– Ненавижу мужчин! – выплевывая изо рта обезьяний хвост, с отвращением воскликнула Калли.
Они вдвоем с Дороти Хедли были в саду, который раньше назывался Ядовитым. Его все еще по привычке называли так, но, с тех пор как Калли с Дороти стали за ним ухаживать, его внешний облик неузнаваемо изменился. Уже год прошел с тех пор, как Калли переселилась в Хедли Холле. Первые волнения были давно позади, все более или менее успокоилось. Калли день за днем проводила в своем саду, в котором, рядом с ней, мирно дремал под деревом отец Керис. Недалеко от него так же мирно стояла его мотыга, за которую он хватался, если к саду кто‑нибудь подходил (в конце‑то концов ухаживать за растениями была его, а не чья‑нибудь, обязанность).
Дороти обнаружила, что ужасно скучает по Калли, через две недели после того, как ту услали на гору. Дороти принялась навещать ее там все чаще и чаще, постепенно, мало‑помалу, высвобождаясь из‑под суровой опеки Эдит. В последний год, по непонятным причинам, Эдит стала злее, чем всегда. Она превращалась в настоящего тирана. А с Калли было гораздо интереснее, чем со всеми остальными их сестрами.
Дороти этого никогда никому не говорила, потому что над ними, наверное, стали бы смеяться, но она обожала слушать, как, работая в саду, приводя в порядок грядки, на которых до этого произрастали почти только одни сорняки, Калли рассказывает истории. Замечательные истории, очень увлекательные и романтичные, а главное – без всяких сражений, которых было больше чем достаточно в других историях, которые рассказывали бродячие артисты. В историях Калли часто действовали женщины, и это были не слабые и пассивные существа, а сильные, отважные и смелые, очень часто спасающие жизнь главного героя – мужчины.
Старательно пропалывая грядку с аконитами, Дороти глубоко вздохнула:
– Хотела бы я проводить столько времени с каким‑нибудь мужчиной, чтобы его возненавидеть. Пока, в моем положении, сказать «ненавижу мужчину» – все равно что сказать «ненавижу корицу». Она так редко встречается, что не успеваешь распробовать. – Говоря это, Дороти исподлобья кинула взгляд на Калли, ожидая, что та посмеется ее шутке.
На плече Калли, обернув длинный хвост вокруг ее шеи, восседала обезьянка, которую Калли подарил Талис. Она была там всегда, иногда, впрочем, перебиралась Калли на голову. Калли назвала ее Кипп. Кипп был так благодарен своей новой молодой хозяйке за ее ласку и любовь, уже не говоря о том, что из ее рук он получал вкусную пищу, что он никогда не расставался с ней. Иногда, когда Киппа что‑то пугало, он удирал Калли под юбку и дрожал там, уцепившись за бедро или колено. Но никогда не убегал от Калли.
Но Калли, вопреки обыкновению, не рассмеялась остроумному замечанию Дороти.
– Если бы ты их знала, ты бы их обязательно возненавидела, – серьезно произнесла она.
Дороти торопливо вздохнула:
–. Ну, чем же Талис виноват на этот раз?
– Почему, интересно, ты всегда думаешь, что моя ненависть имеет какое‑то отношение к нему? – возмутилась Калли. – Почему ты вообще решила, что я сама имею к нему какое‑то отношение?!
Дороти посмотрела на Калли таким взглядом, в котором было все. Лично она сама начинала приходить к выводу, что любить одного мужчину в своей жизни – это все равно что всю жизнь есть только какую‑то одну еду. Постепенно это начинает страшно надоедать.
– Ты о нем думаешь, о нем мечтаешь, ты для него существуешь, все твои мысли, все твои желания, все – только о нем…
– Ха! – фыркнула Калли, дернув плечом, что должно было означать: «Какая ерунда!» И, отвернувшись, с ожесточением принялась разрыхлять землю. Из‑за ее резкого движения Кипп негодующе взвизгнул и, чтобы удержаться у нее на плече, обвился вокруг шеи хвостом с такой силой, что чуть ее не задушил. – Да если бы я о нем стала думать – чего на самом деле нет, – это было бы ужасно. У него на меня нет времени. Все время он – с другими женщинами. Он с ними танцует, для них поет. – Ее глаза ненавидяще сузились. – Он сделает для них все что угодно!
Дороти смотрела на нее со все возрастающим удивлением, потому что Калли чрезвычайно преувеличивала. Калли принялась передразнивать Талиса, беседующего с порхающими вокруг него женщинами. Низким голосом она произнесла:
– О, милая леди, позвольте вам помочь поднять эти тяжелые спицы! Позволено ли мне ходить за вами следом и целовать камни, которых касались ваши ноги? Позволено ли мне дышать воздухом, которым вы дышите? Позволено ли мне встать перед вами на колени, чтобы служить вам скамеечкой для ног?
