Газеты все еще обмусоливали старую новость – банковский налет, случившийся неделю назад. Жизнь пока не подбрасывала прессе интересных тем, и журналисты упражнялись в остроумии, издеваясь над беспомощной полицией. Грабителей же сравнивали со знаменитыми американскими бандитами прошлого. Упоминалось имя Диллинджера[4]. Также упоминалось имя Олафа Гролера – комиссара полиции, ведущего расследование этого налета. Других имен не называлось – личности налетчиков оставались неизвестными.
Михаэль Хайнц пробежал глазами статью и улыбнулся. Хайнц был одним из членов банды, грабившей немецкие банки два года назад. Тогда, после удачной серии налетов, они решили больше не испытывать судьбу и на время расстаться. Два человека отправились в Штаты, трое должны были переехать в Швейцарию, пока шум не уляжется или пока не закончатся деньги.
Деньги закончились быстрее, чем можно было ожидать. Впрочем, так всегда происходит с деньгами. Швейцарская часть банды вернулась на историческую родину. Связь с теми, кто отправился в Америку, была потеряна, но это не остановило Михаэля и его товарищей.
Вместе с ним было ядро группы – Отто Резингер и Тиль Швиммер. Правда, в Америке оставался Йозеф Штокман – человек, который обычно планировал операции группы. Штокман много лет проработал в компании, занимавшейся обеспечением безопасности крупных банков и компаний. Затем его уволили из‑за какихто разногласий с начальством. Штокман вероятно нашел бы себе место в какой‑нибудь конкурирующей фирме, несмотря на отсутствие рекомендаций. Но еще раньше его нашел Михаэль, как раз подыскивавший себе именно такого человека.
Убедить его перейти на сторону преступников стоило больших трудов. Штокман, похоже, не оставлял надежды сделать карьеру в выбранной сфере. Но предложений пока не поступало, а долги и счета росли. Так что Хайнцу, выступившему в роли змея‑искусителя, оказалось нетрудно убедить его «попробовать».
А один раз попробовав, тот уже не останавливался. Без Йозефа их фантастически удачные налеты были просто невозможны; он планировал операции, учитывая весь свой многолетний опыт в охранных структурах, и каждая операция была просчитана до мелочей.
Однако сейчас Штокмана с ними не было – в Америке он вроде бы собирался остановиться у каких‑то своих родственников. Михаэль попытался навести справки, но безрезультатно. Штокман был осторожен. И скорее всего уже никогда не вернется к товарищам. Денег ему могло хватить до конца дней – если он не будет швырять их направо и налево, как это делали остальные. А он не будет.
Так что на этот раз придется обойтись своими силами. Михаэль был уверен, что они справятся – во время работы он следил за Штокманом, как прилежный ученик за учителем. Словно знал, что рано или поздно придется обойтись без его услуг.
Надо заметить, что в школьные годы Хайнц таким усердием не отличался. Может быть, потому, что то, что вдалбливали ему учителя, не вызывало у него интереса. И перспектива стать похожим на своих родителей, славных и скучных бюргеров, его не прельщала. Уже тогда он знал, что пойдет другой дорогой.
– Переполошились! – сказал он, передавая газету своему боевому товарищу.
Отто – здоровяк с короткой стрижкой и развитыми мускулами – никогда не утруждал себя лишним чтением. Он бросил газету на соседний незанятый стул. Они сидели в небольшом кафе, поглядывая время от времени на висевшие над стойкой часы.
– Ну и где эта русская? – спросил Михаэль.
Отто развел руками меланхолично – ленивый жест, который едва не сбросил на пол соседнюю пальму в кадке, не ожидавшую покушения.
– Мне‑то откуда знать? – ответил вопросом.
Маркиза вышла на них случайно. Несколько дней после отъезда с виллы Штессмана девушка провела, отчаянно пытаясь найти выход. Теперь она воспринимала необходимость разыскать эти два недостающих миллиона как вызов, брошенный лично ей, Анжелике Королевой. Она снова почувствовала вкус к борьбе, и судьба, казалось, подбрасывала ей новый шанс. Пусть надежда на Штессмана оказалась напрасной, но все‑таки время, проведенное с немцем, не было потеряно зря. Ведь благодаря ему она побывала в банке у Готелла, и теперь этот визит подтолкнул ее мысли в новом направлении.
Правда, найти нужных ей людей в Германии, где ее знакомства были очень ограничены, представлялось сначала делом почти безнадежным. Но тут уже помог сам Самошин. Анжелика побывала у него снова, изложив свой план, – ей не хотелось брать на себя ответственность за то, что должно было произойти. Самошин недолго колебался. Другого выхода, кроме как довериться этой странной девушке, у него, кажется, не было. И он был готов ухватиться за любую соломинку. Помогли старые связи с питерской братвой, которой он в свое время оказал немалую услугу. Ведь это именно он сообщил о планах покойного Питера Остенбаха, намеревавшегося выяснить, куда исчезла крупная партия лекарств, направленная в Россию[5].
