ПРИМЕЧАНИЕ 1. О МОДЕЛИ МИРОЗДАНИЯ ПЛАТОНА 6 глава

В религиозных церемониях многих примитивных цивилиза­ций представлены оба пола, и женщины могут получить более вы­сокий статус религиозного проповедника. В реальности католичес­кая церковь не такая плохая, как это кажется теоретически, ибо есть много женщин, которые допускают для себя роль пастора в силу самой своей духовности; тогда мужчинам приходится усту­пить. Такие игуменьи, естественно, являются старшими в монас­тырях, и, хотя их не называют пасторами, они исполняют эту роль. Однако основная проблема исходит из более патриархальной ус­тановки. У женщин, которые не хотят иметь неприятности, думая о таких вещах, появляется скрытое чувство подчиненности, кото­рое они компенсируют вызывающим поведением, тем самым при­влекая к себе внимание. Если женщина не может вызвать у муж­чины любовь, значит, она должна спровоцировать его раздраже­ние. По крайней мере, пастору придется подумать над тем, нравит­ся ему эта женщина или нет!

Когда через сто лет появляется королевич (или принц), вок­руг королевского замка уже выросла густая изгородь из колючих розовых кустов, на которых неожиданно распускаются прекрасные розы. По мнению одного средневекового писателя, роза - это цве­ток богини Венеры, ибо «без шипов не бывает любви». Кроме того, есть поговорка: «Ubi mel, ubi feh - «там, где мед, там и горькая желчь»*. Можно связать символический смысл острых шипов с ужасной болью, которую порой невольно причиняют друг другу любящие люди. Существует известное выражение: «обычная ссо­ра влюбленных»**. Мы назовем это ссорой Анимы и Анимуса: раз­махивающих мечами Анимуса и Анимы, которые пытаются пора­зить друг друга в самые уязвимые места. Именно туда, где у муж­чины находятся самые романтические, самые тонкие чувства, жен­щина вонзает шип своего Анимуса. И там, где женщина хочет, что­бы ее понимали и принимали, появляется мужчина с кинжалом, отравленным Анимой.

* В русском языке самая близкая по смыслу поговорка «Нет худа без доб­ра». - Прим. перев.

** В русском языке есть похожая поговорка, которая как раз говорит о поверхностности таких любовных ссор: «Милые бранятся - только тешатся». -Прим. перев.

Если такие изгороди из колючих кустов появляются в снови­дениях, они относятся к повышенной чувствительности, которая всегда сочетается с агрессивностью. Если приходит очень чувстви­тельная пациентка, я уже знаю, что получу от нее много уколов, поэтому надеваю панцирь. Чувствительные люди гордятся своей чувствительностью, благодаря которой они проявляют деспотизм по отношению к другим. Высказанное вслух недоброе слово по­рождает трагедию, которая длится месяцами. Вам нельзя даже от­крыть рот, потому что можно обидеть другого человека. У них по любому поводу портится настроение, и они обижаются на то, как больно задевают их самые тонкие чувства; это полный и абсолют­ный деспотизм.

Как правило, у таких людей бывает очень грубый и зауряд­ный комплекс стремления к власти, который у них исходит из Тени, - инфантильная установка по отношению к жизни, посред­ством которой они угнетают окружающих. Вместо восприимчиво­го любящего отношения появляется колючая изгородь, и любой мужчина, который пытается через нее проникнуть, сразу натыка­ется на шипы и отступает. Мужчине недоступна такая чувстви­тельная женщина, которую уязвляет самое безобидное замечание. С ней становится очень сложно, и, естественно, он отступает, как все претенденты, о которых говорится в сказке*.

* Уточнение: в данной версии сказки говорится о гибели претендентов, разорванных в клочья колючими шипами роз. Интерпретация их гибели тоже очевидна. - Прим. перев.