Дороти не могла удержаться, чтобы не захихикать. Калли была просто неподражаема. Даже когда она этого не хотела, с ней всегда было весело, почему Дороти и предпочитала быть с ней, а не с остальными сестрами. Еще в Калли было что‑то, что привлекало мужчин. Несмотря на то, что она была не красавица, она им часто нравилась. Ее этот факт совершенно не волновал. С утра до ночи, а весьма возможно, и ночью, она непрерывно думала о Талисе. Но каждый день мимо их садика проходили и находили предлог остановиться поболтать по крайней мере несколько человек мужчин и юношей. Нимало не смущаясь, Калли использовала их как простую рабочую силу для работы в саду, и иногда несколько благородных рыцарей пололи грядки под ее руководством. Вот почему меньше чем за год территория, совершенно заросшая сорняками и травой, уже превратилась в красивый и ухоженный сад, в котором было приятно отдохнуть.
Сейчас Калли передразнивала (как всегда, удачно), переваливающуюся походку какой‑то старой тучной женщины, а потом, отойдя в сторонку, она изобразила, как какой‑то высокий и галантный молодой человек (это мог быть только Талис, больше никто) наблюдает за этой женщиной, а потом в экстазе закатывает глаза. Он вкрадчиво идет за ней, расточая ей комплименты, говоря, что она похожа на фею, что она прекрасна, как картина, что она легка как бабочка и нежна как цветок…
Потом Калли махнула рукой и ожесточенно перерубила острой тяпкой какой‑то безобидный корешок.
– Раньше Талис всегда говорил только правду. Теперь он стал лжецом, и все время только и делает что переливает из пустого в порожнее.
– Это он просто осваивает придворный этикет, – объяснила Дороти, которую в свое время тоже учили такому большому количеству строгих правил. Но она подумала еще кое о чем, чего она Калли не сказала. У нее сложилось ощущение, что к тому, что происходит с Талисом и Калли – что бы это ни было, – имеет самое непосредственное отношение Алида, ее мать. Но что именно происходит, этого Дороти не понимала. Например, почему Талис непременно должен был обучаться всему на свете, а Калли – нет?
– Этикет заключается в том, чтобы говорить всяким уродкам, какие они красавицы? – задала Калли вопрос, который был явно риторическим.
– Конечно, в особенности если они еще и богаты.
– Тогда это мерзкая ложь! Дороти невозмутимо продолжала полоть. Она уже привыкла к тому, что Калли злится.
– А тебе не приходило в голову, что Талис, может быть, когда‑нибудь женится на какой‑нибудь из них? – помолчав, тихо спросила она. – Хотя он, конечно, и любимчик отца, но он все‑таки младший сын, так что большого наследства ему не видать. Если он хочет жить хорошо, ему нужно будет жениться на женщине с большим приданым.
– Да, – произнесла Калли с выражением, которой было мрачнее смерти. – Я об этом думала.
Дороти не сразу задала свой следующий вопрос. С одной стороны, ей было интересно узнать все о том, что происходит, с другой стороны, не хотелось вмешиваться. В отличие от Эдит, которая никогда не подозревала, что у людей могут быть скрытые мотивы, Дороти, напротив, считала, что абсолютно все, что люди говорят, не имеет никакого отношения к правде.
– А Талис говорил тебе, что он на тебе женится? Когда Калли ответила, она была так бледна и ее голос звучал так тихо, что ее было едва слышно:
– Нет.
Услышав это, Дороти уже не сомневалась в том, что в этом деле замешана ее мать. Неизвестно, что и для чего она делала, это была она. Алида всегда интриговала, Дороти убеждалась в этом множество раз. Если Талис до сих пор не сказал Калли то, что было известно всем – что он день и ночь добивается разрешения жениться на ней, – на то были какие‑то веские причины.
Дороти отлично видела, как Талис смотрит на Калли, как он бросает все дела и не отрывает от нее глаз, когда она проходит мимо. В его руках могла быть самая красивая женщина в мире, но когда мимо шла Калли, Талис ее бросал. Это замечала, конечно, далеко не одна Дороти. Это было известно каждой женщине, которая пыталась завладеть красивым молодым человеком. Все женщины из кожи вон лезли, чтобы заставить его выбросить Калли из головы. Разумеется, то, что он любит другую, делало его в их глазах еще более привлекательным, и никто не бросал своих попыток.
Поэтому Дороти и решила, что если он не говорит с Калли о женитьбе, значит, тут вмешался кто‑то еще. Говоря по правде, Дороти, страшно боялась своей матери, но, может быть, если действовать очень осторожно, может быть, ей бы удалось немного помочь Калли… Насколько Дороти понимала, не было никаких причин, почему бы Талису и Калли не пожениться и не нарожать полдюжины детей – у отца наверняка нашлись бы деньги на их воспитание. Может быть, если бы эти двое были счастливы, это добавило бы счастья и в невеселое существование других обитателей Хедли Холла.