Разумеется, теперь имя Анжелики Королевой не упоминалось даже вскользь. Иначе очень скоро здесь появятся люди из Конторы. Самошин не был уверен, что питерские бандиты смогут раскопать информацию о бандитах берлинских, но для русских, как известно, нет ничего невозможного. В истинность этого утверждения Анжелика поверила тем же вечером, когда друзья Владимира не только нашли нужных ей людей, но и договорились о встрече, которая должна была состояться на следующий день.
Анжелика пришла в кафе, одетая в неброский серый костюм, и сразу безошибочно направилась в сторону Михаэля Хайнца. Про себя она заметила, что Хайнц недурно выглядит, особенно если учесть его профессию. Это был красивый, стройный и высокий молодой человек. Лет тридцать – тридцать пять, как ей показалось. Черные волосы были коротко подстрижены, глаза были светло‑карими. На нем был модный и дорогой костюм, сшитый на заказ. Второй был одет куда проще, дело видимо не в кошельке, а в привычках.
– Тебе не жарко, подруга? – Отто попытался сразу взять фамильярный тон, но тут же замолк – Анжелика смерила его холодным взглядом, Михаэль толкнул его под столом ногой.
Отто пожал плечами и больше участия в переговорах не принимал.
– Те налеты, два года тому назад… Это ведь ваших рук дело? – спросила Анжелика.
Михаэль промолчал. Отто возвел глаза к потолку.
– Я хочу знать, – пояснила Анжелика, – с кем я имею дело! С опытными профессионалами или с новичками, которым просто здорово подфартило!
Посмотрев на свет сквозь стакан, Михаэль сделал большой глоток и внимательно оглядел Маркизу. Он производил впечатление человека, который никуда не торопится.
– Вы имеете дело с профессионалами! – сказал он, наконец. – А кто вы такая?
– Не все ли равно? – ответила Маркиза вопросом на вопрос.
В конце концов, у нее было не больше поводов доверять этим ребятам. К тому же выкладывать свою подноготную означало показать себя полной дурочкой, с которой в самом деле не имеет смысла иметь дело!
– Мне не все равно! – продолжил Михаэль буравить ее взглядом. – Вы являетесь из ниоткуда и предлагаете выгодное дельце, но я не знаю ничего о вас!
– У меня есть план, который принесет вам, практически безо всякого риска, огромную сумму. Если, чтобы принять решение, вас нужно узнать мою биографию, то я поищу других исполнителей!
– Хорошо, хорошо… – Михаэль поднял руки, шутливо сдаваясь. – Не будем о прошлом! Однако должен предупредить, если ваш план не полюбится мне с первого взгляда, наш диалог сразу закончится. Вам это ясно?!
Лето еще было в самом разгаре. Жаркое и душное, оно редко баловало измученных горожан хотя бы легким дождиком. Те, кто имел возможность уехать из города на это время – уезжал. У большинства такой возможности, разумеется, не было.
Комиссар уголовной полиции Олаф Гролер относился к большинству. Заходя в кабинет, он в первую очередь распахивал шире окно, включал кондиционер на полную мощность и, сняв пиджак, вешал его на спинку стула. Потом располагался за столом и несколько минут мрачно смотрел на календарь на стене. Пытка будет продолжаться еще долго – немецкое лето часто бывает прохладным и дождливым, но если зарядит жара, то надолго. А последние годы в Европе были отмечены небывалыми температурами. Люди мерли, как мухи.
Гролер вздохнул и подумал о хитросплетениях судьбы, которую, как видно, в самом деле угадать невозможно. В детстве мать водила его к цирковой гадалке. До сих пор он так ясно помнил обстановку в вагончике этой странной женщины, что стоило только захотеть – и она представала у него перед глазами в мельчайших подробностях. Гадалка была сухонькой высокой женщиной с темными горящими глазами. Полкомнаты было отделено занавеской, за которой трещала без умолку какая‑то птица. А вот предсказания ее запомнились отрывочно, мать сама пересказывала ему их иногда на ночь, вместо сказки. Гадалка обещала ему славу. Клялась, что станет маленький Олаф самым известным человеком в Германии. Почему‑то после этого он был уверен, что его место в кино, и почти до самого совершеннолетия планировал податься в актеры. Но потом планы изменились, и похоже, обещаниям гадалки уже не суждено сбыться никогда.