Существующее в сказке решение является странным, ибо в таком ее исходе нет ничьей заслуги и никакого драматизма. Про­сто прошло сто лет, и ситуация изменилась. Появился королевич, однако он не сделал ничего особенного; он просто в нужное время прошел через изгородь. Из этого можно сделать несколько выво­дов. Можно сказать, что сказка служит иллюстрацией того, что к проблеме доминирования чувствительности следует относиться спокойно и терпеливо. Если вы попытаетесь проникнуть внутрь такой чувствительной личности и показать ей, что она является деспотом, то, как правило, она выпихнет вас на колючую изгородь, в которой вы запутаетесь, и все отношения разлетятся в клочья. Я часто терялась в таких случаях, а пациентка уходила, страшно оби­женная на то, что я позволила себе коснуться ее проблем и извра­щенно истолковать их как доминирование, тогда как на самом деле в них проявилась неимоверное изящество невероятно тонкой души! Единственное, что нужно делать, - не подходить к проблеме сразу, а подождать, пока люди не окажутся такими одинокими из-за своего комплекса стремления к власти, что их положение ста­нет безвыходным. Пассивность принца свидетельствует о том, что коллективные образы волшебных сказок рекомендуют придержи­ваться именно такой установки.

Бывают случаи, которые относятся к фемининному началу, - то есть к Аниме мужчины и фемининности самой женщины, - ког­да существенным становится само время; больше ничто помочь не может, и любое вмешательство становится лишним. Например, мы можем взять проблему Анимы: некоторые мужчины с позитивным материнским комплексом женятся поздно, ибо они превращаются в сверхчувствительных ученых холостяков с чрезвычайно утончен­ной, похожей на цветок Анимой, и являются столь обидчивыми и сверхчувствительными, что даже не имеют представления, как нужно выйти в свет и подступиться к женщине. Они становятся узниками своей собственной чувствительности. Если их не заста­вит какое-нибудь насущное физическое влечение, они слишком долго не вступят в брак и не познают проблемы женщины, однако часто такие мужчины «просыпаются» без всякого анализа. Я на­блюдала, как это бывает в тридцать, в тридцать пять и в сорок лет. Они просто покидают клетку своей чувствительности и женятся, и брак оказывается счастливым - и все у них складывается хоро­шо без всякого анализа. Получается так, словно они сначала слиш­ком долго ждали, а затем попались. Происходит нечто похожее на задержку или запаздывание в развитии, обусловленную их повы­шенной чувствительностью и утонченностью. Таким людям не по­мог бы анализ; они просто должны спать, а затем проснуться. Иногда самое лучше, что можно сделать по отношению к такому холостяку, - отправить его домой и сказать, что у него все хоро­шо; - ему просто нужно дождаться такого случая, когда он найдет женщину, которая ему подходит. Однажды он проснется. Он нахо­дился под покрывалом слишком утонченной чувственной сферы, которая развилась в процессе хороших отношений с матерью. То же самое происходит с женщинами, убежденными в том, что они не имеют права на существование. Под влиянием своей убежден­ности они уступают всем, а затем вдруг просыпаются, сами того не осознавая; стадия сна подошла к концу.

Мне вспоминается моя подруга, гораздо старше меня, очень деликатная, чувствительная, спокойная женщина, которая сначала находилась под деспотической властью своей мачехи, а затем - своей старшей сестры, которая думала, что должна заменить ей мать. Эта бедная женщина делала все, что ей говорили. У них не было денег, и она пошла работать и трудилась без отдыха. Един­ственная вещь, о которой она могла сказать вслух, - что ей немно­го тоскливо, и по ее ощущениям, так не должно быть. Вдруг в со­рок три года она «проснулась», вышла замуж, родила ребенка и постепенно превратилась в энергичную, интересную женщину. Та­ким образом, по истечении тридцати лет она вдруг внутренне про­будилась к жизни. Анализ такого человека не дал бы существен­ных результатов. Есть много примеров, в особенности среди чув­ствительных женщин, когда человек лучше развивается без вмеша­тельства аналитического лечения, которое иногда только сбивает их с их внутреннего ритма.

На индивидуальном уровне сказку «Колючая роза» следует рассматривать как сказку о негативном материнском комплексе женщины, а также как сказку о негативном материнском комп­лексе мужчины, у которого спит Анима. Теперь давайте посмот­рим на ее противоположность - на паттерн позитивного материн­ского комплекса, примером которого может послужить следую­щая сказка.

Белоснежка и Алая Роза*

* В русском переводе эта сказка известна под названием «Белоснежка и Алоцветик»; см. Братья Гримм, Сказки, с. 413, М.: Художественная литература, 1978. - Прим. перев.

В своей избушке одиноко жила бедная вдова, а перед избушкой был у нее сад, и в саду росли два розовых куста; на одном из них розы были белые, на другом - красные.

