Никс отступила и зажала рот свободной рукой. Задыхаясь, она убеждала себя, что они не знают, куда она делась. Они не могли знать об этом выходе. Они ее не найдут.
В удушающей сенсорной пустоте она буквально кричала внутри себя.
– Нет, должно быть, она пошла сюда! – приглушенно рявкнул один из охранников. – Другие туннели заблокированы…
– Она не могла уйти далеко…
– Ради бога, перестань орать, я не слышу свой наушник…
А затем четвертый голос, низкий и зловещий:
– Я пристрелю ее, как только увижу.
– Ты ее не тронешь. Ее хочет Надзиратель. Ты нас всех погубишь, черт возьми.
Никс сделала еще один шаг назад. И еще. Мысль о том, что ей не выбраться из этой тюрьмы, не просто осенила ее. Она затопила ее, погружая в ужасное психическое состояние.
Раскинув руки, Никс отошла в сторону, чтобы сориентироваться в пространстве, и столкнулась со стеной, когда дуло пистолета в ее руке ударилось о камень. Когда раздался лязг металла, она замерла, на ее лбу выступили капли пота.
Ее сердце колотилось так сильно, что она не могла понять, что громче, стук в ее груди или шум от охранников, что пытались ее найти. Спотыкаясь, она отступала в темноту, шорох ее ветровки, скользящей по телу под накидкой, мягкое лязганье внутри рюкзака, шарканье ботинок по земле, все, казалось, гремело как взрывы бомб. Отчаяние и истощение довели ее до оцепенения. Она обо что-то споткнулась. Продолжила идти.
После того, как, казалось, прошла целая жизнь, ее настороженный слух различил шум падающей воды.
Прекрасный, мягкий плеск воды в купели стал облегчением, Никс даже боялась, что ей это лишь показалось. Но когда шум воды стал громче, и голоса спорящих стражников стихли, у нее возник соблазн сразу броситься к убежищу.
Вероятность споткнуться и упасть была слишком велика, к тому же у купели не было никакой магии. Она не давала особого укрытия или защиты.
Когда она, наконец, остановилась у края купели, Никс не сразу зажгла свечи. Она стояла на месте, одной рукой снова накрыв рот, а другая сжимала мертвой хваткой пистолет. Ее легкие горели, даже когда она втягивала воздух через нос, и она чувствовала, как пещера вращается вокруг нее. Боясь, что она потеряет сознание, Никс позволила коленям расслабиться и приземлилась задницей на каменный пол.
Звон в ушах не помогал. Она плохо слышала.
И рана на плече болела.
Через какое-то время, долгое-долгое время, Никс ослабила хватку у рта. Когда ее тяжелое дыхание успокоилось, она прислушалась, а когда не услышала ничего, кроме звука водопада, то зажгла одну из свечей.
Хрупкий желтый свет не проникал в густую тьму. Он был больше похож на звезду в галактике, далекое мерцание не в силах осветить то, что было рядом.
Опустив голову на руки, Никс остро ощутила металл девятимиллиметрового на своем лбу, холодный и твердый. С каждым вдохом она чувствовала запах пороха, и он не успокаивал.
Тюрьма на изоляции. Ее ищет охрана. Нет выхода, о котором она знала бы точно.
Шак был прав. Она была безрассудной и наивной, придя сюда. Она не думала о смертельной опасности, что могла ей грозить. А теперь оказалась в ловушке…
Без предупреждения зажглись все свечи, и Никс вскинула голову, моргая от света. Когда ее глаза привыкли, она не могла понять, что видит.
– Это ты? – прошептала она.
Шак – или тот, кто по мнению ее разума, был Шаком – казалось, стоял перед ней, одетый в свежую, чистую от крови, тунику, с чистым лицом, от него исходил аромат трав. Что-то было в его руках, какая-то котомка.
– Это ты? – мягко спросил он в ответ.
Хлеб, подумала она. Пахнет хлебом.
