Ночь. Окна занавешены. Плотные шторы отсекают скудный свет улицы. В комнате работает телевизор. Яркие всполохи превращают темноту в дрожащий полумрак.
Он сидит на диване, напротив телевизора, размазанный сладостным ступором – обычное состояние после секса. Рядом Ольга.
Телевизор включен на музыкальном канале, но звук убран до нуля. Он заворожённо смотрит в экран, стараясь моргать как можно реже. Наблюдает за танцем полуобнажённых женщин. Они ломают свои тела под неслышную музыку. Звук не имеет никакого значения. Движение – вот что важно. Пока длится танец, уродство превращается в красоту. Волшебство, не иначе.
Он ненавидит человеческое тело. Отвратительный придаток, атавизм болтающийся ниже шеи. Он часто мечтает о том, как бы прекрасно было жить головой. Просто головой, без рук, ног и прочих уродливых излишеств. Жаль, сейчас это невозможно. Быть может в бедующем, до которого он едва ли доживёт. Единственное что беспокоило при таком раскладе – отсутствие члена. Хотя, не такая уж это проблема. Её, наверняка, можно будет как-нибудь решить, а даже если и нет – не беда, пережить можно.
Телевизор новый, огромный, с гнутым экраном и подсветкой, полыхающей по бокам подобием кастрированного северного сияния. Купил на прошлой неделе. Глупая трата денег. Старый телевизор всем устраивал. Всё из-за продавца. Тот посмотрел на него как на кучу говна. Пришлось купить. Такой зверь стоил две, если не три зарплаты засранца с бэйджем на груди. А он взял и купил, не в кредит. Просто подошёл на кассу и расплатился. Для него это не проблема. У него достаточно денег. Он человек, а не что-то там не понятное.
- Нам надо поговорить, - сказала Ольга.
У девушки низкий голос с хрипотцой. Он без ума от таких голосов. Это заводит.
- Слышишь меня?
Он проигнорировал. Продолжил безотрывно смотреть в телевизор.
- Кеша!
Его лицо сморщилось и сам он весь съёжился, словно собака перед пинком хозяина.
- Я тебя предупреждал, никогда не называй меня так! - он старался держать себя в руках, не нервничать. Если начинаешь нервничать, голос может сорваться на писк, а это не красиво, не по-мужски. Или ещё хуже, заболит голова. Мигрени – его бич. – Для тебя я Кирилл или Кир и никак иначе.
Он ненавидит своё настоящие имя так же сильно как мать. Хотя нет. Мать, всё же сильнее. Она выбрала это имя.
«Кеша, останешься дома! Кеша, с этими мальчиками ты дружить не будешь! Кеша, не смотри на девочек – тебе ещё рано. Кеша, слушайся маму, ты же не хочешь вырасти уродцем как твой папа!».
Кеша…
Он думал, став взрослым избавиться от опеки престарелой суки и сможет жить нормально. Ошибался. Мать вцепилась в него хваткой бульдога. Ему уже тридцать пять, а он по-прежнему живёт с ней. Она сделала его директором в своей фирме. Он сидит за большим столом в удобном кресле и ставит подписи в бумажках, все его обязанности. Она стремится контролировать каждый шаг сына. И всегда называет Кешей. Даже на работе, при подчинённых. Это унизительно. Как вообще можно серьёзно относится к человеку, которого все называют Кешей? Кеша даже на имя не похоже, скорее на кличку, например, для попугая.
Только здесь, в этой квартире, купленной тайком от матери, среди незнакомых людей, которым плевать что твориться за порогом их собственных квадратных метров, он чувствует себя человеком. Он чувствует себя мужчиной. Жаль бывать тут получается не часто.
- Перестань меня игнорировать!
- Я не игнорирую.
- Считаешь меня дурой? Ты отдаляешься от меня. Мы реже видимся, почти перестали разговаривать.
- Тебе просто кажется.
- Не ври! Ты больше не любишь меня? У тебя есть кто-то ещё?
Он промолчал. Начался новый клип и теперь телевизор демонстрировал пару негров, качающих под немую музыку. Он нажал на пульте кнопку выключения. Пришла темнота. Никого прежде он не любил так сильно как Олю. А самое паршивое, это чувство не хочет уходить. День ото дня становится лишь сильнее. Он любит, вот только время против. Как не старайся, к каким уловкам не прибегай, оно всегда побеждает. Несмотря на хороший морозильник и недолгое пребывание Ольги вне ледяных стен, следы гниения проступают всё отчётливей. А запах и вовсе ужасен, стоит Ольге только немного растаять. Не помогают никакие духи.