И были у вдовы две дочки, как эти два куста: одну звали Бело­снежкой, а другую Алой Розой. И были они такие добрые и слав­ные, такие трудолюбивые и безобидные, что лучше их нельзя было себе детей и представить - только Белоснежка была потише и по­мягче характером, чем Розочка. Розочка любила больше бегать по полям и лугам, цветы собирать и летних пташек ловить; а Белоснеж­ка около матери дома сидела, в хозяйстве ей помогала либо читала с ней, если нечего было больше делать. [Алая Роза была более энер­гичная и экстравертированная, а Белоснежка - более спокойная. Сказка очень длинная и сентиментальная, что весьма типично для материнского комплекса. В ней делается попытка описать благопо­лучную семейную атмосферу.]

Обе девочки так любили друг друга, что всегда шли рука об руку, когда вместе уходили из дома. Никакой беды с ними не при­ключалось, и когда, бывало, ночь заставала их в лесу, они преспо­койно ложились рядышком на мху и спали до утра, и мать это знала и нисколько не тревожилась. Однажды, когда они переночевали в лесу, то оказалось, что они спали почти на краю глубокого оврага и, конечно упали бы вниз, если бы в темноте ступили шаг-другой да­лее. Узнав об этом, мать сказала, что, наверное, их охранял ангел.

Однажды вечером, в то время как они за прялками сидели у очага, кто-то постучался в дверь. Рядом с ними на полу лежал бара­шек; а позади них на шестке сидел белый голубочек. Алая Роза по­шла и открыла дверь. Оказалось, что стучался медведь, который сказал, что не сделает им зла, просто он очень озяб и хочет немного у них обогреться.

«Бедный медведь! - сказала ему мать. - Ложись тут у огня, да смотри, чтобы твоя шуба как-нибудь не загорелась».

Медведь вошел в избу и попросил детей выбить снег из его шубы, а затем растянулся у огня и стал ворчать от удовольствия.

Немного спустя они совсем свыклись с медведем и стали над ним подшучивать. Они ерошили ему шерсть руками, ставили нож­ки свои ему на спину, двигали его туда и сюда, а не то возьмут пру­тик и давай на него нападать: он-то ворчит, а они хохочут. Медведь все это терпел, и только тогда, когда они начинали сильно его дони­мать, он кричал им в шутку:

Белоснежка и Алая Роза, Вы меня уж пожалейте, Женишка-то не убейте!

- и это было единственным признаком того, что у него было какое-то иное намерение. Во всех остальных случаях он вел себя как боль­шая добродушная игрушка.

Наступила весна, и все кругом зазеленело. Медведь сказал, что он должен удалиться и не вернется к ним целое лето. Потому что ему нужно уйти в лес и оберегать свои сокровища от злых гномов. Зимой, когда земля крепко замерзает, им приходится поневоле ос­таваться под землей, но когда земля прогревается на солнце, они выходят на землю и крадут все, что им нужно. Белоснежка очень грустила, когда ей пришлось расставаться с медведем, и когда она ему в последний раз отперла дверь, медведь, протискиваясь через нее, зацепился за дверной крюк и оборвал себе кусочек шкуры. Бе­лоснежке показалось, что из-под шерсти сверкнуло золото; но она не совсем была уверена в том, что увидела, и подумала, что это был обман зрения.

Спустя какое-то время мать послала дочерей в лес собирать хворост. Нашли они в лесу большое дерево, срубленное и повален­ное на землю. Подойдя ближе, они увидели гнома; лицо у него было поблеклое и старое, а борода длинная и белая, как снег. Самый кон­чик бороды защемился в одну из трещин дерева, и сам он никак не мог его вытащить.

«Как же так получилось, маленький человечек?» - спросила Алая Роза.

«Глупая, любопытная гусыня! - воскликнул гном. - Я хотел расколоть дерево вдоль, чтобы потом расщепить его на лучины для кухни; если поленья слишком толстые, то легко подгорает наше ку­шанье: ведь мы готовим себе понемногу, не пожираем столько, сколько вы, грубые жадные люди! Вот и я загнал туда клин, и дело бы кончилось наилучшим образом, если бы клин не выскочил, и де­рево не защемило мою прекрасную седую бороду; а теперь она за­щемлена, и я не могу ее вытащить. Ну, чего вы смеетесь, маленькие девчонки! Или вы испугались?»

Девочки приложили все усилия, однако не могли вытащить бороду, которая крепко застряла в расщелине пня. «Я побегу и по­зову людей на помощь!» - сказала, подумав, Алая Роза.

