Редактор бросил пачку листов на стол, устало вздохнул и откинулся в своём кресле.
– Вы понимаете, что это никто и никогда не напечатает? - спросил он.
– Но... почему? - с некоторой надеждой, хоть и в полном смятении, спросил я.
– Читайте свой текст внимательнее. Правьте. Если вам угодно, список недочётов я вам вышлю по почте к завтрашнему вечеру. Какой у вас адрес?
– Электронный? ***********@*****.com.
– Да-да... спасибо. Вы свободны. До свидания.
Я неловким движением взял свои тексты, развернулся и неуклюжей походкой, вразвалку, двинулся к выходу из кабинета.
В кафе, что находится рядом с редакцией, я заказал чаю с каким-то десертом с труднопроизносимым названием, сел за столик, достал распечатку текстов и начал читать. На полях листов красовались пометки редактора карандашом: «Убрать!», «Вода», «Бессмыслица», «Стоит заменить на что-то более нейтральное» и иже. Эти пометки меня нервировали тем, что смысла в них было немного, а тот смысл, что имел место быть, собой являл что-то очень расплывчатое и недоступное моему пониманию.
Допивши чай, доевши десерт и дочитавши тексты по крайней мере до середины, я взглянул на часы: была половина третьего. Это значило, что я сидел в кафе уже часа два, не меньше, так что я расплатился, собрал вещи и вышел на улицу.
Там начиналась весна.
На следующий день (не к вечеру, как обещали, а утром) мне прислали список недочётов. Узнал я об этом совсем рано, часов в семь (был прекрасный воскресный день) по уведомлению о входящем письме на телефоне. Я кое-как открыл глаза, слабой рукой взял телефон и обнаружил, что прислали мне это всё богатство (то есть оный список) в виде *.docx-файла. Я громко выругался матом (благо, никто не услышал — живу один), окончательно проснулся и отправился чистить зубы.
Закончив все утренние дела, в том числе и завтрак, я сел за компьютер и полез в почту. Там я действительно обнаружил *.docx-файл, ещё разок выругался и достал нетбук — только там я имел Windows, а, следовательно, и возможность открыть такой файл.
В файле были всё те же недочёты, что я заметил на тех листах с пометками на полях моих текстов: «Убрать!», «Вода!», «Сократить», «Это не нужно»; но вместе с тем появились и новые, чуть более осмысленные: «Не стоит затрагивать эту тему», «Не формат!», «Сделать проще для понимания».
Читал я всё это и понимал, что как-то странно тут обо всём написал редактор. Вроде бы как да, замечания редактора на то и замечания редактора, чтобы их учесть, но они... странные какие-то, что ли. Ну да ладно, попробуем что-то исправить, нам же хочется быть напечатанными, да? Ещё бы, не в стол же мы пишем, хотя, может быть, и в стол, бывало у нас и такое, ну да ничего, в этот раз мы всё и всех пробьём. Да!
И пошёл у меня процесс редактирования как-то хорошо. Уже к вечеру, часам к пяти или шести, я исправил, как мне казалось, все сомнительные места в тексте и с чистой душой принялся отдыхать. Я запустил Unreal, побегал немного по местам боевой славы на далёких планетах, затем включил свой любимый альбом — The Dark Side of the Moon — после чего поел и принялся читать под великолепную музыку чудесную книгу — это был «Жук в Муравейнике».
Вечер был прекрасен.
Наутро я распечатал текст, сложил в аккуратную папочку и вновь отправился в редакцию.
Сегодня редактор был в прекрасном расположении духа (хоть и был понедельник): улыбался, шутил. Мы с ним договорились, что «рукопись» я у него заберу в среду.
Когда я вышел из кабинета, туда тут же влетел какой-то растрёпанный очкарик. Он держал в руках флешку, через плечо у него была сумка с торчащей оттуда клавиатурой и свисавшими проводами, также на сумке была наклейка с красным чертёнком, логотипом FreeBSD.
– ******* ******вич! Вы просто обязаны выпустить мою статью! - с порога набросился на редактора этот паренёк.
– А с какой стати? И вы, собственно, кто такой? - строго спросил редактор.
– Ну как же... я же... ну вы же должны меня помнить! - обиженно ответил паренёк. - Я же активист нашего движения... я же программист, я же разработчик...
– Ах да, припоминаю... Эль-Эн-Ка что-то там? - сказал ******* ******вич; казалось, что было слышно, как в его голове всё кипит в попытках вспомнить, кто же такой этот очкарик.
– Гэ-Эн-Ка. GNK-avr. Это принципиально новая...
