Фаворитизм при ЕкатеринеII

4.1 Значение фаворитизма. В царствование Екатерины фаворитизм имел весьма ши­рокое развитие. В записках ее встречается следующее не лишенное значения для его характеристики место: «Я получила от природы великую чувствительность и наруж­ность если не прекрасную, то, во всяком случае, привлека­тельную; я нравилась с первого разу и не употребляла для того никакого искусства и прикрас. Душа моя от природы была до такой степени общительна, что всегда, стоило кому-нибудь пробыть со мною четверть часа, чтобы чувствовать се­бя совершенно свободным и вести со мною разговор, как будто мы с давних пор были знакомы. По природной снис­ходительности моей я внушала к себе доверие тем, кто имел со мною дело; потому что всем было известно, что для меня нет ничего приятнее, как действовать с доброжелательством и самой строгой честностью. Смею сказать (если только по­зволительно так выразиться о самой себе), что я походила на рыцаря свободы и законности; я имела скорее мужскую, чем женскую душу; но в том ничего не было отталкивающе­го, потому что с умом и характером мужским соединялась во мне привлекательность весьма любезной женщины. Да про­стят мне эти слова и выражения моего самолюбия: я упот­ребляю их, считая их истинными и не желая прикрываться ложной скромностью. Впрочем, самое сочинение это должно показать, правду ли я говорю о моем уме, сердце и харак­тере. Я сказала о том, что я нравлюсь; стало быть, половина искушения заключалась уже в том самом; вторая половина в подобных случаях естественно следует из самого существа че­ловеческой природы, потому что идти на искушение и под­вергнуться ему очень близко одно от другого. Хотя в голове запечатлены самые лучшие правила нравственности, но как скоро примешивается и является чувствительность, то не­пременно очутишься неизмеримо дальше, нежели думаешь. Я, по крайней мере, не знаю до сих пор, как можно предотв­ратить это. Может быть, скажут, что есть одно средство избегать; но бывают случаи, положения, обстоятельства, где избегать невозможно; в самом деле, куда бежать, где найти убежище, как отворачиваться посреди двора, который пере­толковывает малейший поступок. Итак, если не бежать, то, по-моему, нет ничего труднее, как уклониться от того, что вам существенно нравится. Поверьте, все, что вам будут го­ворить против этого, есть лицемерие и основано на незнании человеческого сердца. Человек не властен в своем сердце; он не может по произволу сжимать его в кулак и потом опять давать свободу».

И современники и потомство не без основания резко осужда­ли фаворитизм при Екатерине. Односторонность и резкость от­зывов в этом отношении, однако, лишали и современников, и ближайшее потомство возможности оценить беспристрастно личность императрицы вообще. Принимая во внимание необы­чайные способности Екатерины, обстоятельства, в которых она находилась, ее темперамент, нельзя не признать, что при обви­нении ее не должно упускать из виду нравы того века вообще и нравы при дворе в особенности. Фаворитизм не был новым явлением при Екатерине. Чуть ли не то же самое происходило при императрице Елизавете Петровне.

Особенно неблагоприятное впечатление производят частые перемены фаворитов. Один за другим были «в случае»: Григо­рий Орлов, Васильчиков, Потемкин, Завадовский, Зорич, Корсаков, Ланской, Ермолов, Мамонов и Зубов. И русские и ино­странцы порицали Екатерину чрезвычайно резко за то, что эти перемены происходили быстро, неожиданно, иногда без види­мых причин. С другой стороны, даже недоброжелатели Ека­терины хвалили ее за то, что никто из удаленных от двора фаворитов не был преследуем или наказан, тогда как история представляет множество примеров жестокости и крайнего про­извола в образе действий коронованных женщин в подобных случаях.