«Ах вы, полоумные! - прошамкал гном. - Зачем звать людей? Мне и вы-то две противны! Или вы ничего лучше придумать не мо­жете?»

Но Белоснежка сказала, что она уже кое-что придумала, вы­тащила ножницы и отрезала гному кончик бороды.

Как только гном почувствовал себя свободным, он подхватил мешок с золотом, припрятанный у корней дерева, и вместо того что­бы поблагодарить их, проворчал про себя: «Неотесанные дуры! От­резали мне кусок моей чудной бороды! Чтоб вам пусто было!» -взвалил мешок на спину и был таков.

Несколько времени спустя сестрицы задумали наловить рыбы к обеду. Подойдя к ручью, они увидели, что нечто вроде большого кузнечика прыгает около воды, как бы собираясь в нее броситься.

Они подбежали и узнали гнома. «Куда это ты? - спросила Алая Роза. - Уж не в воду ли кинуться собираешься?»

«Не такой я дурак, - крикнул гном, - и разве вы не видите, что проклятая рыбина меня туда за собою тащит?» Оказалось, что он сидел и удил рыбу, и, к несчастью, ветром его бороду спутало с удочкой; а тут на удочку попалась большая рыбина, и у гнома не хватало сил ее вытянуть - рыба его одолевала и тащила за собой в воду. Как он ни хватался за траву и корни, ничто не помогало; он должен был мотаться из стороны в сторону вместе с рыбой и все время опасаться, что она стащит его в воду. Девочки подоспели как раз вовремя, подхватили гнома и крепко его держали, стараясь от­цепить бороду от удочки; но усилия их были напрасными. Тогда Белоснежка вынула ножницы и отрезала бороду от удочки, при этом часть бороды, конечно, пострадала. Увидев это, гном стал на них кричать: «Ах вы, дуры, ах вы, мартышки! Где это так водится? Как смеете вы позорить меня? Мало вам того, что вы отрезали у меня конец бороды, так теперь еще обрезаете мне ее лучшую часть: я в этом виде даже не посмею на глаза своим братьям показаться. А! Чтоб вам, бежавши, подошвы потерять!» Выкрикнув это, он схва­тил мешок с жемчугом, запрятанный в камышах и, не сказав боль­ше ни слова, исчез за камнем.

Прошло немало времени, и мать отправила обеих сестриц в город купить ниток, иголок, шнурков и лент. Дорога в город шла пустырем, по которому местами были разбросаны огромные кам­ни. Девочки увидели большого орла, который медленно кружил в воздухе, спускаясь все ниже и ниже, и наконец стремглав опустил­ся неподалеку одного из камней. Вслед за этим они услышали ду­шераздирающий жалобный крик. Девочки подбежали и с ужасом увидели, что птица подхватила их старого знакомца гнома и соби­рается его унести. Они тотчас ухватились за гнома и стали биться с орлом до тех пор, пока он не выпустил свою добычу. Оправившись от испуга, гном опять стал кричать на сестер, обвиняя их в том, что они неловко и неосторожно его держали и порвали его платьишко. И опять не сказал ни слова благодарности. Потом он подхватил ле­жавший рядом мешок с драгоценными камнями и опять скользнул под камень в свою нору.

Девочки, уже привыкшие к его неблагодарности, продолжили свой путь, дошли до города и сделали свои закупки. На обратном пути, проходя тем же самым пустырем, они застали гнома за делом: выбрав местечко почище, он вытряхнул из мешка все свои драгоценные камни и рассматривал их, не предполагая, чтобы кто-нибудь мог так поздно проходить тем пустырем.

«Что вы стоите, рот разиня!» - крикнул гном, и его землистое лицо побагровело от злости. Он бранился бы и дальше, но вдруг раз­далось громкое урчание, и из леса вышел черный медведь. Гном в испуге отскочил в сторону, но уже не мог укрыться в своей норе: медведь был тут как тут. Тогда он в ужасе закричал: «Милейший господин медведь! Пощадите меня, я готов отдать вам все мои бо­гатства, взгляните хоть на эти драгоценные камни! Подарите мне жизнь! Гожусь ли я вам, маленький и ничтожный? Вы меня на зу­бах и не почувствуете! Вот, берите этих двух девчонок: они обе для вас лакомый кусочек! Откормлены как перепелки! Их и кушайте на здоровье!»