Кабинет комиссара был опрятен и официален, как и его хозяин. Стол содержался в безукоризненном порядке, на стене висели дипломы и аттестаты – все в одинаковых металлических рамках. На Гролере были серый костюм и накрахмаленная белая рубашка – именно так он одевался всегда. И не без оснований он считал, что любовь к аккуратности и порядку была одной из причин его быстрого продвижения по служебной лестнице, вызывавшего зависть коллег.
Однако только на аккуратности далеко не проедешь. Дело с грабителями нужно было закончить быстро и красиво. В противном случае о карьере можно забыть, упаковать все свои бумажки в рамках в картонную коробку и перебраться в отделение дорожной полиции. После стольких лет службы увольнение Гролеру уже не грозило. Но для опытного оперативника подобный поворот карьеры был бы хуже любого увольнения.
Расставшись с новыми знакомыми, я поймала такси. Приезжать на такие встречи на собственной машине казалось рискованным. Поколесив некоторое время по городу, убедилась, что хвоста нет. Сменила машину, некоторое время без всякой цели разъезжала по запруженным улицам и вышла возле одного из супермаркетов. Также безо всякой цели. Но по опыту знала, что стоит оказаться перед витринами, как найдется множество предметов, которые необходимо если не приобрести, то по крайней мере – примерить или посмотреть. Кое в чем я оставалась женщиной, и это радовало. Бодрой походкой направилась к дверям, и в этот момент меня окликнули по имени.
В первое мгновение я подумала, что вижу призрак. Я столько думала о нем, что не удивилась бы, если начались галлюцинации.
– Что ты здесь делаешь?! – спросила я, оправившись от первого шока.
Привлекать внимание не хотелось, поэтому мы пошли, изображая гуляющую пару. Может быть, даже просто знакомых – я не могла себя заставить взять его за руку, пока не буду до конца уверена в том, что меня в очередной раз не предали.
Прикинула, как он мог отыскать меня. Может быть, во мне остался еще один жучок‑дублер, которого просмотрели в Эмиратах? А может – эта мысль мелькала и раньше, узнав, что маяк приказал долго жить в Дубаи, Контора быстро отыскала меня там и установила слежку. До поры до времени не приближались, ждали, когда я покину крепость Джавада! Или Штессман всетаки выдал меня Лаевскому?
– Что ты здесь делаешь? – спросила я снова.
– Исполняю обязанность курьера, – сказал он. – После твоего удачного соскока господин Лаевский сильно понизил меня в должности.
– Немец…
– Нет, нет! – замотал он головой, предупреждая следующий очевидный вопрос. – Он ни о чем мне не сообщил, однако я кое‑что заметил в его доме. Ты, милая, чересчур сентиментальна, и это тебя может однажды погубить!
В его руке появилась маленькая карточка. Моя фальшивая визитка, которую я изготовила ко встрече со Штессманом. Визитка несуществующего питерского журнала «ANGELICA».
– Хорошая шутка! – Глеб вернул мне карточку, но легче мне от этого не стало. – Но очень неосторожно с твоей стороны.
– Откуда она у тебя? Штессман отдал?
– Послушай, – он стал серьезен, – ты должна мне доверять. Если я отыскал тебя, то только потому, что ты мне нужна. Мне, а не Конторе или лично Валентину Федоровичу. Он и понятия не имеет, что ты сейчас здесь! А карточка… Люди Гюнтера наводили о тебе справки в России и кое‑кого побеспокоили из наших общих знакомых. А они на всякий случай сообщили об этом в Контору. А если еще точнее – мне. Это ведь я занимался в свое время операцией по твоему захвату!
– Я помню! – тихо сказала она.
– Прекрасно! Информация дальше не пошла. Я распутал клубок в обратную сторону и вышел на детективное агентство, а через него на самого Штессмана. Да, агентство не разглашает имен своих заказчиков, но ты ведь знаешь, для Конторы нет ничего невозможного! Ну а дальше дело техники – мне удалось даже найти типографию, где ты заказала эти самые визитки. У них остались исходные данные…
Я в это время думала о своем. Итак, Глеб знает, что я побывала в гостях у Штессмана. Вероятно, догадывается, что мы с ним не в «монополию» играли. Ревнует. Это многое объясняет, например его ревнивый взгляд. Что ж, нужно признать, у него есть все основания для ревности. Похоже, своей интрижкой со Штессманом, я поставила под угрозу все свое будущее. Что теперь сделает Марьянов? Сдаст ее, в отместку помучив немного?!
– Я рад… – сказал он. – Рад, что ты жива и здорова! И ты отлично выглядишь! – сказал он.
– Спасибо.
– Я тебя подвезу до отеля.
Отметила про себя машинально, что он в курсе, где я остановилась.
– У меня есть машина. Ты ведь знаешь, конечно.
– Желтый «порш». Приметная машина.
– Зато в самый раз для свободной западной бизнесвумен.