Дороти долго колебалась, прежде чем заговорить о том, о чем она думала. Колебалась она прежде всего из‑за того, что нужно было рассказать историю, а какие истории можно было рассказать Калли – прирожденной рассказчице? Но потом Дороти все‑таки решилась.
– Слышала ли ты о том, как моя третья старшая сестра вышла замуж? – И, не дожидаясь ответа, сказала: – Она легла в постель с мужчиной.
Калли вздрогнула и стала смотреть на Дороти, ожидая продолжения. Вопреки опасениям той, она любила не только рассказывать, но и слушать.
Дороти польстило, что ей удалось овладеть вниманием Калли. Делая вид. что она серьезна, а на самом деле внутренне вся дрожа от хохота, она продолжала:
– К тому времени, когда вышла замуж вторая сестра, мы уже все поняли: наш отец никогда не сделает ничего, чтобы мы, все остальные, тоже вышли замуж. Он непрерывно жаловался на то, сколько ему стоило приданое и сама свадьба. Большинство‑то из нас были еще слишком молоды, чтобы об этом много думать, но Алиса решила действовать на свой страх и риск. Однажды мужчины приехали в наш дом с охоты. Алиса выбрала одного из них, послала ему в комнату как бы в подарок бутылку вина, а потом, спустя какое‑то время, прокралась к нему в комнату и улеглась с ним в постель. Со служанкой своей она заранее сговорилась, и та с громкими воплями помчалась туда, где был наш отец, и вот пожалуйста – он является и видит, что его дочь в постели с мужчиной. Ну, и, конечно, тот мужчина был женат на моей сестре, прежде чем даже успел протрезветь.
Калли некоторое время не отвечала. Она, конечно, отлично поняла, на что намекает Дороти.
– Нет. с Талисом такое не пройдет, – наконец медленно ответила она, и Дороти по ее тону поняла, что она уже обдумывала такой трюк. – Во‑первых, он никогда не напивается. Во‑вторых, у него же такие понятия о чести! Он утверждает, что мужчина не имеет права жениться, если у него нет денег. Да и вообще… не нужна я ему. Стоит мне к нему подойти, как он тут же отворачивается.
Дороти спрятала улыбку. Вообще‑то ей всегда казалось, что любовь – это замечательно, но в любви была одна сторона, которая не вызывала никакой зависти. Калли вечно казалось, что Талис не обращает на нее внимания! Она была уверена, что он исполнен похоти по отношению к другим женщинам. Любому, кто смотрел со стороны, было очевидно, что это не так. Тело Калли наконец‑то приобретало округлые, взрослые формы, и от взгляда Дороти не укрылось, что Талис бледнеет от желания, когда смотрит на нее. Дороти иногда казалось, что если на нее хоть раз в жизни так посмотрит мужчина, то после этого она умрет счастливой. Но вообще‑то, откровенно говоря, еще больше ей хотелось, чтобы на нее так смотрели много‑много мужчин и чтобы такое происходило как можно чаще.
Чтобы привлечь внимание Талиса, Калли будто бы непреднамеренно начинала потягиваться, когда он проходил мимо, и платье туго обтягивало ее появлявшуюся грудь. Но когда она переставала потягиваться, она с разочарованием видела, что Талис уже отвернулся, и лишь с ожесточением атакует противника в поединке. Дороти казалось, что, изнуряя себя физическими упражнениями, Талис борется больше всего именно против вожделения, которое испытывает к Калли. Для этого он непрерывно что‑то делал: боролся, скакал на лошади, танцевал, ездил на охоту, упражнялся с мечом. Однажды Дороти даже засмеялась, когда Эдит недоумевающе заметила:
– Он вообще когда‑нибудь сидит спокойно?
«До тех пор, – думала она, – пока он не удовлетворит своей страсти к Калли, он никогда не станет спокойно сидеть». Он похудел. Ел много, но, сколько бы ни ел, этого было недостаточно, чтобы восполнить энергию на все его упражнения. Одна женщина даже говорила, что якобы видела, как Талис бегал на речку купаться. Речка протекала недалеко от их дома, но вода в ней была совершенно ледяная, в которой не купался никто и никогда, поэтому это скорее всего была неправда.
– А может, Талиса нужно немного подтолкнуть, – предположила Дороти. – Может быть, слегка ему намекнуть, не явно, разумеется?
Ей было совершенно очевидно, что даже если бы Калли только пощекотала его кончиком перышка, то тем самым она разрушила бы любые чары, какие там ни наложила на него Алида.