Медведь, не обратив внимания на слова злого гнома, прихлоп­нул его своей лапой и разом с ним покончил.

Девочки тем временем убежали, но медведь закричал им вслед: «Белоснежка и Алая Роза! Не пугайтесь, подождите меня, и я с вами!» Те узнали его голос и приостановились, а когда медведь по­равнялся с ними, его шкура с него свалилась, и он очутился перед ними молодым, стройным красавцем, с ног до головы одетым в зо­лото. «Я - королевич, - сказал он, - а этот злой гном, выкрав у меня все мои сокровища, заколдовал меня и обратил в медведя. Так мне пришлось бегать по лесу, пока его смерть не избавила меня от кол­довства. Но теперь он получил заслуженную кару!»

Белоснежка обвенчалась с королевичем, а Алая Роза вышла замуж за его брата, и они поделили между собой те несметные со­кровища, которые гном успел собрать в своей пещере. Старуха-мать еще долго жила, спокойная и счастливая, у своих деток. А два розо­вых куста они захватили с собой из сада, посадили перед ее окном, и на них каждый год расцветали чудесные белые и алые розы.

Для начала сказки характерна некая невинная картина детс­кого рая, точнее - материнско-дочернего рая. Все хорошо, но все слишком хорошо! Было бы прекрасно, если бы так оно и было! В домике живут три человека, и с нашей точки зрения отсутствует полнота, ибо число, символизирующее целостность, - всегда четы­ре. Четвертый вскоре появится в обличье медведя, поэтому зимой их четверо - три женщины и медведь. Отца нет, поскольку он умер. Именно такая фемининная атмосфера, которая существует в сказке, является идеальной. Пока девочки еще маленькие, все хорошо, однако они живут в такой изоляции, что даже не видели мужчину; они существуют вне активной жизни.

Применительно к коллективной организации можно сказать, что в этой сказке поначалу отсутствует правильное отношение между маскулинным и фемининным мирами: как на человеческом, так и на духовном уровне. Одна из возможностей, позволяющая фемининному миру защитить себя и свое право на существование, - это создать фемининный рай. Иногда его можно увидеть в жен­ских клубах, в которых женщины сидят и обсуждают свои соб­ственные дела, игнорируя или даже исключая мужской мир. Его можно также увидеть и в семьях, в которых мать и дочь, объеди­нившись вместе, играют друг с другом, с едва ощутимым презри­тельным пренебрежением относясь к отцу и братьям, говоря, что мужчинам не место на кухне, что мужчины - это большие дети или просто дураки. У мужчин тоже есть клубы, где они повышают свою самооценку и самоутверждаются в своей социальной роли. Почему женщинам не иметь аналогичных мест, где они могли бы утверждать, что фемининность имеет полное право на существова­ние, и осознавать свое отличие от мужчин и свои собственные по­требности, отличающиеся от мужских?

Есть примитивные племена, в которых молодые мужчины инициируются в закрытые мужские сообщества, и молодые жен­щины, которые инициируются в закрытые женские сообщества. Мужчины обучаются определенным мужским навыкам и умениям, например, искусству выступать на совете и владеть оружием. А женщины учатся прясть, ткать, овладевают некоторыми другими женскими навыками и обучаются поведению взрослой женщины и любовной магии. В Греции существует культ богини Артемиды из Браврона, которая была богиней-медведицей*. Юных девушек из хороших фамилий - в сложный период взросления, когда их, как и юношей, было трудно воспитывать дома - отдавали в храм: слу­жить богине. Обычно это происходило в возрасте от 12 до 16 лет. Они вели себя как сорванцы: никогда не умывались, ни в чем не следили за собой, грубо разговаривали, поэтому их называли мед­вежатами. Таким образом, сообщества медвежат матери-богини служили укреплению фемининности под ее незримой защитой. Фемининная личность могла развиваться в целости и сохраннос­ти, не соприкасаясь с проблемой сексуальности, и достигать неко­торой степени зрелости, скрываясь под медвежьей шкурой. Иначе в сексуальную жизнь могли вступать девушки, развитые лишь на­половину, а в тридцать лет они уже считались старыми и «затас­канными». Естественно, что в психическом отношении такие де­вушки больше не развивались, ибо жизненные силы у них иссяка­ли; это были просто усталые пожилые женщины.