– Ты принес еду? – спросила она надломленным голосом.
– Я не знал... не знал, получится ли у тебя. И подумал, если да…
Они долго смотрели друг на друга, и Никс знала, что обнимает его мысленно. Она словно видела этот контакт воочию – как она подпрыгивает и бросается вперед; его руки, обнимающие ее; как его грудная клетка, твердая, сильная и теплая, прижимается к ее собственной.
Но потом она вспомнила, что сказала ему.
И он тоже думал об этом, так как остался стоять на месте.
В конце концов, Шак откашлялся и сел на каменный «диван». Развернув ткань, он достал буханку белого хлеба, и, когда он откусил от нее, ей показалось, что его рука дрожит. Может, так и было. Может, нет.
Наклонившись вперед, он предложил ей ломоть.
– Тебе лучше поесть. Нужно быть сильной для того, что грядет.
На контрасте, когда она протянула руку, ее рука заметно дрожала, и когда Никс откусила от того, что он принес для нее, во рту был настолько сухо, что казалось, ей не прожевать ни куска. Но она это сделала. А затем проснулся голод…
– Плечо беспокоит тебя? – спросил он, пробуя сыр.
– Что… о, я не знаю. – Она посмотрела на свою руку. – Все хорошо.
– Тебе нужно кормление. – Он протянул ей немного сыра. – Скоро.
– Я уже ем… – Никс остановилась, когда поняла, что он говорит о том, что ей понадобиться вена. – О. Э-э... Думаю, я в порядке.
– Мы можем обсудить это позже. – Он открыл «Кул-Эйд» или что там за красный напиток был в бутылке. Сделав глоток, он протянул ей напиток. – Возьми.
Никс положила хлеб на колени, завернутый в бумагу сыр – на землю, и взяла жидкость. Сделав глубокий глоток из бутылки, она поняла, что во рту у нее пересохло от жажды.
Опустив бутылку, она посмотрела на Шака. Его блестящие голубые глаза смотрели на водопад, но ей казалось, что он ничего не видит. Отстраненное выражение его лица подсказывало, что он обдумывает для нее варианты.
Варианты ее безопасного побега.
Даже после всего, что она ему наговорила, он все еще заботился о ней.
– Прости меня, – выпалила она. – Что я так накинулась на тебя тогда.
– Нет смысла это обсуждать. – Шак покачал головой и, казалось, встряхнулся. – Как ты ушла от стражи?
Чтобы скрыть свои эмоции, Никс откусила сыр. Выпила. Съела еще хлеба.
Затем нахмурилась.
– Откуда ты узнал об охранниках?
Глава 28
Шакал все еще не мог поверить, что сидит напротив своей женщины… и, слава богу, он догадался стащить немного еды.
Когда он бросился сюда прямиком из своей камеры, с сердцем, стучащим от ужаса где-то в горле, Шакал пробегал мимо брошенной тележки с едой и случайно прихватил одну порцию с собой.
Да какая уж тут случайность. Он взял упаковку как талисман, словно еда, которую он захватил для Никс, могла гарантировать, что она выживет. Какая хрень, а?
Одно он знал наверняка: если она жива, то непременно вернется сюда.
Когда Шакал увидел вдалеке, в конце коридора, в который нырнул, единственную зажженную свечу, то почувствовал проблеск надежды. А потом, когда он зажег свечи, а Никс была там... он хотел броситься к ней. Обнять ее. Почувствовать тепло ее тела.
Но вспомнив, что какого невысокого мнения она о нем, сдержался.
И он принял ее извинения так, как есть – лишь благодарность за еду.
Что она спрашивала? Ах... да.
– Охрана обошла все камеры с осмотром. В процессе один из них подбежал к другим и сообщил о нарушении. – Он не собирался рассказывать ей о Надзирателе. – Они сказали, что держат тебя под прицелом. Не понимаю, как ты смогла вернуться сюда.