– Занимаешься бизнесом? – спросил он, когда мы уже ехали в его «бумере», взятым в прокат.
– Еще нет, но вероятно придется. Есть некоторые дела!
– Господин Самошин.
Я снова вздрогнула. Как же паршиво сознавать, что все ему известно. И остается только гадать, насколько он осведомлен. Может быть, нужно было бежать, едва я услышала его голос, увидела его лицо. Учиться надо на своих ошибках, вот что, милая – шептал внутренний голос. Сердечко затрепетало, а ты про него забудь. Лишний груз в твоем нелегком деле.
Я вздохнула. Движение тем временем застопорилось, кажется, на перекрестке образовалась солидная пробка. Машины стояли впритык. Я ощутила легкий приступ клаустрофобии и открыла окно, впустив прохладный вечерний воздух.
– Давай начистоту! – предложила я. – Ты ведь следил за мной? Так по чьему приказанию?
Он нахмурился и посмотрел на нее внимательно.
– По велению сердца! Или ты не веришь, что и я способен испытывать «души прекрасные порывы»?!
И он о сердце!
– Верно, кстати, сказано – эти самые «прекрасные порывы» нужно душить в зародыше! – улыбнулась я. – Я давно в этом убедилась!
– Послушай! – он поднял руки (это было неопасно, сдвинуться с места нам было суждено еще не скоро). – Ты свободна, никто не знает, что ты здесь…
Ох, как хотелось верить, что это правда!
– Хорошо, а что еще знаешь ты?
Глеб зажег сигарету.
– Я знаю, что господин Самошин неделю тому назад наводил справки в Питере по поводу специалистов узкого профиля. Тех, что специализируются на банках. Не на пивных, конечно… Кстати, не хочешь?! – он кивнул на бардачок.
– Ну что ты?! – я фыркнула. – За кого ты меня принимаешь. Никаких банок в машинах – не тот класс! Эта информация, насчет «специалистов», тоже поступила к тебе?
Это становилось уже забавно – мир оказался гораздо теснее, чем я до сих пор себе представляла. Стоит чихнуть, хоть в Берлине, хоть в Париже, хоть в Антарктиде, – в Конторе услышат. Чихнет француз, известно кардиналу.
– Naturlich! – кивнул Глеб. – Лаевский, подозреваю, забыл, что поручил мне в свое время эту тему, но это нам на руку, правда? Я выбрался сюда на помощь Штессману, но когда докопался до ваших отношений, легко сумел убедить его помочь найти тебя. Ты всерьез его зацепила, милая…
– Чисто профессиональный интерес! – сказала я, не глядя на него.
– Какой, какой…
– Профессиональный! Мне нужны деньги, Глеб. Этот урод подцепил меня за жабры, извини за грубость!
– Ничего, могла бы и похлеще сказать!
– И я готова сделать все, чтобы только с ним расплатиться! Понимаешь…
– Не понимаю, почему бы не поступить проще!
– Я не могу его убрать, – я поняла, что он имеет в виду без дополнительных разъяснений. – Он все предусмотрел, у него тоже есть страховка. Помнишь Сочи? Только его страховка в самом деле работает. Стоит ему исчезнуть, и в Петербург пойдет сообщение о том, что я жива и здорова. А это означает для меня конец.
– Кстати, о страховке, – Глеб странно посмотрел на меня. – Эта… вещь исчезла из Сочи одновременно с тобой…
– Ты думаешь, я ее прихватила?!
Он посмотрел на нее и помотал отрицательно головой. Анжелика вздохнула с облегчением – Марьянов явно был не в курсе истории с чипом, Александром Шульгиным и ее чеченской эпопей. И посвящать его в эту историю она не собиралась.
– Я бежала не от тебя! – сказала она только. – Просто выдался случай, и, как видишь, удачный. Если бы я принадлежала самой себе, я бы дала тебе знать, что жива, что жду, что люблю…
Он молчал, как видно, обуреваемый теми же сомнениями, что только что мучили саму Лику.
– Хорошо! – сказал он. – А перед этим ты решила взять банк?
– Глеб, – на этот раз я посмотрела ему в глаза. – У тебя есть два миллиона?
– Сейчас посмотрю, – пробурчал он, – может завалялись в кармане.
– Если все пойдет, как задумано, – продолжала я, – никто не пострадает!
– А кто планирует операцию? – спросил Глеб и тронулся с места, чтобы снова остановиться через несколько метров. – Герр Самошин?!
– Я!
– Еще того чище! – он закачал головой, как китайский болванчик. – Ты уверена, что это единственный выход?
– Да!
– Хорошо! – сказал он. – Черт меня дернул взять машину, пешком мы бы быстрее дошли!