Обыкновенно современники и позднейшие историки прида­вали чрезмерное значение политическому влиянию фаворитов на дела. Ни один из них не имел преобладающего влияния на Екатерину. Даже замечательнейшие и способнейшие, как, например, Орлов, Потемкин, Зубов, находились в полной от нее зависимости. Зато нельзя не признать, что фаворитизм, при неограниченном корыстолюбии любимцев Екатерины, их родственников, друзей, знакомых, очень дорого обходился каз­не и народу³.

Скажем несколько слов о замечательнейших фаворитах.

4.2 Граф Орлов. Более десятилетия Григорий Орлов занимал это место. Мы говорили выше об участии его в государственном перевороте 1762 года, о слухах касательно намерения Екатерины всту­пить с ним в брак. Осуждая некоторые пороки этого фаво­рита, даже завзятый противник Екатерины, князь Щербатов, не без признательности говорит о разных добрых качествах его. Екатерина не находила слов, расхваливая красоту, ум, познания, доблесть своего любимца. Так, например, в письме к г-же Бьельке она заметила об Орлове: «Природа избаловала его; ему всего труднее заставить себя учиться, и до тридцати лет ничто не могло принудить его к тому. При этом нельзя не удивляться, как много он знает; его природная проница­тельность так велика, что, слыша в первый раз о каком-ни­будь предмете, он в минуту схватывает всю его суть и далеко оставляет за собой того, кто с ним говорит». Разные случаи свидетельствуют о способности Орлова содействовать исполне­нию предположений Екатерины, входит в подробности ее проектов, служить ей сотрудником. Заслуги Орлова при уч­реждении Вольного Экономического общества, участие его в прениях Большой Комиссии, готовность следовать примеру императрицы в привитии оспы, замечательная роль, которую он играл в истории восточного вопроса, его заслуги во время чумы в Москве все это дает нам некоторое понятие о значении Григория Орлова в течение первого десятилетия царствования Екатерины.

Отношения Екатерины к Орлову изменились около того времени, когда он отправился в Фокшаны для переговоров о мире с турками. Частности этого кризиса ускользают от нашего внимания. Как бы ни было, Орлов очутился в не­милости у императрицы. Она удалила его от двора, по край­ней мере, на один год. Сохранился собственноручный проект Екатерины о награждении Орлова при увольнении; в проекте заметна забота императрицы войти во все подробности мате­риального благосостояния бывшего любимца и его родствен­ников. В заключение сказано: «Я никогда не позабуду, сколько я всему роду вашему обязана, и качеств тех, коими вы украшены, и колико оные отечеству полезны быть могут» и проч. Когда в иностранных газетах появились разные тол­ки о причинах размолвки между Орловым и Екатериной, она позаботилась об опровержении этих, отчасти чрезвычайно не­лепых, слухов и о том, чтобы такие газеты не доходили до Орлова. В октябре 1772 года Орлов был возведен в кня­жеское достоинство. Несколько лет он прожил в Ревеле. В 1777 году он женился на одной из красивейших женщин, Е.Н. Зиновьевой. Около этого времени в письмах императ­рицы к барону Гримму встречаются благосклонные отзывы Екатерины об Орлове. Иногда он являлся при дворе, не имея, впрочем, более никакого влияния. В 1780 году он предпри­нял путешествие в Западную Европу, где скончалась его страстно им любимая супруга и откуда он возвратился на ро­дину сильно расстроенный и нравственно и физически. С ка­ким участием отнеслась Екатерина к болезни и кончине прежнего друга, свидетельствуют письма ее к разным лицам. Орлов умер 13 апреля 1783 года в Москве. Получив от гра­фа Алексея Орлова-Чесменского известие об этом событии, императрица отвечала: «Я имела в нем друга; вместе с вами оплакиваю его; чувствую в полной мере цену потери и ни­когда не позабуду его благодеяний». В письме к Гримму Екатерина распространялась о качествах Орлова и умершего около того же времени графа Н. Панина. Параллель ока­залась весьма выгодной для Орлова, о котором в письме Ека­терины сказано, между прочим: «В нем я теряю друга и общественного человека, которому я бесконечно обязана и который мне оказал существенные услуги. Меня утешают, и я сама говорю себе все, что можно сказать в подобных слу­чаях, но ответом на эти доводы служат мои рыдания, и я страдаю жестоко с той минуты, как пришло это роковое из­вестие... Гений князя Орлова был очень обширен; в отваге, по-моему, он не /имел себе равного. В минуту самую реши­тельную ему приходило в голову именно то, что могло окон­чательно направить дело в ту сторону, куда он хотел его обратить, и в случае нужды он проявлял силу красноречия, которой никто не мог противостоять, потому что он умел ко­лебать умы, а его ум не колебался никогда» и проч. В письме Екатерины к Гримму от 1 июня 1783 года сказано: «Смерть князя Орлова свалила меня в постель».