– А может, – развивала Дороти дальше свою мысль, – может, он колеблется, не знает, где и как. Может, не может найти времени и места. Ведь если бы вы… ну, если он был с тобой, то ведь потом его честь велела бы ему жениться на тебе, правда же?
– Да, – вздохнула Калли. Потянув Киппа, она сняла его со своей шеи и, держа на руках, принялась задумчиво гладить его теплый и мягкий мех. – Как тебе кажется, Талис может думать обо мне как о женщине?
Калли не собиралась признаваться в этом Дороти, но в течение последнего года она постоянно пыталась сделать то, что та ей сейчас советовала – соблазнить Талиса, чтобы он поцеловал ее. Но он каждый раз отталкивал, произнося что‑нибудь вроде: «Нет, я так не могу», или «Я с тобой с ума сойду!» Ах, если бы он хоть раз сказал ей, что женится на ней, а не на одной из сотен (да что там сотен! Тысяч!) других женщин, которые вертелись вокруг него, ей бы тогда ничего другого и не надо было. Она стала бы наконец счастливой. Если бы он ей это сказал! Но он этого не говорил. Он не говорил ни о чем, он вообще избегал говорить с ней.
Дороти тем временем продолжала:
– Подумай сама, Калли. Представь, что рассказываешь историю. Если бы одна из твоих героинь влюбилась в рыцаря, а тот был бы все время окружен красивыми дамами, что бы тогда сделала эта героиня?
– Ну, она бы как‑нибудь заставила его посмотреть именно на нее! – воскликнула Калли. Потом, сощурив глаза, усмехнулась и понизила голос: – Лучше всего обнаженную.
Дороти хихикнула. Именно поэтому она проводила с Калли все время. Девушка, не смущаясь, говорила вслух то, о чем другие всегда молчали. Наверное, так было потому, что она росла в деревне…
– Итак, я думаю; эта леди… – В голосе Калли появились нотки увлечения – она уже придумывала очередную историю. Ее слушатели отреагировали на этот хорошо знакомый им тон по‑разному: Кипп закрыл глаза и собрался уснуть. А Дороти открыла глаза пошире.
Талис опять стоял перед Алидой, и, как и в первый раз, увидев его, Алида почувствовала, как волна любви захлестывает ее сердце. Ее не переставало удивлять, как полюбила она этого юношу за последний год – может быть, даже еще больше, чем его любил муж. С каждым днем она чувствовала все яснее, что силы покидают ее. Увы, она начала понимать, что старая прорицательница ошиблась в одном: еще года Алиде не протянуть. С каждым днем она кашляла все сильнее, и в мокроте было все больше и больше крови. От Талиса она это скрывала, но только благодаря травам, которые заваривала для нее Пенелла, Алида не кашляла, когда он приходил к ней.
Как и каждый день, сегодня Талис опять пришел к ней и рассказывал ей о своих подвигах в течение дня, как ему удалось то или другое, как во всем, что только было, он всегда оказывался самым лучшим. Алида раньше думала, что он привирает, но, судя по докладам, которые она получала от слуг, Талис на самом деле был даже еще лучше, чем говорил. Она больше не сомневалась в его словах. Ей нравилось, что он к ней приходит, нравилось, что он стал ее лучшим другом.
Она не слушала, когда ее старуха‑служанка Пенелла говорила ей, что он рассказывает о своих успехах только для того, чтобы показать, что он уже заслужил право жениться на Калли.
– Он приходит, потому что ему нравится со мной быть! – резко бросила однажды Алида служанке.
И Пенелла поняла, что нужно молчать. Она‑то знала теперь, что еда – это гораздо важнее, чем защищать кого бы то ни было. Поэтому свои мнения она держала при себе, но думать это ей не мешало. И ей казалось отвратительным, что Алида так флиртует с Талисом. Глядя на них, ни один человек, у которого было хотя бы немного здравого смысла, никогда не подумал бы. что перед ним мать с сыном.
Что касается Калли… Алида не допускала, чтобы та казалась хорошенькой, вечно ее критикуя. Если случалось так, что Калли попадалась Алиде на глаза с распущенными волосами, у Алиды буквально сжимались кулаки.
Пенелла думала иногда, что то, что Алида так привязалась к Талису, было связано с тем, что ее муж всегда был к ней равнодушен, никогда не давал ей тепла и ласки. И еще с тем, что ее дети, которые ее терпеть не могли за то, что она их постоянно ругала, приходили к ней только когда она приказывала.
А Талис приходил сам.
