Зеленое письмо, которое я изучал, называлось СДС или "Сохранение действенности Саентологии". Поначалу я не счел его особо важным, вопреки всем кричащим заголовкам, поскольку про упражнения там ничего не говорилось, а мне не терпелось поскорее приступить к практике. Единственной интересной вещью, о которой мельком упоминалось в тексте, был Е-метр или электропсихометр Хаббарда - специальный электронный прибор, используемый саентологическими священниками во время одитинга, который помогает обнаружить области душевных страданий преклира и работать с ними в сессии. Его показания во многом подтверждали духовную сущность человека и доказывали, теорию о том, что душа живет множество жизней, раз за разом переселяясь в новое тело. Все остальное в письме сводилось к тому, что нужно в точности следовать разработанным методикам, а также какими ужасными последствиями оборачиваются малейшие отступления от того, как их задумал Основатель. Нарушение этой заповеди, считалось тяжким преступлением, что могло привести к аннулированию всех сертификатов и даже отлучению от церкви. ЛРХ (произносится "эл-эр-ха" и означает "Л. Рон Хаббард") говорил о том, что его личный опыт, как исследователя, а также состояние современной цивилизации, бесспорно доказывают, что человечество, находящееся во власти реактивного банка, не способно создать работающей технологии разума. "По имеющимся данным, существует 100000 шансов против 20, что группа людей выдумает плохую технологию, чтобы разрушить хорошую. (…) Мы имеем дело лишь с фактами, а вышесказанное является фактом: группа, предоставленная самой себе, никогда не создала бы Саентологию, а наоборот, уничтожила бы ее дикими драматизациями банка под названием "новые идеи" [8; с.6-7]. Так что, предлагалось не строить домыслов о том, как ему удалось сделать столько великих открытий, а набравшись смирения, неуклонно соблюдать предписания, ибо в этом был единственный для всех людей шанс подняться над банком и обрести свободу. Разумеется такие утверждения вызывали сильное негодование, но что я мог противопоставить полувековому опыту великого учёного? Я нисколько не сомневался в искренности намерений Рона Хаббарда создать "цивилизацию, в которой нет безумия, преступности и войны, где способный может процветать и где честный может иметь права, где человек свободен подняться до больших высот" [9; с.145], потому решил, что этот непопулярный, но, видимо, неизменно работающий подход и является тем единственным путём, по которому человечество сможет подняться на новую ступень своего развития, никогда недостижимую прежде. Я принял это условие и, пожалуй, именно в тот момент стал истинным саентологом.
По прошествии недели я приступил к выполнению тренировочных упражнений. Первые два - "ОТ ТУ 0" и просто "ТУ 0" хотя и осознавались мною, как полезные и необходимые, были в числе нелюбимых. Выполняя одно, требовалось без движения сидеть с закрытыми, а второе - с открытыми глазами напротив напарника и просто присутствовать. К примеру, если я начинал думать о чем-то своем, засыпать, кашлять, чесать ухо - это было уже далеко от того чтобы в полной мере "быть здесь и сейчас", и, пока это происходило, супервайзер ставила "фланк" (говорила: "фланк"), что означало "ошибка", "неправильно" и объясняла причину; упражнение в этом случае считалось незаконченным. Если же занятие подходило к концу, я отсидел не шелохнувшись, чувствуя себя при этом комфортно и осознал, что достиг цели упражнения - Настя говорила "пас", что означало - упражнение сдано и можно переходить к следующему. Ещё через неделю началась долгожданная "травля". Меня очень впечатляла возможность сесть напротив взрослого дяди и сказать ему, чтобы он шёл куда-нибудь очень-очень далеко, не говоря уже о тренировках с представительницами прекрасного пола. Разумеется, получение удовольствия не входило в цели этого упражнения, но зачастую становилось неотъемлемой составляющей процесса. Вначале я, конечно, долго стеснялся, избегал крепких выражений, смущался от разговоров о сексе, но потом барьеры рухнули и я, пожалуй, действительно многое для себя приобрёл. Следом шли ещё различные ТУ, где тренировались способности доносить своё сообщение и добиваться на него ответа, умение давать подтверждения, улаживать различные ситуации в сессии, применением всех предыдущих навыков. После завершения "ТУ 4" круг повторялся, с предъявлением более жёстких требований, и только завершив его, студенты обычно переходили ко второй части курса, состоящей ещё из ряда тренировочных упражнений. Поначалу меня смутило обстоятельство, что всё так или иначе касалось одитинга. Я ожидал научиться чему-нибудь, что пригодится в обычных бытовых ситуациях и пока не ставил перед собою цель стать саентологическим специалистом. Но вскоре мне объяснили, что существование, в целом, следует воспринимать, как большую сессию, где я - это одитор, а все остальные - преклиры, потому используя данные навыки и в простых жизненных условиях можно добиваться ничуть не меньших результатов.