Фаворитизм Потемкина, в тесном смысле этого слова, отно­сится к 1774—1779 годам, но искренние дружеские отношения между ним и императрицею продолжались до его кончины.

4.3 Потемкин. Напрасно говорят о перевесе, который будто бы имел Потем­кин над императрицей, о вредном влиянии, оказанном им на Екатерину. Из множества писем Потемкина и императрицы можно убедиться, что она и нравственно и умственно стояла го­раздо выше светлейшего князя, оставшегося до гроба в безус­ловной зависимости от императрицы. Впрочем, она высоко ценила способности Потемкина, нуждалась в его советах и во многих случаях руководствовалась его соображениями. Во вре­мя второй турецкой войны она писала к нему по два раза в неделю и чаще, сообщая о состоянии дел, спрашивая об его здо­ровье, называя его «mon bijou», «mon coeur» и другими нежны­ми именами. Весьма часто Екатерина называла Потемкина своим учеником, уверяла его в полном к нему доверии, жало­валась на его отсутствие, просила щадить себя, беречь свое здо­ровье, не подвергать себя опасностям и проч.

В этом же смысле Екатерина отзывалась о Потемкине в пись­мах к другим лицам. В одном из писем Гримму она назвала Потемкина «одним из величайших и забавнейших оригиналов этого железного века». По случаю заключения Кучук-Кайнарджийского мира, она писала о Потемкине: «Что за голова у этого чело­века! Он имеет важнейшую долю в этом договоре». Заказывая в 1778 году через посредство Гримма великолепный сервиз из севрского фарфора, она замечает, что так как этот подарок предназначен для Потемкина, то не надо щадить ни денег, ни труда, и с этой целью она делает вид, будто сервиз предназна­чен для нее самой. В другой раз она пишет: «Он умнее меня, и все, что он делает, обдумано всесторонне», а далее: «Я в нем имею чрезвычайно способного и достойного друга», и проч.

Мы имели случай видеть, какое деятельное участие Потемкин принимал в делах, какое значение он имел в истории восточного вопроса, какова была его деятельность при управлении южной Россией. Он во всякое время располагал громадными матери­альными средствами. Во вверенных его администрации провин­циях он играл роль неограниченного монарха, произволом и деспотическими приемами напоминал персидского сатрапа, ок­ружая себя баснословной пышностью и роскошью. На юге в его распоряжении находились войска и флот. Он мог более или ме­нее самостоятельно заниматься политикой. При всем том, одна­ко, он на каждом шагу зависел от степени расположения к нему Екатерины. Милость императрицы была главным условием его счастья и успехов.