– Я дематериализовалась, – сказала Никс, уплетая хлеб с сыром.
Боги, но самая мужественная его часть – какой бы глупой она ни была – с радостью смотрела, как Никс ест то, что он ей принес… но также его беспокоило ее плечо. На тунике, которую он заставил ее надеть, виднелось свежее пятно крови…
– Погоди, что ты сказала? – Покачав головой, чтобы прояснить мысли, Шакал подался вперед. – Ты дематериализовалась?
Наверняка, это ему послушалось.
Никс пожала плечами и сделала еще глоток из стеклянной бутылки. А когда она отняла губы от узкого горлышка, послышался тихий хлопок.
– Передо мной стояла охрана, и я уперлась спиной в какую-то обвалившуюся стальную стену. Отступать дальше некуда, вперед дороги тоже нет, и я не собиралась вступать с ними в перестрелку. Так что я сделала то единственное, что могла. Я выбралась оттуда, черт возьми.
Шакал моргнул.
– Я не... Как тебе удалось? Как ты успокоилась?
– Взяла и сделала это. Ты просто делаешь то, что должен делать в таких ситуациях. – Никс сделала еще один большой глоток, почти допив то, что было в стеклянной посуде. Затем сухо добавила: – Так я оказалась здесь. Ты доешь?
– Нет, спасибо. Я принес все тебе. – Шакал обнаружил, что продолжает качать головой. – То есть... это замечательно. Что ты можешь взять себя в руки и не теряешь самоконтроль в таких ситуациях, чтобы спасти себя.
– Повторюсь, я просто должна была это сделать. – Никс ковыряла хлеб, вытаскивая из центра мякиш. – А теперь я здесь.
– У меня есть еще один способ вытащить тебя отсюда. – Когда она резко подняла взгляд, Шакал убедил себя, что ничего не чувствует. Вообще. – Рабочие смены отменены, и как только они возобновятся, я тебя выведу. Производство отстает, им придется наверстывать упущенное. Держу пари, они удвоят количество рабочих, и хаос сыграет нам на руку.
Последовало долгое молчание, и он был сбит с толку.
– Что?
– Ты мне помогаешь. – Никс медленно жевала. – Снова. Хотя я должна перед тобой извиниться.
Шакал смотрел, как свеча освещает лицо Никс. На царапину на ее щеке. Грязь на лбу. Волосы, взлохмаченные за ее ухом.
Никс выглядела измученной, и он предпочел бы видеть ее полной спеси и гонора, даже если в таком состоянии она будет кричать и бросаться несправедливыми обвинениями. Это означало, что она могла драться. И он знал – не задавая вопроса и не дожидаясь ответа о том, что он ошибается – что еды недостаточно, чтобы помочь ей прийти в себя.
Для того, что им предстоит, ей понадобится больше физической силы и остроты ума, чем может дать тюремный паек.
– Ты должна взять вену. – Когда она вскинула брови, Шакал протянул ей ладонь. – У тебя снова кровотечение, и, держу пари, ты даже не подозреваешь об этом.
Ее взгляд на свое плечо красноречиво ответил на этот вопрос.
Шакал тихо выругался.
– Если мы собираемся вытащить тебя, тебе нужны силы, а ты израсходовала слишком много энергии. Ты тоже об этом знаешь.
Никс что-то пробормотала себе под нос.
– Я не хочу...
– Ты не хочешь, чтобы это был я? Хорошо. Используй Кейна. Он джентльмен и не воспользуется преимуществом... скажем так, этой ситуации…
– Я не хочу никого, кроме тебя, – резко сказала она. А потом ее запал стих. – Я просто не хочу тебя снова использовать.
– Когда ты использовала меня до этого?
– Серьезно? Ты еще спрашиваешь об этом?
– Я вызвался помогать тебе добровольно. – Кроме того, она была ему нужна для его собственных целей – так что они были квиты. – И я добровольно предлагаю свою вену, если ты этого хочешь.