Я смотрела на него и чувствовала, как на глаза сами по себе наворачиваются слезы. Отчего – сама не могла толком объяснить и оттого казалась самой себе последней идиоткой. Может, все‑таки оттого, что сейчас произошло маленькое чудо. То чудо, в которое перестаешь верить, когда вырастаешь. Потому что веру из тебя вышибают день за днем, выдавливают каплю за каплей.
Вот человек, которого, мне казалось, я уже не увижу никогда. Явился как противовес демону Самошину. Знай наших! Наши тоже в огне не тонут и в воде не горят… То есть наоборот. Хорошо, что милый не может читать мои мысли – боюсь, сейчас дикая путаница в моей голове вызвала бы у него настоящий шок.
Разговор о Египте не поднимался. Связать меня с Ширази Глеб уже не мог. Его возможностям и Конторы, к счастью, были кое‑какие пределы. Хватит с нас и Гюнтера Штессмана, правда?!
– Только клянусь, – сказал Марьянов, – когда все закончится, твоему Самошину лучше не попадаться мне под руку. В живых не оставлю!
– Горячо одобрям! – сказала я. – Аминь!
Отто проснулся поздно. Выглянул в открытое окно – за окном пекло солнце. Он постоял, глядя мрачно на улицу и неторопливо передвигавшихся прохожих. На широкой постели под одеялом свернулась калачиком девушка, с которой он познакомился вчера возле какогото бара. С первого взгляда она была не похожа на шлюху, но Отто чувствовал эту породу за версту и не ошибся и на этот раз.
Груди проститутки с темными большими сосками вы‑глядывали из‑под одеяла, пробуждая желание. Отто чувствовал себя отдохнувшим и готовым к новому дню. А лучшим началом дня он считал хороший секс. Вспомнил про русскую девку: ему она показалась подозрительной, но нельзя не признать – была хороша. Только вот, похоже, с Михаэлем они спелись и старине Отто уже ничего здесь не светит.
У него на очереди был визит к старому другу детства, Мартину Шпееру. Тот проживал на доставшейся от отца ферме и два года назад именно он снабжал группу необходимым в их сложной работе оборудованием.
Но прежде чем навестить Мартина, Отто сдернул одеяло со спящей девушки. Та не сразу проснулась и вспомнила, где она и зачем! Отто грубо раздвинул ее бедра и вошел сразу и до конца в не раз испробованную накануне вагину. Девушка стиснула зубы – грубое вторжение причинило ей боль, но она знала, что следует молчать.
А через полчаса он уже сигналил возле ворот фермы Мартина. За воротами виднелся дом с новеньким флигелем. Отто усмехнулся, представив себе, насколько все там вылизано. Мартин был слишком аккуратен даже для немца и супругу себе нашел такую же. Отто понадеялся, что ее сейчас нет дома – ему не хотелось светиться перед этой вертлявой сучкой.
Мартин вышел навстречу и несколько мгновений всматривался – сначала в машину, потом в человека, сидящего за рулем. Наконец улыбка озарила его рябое лицо – улыбка показалась Отто искренней.
– Хорошая тачка! – сказал Шпеер, кивнув на машину.
– Взял в прокате! – сказал Отто, решив сразу прекратить поползновения Мартина насчет машины – тот был просто помешан на двигателях и если не остановить его вовремя, начнет копаться в моторе.
– Ясно! – Мартин выглядел жутко разочарованным, словно ребенок, который понял, что его оставили без сладкого.
Отто, глядя на него, подумал, что старый товарищ нисколько не изменился. Вот только на мгновение в его глазах проскочило странное выражение.
– Мы нуждаемся в твоей помощи. – сказал Отто. – Ты ведь помнишь, как мы с тобой прекрасно работали в свое время!
– О, Господи! – Мартин отвернулся, чтобы скрыть испуг на своем лице от собеседника. – Я‑то был уверен, что ты сейчас где‑нибудь на Багамах загораешь в обнимку с черномазой красоткой.
– Не люблю жару! – сказал Отто. – Так как, на тебя можно рассчитывать?
– А в чем дело? – спросил Шпеер.
Они прошли в гараж, где он как раз возился со своим пикапом. Машина выглядела так, словно на ней никогда и не ездили.
– Нам нужна твоя помощь, – повторил терпеливо Отто. – Как тогда… Ты ведь можешь помочь с инструментом?
– А на кой черт? – он вопросительно посмотрел на старого приятеля.
– Хочу снести стену в своем новом доме! – осклабился Отто.
Между ними обычно не было никакого недопонимания, и все эти хождения вокруг да около были ему непонятны. Неужели Мартин решил завязать со старым бизнесом? Или дело просто в его особенном чувстве юмора?
– Дом купил? – спросил Шпеер, продолжая ковыряться в моторе.