В Потемкине заметна странная смесь гениальности с циниз­мом, образования с грубостью нравов, чрезмерной европейской утонченности с азиатским варварством, громадных предположе­ний на пользу государства с мелочным самолюбием и корысто­любием, человеколюбия с эгоизмом, рабочей силы с ленью и индифферентностью. Принц де Линь считал Потемкина челове­ком чрезвычайно богато одаренным природой. Не только Ека­терина, но и другие лица, например Сегюр, Иосиф II, Геррис, высоко ценили ум и способности светлейшего князя. В то же время, однако, не без основания, как у современников, так и у позднейших писателей встречаются чрезвычайно неблагоприятные отзывы о Потемкине; порицали его честолюбие, доходив­шее до мелочности, его алчность, не знавшую пределов, невни­мание к интересам других людей, его сибаритство и проч. Достойно внимания замечание, неоднократно высказываемое со­временниками о Потемкине: находили, что он казался ленивым, погруженным в дремоту, тогда как, в сущности, был постоянно занят делами. И правда: бесчисленное множество писем и запи­сок Потемкина свидетельствует о его необычайной рабочей си­ле, неутомимой и многосторонней деятельности. При всем том, однако, Потемкин вообще производил впечатление скорее аван­тюриста, нежели настоящего государственного человека, героя или патриота. Мы видели выше, что административная деятель­ность Потемкина не была богата результатами, била на минут­ный эффект, оказалась непрочной и нецелесообразной. У него не было терпения, последовательности, выдержанности. Поэто­му осуществление громадных проектов князя оказалось невоз­можным. В гораздо большей мере царедворец и чиновник, нежели настоящий государственный деятель, он на каждом ша­гу более думал об ответственности перед государыней, нежели о настоящих интересах народа и государства. Двор заменял ему Россию; собственные, личные интересы у него стояли выше пользы отечества.

Впрочем, никто из фаворитов не имел такого значения, как Потемкин, никто не занимался столь деятельно, самостоятельно и отчасти успешно делами внешней политики. Пребывая в Пе­тербурге, он постоянно находился в непосредственных сношени­ях с иностранными дипломатами. Иногда его виды расходились с воззрениями императрицы. В то время как Екатерина обна­руживала склонность к сближению с Францией, Потемкин был сторонником Англии; во время дружбы Екатерины с Иосифом II он придерживался того мнения, что не следует пренебрегать Пруссией. В турецких делах он играл самую важную роль, ука­зал на необходимость занятия Крыма, обратил внимание на Кавказ, заботился об учреждении военных поселений на юге, занимался вопросом об экономическом значении расширения пределов России до берегов Черного моря. Не получив система­тического и полного образования, Потемкин благодаря чрезвычайным способностям быстро усваивал технику дела, за которое должен был приниматься. Сделавшись адмиралом на Черном море, он при постройке судов, при управлении флотом обнару­живал специальные познания в области морского дела. Энцик­лопедическое образование его удивляло современников. Не отличаясь утонченным вкусом в области искусств, он любил ок­ружать себя художниками; во время осады Очакова он зани­мался переводом французских сочинений.

Даже во время турецкой войны, значит в последние годы своей жизни, Потемкин старался как можно чаще приезжать в столицу. Напрасно говорили о какой-то окончательной раз­молвке между императрицей и Потемкиным перед его кончи­ной. Случались недоразумения, но о немилости не могло быть речи. Отзывы Екатерины о Потемкине в это время имеют гораздо большее значение, чем драгоценные подарки и орде­на, которыми она награждала его. Особенно красноречивым свидетельством является горе императрицы по случаю болезни и кончины Потемкина. Храповицкий пишет о слезах и отча­янии Екатерины: «Жаловались, что не успевают приготовить людей. Теперь не на кого опереться», - таким образом вос­производит Храповицкий слова императрицы, и дальше: «Про­должение слез. Мне сказано: как можно мне Потемкина заменить? Все будет не то... он был настоящий дворянин, умный человек, меня не продавал; его нельзя было купить» и проч.