– Не могу поверить, что ты все еще мне помогаешь. – Ее взгляд снова остановился на еде, которую она перестала есть. – Ты – святой.
– Даже близко таким не являюсь, – с горечью сказал Шакал. – Помнишь, как я оказался в этой тюрьме?
– Ты сказал, что не трогал ту женщину. – Ее взгляд вспыхнул. – Ты сказал, что тебя ложно обвинили.
– И ты мне не поверила. Так что я просто дублирую твои мысли.
– Ты не знаешь, что у меня на уме.
Шакал вытянулся, скрестив ноги в щиколотках.
– Да. А теперь доедай, и мы можем продолжить спор о том, что ты должна взять мою вену…
Никс оборвала его.
– Раньше я злилась на тебя, потому что не понимала, почему ты не хочешь освободить себя от всего этого. Особенно, если ты здесь по ложному обвинению, потому что тебя оболгали. – Она покачала головой. – А еще я злилась, потому что ты знаешь, почему я проникла сюда, и меня возмущал тот факт, что ты в ответ не говоришь мне о причине, по которой остаешься.
Прежде чем Шакал успел ответить, она потерла глаза.
– Слушай, я знаю, что в этом нет никакого смысла. И мы не обязаны быть честными друг с другом. Но это... поэтому я сказала те слова, и мне очень жаль. Ты прав. Ты был ко мне только добр и ничего мне не должен. Даже объяснений.
Через мгновение Шакал сел.
– Для тебя безопаснее ничего не знать.
Никс покачала головой.
– Это нормально. Тебе не обязательно…
– Но это правда. Чем меньше ты обо мне знаешь, тем меньше опасности для тебя.
– Ты можете хотя бы сказать мне, почему? Почему ты остаешься?
Когда Никс снова посмотрела ему в глаза, сердце в его груди пропустило удар. Она была сейчас невероятно красивой, даже в таком растрепанном состоянии… а может быть, особенно из-за него, учитывая ее инстинкт самосохранения… и он позволил себе короткую, яркую фантазию о них во внешнем мире, наверху, еще до того, как Эллани успела распространить свою ложь, а Джабон – подтвердить своим словом… до тех других, более ужасных вещей, что случились с ним здесь.
– Ты прав, – прошептала Никс при свете свечей. – Есть ты и я. Я не хотела это признавать, потому что не хотела чувствовать себя такой раздавленной, как сейчас… когда я хочу, чтобы ты ушел со мной, а ты этого не хочешь. Это убивает меня, хотя и не должно. Причина, по которой я была так зла... в том, что я хочу, чтобы ты пошел со мной.
***
Сказав это, Никс осознала, что Шак не двигается. И судя по тому, как он застыл, она его шокировала.
– Кажется, мне следовало промолчать. – Она пожала плечами, словно пытаясь преуменьшить значение очень важных вещей, о которых сейчас говорила. – Но что-то, может, тот факт, что меня второй раз за последние сутки – или уже третий-четвертый? – едва не изрешетили пулями, заставляет меня говорить.
Шутка не понравилась даже ей самой.
– Прости.
– Никс...
– Я знаю. Я остановлюсь. – Она заставила себя поесть еще немного, хотя не чувствовала вкус еды. – Так, каков новый план?
Шак перевел взгляд на стену. Когда он снова сосредоточился на Никс, его лицо ничего не выражало.
– Мне нужно найти остальных. Они нам снова понадобятся.
– Лукан и Мэйхем снова устроят «потасовку»? – Никс пальцами в воздухе заключила слово в кавычки. – Или на этот раз другая стратегия? На данный момент я открыта для всего.
Ожидая его ответа, Никс хотела прикоснуться к нему. Хотела обнять. Но осталась на месте и закончила с едой, пока Шак смотрел, как она ест.
– Давай проверим твое плечо, – сказал он. – А потом я их найду.
– Окей.
