спиной к краю кровати, и смотрел в окно. Я поняла, что он беззвучно плачет. Оставила на полу кофе и ушла.
Любила ли я его? Не знаю. До сих пор не знаю, но думаю, раз так легко отпустила – не любила или не позволяла себе этого. Я пользовалась им, только брала и почти ничего не отдавала взамен. Наслаждалась невероятным сексом, питалась его энергией, согревалась его теплом, но не жалела и не любила, не заботилась так, как заботилась о своей семье. Конечно, я желала ему добра, но только в рамках словесно-мысленных пожеланий. Мне его чувства казались пустыми и временными, ведь для него, я была уверена, не было проблемы начать встречаться с любой женщиной. Он мог выбрать себе любую: самую красивую, самую умную, самую талантливую, любая пошла бы за ним, ему лишь нужно было позвать. И я не видела для него совершенно никакого смысла цепляться за меня, тем более что у нас был лишь летний, почти курортный, но затянувшийся роман.
В тот день между нами не было никакой близости, хотя я могла остаться на всю ночь. Мы ещё поговорили немного ни о чём, а я украдкой во время этого неловкого разговора любовалась его красотой, мысленно снимала нежно голубой тончайший кашемировый свитер и прощалась с каждым изгибом его восхитительного тела, с деревом, плоским животом, ложбинкой у основания шеи, которую я так любила.
Я обняла его на прощание, вдыхая все его запахи, все его дурманящие и манящие ароматы, а он прижал меня на мгновение к себе и потом отпустил. В ту ночь я ночевала дома, в одной постели со своим мужем.
Но это была не последняя наша встреча. Ровно через три месяца Алекс приехал снова, так же внезапно, так же встретил у дома, и мы почти сразу поехали к нему. Мы занимались любовью почти всю ночь, и это было так великолепно, что я решила, он передумал, и мы останемся любовниками, как и прежде. Я была счастлива и почти любила его, а утром он сказал, что через три дня женится, и что это была последняя наша встреча, что квартиру эту он оставляет мне, юридически всё оформлено, бумаги на его столе, и чтобы я не забыла их подписать. Мне стало до ужаса больно и противно, я быстро попрощалась и ушла, оставив свои ключи на столе.
В кармане пальто, уже дома, я обнаружила диск и на нём только одну запись, только одной песни. Уже с первых её слов у меня сжалось сердце:
Say Something A Great Big World, Christina Aguilera
{Скажи что-нибудь, я перестаю верить в «нас».
Я стану «тем самым», если ты захочешь,
Я бы последовал за тобой куда угодно.
Скажи что-нибудь, я опускаю руки.
Я чувствую себя таким ничтожным,
Случившееся выше моего понимания,
Я совсем ничего не понимаю...
Я буду спотыкаться и падать,
Ведь я ещё учусь любить -
Только начинаю познавать это чувство.
Скажи что-нибудь, я перестаю верить в «нас»,
Прости, что так и не смог достучаться до тебя.
Я бы последовал за тобой куда угодно.
Скажи что-нибудь, я сдаюсь.
Я переступлю через свою гордость,
Ты - единственная любовь всей моей жизни,
И я говорю: «Прощай».
Скажи что-нибудь, я опускаю руки.
Скажи что-нибудь, я больше не буду пытаться.
Скажи что-нибудь...}
Алекс не любит, не умеет или не хочет говорить о своих чувствах, уже во второй раз он сказал мне о них песней. За всё время, за все эти два года он так ни разу и не признался, что любит меня.
Когда песня закончилась, в моей душе словно разлилась кислота, разъедая, уничтожая меня. Я сразу же выбросила тот диск и никогда больше не искала и не слушала записанную на нём песню – слишком больно мне было, больно до той самой грани, ступив за которую однажды, обратной дороги уже нет. Я ничего не могла сделать, ничего из того, что помогло бы мне или ему. Может и могла бы, но… но он уже уехал. Уехал навсегда. Уехал в другой мир строить свою жизнь с другой женщиной.
Ключи от его квартиры вернутся ко мне почти через год - восьмого марта, когда от тоски в день, когда все радостно празднуют один из главных праздников года, я забреду посмотреть на этот дом, место, где была так счастлива. Я мокла под дождём, но не мёрзла, потому что моё сознание дрейфовало в бесконечном свете и тепле воспоминаний. Не знаю, чего было больше в тот день: дождя или моих сожалений о кончине всего прекрасного в моей жизни. Мою одинокую фигуру заметил консьерж и выбежал, чтобы отдать ключи от квартиры. Он улыбался и ругал погоду, сообщив, что счастлив, вручить мне их, выполнив, наконец, просьбу хорошего человека.
- Такой хороший был жилец… такой человек! – глаза его горят восхищением.