У меня появилось множество знакомых, среди которых был Димкин приятель Вадик (имя условное, так как настоящее я, признаюсь, запамятовал). Он сходу предложил вместе пораздавать приглашения на тест, но я чувствовал, что пока к этому не готов и вежливо отказался. Я считал, чтобы заниматься распространением, нужно либо быть хорошо заинтересованным материально, и просто делать это, как "работу за которую платят", либо иметь в этом неудержимую внутреннюю необходимость, основанную на глубоком личном опыте, которым хочется поделиться с миром, или какую-нибудь другую вескую причину. Мои же успехи были пока ещё весьма скромными, и наиболее весомыми доводами пользы учения Рона Хаббарда могли стать лишь надежды, связанные с тем, что я смогу получить от него в будущем, нежели то, что я уже имею. Выслушав мою позицию, Вадик в целом со мной согласился, добавив, что у него самого нет ни малейших сомнений относительно Саентологии, потому его совесть абсолютно чиста. Болтая, мы шли с занятий по домам; в руке Вадик нёс пачку рекламных листовок, которые вручал всем встречным прохожим на улице и в метро, а я восхищался его уверенностью, представляя, как когда-нибудь в той же мере она будет свойственна и мне.
-12-
Однажды Димка почему-то не пришел на занятия (мы вместе проходили ТУ, где он, между прочим, был одним из самых крутых травильщиков). Вечером я по традиции заглянул в книжный магазин. Так назывался небольшой черный стеллаж и два столика, плотно выложенные курсовыми буклетами и книгами Рона Хаббарда, в холле при главном входе. Приготовившись протиснуться сквозь толпившихся вокруг саентологов, я мельком увидел, как за угол в конце коридора завернул знакомый парнишка, и решил его догнать. Это действительно был Димка. Он уже успел обессилено погрузиться в кожу просторного дивана рядом с Людмилой Борисовной, которая заботливо его обняла и что-то тихо приговаривала.
- Ну, привет! – воскликнул я.
- Привет, Лёша. Присаживайся.
Я сел рядом с Людмилой Борисовной. Димка, поправив чёлку, только молча кивнул.
- Как твои ТУ? - тут же поинтересовался мой регистратор.
- Да, нормально, продвигаются. А чего это Димка такой вялый и на занятиях не был?
- Температура у него. Ему ассист нужно сделать. Умеешь?
- М-м… Нет. Честно говоря, даже не знаю, что это такое, - растерянно вымолвил я.
- Не знаешь, что такое ассист? - удивилась Людмила Борисовна - Так я тебе объясню. Ассист – это такой саентологический процесс, вроде одитинга, который применяют, чтобы помочь человеку быстрее выздороветь.
- Неужели даже такое есть?
- Есть. И ещё много всего есть. Проходи быстрее курсы и всё узнаешь. А то, так и будешь ходить «Неужели! Неужели!…» - тихо рассмеявшись, сказала Людмила Борисовна.
- Так я и прохожу, – мне стало неловко, что я, такой взрослый балбес, не знаю элементарных вещей, о которых известно даже Димке.
- Ладно, не обижайся, – она слегка прижала внука к себе и потрепала его по голове.
Решив реабилитироваться в глазах Людмилы Борисовны, я поучительно изрёк:
- Между прочим, у Хаббарда написано, что когда человек болеет, ему нельзя сочувствовать, потому что потом, в трудных ситуациях, он будет подсознательно вызывать у себя болезнь, чтобы вновь это сочувствие получить.
- Я не сочувствую – я поддерживаю. Но ты молодец, что знаешь – способный. А раз ты такой способный, мы сейчас научим тебя делать ассисты.
- Сейчас?! Но я ничего про это не знаю.