В письмах Екатерины к Гримму сказано: «Мой выученик, мой друг, можно сказать, мой идол, князь Потемкин-Тавриче­ский умер в Молдавии... Вы не можете себе представить, как я огорчена. Это был человек высокого ума, редкого разума и превосходного сердца; цели его всегда были направлены к ве­ликому. Он был человеколюбив, очень сведущ и крайне любе­зен. В голове его непрерывно возникали новые мысли; какой он был мастер острить, как умел сказать словцо кстати! В эту войну он выказал поразительные военные дарования: везде бы­ла ему удача, и на суше, и на море. Им никто не управлял, но сам он удивительно умел управлять другими. Одним словом, он был государственный человек: умел дать хороший совет, умел его и выполнить. Его привязанность и усердие ко мне доходили до страсти; он всегда сердился и бранил меня, если, по его мне­нию, дело было сделано не так, как следовало; с летами благо­даря опытности он исправился от многих своих недостатков. Когда он приезжал сюда три месяца тому назад, я говорила ге­нералу Зубову, что меня пугает эта перемена и что в нем не заметно более прежних его недостатков, и вот, к несчастью, мои опасения оказались пророчеством. Но в нем были качества, встречающиеся крайне редко и отличавшие его между всеми другими людьми: у него был смелый ум, смелая душа, смелое сердце. Благодаря этому мы всегда понимали друг друга и не обращали внимания на толки тех, кто меньше нас смыслил. По моему мнению, Потемкин был великий человек, который не вы­полнил и половины того, что был в состоянии сделать». Затем, в другом письме, двумя месяцами позже: «Дела идут тем же по­рядком, несмотря на ужасную потерю, о которой я вам писала в ту же ночь, как пришло роковое известие. Я все еще продол­жаю грустить. Заменить его невозможно, потому что нужно ро­диться таким человеком, как он, а конец нынешнего столетия не представляет гениальных людей».

4.4Ланский. Ни одного из своих фаворитов Екатерина, как кажется, не любила так страстно, как Ланского, находившегося «в случае» с конца семидесятых годов и умершего летом 1784 года от го­рячки, на двадцать седьмом году от рождения. В письмах Ека­терины к Потемкину часто говорится о Ланском в тоне совершенной интимности². В одном из писем к Гримму сказано о Ланском: «Если бы вы видели, как генерал Ланской вскаки­вает и хвастает при получении ваших писем, как он смеется и радуется при чтении! Он всегда огонь и пламя, а тут весь ста­новится душа, и она искрится у него из глаз. О, этот генерал существо превосходнейшее. У него много сходного с Александ­ром. Этим людям всегда хочется до всего коснуться» и проч.¹

Когда он опасно заболел, императрица не покидала комнаты больного, не принимала почти никакой пищи, не раздевалась и ухаживала за ним. Когда он умер, Екатерина предалась поры­вам печали и горя и затем впала в меланхолию. В первое время после этого несчастья она не была в состоянии видеть кого-ли­бо, не исключая детей и внуков; единственным утешением ей была сестра покойника, на него похожая². Императрица даже заболела серьезно. Безбородко должен был просить Потемкина подействовать на государыню, ободряя и утешая ее.

7 июня императрица начала писать к Гримму; 25 июня умер Ланской; 2 июля Екатерина писала: «Когда я начала это пись­мо, я была счастлива, и мне было весело, и дни мои проходили так быстро, что я не знала, куда они деваются. Теперь уже не то; я погружена в глубокую скорбь; моего счастья не стало. Я думала, что сама не переживу невознаградимой потери моего лучшего друга, постигшей меня неделю тому назад. Я наде­ялась, что он будет опорой моей старости: он усердно трудился над своим образованием, делал успехи, усвоил себе мои вкусы. Это был юноша, которого я воспитывала, признательный, с мягкой душой, честный, разделявший мои огорчения, когда они случались, и радовавшийся моим радостям. Словом, я имею не­счастье писать вам рыдая. Генерала Ланского нет более на све­те. Злокачественная горячка в соединении с жабой свела его в могилу в пять суток, и моя комната, в которой мне прежде бы­ло так приятно, превратилась в пустыню. Накануне его смерти я схватила горловую болезнь и жестокую лихорадку; однако со вчерашнего дня я встала с постели, но слаба и до такой степени болезненно расстроена в настоящее время, что не в состоянии видеть человеческого лица без того, чтобы не разрыдаться и не захлебнуться слезами. Не могу ни спать, ни есть; чтение наго­няет на меня тоску, а писать я не в силах. Не знаю, что будет со мной; знаю только, что никогда в жизни я не была так не­счастна, как с тех пор, как мой лучший и дорогой друг покинул меня. Я открыла ящик письменного стола, нашла там этот пе­чальный листок, написала эти строки, но теперь силы изменяют мне».

