Лео Штраус (1899–1973) по праву считается одним из крупнейших политических философов XX в. Он является автором более двадцати книг и множества статей, посвященных ключевым проблемам истории западной политической философии. Несмотря на то, что его идейное наследие является предметом ожесточенных споров, а ряды сторонников и противников его философии продолжают пополняться, никому из них и в голову не приходит отрицать значимость и актуальность идей, высказанных мыслителем, родившимся на закате XIX в. в небольшом немецком городке, но значительную часть жизни прожившим в эмиграции в Соединенных Штатах, ставших его второй родиной.
Фигура Штрауса в контексте истории политической философии интересна прежде всего тем, что его интеллектуальные искания в этой области были тесно связаны с актуализацией и проблематизацией классики политической мысли, в роли которой для него выступали сочинения и идеи древнегреческих историков и философов, — Фукидида, Ксенофонта, Сократа, Платона и Аристотеля.
Одной из форм проведения философской политики выступало написание комментариев к произведениям признанных мыслителей прошлого, которое давало философам возможность выражать свои мысли, не высказываясь при этом напрямую от своего собственного имени. Так, интерпретируя сочинения средневекового мусульманского мыслителя аль-Фараби, Штраус подчеркивал, что для мыслителя наилучший шанс завуалировать свои спорные политические суждения заключается в том, чтобы выдать их за комментарии к трудам других мыслителей. Именно так поступал Фараби, когда рассуждал об учении «божественного Платона». По словам Штрауса, «Фараби пользовался особым иммунитетом комментатора или историка для того, чтобы откровенно высказываться относительно важных вопросов в своих “исторических” сочинениях, а не в сочинениях, непосредственно посвященных изложению его собственной точки зрения».
В своих работах Штраус подверг новую политическую науку и лежащие в ее основе позитивистские установки всесторонней критике. Современные социальные науки, основанные на позитивистских принципах, писал он, считают себя «свободными от оценок» и «морально нейтральными»; они сознательно отказываются от обсуждения и решения вопроса о том, что такое добро, а что зло в политике. Быть специалистом в области социальных наук означает для их адептов соблюдать ценностной нейтралитет и наблюдать мир объективно, как бы со стороны. Тем самым для них «моральная бесчувственность выступает необходимым условием научного анализа». Однако даже специалисты в области социальных наук не могут избежать ценностного выбора. Поэтому они ищут выход из этой щекотливой ситуации, отождествляя себя и свою деятельность с единственной из всех релевантных для ученого ценностей — с истиной.
Критикуя позитивистскую установку «свободы от ценностей», Штраус доказывал, что попытка изъять из политической философии ценностные суждения является не только пагубной, но и самопротиворечивой. С одной стороны, позитивизм в социальной и политической науках отвергает классическую политическую философию на том основании, что она является ненаучной, поскольку содержит определенные оценочные суждения, тогда как современная политическая наука должна быть свободной от оценок. С другой стороны, современная политическая наука делает ясный и недвусмысленный выбор в пользу определенной формы демократического правления, а именно, в пользу либеральной демократии в ее американской, неякобинской версии. На этом основании последователи новой политической науки отвергают классическую политическую философию из-за ее негативного отношения к демократическому образу правления. Действительно, классическая политическая философия, признавая отдельные достоинства демократии, никогда не считала ее наилучшим политическим строем и потому предпочитала ей смешанную форму правления, сочетающую в себе отдельные черты монархического, аристократического и демократического строя. Проблема, однако, заключается в том, что эти два подхода, которых придерживается современная политическая наука, плохо согласуются друг с другом; более того, они находятся в противоречии. Действительно, если современная политическая наука, согласно своим позитивистским установкам, не в состоянии обосновывать и не вправе употреблять ценностные суждения, то она не имеет права отвергать какое-либо политическое учение на том основании, что оно является недемократическим.