- Так я и говорю – научим. Да Димка? - развеселилась Людмила Борисовна.
- Мо-ожно, – еле слышно прохрипел он в ответ.
Они ждали, пока освободится гардероб, где планировалось провести процедуру, поэтому когда студенты разошлись по домам, мы направились туда. Сложив на подоконник верхнюю одежду и прочие вещи, Людмила Борисовна помогла Димке устроиться на кушетке за голыми вешалками и велела мне внимательно наблюдать. Вначале она сообщила, что собирается сделать ассист и будет прикасаться к различным точкам, давая команду почувствовать ее палец, на что Димке следовало отвечать любым подтверждением. "Почувствуй мой палец", - произнесла Людмила Борисовна и прикоснулась к большому пальцу левой Димкиной ноги. "Да", - буркнул он. "Хорошо. Почувствуй мой палец", - и коснулась того же места на правой. "Угу". "Спасибо. Почувствуй мой палец". Она поднималась от ног к голове, затем просила Димку перевернуться и проделывала то же самое. Я вспомнил, как впервые увидел это на ДСХ и, в ожидании чуда, с четверть часа ходил вокруг таинственного действа. Тут Людмила Борисовна неожиданно сказала: "Давай Лёша - теперь ты". "Я?! Да Вы что. Я понятия не имею, какие точки нажимать и, вообще, я же…". "Лёша, давай короче. Димка так замерзнет. Никаких специальных точек тут нет. Просто даешь команду, прикасаешься с одной стороны, дожидаешься ответа, даешь подтверждение, затем снова - команду, прикасаешься с другой и так далее". "Господи! Как страшно-то. Ладно, попробую". Димка перевернулся на живот. "Почувствуй мой палец", - дал я команду одитинга, припоминая ТУ. Людмила Борисовна сидела рядом на стуле и присматривала, поправляя меня, если я делал что-то не так. Через час Димка сказал, что ему лучше и температура спала. Я был в восторге. Мы оделись и поспешили на метро, дабы вовремя отправиться на боковую, поскольку крепкий восьмичасовой сон был одним из обязательных требований учебы.
Во время перемен студенты высыпали из классов во двор, где, дружно общаясь, ели и курили. На одном из таких перерывов я познакомился с Антохой Созоновским. Антоха был худощавым, среднего роста юношей с темными волосами, примерно моего возраста. Он тоже занимался раздачей листовок, но, в отличие от Вадика, работал в штате и ездил с этой целью куда-то на специальном автобусе, который был переоборудован в передвижной тест-центр. Антон предлагал составить ему компанию в ближайшие выходные и даже робко подбивал придти работать на постоянной основе. Рассказывая, как это будет здорово, он пригласил меня зайти внутрь служебного здания напротив учебного корпуса. На меня произвело большое впечатление скопление нескольких десятков столов и суетящихся между ними сотрудников. Помимо незнакомых мне саентологов, здесь находились уже узнаваемые супервайзеры, одиторы, продавцы книжного магазина и регистраторы, которые то и дело приглашали меня присоединиться к их команде. Виновато опуская глаза, я оправдывался, что еще слишком мало знаю о Дианетике и Саентологии для того чтобы принять такое ответственное решение, а также необходимостью учиться в техникуме, чтобы не попасть в армию. Хотя, по правде сказать, я стал всерьёз помышлять о вступлении в штат после истечения призывного срока, до которого оставалось еще восемь долгих лет.
-13-
По окончании последней пары я уже собрался уходить домой, но в «тиарсы» зашла какая-то сотрудница и попросила всех студентов собраться в классе теории. Она сообщила, что там состоится важное собрание, на котором Исполнительный директор Санкт-Петербургского Центра – Галина Петровна Шуринова должна сделать историческое заявление для всех Питерских саентологов. Это было интересно и само по себе, но, пожалуй, ещё больше мне захотелось посмотреть на Галину Петровну – легендарную женщину, стараниями которой Дианетика появилась в России. Минут через тридцать, когда все собрались и расселись по местам, началось интригующее мероприятие. Почти сразу слово предоставили Исполнительному директору. Галина Петровна оказалась боевой, крупной, но, в тоже время, очень приятной женщиной. У нее был твердый, уверенный голос и доброе лицо. Почему-то именно такой я как раз таки её и представлял. Она торжественно заявила, что Санкт-Петербургская Дианетика и Саентология в самом ближайшем будущем вступит в новую эру своего существования и причина тому – приобретение большого здания площадью около 3000 квадратных метров, в несколько этажей, и фасадом, выходящим прямо на Лиговский проспект. В 3-х минутах ходьбы от него также находились такие ключевые объекты, как станция метро «Площадь Восстания», Московский вокзал и главная улица города – Невский проспект.