Отто испытал огромное желание обрушить ему на спину крышку капота.
– Ладно! – пробурчал тот. – Не хочешь говорить – хрен с тобой!
– Меньше знаешь – спокойнее спишь! – заметил Отто. – Раньше ты не был таким любопытным!
– Люди меняются! – сказал Шпеер. – Сегодня ты не тот, что был вчера! У меня проблемы, нужны деньги! Если готовится какое‑то дело, я хотел бы участвовать!
– О чем ты? – спросил Отто, и в голосе его зазвучал холод.
– Сам прекрасно знаешь!… – начал Шпеер, но, заметив его взгляд, понял, что лучше остановиться.
Он махнул рукой.
– Не хочешь, значит, помочь старому приятелю! Хотя я‑то тебе всегда помогал, если не забыл?!
– Не забыл! Так что насчет аппарата?
– Позвони завтра вечером, я скажу, когда его можно будет забрать.
– Отчего такая задержка? – Отто не сводил с него испытующего взгляда.
Мартин прошел в глубь гаража и стал без видимой цели копаться в ящике с инструментами.
– Человек, с которым я работаю, сейчас в командировке.
– А к вечеру, значит, вернется!
Шпеер повернулся к нему и посмотрел в лицо.
– Я попытаюсь связаться с его женой. У него есть резервное оборудование, – сказал он.
Отто кивнул.
– Я буду ждать.
Он вышел из гаража, почти физически ощущая, как Шпеер буравит его спину взглядом.
Прошел вдоль стены и бросил взгляд на новенький трактор, стоявший под навесом, потом на флигель, пристроенный к дому. Кто‑то говорил про денежные проблемы?!
Мартин Шпеер ждал, оставив работу. Через минуту он услышал, как Отто заводит двигатель своей машины. От сердца отлегло. Закрыв ящик с инструментами, Шпеер быстро прошел в дом через дверь в гараже. Он был так возбужден и напуган, что, даже не отмывая рук, бросился через чистенькую, почти кукольную прихожую, вылизанную заботливой Вероникой до блеска. Телефон стоял в гостиной. Мартин плюхнулся в кресло, взял трубку и почувствовал, что у него дрожат пальцы. Так и номер не наберешь, поди! Он попытался рассмеяться, но не вышло.
Сейчас как никогда он жалел, что согласился работать на Гролера – тот припер его к стенке шесть месяцев тому назад. Комиссару стало известно о некоторых делишках Мартина, но он согласился не отправлять его за решетку в обмен на «добровольное» сотрудничество. Сделка была более чем рискованная – Мартин понимал, что как только до его клиентов дойдет весть о том, что он сотрудничает с полицией, жить ему останется совсем недолго. Но за решетку ему тоже не хотелось. Поэтому он согласился. И все это время работал осведомителем, балансируя на очень тонкой грани.
Однако балансировал он очень умело и уже привык к своему новому состоянию двойного агента. Оно не смущало его, как прежде, спал он спокойно и без кошмаров. Но только до поры до времени. Возвращение Хайнца все меняло, теперь Шпеер жалел, что не последовал примеру товарищей и не уехал за границу от греха подальше.
Несколько мгновений Мартин смотрел на телефонный аппарат, потом положил трубку, встал и подошел к бару. Налил себе внушительную порцию виски и осушил одним глотком. Дрожь немного унялась. Он подумал и налил еще порцию. Потом взял телефон к себе на колени. На мгновение в голове мелькнула мысль – оставить все как есть, не звонить никому. Отделаться от Отто этим вечером…
Он бросил взгляд на настенные часы: уже почти полдень. Через окно в комнату скользнул тонкий луч солнца. Мартин налил еще в стакан, так, словно это была вода. И приготовился опрокинуть в себя. Он не слышал, как убийца пересек неслышно комнату, не видел, как солнечный луч отразился на лезвии ножа. В тот момент, когда сталь рассекла его горло, он успел сделать один глоток, и виски вместе с кровью хлынуло из разреза вниз.
Отто несколько мгновений словно завороженный смотрел на этот кровавый поток, а потом бросился прочь из дома.