Никс начала стягивать тунику и вздрогнула. Как выяснилось, плечо действительно болело. Кто бы мог подумать.
Она также сняла ветровку и задрала рукав футболки.
– О… да, идет кровь.
Несмотря на то, что ей удалось спастись и каким-то образом попасть сюда, Никс терзало чувство, что она снова все портит.
Когда послышался шорох, она подняла взгляд. Шак подошел к ней и наклонился, чтобы осмотреть рану, а в этот момент ее тело прошила горячая волна.
– Она снова открылась, – мрачно сказал он. – Я бы ее зашил. Но нет никакой возможности отвести тебя в лазарет.
– Все будет хорошо.
– Когда ты возьмешь мою вену, да, будет.
Его резкое заявление заставило ее вспомнить еще одну заезженную фразу, которая использовалась всегда, когда выдвигались идеи из разряда «не очень»: Сейчас не то время, и здесь не то место.
Фраза отлично описывала ситуацию. Проблема была не в его вене. А в том, что произойдет в тот момент, когда она возьмет ее: сейчас определенно не время и не место для того, чтобы лечь с ним в постель. Не то чтобы она была уверена, что он пойдет на это снова.
Между тем, когда Шак смотрел на нее, его удивительный голубой взгляд был ровным. Излучал спокойствие. Здравомыслие.
– Я обещаю, что это ни к чему не приведет.
Она могла лишь покачать головой.
– В тебе я уверена, – тихо сказала она.
– Что?
– Ничего. – Никс протерла глаза. – Нет, вообще-то, я не хочу тебе врать. По правде говоря, я опасаюсь вкуса твоей крови.
– Почему это?
Еще одна вещь, по которой она будет смертельно скучать, подумала Никс.
– Я захочу тебя всего, – резко сказала она, глядя на Шака.
Его глаза вспыхнули, как будто она его удивила. А потом он смежил веки.
– От меня ты никогда не услышишь «нет». – Его голос сразу сексуально охрип. – Никогда.
Прежде чем Никс успела ответить, он закатал рукав своей туники и протянул руку.
– Возьми мое запястье.
Ее взгляд остановился на венах, которые бежали от основания его ладони по внутренней стороне предплечья. Они были массивными по сравнению с ее собственными, и под покровом кожи она могла видеть их пульсацию.
Голод нахлынул, и ее затрясло. От предвкушения.
– Ты уверен, что хочешь это сделать? – спросила Никс, думая о камере, перед которой он остановился. Той женщине, к которой был так привязан, что бы он ей ни говорил.
– Я нужен тебе, – ответил Шак. Как будто это все объяснило.
– Когда я вошла сюда, в темноту, – сказала Никс, – меня некому было направить, и это увеличило мой страх настолько, что я начала задыхаться от паранойи. Убедившись, что за мной никто не гонится, я зажгла одну единственную свечу. Рискованно, но эта мелочь словно придала мне сил. Не позволила слететь с катушек. Если я смогу понять тебя хотя бы отчасти, эффект будет схожим с этой свечой. Она удержит меня.
Шак опустил голову. Молчание затянулось, и она не пыталась его уговорить. Он должен был сам принять решение… и его вена все еще оставалась открытой для нее, искушение было настолько сильным, что Никс стиснула кулаки. Но она также осознавала, что это мгновение будет одним из их последних моментов вместе.
– Или просто скажи мне, почему женщина в той камере имеет на тебя такое влияние, – сказала она, беспомощно пожав плечами. – Просто дай мне что-нибудь. Хоть что-то.
– У меня нет женщины. – Его голос был хриплым. – Между нами никто не стоит… потому что ты – моя единственная. Единственная, кого я хочу.
– Правда? – прошептала Никс.
Он взял ее сжатую руку и приложил к своему сердцу.
– Клянусь честью, ты одна в моей сердце. И я жалею, что для меня все сложилось таким образом, правда. Но мои чувства к тебе не в силах изменить обстоятельств моей жизни.
