Михаил уже выпил несчетное количество чая, забил окурками пепельницу и мусорное ведро, а Леси с Беседой все еще не было. Снова звонить не хотелось. Два часа назад они разговаривали последний раз – уже на подъезде к Москве. Ясно, пробки, но все равно, почему же так долго?..
Хлопнула входная дверь. И вот уже Леся повисла на шее, за ее спиной широко улыбался Беседа.
Господи! Как же он изменился!
Нет, не постарел, не поседел – возмужал. Сквозь растрепанные Лесины волосы Ученый рассмотрел широкие, каких раньше и представить было невозможно, мускулистые плечи, спокойный, незамутненный сомнениями и неуверенностью взгляд умных внимательных глаз, твердую решимость когда-то круглого и безвольного детского подбородка. И будто догадавшись, о чем он думает, Леся громким театральным шепотом сообщила:
– Он такой крутой стал, просто диву даюсь…
* * *
Джон ждал возле вагона с охапкой цветов. Ей даже подумалось, что так он стоит на перроне уже не первый час – с тех пор, как получил ее телеграмму и примчался на вокзал.
Он, как всегда неловко, сунул ей в руку букет, растерянно, не зная, чем теперь занять освободившиеся руки, посмотрел на нее:
– Как доехала? – спросил, как всегда невпопад, и смутился.
Леся грустно улыбнулась, слегка наклонилась и поцеловала в лоб:
– Пойдем куда-нибудь, поговорим.
Центральный зал Московского вокзала в Петербурге только поначалу показался похожим на Ленинградский. Здесь все было не так: вместо дешевых, грязных забегаловок и непрезентабельных киосков – бизнесцентр, магазины с книгами, цветами, сувенирами, на постаменте – бронзовый бюст Петра; народ перемещается чинно, как бы подчеркивая традиционное достоинство жителей культурной столицы, без излишней суеты и толкотни; даже челноки и мешочники какие-то необычно тихие и несуетливые.
– Я на машине…
– Ой, конечно же! «Фокус»?
– «Мустанг».
Она притворно строго взглянула на него:
– Непатриотично как-то. Мог бы купить модель собственного производства, так сказать.
– Так ведь подарок от руководства. За безупречную службу.
– Ого!
– А ты думала, – гордо улыбнулся он. – Есть тут на Невском одно местечко уютное. Там поговорим, а потом…
– А потом посмотрим, что дальше.
В кафе модной галереи элитных бутиков было тихо и пустынно. Мелодичная, едва слышная музыка, неприметно порхающие между столиков официантки, нега, прохлада, комфорт.
Леся отломила кусочек замысловато украшенного пирожного, пожевала, поморщилась – химия. Отодвинула тарелку, отхлебнула кофе. Закурила:
– Дело вот в чем…
По мере рассказа лицо Джона становилось все мрачней.
– И вот я здесь, – закончила она. – Ты поедешь со мной?
Он молчал.
– Я знаю, о чем ты. Писал про буддизм, про дацан…
– И сейчас мы туда поедем!
Она не стала возражать.
* * *
Семь лет назад, отправляясь в Питер, Джон сказал, что будет искать утешения и просветления в вере предков: «Пора грехи отмаливать». Поэтому, собственно, и поехал в Северную столицу, где в то время был единственный на всю Европейскую Россию буддийский храм, точнее – ламаистский дацан. Видимо, что-то такое он там действительно нашел, потому как письма его становились все более спокойными и светлыми, не то что вначале, когда он беспрерывно повторял о чувстве вины перед богом и людьми.
И не только письма.