Вечер был прохладен, из окна Глеб наблюдал за облитыми светом реклам улицами, асфальт отражал их. Царство капитала – подумал он. Жизнь, на которую он оглядывался сейчас, показалась вдруг пустой и бессмысленной. И ничто не отвечало первоначальным замыслам. Планам, надеждам. Подступала хандра, которую он, обычно собранный и волевой, не выносил. Он встряхнулся. Открыв свою дорожную сумку, вытащил бутылку виски и, откинувшись на кровати со стаканом в руке, уставился в телевизор, ничего не видя перед собой. Как там в старом анекдоте про Штирлица, который на банкете у Гиммлера нажрался в доску, чтобы чувствовать себя как дома? Он здесь навроде Штирлица, только война давно закончилась. А кто выиграл ее, так и осталось под вопросом. Глеб чтил память советских солдат, погибших во время Великой Отечественной. Только странно было видеть немецких стариков, воевавших когда‑то и на Восточном фронте, которые жили сейчас во много раз лучше народа‑победителя. Странно было видеть своих ветеранов, идущих в коммунистических колоннах и словно не замечающих в соседних рядах доморощенных неонацистов. Мир словно сдвинулся. А может… Может, всегда был таким. Просто это не бросалось в глаза. Глеб не любил философствовать. Поэтому он и любил еще совсем недавно свою работу в Конторе. Любил больше жизни, которую на этой работе было легче потерять, чем сохранить! Любил, потому что все было просто и понятно. Все изменилось, когда в Конторе и его жизни появилась она. Глеб не желал этой любви – чувствовал, что все тогда полетит к черту. Но видимо, годы работы на Лаевского не убили в нем ни мужчину, ни вообще – человека. И он влюбился. Влюбился так, что готов был на все, включая предательство. Помнится, был такой шпионский роман «Русский дом», где британский литератор, прибывший с заданием родной разведки в Россию, влюбляется в русскую переводчицу и, чтобы вызволить ее из лап КГБ, отдает Комитету важные документы, ради которых и приехал. Глеб видел экранизацию с Шоном Коннери, и она его в момент просмотра страшно разозлила. Человек, предавший интересы страны ради собственной интрижки, по воле авторов выглядел едва ли не героем. Однако сейчас он понял, что оказался на месте старика Коннери, вернее – его персонажа. И ради Анжелики может слить все секреты, которые только окажутся в его руках. Размяк, тряпка, выговаривал он себе беззлобно. Что бы отец на это сказал?! «Я тебя породил, я тебя и убью!»
Он отставил бутылку. Виски было хорошим, но увлекаться не следовало. Предатель, налетчик… Прибавлять к списку званий гордое имя алкоголика было рановато. Но нет смысла и обманывать себя: он нервничал, боясь завтрашнего дня. Ему еще никогда не приходилось переступать закон. Как там Шерлок Холмс облажался, грабя в одном из рассказов шантажиста? Хороший сыщик не обязательно должен быть талантливым вором, а профессионал как он – банковским грабителем. С другой стороны, в особняке у Рокецкого было не проще. И еще этот немецкий гитлерюгенд, как он про себя называл товарищей Михаэля, несмотря на то что все они были его ровесниками. Называл потому, что чувствовал подспудное раздражение, потому, что чувствовал, что Анжелике по‑своему нравится этот расхристанный немец и его товарищи.
Возвращаясь от Мартина, Отто насвистывал мелодию популярного шлягера. Это не было бравадой закоренелого убийцы. Когда тело Мартина осело на пол гостиной, заливая кровью ковер, когда оно еще дрожало в смертельной агонии – Отто казалось, что его сейчас стошнит. И сейчас его все еще била дрожь. Он вернул машину в прокат – бросить ее значило навести на след полицейских.
Уже по дороге в Мюнхен он связался с Михаэлем.
– Ты уверен, что он мог нас заложить?! – спросил тот после некоторого молчания.
– Я уверен, что он вел себя очень странно! – ответил Отто. – И еще после моего мнимого отъезда он сразу бросился звонить кому‑то… Даже руки не помыл после машины, а ты ведь знаешь Мартина!
– Знал! – поправил его товарищ. – Вот что, возвращаться тебе к нам пока не стоит, сам понимаешь… Поезжай в город, затеряйся в толпе. Зайди к старым знакомым и ничего не предпринимай.
– Я и сам так думаю! – согласился Отто. – Надеюсь, мне зачтется это дело?
– Твоя доля не меньше остальных! Сейчас ты рискуешь больше нас!
– Хорошо, – сказал Отто и добавил: – Я на всякий случай сменю мобильный – позвоню тебе сам с новой трубки…
– Добро! – Михаэль закончил связь.
Комиссар Гролер открыл ящик стола, вытащил пистолет и внимательно рассмотрел его. Еще никогда в жизни ему не случалось использовать оружие в деле и вероятно, что и не придется. Пять минут назад было получено известие о смерти Мартина, на которого Гролер возлагал определенные надежды. Это обычная практика – дать преступнику шанс на спокойную жизнь в обмен на сдачу друзей. Гролер не чувствовал себя виноватым в этой смерти. Мартин сам сделал свой выбор, и если он облажался и об их сделке стало известно кому‑то из его дружков – это его вина. Хуже было другое: это убийство означало, что на Мартина вышли серьезные ребята. Возможно, те самые, что совершили недавний налет на банк. И шанс перехватить их с его помощью упущен. Ах, Мартин, Мартин… Гролер повертел в руках смертоносную игрушку.