Одним из следующих выступавших был Иван Мацицкий. Его жена Света - на вид совсем юная девушка - иногда появлялась в классе теории среди супервайзеров. Она казалась мне симпатичной, и, еще не зная о ее замужестве, я даже помышлял с ней познакомиться. Потом мы стали часто видеться на ТУ. Мне и в голову не могло прийти, что Света может состоять в браке, поэтому известие, что Иван - ее муж было для меня, как гром среди ясного неба. Иван говорил о том, что в приобретенном здании до этого находилось то ли какое-то производство, то ли еще что-то неприглядное, поэтому, чтобы оно обрело приличный вид в кратчайшие сроки, необходима помощь каждого саентолога. Все, кто мог хоть как-то помочь в ремонте, приглашались принять участие в построении своего будущего духовного дома. Каждый час работы на стройке награждался «очками» или «условными единицами», за определённое количество которых можно было проходить курсы или, для особо самоотверженных, даже программу «Очищение» - первый шаг на «Мосту к полной свободе», необходимый перед тем, как человек начнет получать саентологический одитинг. По словам большинства присутствующих, предложение было очень заманчивым, но наступал сентябрь, и я понимал, что все мое время теперь снова будет брошено на прилежную зубрежку юридических наук.
-14-
Проводить в Центре дни напролет я больше не мог. По будням я теперь учился в техникуме, и только в выходные приезжал добивать ТУ. Несмотря на ремонтные работы, занятия проходили уже в новом здании на Лиговском 33. В классах пахло свежей краской, ревел перфоратор, туда-сюда таскали инструменты и строительные материалы. Настя – супервайзер – понимала наши трудности, но могла помочь только советом "конфронтировать" все неудобства, применяя полученные на курсе навыки. Закончив первый круг, вот уже целый месяц я безрезультатно отсиживал заднее место на «ОТ ТУ 0». К концу первого часа я утомлялся, начинал ерзать, мысли носились по классу или вообще в другом месте, короче, сдать упражнение никак не получалось. Отсутствие прогресса не осталось незамеченным. Задержав меня после занятий, Настя спросила о существовании каких-либо разномыслий в отношении материалов курса. Я припомнил своё возмущение «Сохранением действенности Саентологии», и тут же получил направляющую форму в КВОЛ, где мне прописали процедуру под названием ОЛД или «Отсеивание ложных данных». Ее суть заключалась в том, что меня спрашивали с чем я не согласен, просили вспомнить где, когда, и при каких обстоятельствах я впервые узнал об обратном, а затем звучал вопрос: «Как Вы теперь относитесь к этому данному?». Одитором назначили Свету Мацицкую. Я сразу сказал ей, что не вижу в этом никакого смысла, поскольку даже найдя самый ранний случай получения противоречащей информации, ничего нового я не узнавал, так что совершенно непонятно, почему мое мнение должно было измениться. Света ничего не ответила и первые пятнадцать минут умело применяла ТУ4 – внимательно выслушивала, давала подтверждения и возвращала к вопросам одитинга. Когда стало ясно, что мы тратим время впустую, она, наконец, пояснила, что данные от ЛРХ – просто правильные, поэтому всё противоположное, что я слышал в других источниках следует отбросить, как несоответствующее истине. Возражения не принимались, если, конечно, я не был готов рискнуть ради них полной свободой. Я был не готов. Оставшись без приемлемого выбора, пришлось усваивать метод и вновь озаряться мудростью Источника.