Никс ненадолго прикрыла глаза, испытывая сокрушительное поражение. Но она была рада честности, которая придала еще большую веру в то, что он ей открыл.
У нее было свое единственное крошечное пламя. Свой мерцающий ориентир. Ее опора.
И это – самое главное.
– Возьми меня, – хрипло сказал Шак, как будто точно знал, о чем она думала.
Когда он поднес запястье к ее рту, его глаза сияли, они были настолько яркими и синими, что Никс казалось, будто она тонет в них. Его большое тело было красивым, как и его лицо, но эти глаза… именно то, как они раскрывали его душу, привлекало ее больше всего.
Она протянула дрожащую руку и перекинула его длинную косу через плечо.
– Могу я увидеть тебя с распущенными волосами?
Последовала пауза, а затем Шак потянулся к кожаному шнурку, перевязывавшему толстый конец. Он развязал ремешок, а затем его пальцы начали распускать упругое плетение.
– Позвольте мне сделать это, – сказала Никс.
Шак опустил руки, она подняла свои… и не стала торопиться. Шаг за шагом она разматывала тугую косу, темная копна становилась длиннее по мере того, как она выпускала волосы из заточения, волны блестели и сверкали сине-черными вспышками. Длинные... густые... пахнущие сандалом, его роскошные волосы блестели в свете свечей, пряди падали на грудь, тяжелые плечи и мощные бицепсы.
Проведя пальцами по его волосам, Никс убрала их с его лица, и у нее перехватило дыхание. Раньше Шак казался ей красивым. Сейчас… он превратился в нечто потустороннее, в своего рода падшего ангела или истерзанное божество, изгнанное с небес, чтобы страдать здесь, на земле.
– Да, – прошептал он.
– Что?
В качестве ответа Шак поднес руки к высокому воротнику туники. Один за другим он развязал шнурки, обнажая крепкую шею.
– Ты не должен, – мягко сказала она.
– Я уже сказал, что никогда не откажу тебе.
– Я не знала, что попросила о чем-то вслух.
А что касается того, что он никогда ей не откажет – это было правдой… если речь не о его побеге вместе с ней. Но хватит думать об этом.
Шак стянул тунику через голову, обнажаясь до пояса перед ней, его грудные мышцы и фактурный живот ласкал свет свечей, невероятные волосы рассыпались по плечам, а взгляд сиял синим пламенем.
– Тебе не обязательно говорить об этом вслух. – Шак потянулся рукой через наэлектризованный воздух между ними и коснулся ее щеки тыльной стороной ладони. – Твое желание отражается в твоих глазах.
Он сместил большой палец к ее нижней губе, провел им по ее коже, прежде чем проникнуть внутрь и погладить один за другим ее клыки. Со стоном Никс почувствовала это прикосновение всем своим естеством, возбуждение словно лизнуло ее соски, утяжеляя дыхание.
Шак издал звук, похожий на урчание, будто знал, что делает с ней. Или, может, он с нетерпением ждал того, что ее клыки сделают с его горлом. Оба объяснения были прекрасны.
– Еще, – сказал он, снова трогая ее клыки. – Я хочу услышать твой стон снова.
Подчинившись команде, Никс обмякла, жажда крови и секса пересилила ее разум. И когда она накренилась в бок, он притянул ее к себе, усадив на колени, прижимая к своему обнаженному торсу.
– Возьми меня, – хрипло прошептал он.
– Шак, ты уверен?
– Как никогда раньше.
– Я буду осторожна.
– Не обязательно.
Никс снова застонала и закрыла глаза, поток сексуальной энергии пробежал по ее телу, как будто кто-то влил в ее вены мёд, смешанный с катализатором… а затем поджег этот коктейль.
Шак приподнял ее, держа в своих сильных руках, и Никс скользнула руками под его волосы, обнаружив так много теплой, гладкой кожи и твердых мускулов. В голове до сих пор звучала его фраза о том, что она была его единственной женщиной.