С девушкой следовало порвать ещё на прошлой неделе. Он подготовился, но так и не смог сказать Оле прощай. Не хотел расставаться и сегодня. Надеялся на последнюю, или даже две последних встречи.
- Не говори ерунды. Есть только ты и я люблю тебя…
- Но? – перебила Ольга.
- В смысле?
- Твой тон подразумевает «но».
Он глубоко вдохнул, выпалил на одном дыхание:
- Так или иначе нам придётся расстаться.
- Дай догадаюсь, ты слишком хорош для меня? – взорвалась Ольга. – Или нет, постой, это я слишком хороша для тебя, и ты не хочешь портить мне жизнь?
- Всё совсем не так. Просто время. Это не зависит от нас. Понимаешь?
- Знаешь, что я понимаю? Ты, Кеша, просто пиздабол. Ты не мужик. В тебе от мужика только хер, да и тот маленький.
- Пожалуйста, перестань, - он ненавидит скандалы, из-за них начинает болеть голова. Вот и сейчас в висках закололо – первые предвестники боли. С Олей следует разобраться как можно быстрее. Когда болит голова он становится не осторожным.
- А то что? Кеша разозлится? Ути, какой страшный Кеша. Знаешь, ты маменькин сынок. Вечно прячешься за её юбкой. Сваливаешь на мать свою несамостоятельность. Это не она тебя держит на коротком поводке как шелудивого пса, это ты не можешь уйти от неё. Таскаешься с поджатым хвостом и…
Почему всё всегда заканчивается криком? Он взял Ольгу за волосы и перевернул, так что лицо девушки уткнулось между спинкой и сиденьем дивана, на всякий случай обёрнутые в полиэтиленовую плёнку. Неужели так сложно разойтись друзьями?
Ольга не затыкалась, но слова больше не ранили. Они превратились в неразборчивый бубнёж.
Он встал с дивана, вышел в прихожую, включил свет. Из стенного шкафа достал красную спортивную сумку с ремнём через плечо. Вернулся в комнату. Оля молчит – хорошо. Поставил сумку на пол рядом с диваном. Нагнулся, потянул за молнию большого кармана. На середине собачку заело. Он дёрнул с силой – помогло. В карман вшит мешок из водонепроницаемой ткани, грязный, в засохших пятнах бурого цвета, но в полумраке этого не видно. Он взял Ольгу за волосы и поднял с дивана.
- Мудень без яиц, тряпка, драный попугай, - тут же заверещала девушка, смешно дёргая обрубком шеи.
Он стиснул зубы. Засунул подругу, теперь уже бывшую, в сумку. Молнию снова заело. Он дёрнул раз, другой, собачка не двигалась с места.
- Руки из жопы? Ничего сделать не можешь. Тоже мне мужик.
В голове появился стук, от которого в кончиках пальцев рук и ног появилось неприятное покалывание. Это ещё ничего. Пока не больно. Боль придёт позже. Он рыкнул и потянул со всей силы. Ткань молнии удивлённо затрещала. Собачка, наконец, пошла.
На улицу он вышел через дверь чёрного хода. Считал – так безопасней. Тут, конечно, стояли камеры. Но записи не могут храниться долго. Если ничего не случилось – месяц, может быть два. Он так полагал. С парадного же входа в каморке с большим окном дежурил консьерж. В отличие от техники память человека непредсказуема. Кода останки найдут, рано или поздно это случится, он может вспомнить странного жильца, порой гулявшего по ночам и сообщит в полицию.
Тихо и безлюдно. Припаркованные у тротуара машины блестели в жёлтом свете уличных фонарей. Шаги гулко разносились во все стороны. Вечером шёл дождь. Сейчас подморозило, асфальт покрылся хрустящей корочкой. Он торопился. Хотелось покончить со всем этим. Пар вырывался из рта, оставлял на губах влагу, от чего даже лёгкие порывы ветра казались колючими. Он обошёл дом, перебежал через дорогу, зашагал вдоль стены из плотно растущих кустов. Заметив прореху среди веток, он остановился, нацепил поверх шапки налобный фонарик, включил, вспыхнул яркий круг белого света. Он сошёл с тротуара на тропинку, змеёй нырявшую в парк. Так этот зелёный квадрат площадью в несколько километров назывался на плане, хотя на самом деле скорее кусок леса, которому не повезло оказаться в городской черте алчно пожиравшей всё новые и новые земли. Возможно, когда-нибудь его, облагородят, проложат гравийные дорожки, расчистят подлесок, поставят скамейки и урны. Когда-нибудь…
Он шагал сосредоточенно, опустив голову, внимательно всматриваясь, не желая случайно подвернуть ногу. Сумка раскачивалась, постукивая по бедру после каждого шага. Ольга порой что-то неразборчиво бубнила.