– Пойди сюда, сядь рядом со мной, – велела Алида, указывая на низенькую скамеечку у своих ног. Ей нравилось, когда Талис сидит у ее ног, так что, пока он говорит, она могла гладить его по голове и погружать в его волосы пальцы. Когда она каждый день видела его, она забывала о том, что собственные дети никогда не приходят к ней. Ей было горько думать о том, что ее собственные сыновья, для которых она столько сделала, ради которых она жила всю жизнь, старались, как умели, избегать ее. А что касается дочерей, так ей иногда казалось, что они вообще предпочли бы, чтобы ее не было. Что касается Эдит, та ее просто по‑настоящему ненавидит. А за что? За то, что Алида спасла ее от замужества – от той вещи, которая, по опыту Алиды, не приносит ничего, кроме несчастья. Лучше уж жить старой девой в доме своего отца, чем всю жизнь сносить издевательства мужа.
Только Талис приходил к Алиде каждый день и говорил с ней, в то время как она лежала у себя в комнате, слабая, больная и одинокая.
– Я хочу жениться на Калли, – тихо произнес Талис.
Алида глубоко вздохнула. Теперь должна была начаться худшая часть. Каждый день он говорил одно и то же, задавал один и тот же вопрос. С каждым днем ей все сильнее хотелось сказать ему правду. Талис предназначен для блестящего будущего, и его ожидает кое‑что получше, чем женитьба на дочери Джона Хедли.
– Когда ты меня просить жениться на Калли, это означает, что ты хочешь, чтобы я умерла, потому что, когда я умру, тебе будет позволено на ней жениться.
Эти слова не шокировали Талиса, потому что Алида повторяла их уже много раз – каждый раз, когда он говорил, что хочет жениться на Калли.
– Неправда. Я хочу жениться на Калли, потому что я ее люблю и хочу быть с ней.
– Разве, когда я умру, у тебя будет не достаточно времени побыть с ней?
Взгляд Талиса не устремился на нее с жалостью, как бывало до сих пор, когда она начинала говорить о своей смерти, и Алида поняла, что пришло время испробовать другую тактику.
– Если она так тебя смущает и ты не можешь выбросить ее из головы, то мне лучше послать девушку к ее отцу. – Талис вздрогнул и взглянул на нее с ужасом. – Хотя мне бы этого не хотелось. Ты не видел этого Гильберта Рашера. Ужасный человек! Такое нежное существо, как Калли, не выживет под его властью.
– Нет! – вырвалось у Талиса. – Не посылайте ее к нему. Я буду вести себя так, чтобы она могла оставаться здесь. – Он отвернулся, не желая, чтобы она видела по его лицу, как он разочарован.
Алида погладила его по голове.
– Теперь осталось уже недолго. Я долго на этом свете не задержусь.
Взяв пальцами его за подбородок, она развернула его голову к себе.
– Лучше почитаем… Давай в мои последние дни не будем говорить о грустном. Скоро уже я лягу в холодную землю, а вы тогда оба будете счастливы.
Медленно, как будто ему было больно, Талис поднялся и направился к подвесному шкафу, в котором Алида хранила свои драгоценные книги. А она смотрела на его силуэт в солнечном свете, который падал из окна, и думала, как она полюбила этого юношу. Леди Алида мечтала о его будущем с радостью, счастливая оттого, что может дать ему так много. Сейчас он этого не понимает и думает, что она препятствует ему из‑за своих капризов. Она быстро угасала и знала, что.смерть уже близка – она чувствовала это. Но прежде чем она умрет, она увидит Талиса при дворе. С каким удовольствием она узнает, что он был представлен королеве! Он, вне сомнения, понравится королеве. Он не может ей не понравиться!
Когда Талис начал читать, Алида погладила его волосы Скоро он уже забудет бледную девочку, которую он любил когда‑то. В ослепительном блеске двора, в солнечных лучах улыбки королевы, Талис забудет вообще все, что было с ним в прошлом. Забудет и простолюдинов‑крестьян, на ферме у которых он вырос, забудет и девушек, которые для него были недостаточно богаты и красивы.
Да, думала Алида, рассеянно слушая его. Все будет хорошо. Ее родные сыновья унаследуют то имущество, которое до ее замужества принадлежало ей, а этот славный юноша будет при дворе и очарует саму королеву своей сияющей молодостью, жизнерадостностью и любовью к жизни, как он очаровал ее, Алиду.
Да, пришло время начинать. Сегодня она пошлет за Гильбертом Рашером.
– А тебе‑то какое дело до того, что я делаю весь день? – бросила Калли Талису, и ее глаза так засверкали, как будто она хотела его испепелить на месте. – Тебе‑то, тебе какое до этого дело?
Дороти наблюдала за ними с раздражением. Она никогда не видела, чтобы двое людей были влюблены друг в друга сильнее, чем эти двое. О такой любви мечтает каждая юная девушка! Талис думал только о Калли, а Калли думала только о Талисе. Но почему они сами не видели того, что было ясно каждому в Хедли Холле?