Окончания фразы я не услышал: был уже на лестнице и спускался вниз, к выходу.
Редактор позвонил в тот же день, вечером. Он был крайне взволнован и вещал, то и дело срываясь на крик, переходящий в сип, между тем быстро восстанавливающий до обычной, чуть испорченной заиканиями и спотыканиями речи нервного человека:
– Вы что наделали! Вы что натворили! Вы о чём вообще написали! Да вы... да вы... да вы вообще понимаете, что вы вообще мне дали?
– ******* ******вич, а в чём, собственно говоря, дело? - попытался я хоть как-то вернуть диалог (или монолог?) в нормальное, спокойное русло.
– В чём дело? - саркастически спросил ******* ******вич. - И вы ещё спрашиваете, в чём дело? ********* **********вич! Не валяйте дурака.
– Я и не валяю...
На мгновение воцарилась чуть неловкая тишина.
– Вот скажите, - сказал ******* ******вич, - вы любите нашу страну?
– Страну — да. Страну я люблю, - ответил я. Ну не говорить же мне, как я отношусь к государству в лице правительства. А вот страну я люблю, да. Традиции. Культуру. Её народ.
– Так если вы любите страну, так какого чёрта вы такое пишете? - вновь прогневался ******* ******вич.
– Да причём здесь страна? - стал я защищаться. - Вы объясните-то хоть!
– Ах, вам ещё и объяснять надо? Ну, ********* **********вич!
Вновь между нами возникла пауза.
– Вы и впрямь ничего не понимаете? - спросил редактор с некоторой надеждой и немного нелепым непонятным тоном.
– Нет, - честно ответил я. - Не понимаю.
– Ладно, - примирительно сказал ******* ******вич. - Вы, видимо, молодой ещё. Зелёный. Революционный дух так и играет, - тут он подождал немного и продолжил: - Вам, видимо, ещё кто-то платит, кроме нашего издательства. Иначе и не объяснишь ваши оппозиционные выпады.
– Какие выпады? Вы о чём?
– О вашем тексте. Он полон ненависти в адрес нашего правительства, нашей власти. Неужели вы считаете, что оно не выполняет свои обязанности? Разве вы видите каких-то лучших кандидатов? Да они же все проплачены западом! Вы что!
– ******* ******вич! - остановил я редактора. - Вы, видимо, не так меня поняли. Может быть, действительно немного такого у меня в тексте есть... но я же не уделял этому такого значения. Что же вы, в самом же деле!
– Так, - сказал он, как отрезал. - Или вы убираете всю эту подлую мерзость из текста, или вы никогда больше не будете изданы у нас. Понятно?
Мне очень хотелось сказать ему что-то очень веское и циничное, но как-то не вышло, а получилось лишь произнести севшим голосом:
– Понятно.
И редактор тут же повесил трубку.
Настроение моё испортилось, всё было хуже некуда. Я думал: переделывать ли тот текст или отложить до лучших времён? Соблазнительной казалась мысль забросить его и больше не трогать, но обидно становилось за потраченное время, за вложенные в него силы; в конце концов, текст, по моему скромному мнению, был вполне неплох и был достоин того, чтобы быть изданным и прочитанным.
Я решил переделать. Убрать все отсылки и сомнительные места. Поправить намёки (А они вообще там были? Ну, может, лишь пара штук — но ведь не о политике же я писал! Не о политике!). Или тоже убрать. К чёрту. Или ещё куда подальше. И вообще изменить дух. Как насчёт утопии? Что же! Все любят утопии. А вы не любите утопии? Грязный ставленник запада! У нас же всё так хорошо! У нас прекрасно! У нас уже коммунизм!..
Всё. Хватит. Будем переделывать, куда ж без этого. К этому мы привычные, без этого в нашем деле никуда...
Наверное, в конечном итоге вышло что-то абсолютно нейтральное. Во всяком случае, я тогда на это надеялся. Надежды имеют свойство оправдываться в самых крайних случаях, но текущий случай, увы, был не таков.
Сперва я дал прочесть текст одному старому другу. Ему понравилось, и я, воодушевлённый этим маленьким успехом, поблагодарив его за потраченное время, отправился в редакцию. Едва я вошёл к нему в кабинет, он сказал:
– Надеюсь, вы хорошо подумали, прежде чем снова приходить ко мне.
Я аж остановился. Ещё б я не подумал! Но серьёзный вид редактора (настолько серьёзный, насколько таковым может быть вид невысокого полного человечка в забавных круглых очках, большей частью лысого, вполне подвижного и даже как-то дёрганого) заставил меня смутиться и тут же забыть всю заготовленную речь.