По завершении этого процесса я уже приготовился осилить «закрытые», но у меня тут же начался насморк, из-за чего, по рекомендации КВОЛ-а, вместо возвращения на ТУ я был переведен на курс «Взлеты и падения» или «Как справляться с превратностями судьбы». Предполагалось, что он должен прояснить причину моей хвори, и, заодно, стопора на «тиарсах». Рекламная листовка уверяла: «Вы будете удачливы! Вы забудете о болезнях! Вы избавитесь от нестабильности и подавленности! Вы выясните причину несчастий и кажущихся неспособностей добиваться чего-либо!» [10]. Такие смелые заявления давали надежду открыть для себя действительно что-то очень важное, позволяющее коренным образом изменить жизнь, поэтому, перебравшись в класс теории, я был готов сделать для себя это большое открытие. В курсе говорилось о том, что 20 % всего человечества состоит из ПЛ-ов («пэ-элов») - подавляющих личностей, стремящихся тайно или явно погубить всех и вся. Когда-то они тоже были хорошими, но в результате тех или иных обстоятельств и действия определенных умственных механизмов стали преследовать разрушительные цели. Все остальные люди являются личностями социальными, но под воздействием подавления могут стать ПИН-ами («пинами») – потенциальными источниками неприятностей. Частые перепады настроения, или нестабильность в каком-то деле, болезни, а также постоянно совершаемые ошибки, безусловно подтверждают связь с ПЛ-ом. В этом случае, человеку, прежде всего, необходимо чётко выяснить кто им является. Для этой цели Рон Хаббард разработал простой вопросник, по которому следует тестировать всех подозрительных людей, так или иначе находящихся в кругу общения. Если ПЛ обнаружена, начинается улаживание ситуации ПИН. До окончания улаживания человек не может проходить никаких других услуг, будь то курсы или одитинг, поскольку, как утверждалось, успехи от них либо будут равны нулю, либо очень быстро сойдут на нет. Поначалу я решил, что являюсь потенциальным источником неприятностей, но, когда поиск антисоциальной личности среди родных, родственников и друзей ни к чему не привёл, оказалось, что дальше у меня есть только два варианта. Первый касался как раз того случая, когда человек не может самостоятельно выявить причину своих проблем. Метод назывался «Поиск и обнаружение» (П-и-О) и представлял собою специальный саентологический одитинг (ассесмент) с использованием Е-метра. Если в настоящем окружении всё было чисто, это означало, что ПЛ находиться в прошлой жизни. Для её вычисления и ликвидации деструктивного влияния требовалось дополнительное прохождение весьма дорогостоящей саентологической процедуры - Рандауна «ПИН», а в особо запущенных случаях и еще одной - Рандауна подавляемой личности. Помимо этого, человеку назначался большой профилактический курс в академии. Для меня этот вариант означал бы стопроцентную невозможность двигаться к "полной свободе" до тех пор, пока я не найду,как минимум, 100 000р. хотя бы на П-и-О. Более того, в России соответствующих специалистов не имелось, поэтому, даже каким-то невероятным образом раздобыв эти деньги, пришлось бы ехать за границу в продвинутую организацию, где мне смогли бы предоставить эту услугу на русском языке. Второй вариант был значительно проще и заключался в том, чтобы ещё раз посмотреть на свою жизнь и озариться, что я вовсе и не ПИН. Искренне стараясь не погрешить против истины, я внимательно все проанализировал и пришел именно к такому убеждению. Насморк и трудности на ТУ нашли какие-то другие объяснения, и, хотя пышно разрекламированные результаты от курса меня, откровенно говоря, не коснулись, я все равно был безумно рад полученным данным, и тому, что мог с новой уверенностью продолжать путь к высшим уровням осознания, понимая причины и, главное, последствия возможных отклонений от нормы.
Проходя мимо регистраторских столов, я часто заглядывал к Людмиле Борисовне и, если она была свободна, подсаживался о чём-нибудь поговорить. Иногда мы вместе ходили попить кофе в небольшую забегаловку напротив метро. Людмила Борисовна рассказывала о том, как использовала в жизни Саентологию, а я слушал, выпрашивая советы для решения своих проблем. Наиболее часто ее ответы заключались в том, чтобы искать решение и, вообще, думать самому, проходя курсы и получая одитинг, с чем я охотно соглашался.
Денег на следующий шаг у меня не было, и Людмиле Борисовне удалось убедить меня приезжать по субботам и воскресеньям заканчивать ремонт в Центре. Я почти ничего не понимал в строительстве, поэтому выполнял самую простую работу – шкурил стены, смывал мел с потолка, что-то таскал и тому подобное. Так за несколько выходных я заработал 24 у.е., что позволяло возобновить обучение.