{Jan A.p. Kaczmarek Goodbye (Ost Hachiko)}
В моей ладони моя связка с брелоком, когда-то повешенным на неё Алексом – белая кожаная петля, украшенная камнями Swarovski. Узнаю электронный ключ от двери в фойе, необычный ключ от необычного замка в необычное жилище, где я была неверной и счастливой. К ним прибавились маленький ключ от почтового ящика и ещё несколько других, которые я не видела раньше.
- Это от подземного паркинга и хранилища, - объясняет консьерж.
- Какого хранилища?
- На нулевом этаже для каждой квартиры есть помещения для хранения вещей… велосипеды, санки, лыжи… зимняя резина, - перечисляет, и я киваю головой.
Поднимаюсь: квартира холодно прекрасна и одинока. Прохожу по комнатам, заглядываю в шкафы – здесь очень давно никого не было. Везде пусто и безжизненно. На столе в кабинете стоит лишь компьютер, управляющий системами квартиры. Пытаясь отвлечься от боли и сожалений, включаю его, стараюсь вникнуть, понять, как всё работает. Оказывается, с этого компьютера можно не только включить музыку и указать помещения, где ей быть и какой, но и зажечь огни на террасе, собрать или заново раскрыть белые невесомые шторы. Я зажигаю все подсветки в стеклянных перегородках, меняю их цвета, выбирая предложенные на экране варианты, затем бегу проверять, что же получилось в реальности, и каждый раз задерживаю дыхание – настолько красиво. А кровать, как выясняется, тоже можно подсветить по периметру, сделав её похожей на летающую тарелку. Алекс ни разу не показывал мне всей бесконечности своей гениальной архитекторской и дизайнерской мысли, ведь всё это он создал сам, придумал, довёл до совершенства. Красота – она повсюду, не только в нём самом, но и в том, что его окружает, она соткана его мыслью, руками, трудолюбием и стремлением к идеальности во всём, к чему, ни прикоснётся.
И он скромен. Так душераздирающе молчалив во всём, что касается его достижений. Алекс говорил когда-то, что построил дом для меня. И только теперь, сидя на краю его огромной первозданно белой кровати, плывущей в облаке мягкого расслабляющего света, и глядя на обнажённую из-за сдвинутых штор мраморную террасу, бассейн, красивые растения в горшках и контейнерах, я впервые думаю о том, каким же необыкновенным должен быть дом, который он строил специально для меня. Дом, который я никогда не увижу, потому что отказалась от него, и по которому уже давно ходит жена такого необычного, даже неземного Алекса. Теперь, год спустя, то, что казалось плохим, забылось, сгладилось, оставив на поверхности лишь красоту и волшебство, щемящее осознание того, что он, этот сексуально притягательный парень был хорошим человеком, лучшим в моей жизни. Он незаметно стал не только любовником, но и другом.
На рабочем столе замечаю папку с музыкой, открываю и обнаруживаю в ней его плей-лист. Бегло просматриваю треки - многое мне знакомо, и вдруг наталкиваюсь на Hachiko … Хатико. Перед глазами зелёная лужайка, его тёплая улыбка и мой вопрос «Твоя любимая музыка?».
Боже мой, я так ни разу её не послушала! Запускаю трек, и комнаты, словно цветы, заполняют звуки невыразимо печальной и бесконечно прекрасной мелодии. Она настолько красива для меня и так полно и плотно вплетается в состояние моей души, переполненной грустью, что эмоции внезапно выплёскиваются безудержным потоком горячих слёз, я буквально умываюсь ими и неожиданно слышу собственный истошный вопль:
- Ааааалекс!
Я не раз возвращаюсь в эту квартиру, его дом, подаренный мне. Зачем он это сделал, зачем? – часто спрашиваю себя.
Хотел, чтобы помнила его. Зачем?
Чтобы ценила его? Вряд ли. Совсем не это ему было нужно от меня.
Совсем не это.
Я часто прихожу и просто лежу на кровати с закрытыми глазами, отдыхаю в тишине от своего дома, семьи, шума и повседневных забот. И каждый раз мне невероятно спокойно, тихо, я набираюсь сил, залечиваю свои ссадины и кровоточащие раны. Алекса здесь больше нет, и он никогда не вернётся, но энергия его рук и мыслей всегда будет храниться в этих стенах, мебели, в ковре, на котором он оплакивал своё чувство, в том месте на полу кухни, где его душа отчаянным криком просила меня услышать, одуматься.
И именно здесь я размышляю часами, по кругу задавая себе два вопроса: «Правильно ли я поступила, не предав свою семью?», «Был ли у меня шанс на нечто большее с Алексом, задержаться в этом большем до самого конца?».
[1] Так сами испанцы называют свою страну.