Калли, как и обычно, рыхлила землю в своем саду, и, как и обычно, вокруг сшивались пятеро молодых людей, предлагая свою «помощь». Двое из них были довольно симпатичные, а один из оставшихся троих, сын паромщика, на лицо было довольно уродлив, но обладал роскошной фигурой.
Единственным человеком, который не замечал никого вокруг, была Калли. Симпатичные молодые люди ходили вокруг нее целыми днями, надеясь завоевать сердце и руку благородной леди, дочери известного рыцаря, отдаленной родственницы самой королевы. Но сама леди видела в этих воздыхателях только свободную рабочую силу.
Зато Талис, придя, разумеется, сразу увидел, что его возлюбленная окружена мужчинами, как будто королева придворными, и его кулаки сжались.
Наблюдая за всем этим, Дороти все больше и больше убеждалась в том, что нет – не должна женщина быть влюбленной в одного мужчину, по крайней мере, не должна им увлекаться до такой степени, чтобы даже не замечать внимания остальных. Дороти ясно видела, что слепая любовь переходит в полнейшую тупость, если дать ей себя захватить.
– Ты находишься под моим покровительством, – произнес Талис сквозь стиснутые зубы, мрачно глядя на широкую спину сына паромщика, склонившегося над грядкой. Остальные молодые люди делали вид, что не слушают, о чем Калли говорит с Талисом, но на самом деле внимательно прислушивались. Единственным человеком, который в самом деле не слушал, был отец Керис, который, как всегда, мирно дремал под деревом. Видя это, Талис страшно злился Почему этот старик не следит за двумя молодыми девушками, что, безусловно, вменяется ему в обязанность? И почему Калли никогда не расстается с этой чертовой обезьяной, которая сидит у нее на одном плече, свесив хвост с другого? Неважно, что это он сам ей ее подарил. Все равно это раздражает!
– Под твоим покровительством? – презрительно переспросила Калли, прерывая его мысли. – Кто это произвел тебя в мои покровители? Тебя вообще никогда здесь нет. Ты всегда там с ней.
«С ней!» Талис некоторое время не мог понять, кого Калли имеет в виду. Вокруг него вертелось множество уродливых и скучных дамочек, но к какой из них конкретно ревновала Калли? Он вообще‑то ей этого никогда не говорил, но временами ему казалось, что от их бессмысленной болтовни он когда‑нибудь сойдет с ума. С Калли он мог быть самим собой, он мог ничего не делать, мог быть печален, а мог – веселиться без всякой причины и говорить глупости, когда ему хотелось. А со всеми этими дамами ему вечно приходилось за собой следить, чтобы быть таким, каким они хотели его видеть. Все время нужно было соблюдать правила куртуазного тона, быть знающим, умным и сильным.
Наконец до него дошло, и его глаза расширились в изумлении:
– Ты о моей матери? Ты недовольна, что я провожу много времени со своей матерью!
– А она мать тебе? – тихо произнесла Калли. – Она на тебя совсем не похожа.
Талиса встревожили ее слова, но, с другой стороны, в конце концов, какая разница, чья мать Алида Хедли? Ясно же, что она умирает, что она страдает от одиночества, и он знал, что он – единственный, кто добровольно посещает ее. В глубине души он был согласен с ней также и в том, что, получив разрешение жениться, скорее всего, он сделает то, чего она боится – перестанет о ней думать.
– Она же… – начал Талис, но был вынужден себя оборвать. Он вовремя вспомнил, что не имеет права говорить Калли о том, что Алида умирает.
– Ты мне что‑то не договариваешь, – пробормотала Калли, и по ее тону Талис услышал, что она готова расплакаться. – А когда‑то у нас друг от друга не было секретов.
О, как хотелось Талису рассказать Калли все, что он поклялся держать в тайне. Он не понимал, почему ему было запрещено говорить Калли, что он собирается на ней жениться. Всякий раз, когда он спрашивал об этом Алиду, она говорила в ответ, что, как только Калли узнает о его желании жениться, она не захочет на него больше смотреть. И Алида умрет в полном одиночестве. Как он мог не выполнить последнюю просьбу умирающей? Разве это не смертный грех – не выполнить такую просьбу?
– Иногда приходится кое‑чего не знать о другом человеке, – пробормотал Талис в ответ. Даже ему самому эти слова показались крайне выспренними. Он не желал иметь от Калли никаких секретов. Очень трудно было каждый день просить Алиду позволить ему на ней жениться, а ей самой не сказать об этом ни слова. Это была самая трудная клятва из всех, данных Алиде.