-15-
В техникуме у меня был приятель Стоянов Андрей, с которым мы на переменах постоянно устраивали спортивные состязания, вроде того, кто больше отожмётся или подтянется. Андрей был младше меня и ниже по росту, но зато очень спортивным парнем. Как-то, в перерыве между парами экономического права, мы, как обычно, пошли искать место для поединка. Немного пройдя по коридору и подергав двери, мы нашли то, что было нужно - один из классов оказался открыт и совершенно пуст. Обрадовавшись, мы быстро устроились по разные стороны одной из парт и, упершись в неё локтями, скрестили правые ладони. «Ну, начали!» – скомандовал Андрей и, глотнув воздуха, мы сцепились. Несколько минут положение оставалось примерно равным. Руки от напряжения тряслись, а багровые лица всё больше искривлялись гримасами. Мы тужились из последних сил. Я уже было начал немного побеждать, как вдруг неожиданно раздался тупой оглушительный щелчок, и я непроизвольно подпрыгнул на месте. Мы ещё не понимали, что именно произошло, но одно было ясно – что-то с моей рукой. В медпункте мне тут же вызвали скорую. Бедный Андрюха виновато крутился вокруг, пытаясь подбодрить, всё время, пока не приехала бригада спасателей. Они тоже ничего определенного не сказали, поэтому, вколов мне какую-то гадость, от которой стало весело, как после одитинга, но немного качало и заплетался язык, объяснили, что нужно ехать в больницу. Всей группой меня проводили к выходу и сочувственно смотрели пока медик не закрыл дверь машины и, включив сирену, она ни отъехала от здания техникума. В приемном отделении мне сделали рентген. Снимок ясно показывал перелом плечевой кости, да ещё с приличным смещением, поэтому Максим Валерьевич – дежурный врач - однозначно заявил, что нужна операция. Я остался в больнице и две недели лежал в ожидании, пока не спадет отек. Все это время я думал над тем, являюсь ли я всё-таки ПИН-ом, или это что-то другое. Сломанная рука все так же была вдвое больше здоровой, но меня наконец прооперировали, скрепив кости металлической пластиной и четырьмя не слишком удачными по размеру шурупами. Лежа на операционном столе, я пытался вспомнить какие-нибудь романтичные стихи для милой синеглазой медсестрички, стоящей у изголовья, но на память пришло только тургеневское - «Умом Россию не понять, аршином общим не измерить…». Еще через две недели меня выписали и я оказался дома. После операции кисть правой руки вяло висела, и даже спустя месяц я не мог держать авторучку. В поликлинике сказали, что задет нерв, и нужно будет походить какое-то время в реабилитационный центр на процедуры. Пришлось брать академический отпуск и отложить учебу в техникуме до следующего года.
Несмотря на долгую отлучку, про меня не забыли. Первый же позвонивший саентолог, узнав о моей проблеме, тут же напомнил мне об ассистах и проинформировал, что для всех, кто находится на хорошем счету у Церкви, их делают бесплатно. Не долго думая, я поехал на Лиговский. Как оказалось, даровая помощь обеспечивалась за счёт студентов-добровольцев, которых отрывали от своих курсов, поэтому, когда через две недели не особо успешных сессий мне посоветовали продолжить обучение или пойти получать профессиональный одитинг, где «я и выздоровею окончательно», я понимающе согласился.