* Артемида (Артемис) - в греческой мифологии девственная, всегда юная богиня охоты, богиня плодородия, богиня женского целомудрия, покровитель­ница всего живого на Земле, дающая счастье в браке и помощь при родах, по­зднее богиня Луны (ее брат Аполлон был олицетворением Солнца). Этимоло­гия имени - «медвежья богиня», «убийца», ««владычица». Древнейшая Артеми­да не только охотница, но и медведица. В Бравроне (Аттика) жрицы Артемиды Бравронии в ритуальном танце надевали медвежьи шкуры и назывались медве­дицами. - Прим. перев.

Манеры девушки-сорванца были особенно присущи именно тем девушкам, у которых проявлялась довольно утонченная феми­нинная природа. Долгое время я занималась обучением мальчиков и девочек в этом возрасте и наблюдала, что девочки, которые но­сят такие «медвежьи шкуры», являются более сообразительными и проявляют больше интереса к школьным занятиям, и что их оценки резко снижаются, когда у них начинаются любовные исто­рии, свидания с мальчиками и вообще они начинают больше инте­ресоваться любовью. Те девочки, у которых такой интерес появ­лялся позже, имели больше возможностей развивать какую-то часть своей личности по сравнению с теми, которые стали этим интересоваться слишком рано.

Если фемининная группа собирается вместе и ставит опреде­ленный барьер маскулинному началу, то, ео ipso*, его наличие не всегда становится негативным; скорее он укрепляет фемининность, и тогда впоследствии они могут гораздо лучше взаимодей­ствовать на ином уровне. Не следует забывать о том, что существу­ет не только огромное притяжение между полами, но и то, что они являются истинными противоположностями, которые всегда угро­жают друг другу: женщины завлекают мужчин с помощью своих фемининных уловок, и наоборот. Это создает постоянное напряже­ние между мужчинами и женщинами, которое можно считать нор­мальным; инаковость создает притяжение.

* Ео ipso (лат.) - тем самым.

В нашем обществе женщины гораздо больше интересуются своими соседями, чьим-то рождением, смертью, свадьбой, своими личными делами. Именно их задача заключается в создании ат­мосферы близости между теми, кто находится рядом, тогда как мужчинам следует знать, что происходит вовне, и принимать со­ответствующие меры для взаимодействия с внешним миром. С этим можно встретиться и в китайской философии. В главе 20 «И-Цзин» вы узнаете, что смотреть в дверную щель уместно жен­щинам и вредно мужчинам. Смотреть на жизнь узко или вблизи не постыдно женщине, ибо это ее естественный взгляд, но муж­чина должен смотреть шире, иметь к жизни более объективный интерес и смотреть на нее под более широким углом. Таким об­разом, в Китае существует точно такое же соотношение сфер ин­тереса. Фемининному миру не хватает лишь широты взгляда. Он слишком узкий и личный, если лишен контакта с маскулинным началом. Каждый человек знает, что происходит, если вместе со­бирается группа женщин: будь то в школе для девочек или в доме престарелых. Достаточно вспомнить об очень высокой башне, ко­торая была построена в Цюрихе (специально для престарелых женщин!), а также об атмосфере в школе для девочек, где они со­бираются вместе и обсуждают учительский галстук и т. п. Эта сказка служит иллюстрацией фемининной жизни - невинной и по-своему очаровательной, но ей не хватает другой стороны - ее противоположности.

Естественно, что женщина с позитивным материнским ком­плексом стремится достичь самоутверждения и тех личных инте­ресов, которые были у ее матери, но вместе с тем, естественно, су­ществуют опасности и помехи [в ее развитии]. В данном случае развитие происходит нормально. Зимой к ним в дом приходит медведь - четвертый элемент. Следовательно, нам следует рас­смотреть символику медведя. Мне рассказывали, что если снять с медведя шкуру и повесить ее в мясной лавке в том виде, как ее привыкли видеть люди, то внешне она будет очень похожа на не­складного человека. В этом простом факте можно увидеть проек­цию, которую несет на себе заколдованный человек, либо чело­век, на которого наложено заклятье. Везде в фольклоре суще­ствует тенденция: медведь является заколдованным принцем или человек, на которого наложено заклятье, должен ходить в медве­жьей шкуре.