В начале своего пребывания на холодных невских берегах Беседа по большей части перебивался с хлеба на воду, довольствуясь случайными заработками. А с 2002-го пришел на только что открывшийся во Всеволожске завод «Форда» и неожиданно – прежде всего, видимо, для себя – стал личностью не просто уважаемой, но исключительно популярной и востребованной. О поездках в Штаты, в штаб-квартиру автогиганта в Диборне, где его неоднократно принимал глава корпорации, он рассказывал так, будто это были мелкие докучливые рабочие эпизоды. Немного живей и с большей симпатией говорил о встречах с бразильскими профсоюзниками. Но по-настоящему вдохновлялся, только повествуя о визитах в Дхарамсалу – резиденцию Далай-ламы Четырнадцатого. Дело в том, что, впервые побывав там в качестве попечителя дацана, Джон не просто удостоился лицезреть Тэнйзина Гьямцхо, но и по-настоящему подружился с ним.
Именно это, а не постоянное субсидирование реставрационных работ превратило Беседу из обычного, хоть и очень уважаемого, прихожанина в учителя высшей буддийской мудрости. Ведь для ламаиста даже простая встреча с Тэнйзином Гьямцхо – это высшая награда, которую еще надо заслужить. А личная дружба и постоянная переписка поднимает такого человека в глазах верующего на недосягаемую высоту. Не зря же говорят, что каждый, кто увидит далай-ламу, жить по-прежнему уже не сможет. В нем обязательно произойдут какие-нибудь изменения, причем все – к лучшему.
Августа 2003 года
Леся Стерхова
– С одной стороны – лучше бы приехала в середине июня. В августе белых ночей не увидишь, но с другой – и хорошо, что не в июне, тут из-за трехсотлетия такая давка была… Ох, не вспоминать. Все нормальные люди, кто мог, из города на месяц свалили, лишь бы подальше, – сказал Беседа. – Денег на эти праздники убухали – не сосчитать… А толку? Стоит сто шагов от Невского отойти, и сразу – трущобы, разруха, свинство. Народ голодает, а они – лазерное шоу. Дурацкое и неудавшееся к тому же.
В Питере Леся была впервые. И прямо из Пулково Джон повез ее смотреть город.
Он совершенно не переменился. Как был рьяным поборником справедливости, так и остался. Кажется, стал даже непримиримее. С искренним возмущением педантично перечислял все прегрешения городской администрации: плохие дороги, нерадивых дворников, отсутствие единой городской политики в области обустройства детских площадок, плохую работу постовых милиционеров, беспредел на рынках, разрыв линии метро – короче, не было в городе ни одного чиновника, муниципального, районного или губернаторского, который хотя бы частично соответствовал занимаемой должности. С городских проблем он перекинулся на заводские. Тут, разумеется, тоже всем досталось. Проклятые капиталисты нещадно эксплуатировали рабочий класс и трудовую интеллигенцию, извлекали невиданные сверхприбыли и упорно не желали делиться ими с истинными создателями материальных благ. А между тем, уверял Беседа, именно эти скромные труженики – настоящие творцы и мастера своего дела – достойны лучшего, и это вполне возможно, поскольку у администрации есть на это деньги и средства.
Уже напрочь позабыв, что начал с лазерного шоу, Беседа с пафосом стал рассказывать о своей нелегкой борьбе за свободу рабочего класса:
– Сколько можно позволять начальству вытирать об рабочих ноги, считать нас за рабочий скот? Совсем считают нас за безмозглых кретинов, не знающих своих прав, и поэтому измываются, как хотят! Нет, нельзя больше такое терпеть, нужно уважать себя! Пока мы молчим и сносим издевательства, так и будут издеваться. Они же боятся нас, вот я точно говорю: их, этих хитро-мудрых иностранцев немного совсем, да чуток их местных прихлебателей, а мы – сила! Без нас этот завод – куча металлолома. Вот что им пора понять, и они это понимают, только обнаглели. Ну так пора им совесть иметь. Поучить надо капиталистов по-настоящему, чтобы не думали, что можно без конца издеваться над рабочим коллективом!..
Леся слушала его с улыбкой и думала о том, как правильно сделала, что все-таки решилась через три года разлуки встретиться с этим нетерпимым борцом со злом.
…Высокий накал чувств не может сохраняться вечно. Движение друг к другу когда-то останавливается.