Нет, пожалуй, еще труднее было сделать так, чтобы Калли осталась девственницей. Наверное, это было самое сложное. Он так сильно хотел ее, что едва мог перенести даже простое соприкосновение их рук. Если она подходила к нему слишком близко, он вынужден был убегать как можно дальше, боясь не справиться с собой.
Хью однажды видел, с каким выражением Талис смотрит на Калли, которая шла по двору, покачивая бедрами. После этого Талис три часа непрерывно со слепым безумством выполнял физические упражнения.
С него лил градом пот, он выпил огромное количество воды, но все работал и работал, пытаясь выгнать из своих мыслей образ Калли. Хью потом сказал ему:
– Твоя честь борется против того, чтобы поддаться на соблазн ее губ, ее груди и бедер. Хочешь победить, да?
Талису пришлось собрать всю свою выдержку, чтобы не расплакаться – так хорошо Хью его понял. Его безумно мучили соблазнительные картины губ Калли, груди Калли, бедер Калли. Да, он хотел победить! И он сделает это!
И вот теперь она, ни о чем подобном не догадываясь, стоит тут и жалуется на то, что он, видите ли, ее не любит и не хранит ей верность. Это она его не любит и неверна ему! Если она его любит, она должна ему верить, что бы он ни делал, где бы ни был. Он разговаривает с другими женщинами, потому что это нужно делать. Леди Алида (он даже про себя никогда не называл ее матерью. Его матерью была только Мег) сказала, что прежде, чем он сможет жениться на Калли – дочери рыцаря, который был родственником королевы, – он должен доказать, что он настоящий рыцарь; он должен много тренироваться и многому учиться. Учиться приходилось в том числе и танцам, и пению, и игре на лютне, и многим другим вещам, на что уходило много времени. К тому же приходилось общаться с массой утомительных женщин.
Его злило, что Калли не понимает таких простых вещей. Он ведь ей сказал, что любит ее, но оказалось, и этого недостаточно. Что же он мог еще сделать?!
– Ну, хорошо, я пошел, – вдруг резко сказал он. И ушел, не оборачиваясь, даже несмотря на то, что она запустила ему вслед ком грязи и попала в спину. Он не обернулся и когда все мужчины, находившиеся рядом, расхохотались над ним. Но их смех долго звучал у него в голове.
Дороти уже Бог знает сколько лежала рядом с Калли и слушала, как та плачет. Или, скорее угадывала, как она плачет, потому что плакала Калли под одеялом, совсем тихо. Бедняга малыш Кипп грустно сидел рядом с ее подушкой, склонив набок голову и иногда протягивая крошечные розовые пальчики, чтобы потрогать ее. Дороти всегда удивляли эти слезы Калли. Казалось, они льются помимо ее воли, откуда‑то из самой глубины ее существа. Как‑то Калли грустно пошутила:
– Видишь, это мое сердце тает и выливается. Когда все выйдет со слезами, тогда сердца уже не останется, вот тогда слезы и кончатся.
Этой ночью обе они остались ночевать в маленьком домике отца Кериса. Обычно они говорили, что он болен и они должны давать ему лекарства, и им разрешали не возвращаться на ночь в большой дом. И Калли, и Дороти казалось, что с каждым днем атмосфера в Хедли Холле становится все мрачнее. Казалось, собирается гроза. И казалось, что вскорости она разразится с такой яростью, что все вокруг будет погребено.
Поэтому Дороти и Калли старались остаться с отцом Керисом, когда только было возможно. Этот почтенный старец спал, что бы они ни говорили и что бы ни делали.
Дороти решительно уселась в постели, в которой они спали вместе с Калли.
– Я больше не могу, – громко заявила она, зажав уши кулаками. – Послушай, меня от вас обоих тошнит, ты слышишь? Тошнит, понимаешь? От обоих!
– От кого от обоих? – спросила Калли, тоже садясь и утирая слезы. Кипп тотчас уселся к ней на колени. – Понятия не имею, о ком это ты.
– Это ты‑то не имеешь понятия? Черта с два ты не имеешь! – сердито ответила Дороти, своей неожиданной грубостью ужасно шокируя Калли. – Послушай меня, Калласандра. Ты должна сделать что‑то со всем, из‑за чего вы с Талисом страдаете. Понимаешь ты меня или нет?
– Понятия не имею, о чем ты, – упрямо повторила Калли. – Талис Хедли мне никто. Просто потому… Дороти прервала ее грубым и резким тоном:
– Талис так сильно хочет тебя, что худеет прямо на глазах, скоро останутся кожа да кости. Он ничего не соображает, так сильно он тебя хочет, он даже перестал как следует учиться. Вчера, когда ты шла неподалеку, он упал с лошади!