Среди последователей Вотана были берсерки (beri - bear (медведь), serkr = skin (шкура или рубашка) - медвежья шкура). В некоторых семьях считалось, что стать берсерком - это дар. Если происходило сражение и герцог или граф оставался дома, он нео­жиданно мог страшно зевнуть, а затем очень крепко заснуть, а в это время на поле брани появлялся медведь, который всех убивал. Затем спустя какое-то время медведь исчезал, а герцог просыпал­ся ужасно уставшим. Он «становился берсерком» и в форме экстериоризированной души, души медведя, сражался на поле брани. В таких берсерках видели медведей-духов, которые совершали вели­кие дела, и доказательство, что медведем был сам герцог, заключа­лось в том, что когда медведь был ранен в правую лапу, герцог, проснувшись, тоже оказывался ранен в правую руку. В древние времена в Германии в этом видели некую позитивную особенность, унаследованную несколькими семьями, но позже все изменилось, и под тем, чтобы «стать берсерком», подразумевалось нечто нега­тивное: это означало прийти в такую огромную ярость, которая затрагивает экстатическое религиозное переживание. Именно по­этому многие люди не хотят подпадать под их приступы ярости. Если человек находится в ярости, он чувствует себя одержимым всей полнотой жизни. У него появляется ощущение совершенства и чувство человека, имеющего собственное предназначение в жиз­ни, у него пропадают всякие сомнения и всякая неопределенность, и он ощущает, что у него закипает кровь. Он - как печь в холод­ный зимний день! Человек может проникнуться чувством, что он совершенно бодр и прекрасно себя чувствует, а потом заявить: «Я себе приказал!» Пробуждение от экстаза и последующая расплата гораздо менее приятны. Тогда сперва человек ощущает себя менее божественным, и от этого ему несколько неловко. Только если че­ловек в гневе, мы можем узнать, что он о нас думает на самом деле; только в гневе мы даем голос своему собственному мнению.

Отказаться от возможности выражать свою ярость столь же сложно, как отказаться от других невротических симптомов, ибо людям иногда очень нравится их качество берсерка, и они не хо­тят от него отказываться, чтобы стать разумнее и мудрее. Идея святой ярости допускается даже в христианстве; ее проявление разрешалось, например, в крестовых походах, в которых рыцари сражались за Христа; или же ее разрешалось проявлять пастору, который мог прийти в святую ярость в борьбе с грехом и злом. Ра­зумеется, это служило извинением продолжению выражения яро­сти берсерка. Ярость - это просто варварство, однако она все еще присутствует у всех нас, и если народ подвергается вероломному нападению, то он поднимается в так называемой святой ярости. Должен ли человек приходить в такую ярость, если он действи­тельно подвергся серьезному нападению? Могут ли быть такие случаи, когда это оправдано? Этот вопрос связан с вашим глубин­ным взглядом на жизнь. Имеет ли человек право себя защищать в отдельные, критические для него моменты жизни? С христианской точки зрения, это в общем недопустимо, ибо христиане должны сеять только добро, но когда приходится сражаться с фашизмом и т. п. - это другой вопрос. Тогда мы приходим к вопросу о том, в чем состоит наше религиозное убеждение. Человек должен иметь свое мнение и его отстаивать.

Наше обсуждение будет зависеть от существующего у нас образа Бога. Если мы верим, что Бог является только добрым, то совершенно ясно, что мы тоже должны быть только добрыми, но если мы считаем, что у Бога есть как черная, так и белая сторо­на, то и в черноте тоже есть свой смысл. Это может значить, что человек имел право, то есть инстинктивное право [защищаться] - применять свои когти и зубы, если на него совершено нападе­ние. Сын, которого пожирает его мать, может быть хорошим пар­нем, который хочет разумно объяснить, что он уже вырос и хочет уйти из дома с девушкой и снять квартиру, чтобы жить самосто­ятельно. Однако мать не хочет ему уступить, даже если сын по­лагает, что ей нужно пойти к аналитику, а она отказывается это делать. Она делает все возможное, чтобы его погубить. Разве он не имеет права сказать, что намерен покинуть дом? Она назовет его злым и жестоким, но со стороны видно, что для сына это воп­рос жизни или смерти, и потому он имеет право на грубое пове­дение. Ему совершенно не обязательно входить в состояние «берсерка», но внутри самой сокровенной части его личности что-то восстает, и борьба неизбежна. Если люди не убеждены в своем праве на жизнь, вы ничего не сможете им дать в процессе анали­за. Есть такая вещь, как право не давать себя в обиду и бороться, чтобы не быть побежденным Анимусом матери или каким-то дру­гим окружающим злом, и те, кто не могут это сделать, действи­тельно являются больными.