Та пустая камера не имела к ним никакого отношения.
И, уткнувшись носом в его шею, Никс подумала про себя: «Не место и не время» – это бессмысленное выражение.
Особенно в такой момент.
– Шак, – вздохнула она, с шипением обнажая клыки, и провела одним из острых кончиков по его яремной вене. – О, Шак.
Глава 29
Шакал обхватил ладонью затылок Никс и подвел ее к вене на своем горле. Закрыв глаза, он ощутил, как его тело оживает, ощущение скручивающегося напряжения, нетерпеливого ожидания сгущало кровь... и еще одна часть его тела мгновенно воспряла. Член затвердел и согнулся под неудобным, болезненным углом, но ему было все равно.
Шакал был слишком занят размышлениями о том, на что это будет похоже. То, как она кусает. Как сосет его кровь. Как берет его внутрь себя…
Ее укус был таким, как он ждал. Резким. Решительным. Жадным.
Шакал ахнул и дернулся. Запрокинул голову и застонал.
– Черт... да, черт...
Проклятие вырвалось из него… и эрекция запульсировала между бедер. Но сначала Никс нужно получить жизненно необходимые питательные вещества. Как бы он ни хотел ее, на первом месте ее выживание.
Его сила, переходящая в нее.
Когда Никс прижалась к нему, сглатывая в ритме, который заставил его думать о том, как он проникнет в ее лоно, Шакал почувствовал, как сам жаждет кончить, войти в нее, наполнить ее глубины, пока Никс берет его силы. А еще его накрывало всепоглощающее чувство мужского удовлетворения, что именно он заботится о ней.
Было ли что-то, что он сейчас не чувствовал? Даже на мгновение? Даже в течение одного удара сердца?
Его не смущало то, с кем он был. Не было никаких сомнений в том, что губы Никс касались его горла, что ее клыки проткнули его вену, что ее рот всасывал его кровь. Он точно знал, с кем он был, и даже упиваясь этими ощущениями, пока его тело впитывало удовольствие, как сухая земля влагу теплого весеннего дождя, он думал о ее единственной свече, о ее потребности в нем как в опоре.
Никс стала его светилом. Она была светом, к которому его тянуло, и сейчас он с готовностью за ним следовал.
Проведя рукой по ее талии, Шакал накрыл ладонью ее грудь поверх футболки и был вознагражден стоном, который подействовал напрямую на его возбуждение. Он огладил округлость и сосредоточил внимание на твердом соске, а его бедра начали ритмично двигаться.
Его тело жаждало ее.
И он волновался, что не сможет бороться с этим притяжением, хотя прежде всего ему нужно было сосредоточиться на ее кормлении…
Никс разрешила его внутренние споры, сменив позицию и оседлав его. Затем, не нарушая контакта на его горле, она, извиваясь, скинула свои штаны. Как ей это удалось, он не знал. Однако он был не в состоянии спорить. Он высвободил эрекцию и…
Звук, который вырвался из его рта, когда он скользнул в горячий, гладкий захват ее лона, не походил ни на что из того, что он когда-либо издавал. И пока Никс продолжала пить из его вены, насыщая себя, он открыл свой разум и свою душу ощущению того, как она покачивается на его бедрах, его член входил в нее и выходил, проникал снова и снова, все благодаря ее движениям. Он хотел как-то ей помочь, но не мог рисковать, мешая ее кормлению. Именно Никс все контролировала, ее рот и ее лоно словно доили его, брали его, использовали его...
И он был на все это согласен.
Он не был в ловушке. Его не заставляли. Не связывали и не брали против воли, не использовали для удовольствия, не спрашивая его мнения.
Это был его выбор, и от того он становился слаще, свободнее, лучше. Он выбирал ее. Он выбирал все.
Никс была его маяком в темноте, и он отдавал бы ей все, что мог.
Никакой паники. Сожалений. Ничего кроме... ощущения его женщины.