Единственное средство избавления исследований политического от конформизма, догматизма и филистерства, поощряемых новой «политической наукой», Штраус видел в возвращении к классическому политическому рационализму, вдохновляющемуся идеей поиска наилучшего политического строя, основанного на добродетели. Достижение классическим политическим рационализмом своей главной цели — идеи наилучшего политического строя, — ориентируется на идею человеческого совершенства и невозможно без вынесения оценочных суждений. Поэтому классический политический рационализм в понимании Штрауса безоговорочно отвергает идею аналитической и свободной от оценок политической науки. В отличие от нее классический политический рационализм, искренним поклонником которого Штраус был всю свою сознательную жизнь, достигал своей кульминации в формулировке оценочных суждений. Как врач не может лечить больного, не принимая во внимание различие между состоянием здоровья и болезни, так и политический философ не может способствовать улучшению жизни своих сограждан, не проводя различия между хорошим и плохим политическим строем.
Более того, политическое знание в его классическом понимании не просто всегда включает в себя принципы оценки; сами эти принципы оценки должны носить не контекстуальный, а универсальный характер. Это означает, что они должны быть применимы не только к конкретным политическим режимам, существующим в определенном пространстве в определенное время, но к политическому строю как таковому. Тем самым Штраус связывает свое видение политической философии с идеей возрождения классического естественного права. На различии этих двух подходов к миру политического основана коренная противоположность аристотелевской политической науки, с одной стороны, и новой политической науки, с другой. «Аристотелевская политическая наука, — подчеркивал Штраус, — обязательно оценивает политические вещи; знание, в котором она достигает своей кульминации, имеет характер категорического совета и увещевания. Новая политическая наука, с другой стороны, считает принципы действия «ценностями», которые просто «субъективны»; знание, которое она передает, имеет характер предсказания и уже только во вторую очередь — характер гипотетического совета». В свою очередь, тезис Штрауса о необходимости преодоления точки зрения новой политической науки на политическое и возврата к взгляду на него с точки зрения аристотелевской политической науки, подводит нас к следующему вопросу, — к вопросу о том, как при помощи нового прочтения и интерпретации классики Штраус в 1950–1960-е годы доказывал практическую значимость своей политической философии для американского общества и политики.
Главной темой социальной науки в эпоху «холодной войны» Штраус считал современную либеральную демократию в ее американской форме. Осмысление либеральной демократии как современной политической формы par excellence, перспектив ее развития в направлении универсального и гомогенного государства свободных и равных граждан, а также угроз, направленных на нее со стороны других всемирно-исторических сил XX в., главной из которых Штраус считал советский коммунизм, занимает одно из центральных мест в его мысли.
Штраус считал, что опыт коммунизма преподает западному миру тяжелый, но необходимый урок. Он заставляет западных интеллектуалов задуматься не только о порочности теории и практики коммунизма, но и о состоятельности самого западного проекта современности. Штраус возражал тем критикам советского коммунизма, которые утверждали, что он, представляя собой одну из конкретно-исторических форм проекта современности, расходится с либеральными демократиями Запада только в средствах его реализации, тогда как саму цель этого проекта — достижение универсального и гомогенного государства свободных и равных граждан, — и либералы, и коммунисты понимают одинаково. На это Штраус отвечал, что противоборство коммунизма и либеральной демократии ни в коем случае нельзя сводить к вопросу о выборе средств. В действительности спор о средствах был только проявлением намного более фундаментальных разногласий между либералами и коммунистами относительно глубочайших и определяющих аспектов человеческого опыта и человеческого существования. С точки зрения коммунизма «цель, т. е. общее благо человеческого рода в целом, будучи самой священной целью, оправдывает любые средства». Поэтому все, что «способствует достижению этой священной цели, оказывается причастным этому ореолу священности и потому само становится священным». Напротив, все, что «препятствует достижению этой цели, является дьявольским». Понимание этого обстоятельства, по мысли