Полгода назад у Михаила случилась командировка – поехал в Италию. Разлуки он не хотел. Но когда садился в поезд, выглядел таким счастливым, будто вырвался из тесной клетки. А после возвращения на вопрос: «Как дела?» – ответил: «Отлично!»
А ей было плохо! И она предложила в следующий раз ехать только вместе. «Посмотрим!» – ответил Михаил, и она поняла, что он будет этому сопротивляться.
Маятник любви качнулся назад, поняла Леся. Но почему?
А она-то не находила себе места в течение трех дней отсутствия любимого и считала это время отнятым у ее любви. Впервые они пережили событие, которое для него было радостью, а ей принесло огорчение. Неужели она ему надоела?
И в следующий его отъезд даже не заикнулась о том, чтобы сопровождать, а на прощание просто сообщила, что летит в Питер.
– Никогда еще там не была. Париж видела, Барселону, Ниццу, а красивейший город России так и не удосужилась. Даже стыдно, – лукаво улыбаясь, сказала она Михаилу. – Да и Джон все время зовет.
Стерхов пожал плечами, но возражать не стал.
И не задумываясь, перебила Беседу с его бесконечной профсоюзной темой, выпалила:
– У меня проблемы. Ты можешь хотя бы выслушать?
И не дожидаясь ответа – знала, что не остановит, – начала рассказывать.
Он долго молчал.
Проще всего было сказать: «Леся, любимая, со мной у тебя никогда такого не будет». Но вместо этого заговорил совсем о другом. О том, что близкие люди, как частично пересекающиеся или касающиеся друг друга круги, могут касаться, пересекаться, но если полностью сливаются – это плохой признак.
– Значит, ты чувствуешь себя поглощенной им. Ведь ты не работаешь, только ждешь его целыми днями дома. В этом нет ничего плохого, но ты потеряла себя, полностью растворившись в нем. Но ему-то нужна половинка, а не часть его самого, этого у него и так достаточно. А теперь представь себе, как бы тебе хотелось, чтобы эти круги соотносились на самом деле. Ты – не тупая домохозяйка. Вспомни, что еще интересного было и есть в твоей жизни. Ты ж искусствовед! Ты так много знаешь и понимаешь. Сегодня не девяносто пятый, профессионалы нужны! Мир существует не только в кругу семьи. Сделай так, чтобы небосклон ваших отношений… Ты уж прости за такое высокопарное выражение, – смущенно хмыкнул Джон. – Пусть он расцветится многими звездами. Ведь ты же выбирала его не потому, что вокруг не было никого и ничего другого!
Леся с удивлением смотрела на Беседу.
Вообще-то она не ждала, что он сразу же полезет ей под юбку, но все же предполагала какие-то романтичные сопли или развесистую клюкву. Особенно после того, как Антон, отвозивший ее в аэропорт, очень деликатно, но вполне определенно намекнул, что готов скрасить ее одиночество любыми доступными ему способами…
Да, конечно, был Михаил, который стал для нее центром вселенной, смыслом жизни, она ни за какие блага мира не поменяла бы свою судьбу на иную. Но бывали минуты, когда нужен был именно Беседа, с его гипертрофированным представлением о справедливости, с беспрестанным стремлением ко всеобщей гармонии… А еще с его тактичностью, обаянием, подвижностью, любовью к жизни. За внешней беззащитностью и ранимостью она чувствовала в нем сильную волю и потрясающую энергетику.
И любовь.
Леся вернулась в Москву в тот же день. Не дожидаясь Михаила, подала документы в аспирантуру, записалась на курсы компьютерного дизайна. А после его возвращения объявила, что собирается стать лучшим в мире рекламистом бамперов и автомобильных ковриков, а потому немедленно требует принять ее на работу. В случае отказа – развод и девичья фамилия…
В ту ночь он впервые сказал ей:
– Мы – одно. Без тебя меня нет.
Августа 2007 года