– Добрый день, - начал было я, но тут же был остановлен.
– Давайте сюда текст, - быстро сказал ******* ******вич, уже протягивая через стол руку, дрожащую от нетерпения. Неужели ему прямо так и хотелось прочесть весь текст?
Он взял бумаги и сразу же засунул в них свой лоснящийся нос, постоянно поправляя сползавшие с переносицы забавные свои круглые очки. Вид его был сперва довольно строгий, но вскоре брови его поползли вверх, обозначая то, что в нынешнем варианте текст мой получился не настолько резким и опасным.
На самом деле ******* ******вич не читал, нет. Он лишь бегло просматривал страницы перед последующим прочтением, каковое, вероятно, должно было случиться вечером того же дня.
Пока он копался в бумагах, я осторожно сел на стул для посетителей. Тут редактор отложил их в сторону и обратил свой взгляд на меня. Взгляд этот, между прочим, не выражал ни раздражения, ни каких-либо дурных намерений. Он даже был вполне благожелателбным, этот взгляд.
– Полагаю, сейчас дела обстоят гораздо лучше! - любезно заметил редактор. - Сегодня же вечером я всё прочту. Если что-то не так, я вам позвоню.
– Да... да, конечно, - сказал я, опять смутившись.
– Вот и чудно, - сказал редактор. - Можете идти. Всего хорошего.
– До свидания, - попрощался я, встал и вышел из кабинета. Всё было чудесно.
Я вышел на улицу и пошёл в сторону своего дома. Путь был не так уж и близок, но спешить мне сегодня было некуда, да и погода выдалась на удивление хорошая для марта...
В наушниках играли Lynyrd Skynyrd:
Mama told me when I was young:
Come sit beside me, my only son.
And listen closely to what I say,
And if you do this it'll help you
Some sunny day...
Музыка задаёт настроение. Почему-то до недавних пор я этого совершенно не понимал, а теперь вот так вот. Недаром же пелось у Цоя:
А без музыки на миру смерть не красна,
А без музыки не хочется пропадать.
Действительно. Например, в весеннюю пору особенно хорошо слушаются те же Lynyrd Skynyrd, вполне подходит Сплин, прекрасно было бы послушать Романа Филиппова, да и электронной музыке надо отдать должное: без Elysis'а и blkrbt было бы не так. Всё было бы не так и всё было бы не то, если бы не музыка. Музыка — наше всё.
Сразу же, конечно же, домой я не пошёл. Я заглянул по пути в компьютерный магазин, потыкал новую серию «фруктовых» ноутбуков (тех, которые, мол, «не для всех»), просто так стал расспрашивать продавцов о разнообразных девайсах. Так ничего и не купив, я оттуда ушёл и отправился далее.
По пути я встретил нескольких знакомых, с одним из них поговорил немного: как жизнь в целом, как идёт работа, то да сё. Пока я с ним шёл (оказалось, нам частично по пути), я и сам не заметил, как оказался в парке — удобный путь, если нужно срезать дорогу от редакции к моему дому.
Знакомый ушёл в другую сторону, попрощавшись и рассыпавшись в тысячах извинений; я же продолжил идти своей дорогой.
В парке, как и во всём городе, тоже полным ходом шла весна. Весна не календарная, а самая настоящая: снег уже почти весь растаял, дороги были в лужах. На деревьях едва-едва набухли первые почки, трава уже начинала зеленеть... весна! Прекрасная пора!
Редактор позвонил вечером, как и обещал. Он предложил мне придти к нему на следующий день утром, часам к девяти. Я согласился.
Голос у него был какой-то странный. Казалось, была в нём какая-то усталость (не столько от работы, сколько от меня и моей писанины), было небольшое раздражение... впрочем, я не психолог.
Может быть, я и в этот раз всё сделал не так? Или у меня вновь вышла опасная штука, оппозиционная, левая? Вряд ли. Я проверял. Тщательно проверял. Не как обычно, а с чувством, с толком, с расстановкой. В конце концов, если все сомнительные места мне убрать не удалось, то хотя бы часть оказалась исправлена. Должна была быть исправлена.
Ладно, пусть. Бывает. И ******* ******вич завтра сам мне всё объяснит, и я всё пойму и, если надо, переделаю. Он же опытный человек, он же знает. Точно знает. И всё, всё мне объяснит, и я внемлю его словам и всё, всё! Всё исправлю, если надо будет.