Штрауса, заставляет осознать, что «существует различие не только в степени, но и в принципе между западным движением и коммунизмом, и это различие, по всей видимости, касается морали, выбора средств». Более того, расхождения между коммунизмом и либеральной демократией лежат намного глубже. Штраус считал, что в отличие от коммунизма цивилизационный выбор Запада не может определяться исключительно ответом на вопрос о том, какие средства являются адекватными для создания «универсального и процветающего государства свободных и равных мужчин и женщин». Претензии коммунизма на мировое господство бросаются зловещий отблеск и на саму эту цель и заставляют усомниться в ее универсальности. Эти выводы, к которым приходит Штраус в итоге своего анализа идейных аспектов противоборства между коммунизмом и либеральной демократией, были выдержаны строго в духе консервативной политической теории, одним из ярких представителей которой в XX в. являлся и он сам. Тот приговор, который он выносил коммунизму, был совершенно четким и недвусмысленным и обжалованию для него не подлежал. Опыт коммунизма, писал Штраус, подсказывает нам, что «никакие кровавые или бескровные изменения общества не в силах уничтожить зло в человеке: пока будут существовать люди, будет существовать злоба, зависть и ненависть. […] По той же самой причине больше уже нельзя отрицать, что коммунизм, до тех пор, пока он будет оставаться коммунизмом не на словах, а на деле, будет железным правлением тирана, смягченным или усиленным страхом перед дворцовыми переворотами. Единственное ограничение, к которому Запад может питать определенное доверие — это страх тирана перед колоссальной военной мощью Запада».
По мнению Штрауса, те услуги, которое классическое учение о политике способно оказать современной либеральной демократии, этим не ограничивались. Классическое учение о политике отличается умеренностью, продиктованной пониманием того, что политика не всемогуща, что она очень редко достигает своих целей, что только крайне маловероятное стечение обстоятельств может привести к воплощению в жизнь совершенного политического строя и что высшее благо достижимо только в форме той по существу своему аполитичной жизни, которую классики именовали теоретическим, или созерцательным образом жизни (bios theōretikos). Поэтому классическая политическая философия, будучи «свободна от всякого фанатизма, так как она знает, что зло не может быть искоренено и потому ожидания от политики должны быть умеренными», способна служить превосходным противоядием от стремления раз и навсегда решить все человеческие проблемы при помощи сугубо политических средств. Штраус полагал, что именно такая форма консервативной политической теории, в основе которой лежит отрицание всемогущества политики и идея принципиальной ограниченности тех целей, которых можно достичь с ее помощью, крайне важна для американского общества периода «холодной войны». Это давало ему право утверждать, что в рамках его философского проекта защита современного республиканизма в форме либеральной демократии американского, то есть не-якобинского образца, является неотъемлемым моментом возрождения аристотелевской политической науки. В то же самое время, характеризуя себя как защитника либеральной демократии с консервативных позиций, Штраус вовсе не собирался превращаться в ее бездумного апологета; напротив, он полагал, что защита ценностей либеральной демократии должна сопровождаться четкой и недвусмысленной диагностикой таящихся в ней опасностей. «Именно потому, — писал Штраус, — что мы являемся друзьями и союзниками демократии, нам непозволительно быть ее льстецами».
[1] Паранау́ка (др.-греч. παρα — около), квазинау́ка[1] — группа концепций и учений идейно-гипотетического, теоретического и псевдотеоретического характера, стремящихся к применению научной методологии к предметам ненаучного и вненаучного характера (в том числе к так называемым «паранормальным явлениям»).
[2] Антропоцентри́зм (от греч. άνθροπος — человек и лат. centrum — центр) — ненаучное идеалистическое воззрение, согласно которому человек есть средоточие Вселенной и цель всех совершающихся в мире событий.
[3] Панпсихизм (от др.-греч. παν- — все- и ψυχή — душа) — представление о всеобщей одушевлённости природы.
[4][4] Мисте́рии (от греч. μυστήριον, «таинство, тайное священнодействие») — богослужение, совокупность тайных культовых мероприятий, посвящённых божествам, к участию в которых допускались лишь посвящённые. Зачастую представляли собой театрализованные представления.
[5] В нарицательном значении теогония — совокупность верований и воззрений о происхождении и родословии богов.