– Надо же, я не заметила. Ну и что, что упал? Уверена, это не имеет ко мне никакого отношения. Я…
Дороти схватила Калли за плечи и хорошенько ее встряхнула, не обращая внимания на то, что Кипп протестующе завизжал. Ей хотелось сказать, что во всем этом замешана леди Алида, и, хотя только Господу Богу известно, чего она добивается, но во всем этом явно видна ее рука. Но сказать так не позволило Дороти хорошо развитое чувство самосохранения. Лучше всего не произносить имя матери вообще и сделать вид, что ни о чем не догадывается.
– Просто Талис не тянет к тебе рук, потому что у него сильно развиты понятия о чести, вот и все. Тебе гордиться надо таким отношением к себе, а не сердиться!
– Я в это не верю. Не верю, что Талис меня хочет. Почему ты так думаешь? Разве ты не видела леди Фрэнсис, которая все время рядом с ним! Ты что, не видела, какая она красивая?
– А ты что, не видела, какая она дура? Она думает, что она по крайней мере в два раза красивее, чем это есть на самом деле.
Калли посмотрела на Дороти печально:
– И подумать только, на что мужчины обращают внимание! Ты посмотри на Эдит: умна, а на вид невзрачна, и вот результат: нет мужа.
– А на меня посмотри, – тихо добавила Дороти, произнося вслух то, что Калли сказать не решалась. – Я, конечно, не дура, и со мной не соскучишься. А вот красоты у меня не так много, чтобы мужчины стали бороться за меня с моим отцом, который не дает приданого. – Калли хотела возразить, но Дороти прервала ее: – Да, я отлично это знаю, не надо меня утешать. Это истинная правда. Нужно быть красавицей… Но ты‑то! Ты‑то, Калли, не упускай свой шанс! Ведь у тебя есть то, чего мы с сестрами лишены: любовь мужчины.
– Ты имеешь в виду Талиса? Думаешь, он меня любит? Да не любит он меня, когда там столько других женщин, которые…
Дороти хотелось ударить Калли (она, конечно, этого делать не стала) за то, что та не видит очевидных вещей. Дороти знала: она должна добиться, чтобы эти двое были вместе, прежде чем ее матери удастся осуществить свои планы. Даже если бы это стоило ей жизни, Дороти все равно готова была так сделать, желая во что бы то ни стало принести в этот богатый дом хоть немного счастья. Слишком много денег. Слишком мало любви. Вот каково было ее мнение.
– Ладно, слушай меня, – сказала она. – И помоги мне придумать, как это сделать. Только не надо больше мне долдонить, что Талис тебя не хочет, и все такое. Представь себе, что эта одна из твоих историй. И давай думать вместе, как бы это сделать.
Калли смотрела на нее с сомнением. Дороти, усмехнувшись, добавила:
– А может, ты и права – на такое твоей фантазии, пожалуй, не хватит.
Выражение на лице Калли изменилось.
– Какую историю ты хочешь, чтобы я сочинила? Если я напрягу мозги, то мы еще посмотрим, хватит или нет у меня фантазии!
– Ладно. Слушай, каков мой план.
Дороти заснула только через несколько часов, когда уже светало. Что касается Калли, то она в ту ночь вообще не спала. Утром две девушки заговорщически переглянулись друг с другом.
‑ Вот уж не знаю, почему ты решила покататься именно со мной, – проговорил Талис. Они вдвоем с Калли ехали на лошадях в лесу, который был частным владением Джона Хедли, предназначенным для охоты. – У тебя столько других молодых людей, которые с удовольствием проводят тебя, куда бы тебе не захотелось. Даже не знаю, как это ты еще снисходишь до такого простолюдина, как я, с твоим‑то отцом, герцогом и родственником самой королевы.
Талису и самому уже хотелось прекратить поток слов, который сам собой лился из него, но он не мог. Обида сидела в нем слишком глубоко. Вчера он получил записку от Калли, в которой та писала, что хочет покататься с ним. Прежде всего его охватила радость. Но почти сразу же он забеспокоился, сможет ли он выполнить клятвы, которые давал леди Алиде, если останется с Калли вдвоем слишком надолго. В течение всего года, который минул с тех пор, как он объявил, что он ее любит – в зрелищном представлении на глазах у всех деревни, – он старался никогда не оставаться с ней наедине.
На ней была роскошная шляпа из голубой шерсти, с широкими полями, отороченными белым мехом. Казалось, она старается выглядеть так неотразимо, чтобы Талису ни за что не удалось устоять. Сегодня он даже не стал возражать против прицепившейся к хозяйке обезьяны.
– Я подумываю о замужестве, – обронила Калли как бы мимоходом, бросая на него взгляд через плечо.
У Талиса прервалось дыхание. Но очень скоро он овладел собой, выпрямился и поднял голову.
– Конечно, это правильно. Ты взрослеешь, пора и замуж.
– Да, я тоже так думаю. Мне х<