Тропа вывела на поляну. Из пожухшей травы торчали самодельные кресты и импровизированные памятники из досок, деревянных коробок, куч камней, всего что смогли найти и приспособить дети. Кладбище домашних животных. В ночном свете огрызка луны поляна выглядела зловеще, даже пугающе, словно из-под земли, почуяв живого, вылезают конструкты, собранные из разных кусков животных. Лезут в надежде утолить вечный голод. Он невольно замер на границе кладбища, хотя бывал здесь часто и обычно ночью, покрутил головой, луч фонаря прошёлся вскользь по могилам выхватывая из темноты таблички с кличками. Электрический свет рассеял наваждение. Просто кладбище животных, ничего более.
Он пересёк поляну. На другой стороне, под чахлой берёзой, шесть могил в ровную линию. Самая свежая, хоть и закопана, но пустая. Он выкопал её заранее. Пологая закончить с Ольгой ещё в прошлое воскресенье. Не смог.
Он положил сумку на землю, из бокового кармана достал лопату с широким лотком и коротким черенком. Опустился на колени. Быстро раскидал землю. За семь дней она хоть и успела осесть, но лопата входила легко. Десять минут и маленькая, аккуратная ямка готова.
Он отложил лопату, расстегнул большой карман сумки, на этот раз молния открылась легко, взял Олю.
- Что ты задумал? – голос девушки прозвучал пронзительно.
Он не ответил. Аккуратно положил голову в могилу.
- Эй, ты чего? Извини меня, слышишь? Я больше никогда не буду называть тебя тем именем. Не надо, пожалуйста. Я много лишнего наговорила. Это всё от страха. Не надо. Я люблю тебя!
Оля заплакала. Он увидел, как по её щекам покатились слёзы в электрическом свете фонаря блестевшие капельками хрусталя. Взялся за лопату, высыпал на девушку первую горсть земли.
- Я тоже тебя люблю, - тихо пробормотал он себе под нос.
Девушка закашлялась.
- Мудак, - выдавила она сквозь кашель. – Ты на папушу своего похож – никакой ответственности. Так и будешь всю жизнь держаться за мамкин подол.
- Заткнись… Заткнись… Заткнись… - безостановочно повторял он стараясь перекрыть голос Ольги.
Оля не прекратила говорить даже после того как он закопал могилу. Её голос пробивался сквозь землю невнятным бормотанием. Он поднялся с колен, убрал в сумку лопату, отряхнул штаны. Некоторое время стоял у могилы и смотрел на кособокий крестик сбитый из двух тоненьких досок, которые он выломал из ящика для бананов.
Раздражение и злость ушли. На их месте обосновалась грусть, но не тяжелая и мрачная, а лёгкая и светлая. Что-то уходит, что-то приходит. Дальше будет лучше. Здесь, сейчас, стоя рядом с могилой где навсегда останется самая красивая и самая любимая женщина он многое хотел сказать о своих чувствах, о ней, о времени что они провели вмести, о том, как благодарен Оле, даже не смотря на этот последний скандал.
- Я люблю тебя, – всё что он сказал, а больше, на самом деле и не надо.
Той же тропинкой он вышел из парка. Добравшись до тротуара выключил и стянул с головы фонарик. Пересёк дорогу. Головная боль отступила, так и не превратившись в настоящую мигрень, просто праздник.
Шагая вдоль дома, в сторону чёрной лестницы, он прикидывал, когда можно будет завести новую девушку. По всему выходило – следует подождать. Он зачастил. Ольга была второй девушкой за неполных полтора месяца. Когда частишь больше шансов ошибиться, а каждая ошибка может привести к поимке. Он не маньяк, не жаждет славы, хочет жить тихо и спокойно, наедине со своими маленькими слабостями.
За спиной раздался шорох. Он обернулся. Улица пуста. Ни людей, ни машин – показалось. Он зашагал быстрее, хотя и не отдавал себе в этом отчёт, в походке появилась нервозность. Снова шорох. На этот раз громче и как будто ближе. Он резко развернулся, никого, с минуту постоял, всматриваясь в улицу, не заметив ничего необычного повернулся обратно. Нервишки та шалят. И тут со всех сторон канонадой зазвучал треск ломаемых веток. Шум насиловал уши, буквально ввинчивался в мозг в попытки дотянуться до позвоночника.