Это было неожиданное благословение, которого он бессознательно ждал всю свою жизнь. И даже если ему придется оставить ее, он, по крайней мере, знал, что однажды в его жизни была такая связь.
Он познал... любовь... хотя бы раз.
Когда это слово пришло ему в голову, когда стало ясно определение для того тепла, что расцветало в центре его груди… это настолько потрясло его, что Шакал в шоке распахнул глаза.
Любовь.
Шакал сосредоточил взгляд на потолке пещеры и понял, что глаза слезятся, а зрение затуманивается. Сначала он был сбит с толку и подумал, не капала ли вода сверху ему на лицо.
Но нет.
Его руки на ее бедрах, Никс двигалась сверху, а его самого накрывало удовольствием, неожиданным и настолько чистым... но боль в душе вызывало совсем не происходящее в этот момент. Дело в неминуемом, в неизбежном:
Надзиратель снова придет за ним.
Та власть и контроль, которые он имел над ним, не позволяли ему сказать «нет». Вскоре его снова призовут на службу… и этот прекрасный момент, эту чистую, незамутненную страсть сменит нечто хуже ложного обвинения, что привело его в эту тюрьму и отняло десятилетия жизни… тьма, в которой он жил и будет жить дальше.
К нему вернется грязь.
Не в силах вынести это осознание, Шакал закрыл глаза.
Но у него не было выбора.
***
Никс могла не отрываться от вены Шака, испив его досуха… и в этом была проблема. Ей пришлось заставить себя перестать пить из него, хотя это было самое последнее, что она хотела сейчас сделать. Его вкус, насыщенное вино в глубине ее горла и в ее теле… прилив сил от того, что он ей давал, пьянили круче любого наркотика…
И это было до того, как в коктейль добавили чистый раскаленный секс.
Она поглотила бы его, если бы могла.
И она собиралась это сделать.
Опять же, Шак отвечал на зов ее голода, так, как она никогда и не мечтала, и он делал то же самое с ее телом. Шак наполнял ее, его массивная эрекция врывалась в нее безжалостным тараном, и она представляла, как бы он мог обслужить ее во время жажды.
Эта мысль должна была ее шокировать. Но нет.
В потоке горячих, обнаженных, диких образов она представила, что он – тот, кто облегчит боль ее фертильного бремени, кто доставит удовольствие и не даст ей сгореть, когда их тела сольются воедино на долгие часы.
Боже, как ей хотелось, чтобы они оба были полностью обнажены.
И да, она хотела, чтобы это продолжалось шесть часов. Восемь. Десять. Она оседлала его бедра, его член проникал в нее, от головки до самого основания, снова и снова, сначала кончил он, потом она, а потом они достигли пика вместе, пока она пила его кровь. Эмоции били через край, но ей все равно хотелось большего. Она хотела быть покрытой им полностью, потной, расслабленной, чтобы кружилась голова, ощущать себя на другой планете от усталости после занятия сексом всю ночь и день напролет. Она хотела, чтобы он взял ее во всех позах, всеми способами…
– Хватит!
Вскрикнув, Никс вернулась к реальности. Несмотря на фантазию, секс и напор, она вырвала клыки из его горла и сосредоточилась на стене пещеры, тяжело дыша, жаждущая крови, все еще голодная.
Но она боялась взять слишком много из его вены.
– Шак… – в панике выпалила она.
– Нет, ты не убила меня. – Он улыбнулся, несмотря на то, что на его горле виднелись кровоточащие следы, парные проколы дразнили ее, заставляли облизывать губы. – Даже близко не было.
Глядя на него сверху вниз, она хотела запомнить его таким навсегда: легкая улыбка на прекрасных губах, волосы, ниспадающие на его широкие плечи, странная атмосфера удовлетворения, окружающая его, почти осязаемая аура, несмотря на жаркий, на грани грубости секс. Он был прекрасен, когда проникал в нее, когда так великодушно отдавался ей.