Сегодня редактор говорил со мной снисходительно, как с ребёнком. Всё спрашивал, так ли я люблю наш режим, уточнял, за что; я-то, дурак, всё угодить пытался, утвердительно отвечал на вопросы — мол, страна идёт верным курсом и иже. Ан нет! Не то нужно было редактору. В этот раз он радикально изменил свои взгляды. Нынче ******* ******вич оказался, как ни странно, в рядах оппозиции и довольно едко на этот счёт прохаживался по моим суждениям, которые, как я по наивности своей решил, и хотел от меня услышать изначально редактор. Нет! Он, похоже, не терпел несовпадения чьих-либо мнений со своим собственным и вместе с тем менял точку зрения, видимо, по несколько раз на дню.
Я вышел из его кабинета разочарованным, уничтоженным и обиженным на весь белый свет. И решил пойти к тому своему старому другу (которому не столь давно я давал свой текст на ознакомление), весьма близкому — может, подскажет, что делать, как быть со всей этой ерундой, вполне привычной для писателя.
Он был дома. Он встретил меня вполне тепло, угостил чаем, предложил сигару — я отказался (конечно же). Мы разговорились; беседа шла о тенденциях в сфере культуры, почему-то о погоде, даже о политике... так, рассказал я другу о неудаче с редактором. Мол, странный он, ветреный какой-то. Всякий раз менял своё мнение — а я менял свою писанину в такт переменам настроения редактора. И он этим, видимо пользовался.
– Ты дурак, - сказал мне мой друг. - В хорошем смысле. Но всё равно — дурак.
– Это почему ещё? - обиженно спросил я.
Друг встал, подошёл к красивому стеллажу у стены, налил воды из графина, отпил и сказал:
– Потому что. Потому что так и есть.
– Объясни! - разозлился я.
– Не кипятись, - примирительно сказал он мне. - Прими это как факт. Может быть, ты это вскоре поймёшь сам.
По его, друга, хитрой улыбке я понял, что он надо мной издевается.
– Впрочем, я расскажу тебе, в чём дело, - сказал он. - Тебя всё это время водили за нос. Выкручивали его, дёргали, тянули из стороны в сторону. Тебя держали в дураках, дурака такого. Троллили! Если можно так выразиться. А ты, дурак этакий, в хорошем-то смысле, на это всё вёлся. Редактор над тобой издевался, делал, что хотел. Веселился от души, следил за твоей реакцией на эти якобы «перемены» в его мнениях.
Я сидел в оцепенении. Я не мог вымолвить ни слова.
Как же так? Чёрт возьми, как же так? Как... как только я мог так поддаться? Как меня могли так жестоко нагнуть? Я же... я же не просто какой-то левый дурачок с улицы. Я же вроде как понимал, что делаю и что пишу. Что отношу и куда. И всё-таки... как?
И зачем это нужно было ******* ******вичу? Неужели ему больше заняться нечем?
Нет, нет. Я к нему не пойду. Довольно!
Почему-то мелькнула мысль про публикацию в сети. Про самиздат. Отчего-то — про «оттепель» и «застой».
А друг мой всё продолжал говорить:
–...это извечна беда всего нашего народа. Они считают, что если человек руководит, вообще наделён хоть какой-нибудь властью, статусом, положением... чином... то они, люди, должны ему всецело доверять, исполнять каждое указание и повеление. Рабский менталитет... противная штука. И от этого, похоже, никак не избавиться. Вот тебе, ****, этот редактор сказал: «Перепиши!», и ты переписал. Принёс ему на другой день текст, он сказал: «Всё плохо, переделывай!» - и ты переделал! Ты даже не допускал мысли, что редактор может в чём-то ошибаться или, того хуже, не признавать твоих трудов, вложенных в текст, и упёрто, исступлённо в это верить. Но он даже... он подхватил распространённую заразу всякого высокого лица: злоупотребление властью. И он вертел тебя за твой с горбинкой нос и так, и эдак. А ты, дурак, рад идти у него на поводу! - он перевёл дух и выпил залпом стакан воды. - Хотя ты и не имел понятия, что может быть как-то иначе, кроме того, что редактор прав, всегда прав, он же редактор, неспроста же он на этом посту... но теперь-то ты это знаешь. Помни, ****, друг мой! Не всегда человек, имеющий полномочия, прав. Более того, чаще всего оказывается, что как раз он всё-таки не прав. Что нам с этим делать? Ничего. Потому что мы ничего с этим не сделаем. Люди так привыкли, народу так, видимо, удобно. Ничего не поделаешь...
И тогда я всё понял.