Впереди, в полусотне метров, из кустов выкатились женские головы. Не смотря на скудный свет, он отчётливо разглядел слипшиеся волосы, изуродованные гнилью лица, копошившихся в глазницах червяков, словно на глаза надели увеличительные стёкла. Головы медленно катились к нему, неуклюже и даже комично, перекатываясь с лица на затылок, этакие кошмарные колобки. Губы растянуты в улыбки, обнажая сведённые в оскалы зубы, они забавно цокали, когда касались асфальта. Головы отрезали дорогу к чёрной лестнице.
Он зажмурился и стал пятиться назад. Этого всего нет. Просто игра воображения. У него есть проблемы. Например, разговоры с мёртвыми головами, зависимость от матери… Он о них прекрасно знает, в некотором роде даже смог принять. А первую и вовсе считает скорее особенностью, чемпроблемой. В конце концов Нэшу, всю жизнь слышавшему голоса, это не помешало получить Нобелевскую премию. Чем он хуже? Так что эти милые головы – всего лишь глюк.
Он открыл глаза. Головы стали ближе. Он узнал своих бывших девушек.Всех девушек… Они не могут быть здесь.Большинство похоронено за сотни километров отсюда и давно превратились в черепушки, лишённые даже намёка на плоть. Он снова зажмурился и принялся щипать себя. Сон, иначе быть не может. Просто дурной сон.
Пятка во что-то упёрлась, он запнулся, неловко упал на спину, прямо на перекинутую через плечо сумку, черенок лопаты больно впился в поясницу. Он открыл глаза. Головы накрыли вонючим ковром. Заклацали челюсти. Неожиданно острые зубы, наплевав на одежду, впились в бёдра, живот, грудь. Одна голова подкатилась к его лицу. Он узнал Олю.
- Щёки, нахер, съем, - доверительно сообщила она, отплёвываясь комками земли.
Ужас сковавший внутренности сотворил чудо. Он вскочил на ноги, расшвырял головы и бросился прочь. Боли не было. Страх на время её убил. Сердце в груди колотилось с безумной скоростью, норовя выломать рёбра изнутри. Он бежал быстро как никогда, ноги едва касались тротуара. Вот и ворота. Он нащупал в кармане ключи. Хлопнул таблеткой по магниту, ногой открыл дверь. Пересёк двор. Ещё один замок, ещё одна дверь и вот он уже в парадной. Пост консьержа пустует, окно тёмное, ручка турникета опущена. Не имеет значение. Главное оказаться в своей квартире. Он подбежал к лифтам, нажал кнопку вызова. К счастью один из лифтов стоял прямо на первом этаже. Двери открылись почти сразу. Он заскочил в кабину и стукнул пальцем по кнопке пятого этажа. Лифт издал мелодичный звук. Двери плавно закрылись. Он спиной облокотился на стену, облегчённо выдохнул. Удивительно, но сумка, не смотря на безумный спринт, по-прежнему болталась на плече. Он совсем забыл про неё и теперь был рад что она не потерялась по пути. Лифт вздрогнул, тихо пополз вверх.
Он осмотрел куртку и штаны, они были грязными и целыми.
- Слава богу, - тихо пробормотал он.
Вернувшись в квартиру он первым делом закрыл дверь на все три замка, цепочку и даже запор, которым прежде никогда не пользовался. Посмотрел в глазок. Лестничная площадка пуста. Никаких голов.
- Глюк.
Сумку положил на пол рядом бросил куртку, по дороге к ванне разулся. Ему очень хотелось принять душ, смыть с себя страх, а потом уже подумать, как быть дальше. С этим всем надо что-то делать. Возможно, обратиться к врачам. Выбрать частную клинику. Ему помогут. Он не псих. Так, нервы немного расшатались, с кем не бывает? Страшно. «Утром позвонить маме» - мысль в голове возникла необычайно отчётливо на фоне общей сумятицы. Да, точно. Так он и поступит. Она поможет. Вместе они со всем разберутся в лучшем виде.
Трясущиеся руки с трудом справились с пуговицами. Он скинул рубашку и замер, увидев отражение в зеркале. Грудь и бока покрывали раны, глубокие, свежие, но не кровящие. Это всё не настоящие. Просто галлюцинация. Он цеплялся за веру в это словно за спасательный круг. Прикоснулся к одной из ран. Тело обожгло болью.