-16-
Дианетическая терапия по-прежнему была мне не по карману (про саентологическую я даже и думать боялся), но оказалось, что существует более дешевый и, по утверждению Людмилы Борисовны, не менее эффективный вариант – одитинг групповой. Как следовало из названия, он проводился одновременно целой группе преклиров. Тот факт, что он считался разновидностью саентологического одитинга, возбудил во мне любопытство, и, отдав чуть более трехсот рублей, я оказался среди «продвинутых» преклиров. Одитор - приятная средних лет женщина – Ирина Коскинен, была одета в длинное чёрное платье и казалась таинственной и просветлённой. Ирина носила с собой внушительных размеров темно-бордовую книгу. На ее широкой обложке красовался выполненный позолотой восьмиконечный саентологический крест, придававший происходящему дополнительную эзотерическую значимость. Групповой одитинг скорее был ближе тому, что у нас называлось «подготовкой к занятиям», нежели дианетической процедуре. Многое так же напоминало ТУ. Каждая сессия имела свое назначение и, в соответствии с ним, состояла из различных команд, которые Ирина зачитывала из «Красной книги». Первое упражнение заключалось в том, что нужно было с закрытыми глазами помещать своё внимание в разные углы комнаты и удерживать его там. Начиналось всё с одной «якорной точки» и, где-то часа через полтора, заканчивалось уже восемью – соответственно в четырех нижних углах и четырех верхних. Предполагалось, что это должно повысить способность к обладанию чем-либо. Проверить истинность этого я так и не смог, поскольку на этой сессии моё первое знакомство с групповым одитингом тогда и закончилось. После неё я неожиданно озарился, что мой перелом и проблемы на «тиарсах» были следствием неполного завершения курса «Достоинство и целостность личности». Дело в том, что хотя я и получил облегчение от процедуры выписывания овертов и висхолдов, в некоторых вещах, которые мне было стыдно раскрывать младшему супервайзеру, я не признался. Решив разобраться с этим до конца, я рассказал о своём осознании Людмиле Борисовне. Она внимательно меня выслушала, и сразу проводила к Славе Шаталову – главному администратору по этике, назначившему мне этическую программу.
Этическая программа – это тоже своего рода курс, за прохождение которого, кстати, списали большую часть условных единиц, заработанных на стройке. В зависимости от конкретной проблемы человека этот курс включал в себя изучение тех или иных материалов, почти всегда выписывание овертов и висхолдов и выполнение других определённых действий. Как и при ситуации ПИН, параллельное получение других услуг категорически запрещалось. Делалась программа в «секции этики», а попросту говоря – отдельном классе, где не было постоянно присутствующего супервайзера и главным был администратор или, как его еще называли, «этик-офицер». Изредка он наведывался в класс, а в остальное время вел длительные беседы один на один в соседнем кабинете. Нуждавшихся что-либо урегулировать обычно оказывалось предостаточно. Многие стояли в коридоре, образуя очередь, так как места в забитом под завязку классе попросту не было. Очередь скорее походила на толпу, поскольку Слава сам указывал того, кто заходил на прием следующим – все зависело от важности проблемы. Отбор проводился среди первых попавшихся на глаза, завершался за несколько секунд и не обсуждался. Другими словами, человек мог прийти первым и стоять часами. Признание в самых ужасных проступках, за которые меня порой в самом деле мучила совесть, не было чем-то особо сложным, ведь я знал, что это поможет мне стать лучше. Гораздо труднее оказалось принять определение Полной Ответственности. Короче, все хорошее и все плохое, что со мною происходит, зависит ТОЛЬКО от меня. Что-то положительное и позитивное в этом безусловно было, и даже чем-то нравилось мне, но насчёт безусловной «полноты» я несколько сомневался. Как уже повелось, не принять это саентологу было никак нельзя, поэтому пришлось согласиться, что это так. Примерно через два месяца, с чувством освобождения от всех своих самых страшных грехов, я завершил программу и мог снова учиться и получать одитинг.
-17-
Вот-вот должно было наступить лето. Листья на деревьях уже распустились, а установившееся тепло скомандовало повесить тяжёлую демисезонную куртку в дальний конец вешалки и не вспоминать о ней до первых осенних холодов. Как-то, будучи в Центре, я завернул к регистраторскому столику Людмилы Борисовны, чтобы поболтать. Она, как всегда, радушно пригласила меня сесть и начала о чем-то спрашивать, но вдруг торопливо вскочила и, велев никуда не уходить, убежала. Вернувшись, Людмила Борисовна сходу сказала, что хочет кое с кем меня познакомить. За ней тут же появилась невысокого роста невероятно приятная светловолосая девушка в аккуратном темном пиджачке, которая, к тому же, страшно обрадовалась, увидев меня, будто мы были хорошо знакомы, и после долгой разлуки, наконец, встретились. Девушка сказала, что ее зовут Юля Князева и, что она является сотрудницей Морской организации. У нее специально ко мне есть какое-то важное дело, поэтому мы должны немедленно его обсудить. Такой поворот событий меня заинтриговал. Немного пройдя по коридору, мы расположились на кожаных креслах, возле огороженного стеклянными панелями Офиса Рона Хаббарда.