Раздался сигнал селекторной связи. Комиссару сообщили, что с ним хочет поговорить лейтенант Лебек.
Гролер вернул оружие в ящик стола и стал ждать, когда откроется дверь. Лейтенант вошел, сел без приглашения, сложив ладони на коленях. Ладони у Лебека были крупные – чувствовалась крестьянская порода. Гролер ждал.
– У нас подвижки в деле с Мартином! – сообщил лейтенант. – Я как раз из лаборатории! На его ферме были обнаружены отпечатки протекторов. Машина не принадлежала ни Мартину, ни кому‑либо из его семьи.
– Это немного дает…
– Это еще не все! – лейтенант усмехнулся, давая понять, что самое вкусное он приберег напоследок. – Машину взял напрокат некий Вайс. Надо сказать, очень неосторожно с его стороны. Мне кажется, он не собирался убивать Мартина, иначе подготовился бы лучше. Все вышло, так сказать, спонтанно!
– А по‑моему, обвинять этого Вайса еще рановато! – заметил осторожно Гролер, хотя про себя фиксировал каждое слово коллеги.
Вот уж не знаешь, где найдешь – где потеряешь, подумал он, разглядывая Лебека так, словно видел его впервые.
– Вы проверили – никто больше не пользовался этой машиной? – спросил он.
– Ее брали! Сейчас в соседнем городке проходит пивной фестиваль, и машину арендовали туристы из Франции. Но мне кажется, что Вайс – это именно тот, кто нам нужен!
Гролер качнул головой согласно и выругался про себя. Этому молокососу из провинции удалось его обставить. Но теперь пора было брать дело в свои руки.
– Его нашли? – спросил он.
– Ищем.
В течение последующих суток оперативникам удалось найти гостиницу, где Вайс провел ночь накануне; в номере остались его отпечатки, а одна из местных потаскушек дала его подробный словесный портрет, включая даже такие детали, которые вряд ли могли быть полезны при розыске. Ко всему прочему, она сообщила, что по словам Вайса, он недавно вернулся из Швейцарии. Отпечатки оказались в базе данных швейцарской полиции – подозреваемый успел засветиться, устроив драку в общественном месте. Правда, в Швейцарии его знали как Отто Резингера. Выяснилось, что господин Отто покинул ФРГ примерно два года тому назад.
Поезд тронулся с места и стал набирать скорость. Отто сразу приметил стоявшую у дверей девушку. У нее было некрасивое лицо, но фигурка то, что надо. Наверное, не откажется провести ночь с таким красавцем, как он. Он стал продвигаться ближе к ней. Девица взглянула на него исподлобья, у нее было бледное прыщавое лицо. Вот такие ему нравились. Михаэль считал его вкусы несколько извращенными – он сам предпочитал загорелых мулаток, которых, к его счастью, хватало в Европе. Однако у Отто были свои резоны – эта прыщавая тихоня наверняка в постели превращается в настоящую бестию!
Он собирался начать беседу, когда вдруг увидел за ее плечом в стекле отражение человека, смотрящего на него. Он обернулся, но человек уже опустил голову и уткнулся в какую‑то книжку в мягкой обложке. Это был ничем не примечательный тип в сером пальто. И он вполне мог следить за Отто.
Отто посмотрел на девицу, она смотрела на него, явно ожидая, что он сейчас скажет. Он не ошибся – она была расположена познакомиться, но у него уже пропало настроение. Он отошел к схеме станций метро, посмотрел на рекламные щиты на стенах. Украдкой взглянул в окно, человек взглянул на него. А может быть – на рекламу?
Он не собирался выходить на следующей остановке, но когда поезд уже должен был захлопнуть двери, быстро выскочил, так что человек с книжкой не успел отреагировать. Обернувшись, Отто увидел, как он подскочил к дверям и попытался остановить их, но поздно – они уже захлопнулись.
Отто нервно рассмеялся. Кто это мог быть? Только полиция. Надо было позвонить Михаэлю. Возле телефонного аппарата стоял полицейский, он не хотел рисковать. Еще один полицейский следил за турникетом. А вот еще один – похоже, в городе сегодня конгресс легавых. Не верилось, чтобы они собрались здесь ради него. Возможно, просто из‑за ограблений власти решили увеличить количество патрульных… Мобильный здесь, в метро, не сработает, к тому же легавые могут отследить разговор.
Может, проскочить по наглому? Но, наверное, не получится, страх внезапно взял его за горло. Сейчас как никогда раньше он почувствовал, что близок к тому, чтобы оказаться за решеткой. На платформе было еще несколько пассажиров – какие‑то панки с дикими прическами, сте<