- Впусти нас, Кеша, - голос Оли звучал тихо, как шелест листьев от едва заметного ветерка.
- Вас нет, - ответил он.
- А ты проверь.
Покачиваясь будто пьяный, он вернулся в коридор, прильнул к дверному глазку. Лестничная площадка забита головами. Они улыбаются. Он отскочил от двери.
- Впусти нас, - повторила свою просьбу Оля, - мы закончим быстро. Ты же любишь меня. Ты нас всех любил. Впусти. Разве тебе не будет приятна наша компания? Устроим маленькую групповуху, а?
- Не слушай её, их нет, - сам себя убеждал он. –Главное не поддаваться панике.
Погас свет. Он вскрикнул. Щёлкнул выключателем. Ничего. Он перешёл в комнату. Свет не включился и тут. Паника превратила ноги в пару ватных подпорок. На диване ощупью он нашёл телефон. Касание пальцем до сенсора отпечатка и загорелся экрана. Слава богу. Он набрал маму. Несколько гудков.
- Алло, - на другом конце отозвался хриплый со сна голос матери.
Он едва не рассмеялся от счастья. Теперь всё будет хорошо. Мама решит проблемы. Она всегда их решает.
- Привет мам. Тут такое дело…
- Допрыгался, да? – перебила мама. – Почему бы тебе просто не открыть им дверь, а?
- Мама?
- Херовый из тебя вышел сын, - её голос изменился на Олин. – Открой нам дверь, мудак. Мы устали ждать.
Телефон стал горячим и задымился. Он бросил телефон на пол.
- Мы до тебя доберёмся. Зачем тянуть? Открой и обещаю, всё кончится быстро.
Он зажал ладонями уши, вцепился пальцами в голову. Надо выбраться из квартиры, найти людей. Просто найти людей. Он во всём сознается, пусть его посадят или положат в больницу, он не против. Главное, чтобы это закончилось.
- Тебе не уйти от нас.
Это мы ещё посмотрим. Он подошёл к окну. Отдёрнул шторы. Пятый этаж. Связать верёвку из простыней и вниз, как в фильмах. Ничего сложного.
- Думаешь получиться? Кеша смелый. Кеша находчивый. Кеша хоро-о-о-о-о-ши, - Оля глумилась, Оля насмехалась.
- Получится, увидишь, сука.
- Кеша серьёзный. Ты наш, со всеми своими потрохами и никуда отсюда не денешься.
- Врёшь!
Он со всей силой ударил кулаком по стеклу. Оно прогнулось будто было сделано из резины, погасило удар, а потом вернуло его, да так, что он завыл от боли. От запястья до локтя руку словно пронзило раскалённой спицей. Ольга рассмеялась. Ошарашенный болью он отошёл от окна, сел на диван.
- Этого всего нет, - невнятно повторял он, баюкая покалеченную руку. – Это всего нет.
Стены в комнате пришли в движение, они раскрывались с влажным хлюпаньем рожая головы с хищными оскалами на довольных лицах. Мёртвые глаза блестели в темноте. Он не обращал внимания.
- Этого всего нет…
***
Молодой следователь, нагнувшись, стоял над трупом, лежавшим на спине рядом с диваном. Смотрел на тело с брезгливым интересом. А посмотреть было на что, не человек, а лохмотья. Больше всего следователя поразило отсутствие щёк. Хотя на фоне других увечий это не так и важно.
- Смачно его, - заметил следователь.
- Не повезло мужику, - согласился старый опер, он массировал виски стараясь унять боль. Когда пьёшь неделю без перерывов возвращение к трезвой жизни проходит через муки и жестокий тремор в пальцах рук. Возраст, мать его.
- Кто нашёл?
- Соседи вызвали – запах. Квартира была заперта изнутри, прям на все замки цепочку и засов. Окна закрыты тоже. Скорее всего это хозяин квартиры.
- Прямо дело для Шерлока Холмса.
Опер выдавил из себя вежливый смешок и продолжил:
- Глеб осмотрел тело. Говорит у мужика рука сломана и эти раны – укусы. Скорее всего укусы.
- Херовые дела. – следователь разогнулся. – Запертая квартира, мертвый мужик, по всему выходит самоубийство. Сам себя закусал до смерти и руку сломал? Будем разбираться!
- Будем, - опер не разделял оптимизма следока, обычно, если говно трогать оно начинает вонять сильнее, а это дело грозит стать прямо-таки огромной кучей говна.