Не ранее как по истечении двух месяцев императрица была в состоянии возвратиться к письменной беседе с бароном Грим­мом. 9 сентября 1784 года она писала: «Признаюсь, за все это время я была не в силах писать вам, потому что знала, что это заставит страдать нас обоих. Через неделю после того, как я написала вам мое июльское письмо, ко мне приехали граф Ф. Орлов и князь Потемкин. До этой минуты я не могла выносить человеческого лица. Оба они взялись за дело умеючи. Они на­чали с того, что принялись выть (hurler) заодно со мной; тогда я почувствовала, что мне с ними по себе, но до конца еще было далеко. От слишком сильно возбужденной чувствительности я сделалась бесчувственной ко всему, кроме горя; это горе росло каждую минуту и находило себе новую пищу на каждом шагу, по поводу каждого слова. Не подумайте, впрочем, чтобы, не­взирая на весь ужас моего положения, я пренебрегала хотя бы последней малостью, для которой требовалось мое внимание: в самые тяжелые минуты ко мне обращались за приказаниями по всем делам, и я распоряжалась как должно и с пониманием де­ла, что особенно изумляло генерала Салтыкова. Более двух ме­сяцев прошло без всякого облегчения, наконец, стали наступать промежутки, сперва только часы, более спокойные, потом и це­лые дни... Пятого сентября я приехала сюда, в город, вчера в первый раз выходила к обедне и в первый же раз, стало быть, опять видела всех, и меня все видели. Но, признаюсь, это стоило мне такого усилия, что, возвратясь к себе, я почувствовала упа­док сил, и всякий другой непременно упал бы в обморок, чего со мной отродясь еще не бывало». В феврале 1785 года Екате­рина снова писала о печальной эпохе после кончины Ланского: «Как видите, несмотря на все газетные толки, я еще не умерла; у меня нет и признаков какой-нибудь болезни, но до сих пор я была существом бездушным, прозябающим, которого ничто не могло одушевить. За это время я увидела, сколько у меня ис­тинных друзей, и их дружба часто мне была в тягость: между тем уже во многом они сумели произвести поворот к лучшему, и надо сказать правду, что это уже немало».

4.5 Дмитриев-Мамонов. Дмитриев-Мамонов, бывший «в случае» от 1786 до 1789 го­да, может считаться после Потемкина едва ли не способней­шим из фаворитов Екатерины. Не только она восхищалась его талантами, познаниями и проч., но и современники-диплома­ты, знавшие лично Мамонова, хвалили его остроумие, ожив­ленную беседу, любезность и ловкость. В письмах к Потемкину императрица говорит о Мамонове: «Он весьма ми­лый человек», «он день ото дня любезнее и милее становится», «Александр Матвеевич тебя как душу любит», «Так как он ве­дет себя как ангел, то я его сделала генерал-адъютантом; ты его любишь как сына, и так не сомневаюсь, что ты во всем возьмешь приятное участие» и т. п. В письмах к Гримму им­ператрица тоже хвалила характер и способности Мамонова, его склонность к занятиям музыкой, к гравированию, к чтению классиков. «Красный Кафтан (1'habit rouge), так называла императрица Мамонова, - личность далеко не заурядная. В нас бездна остроумия, хотя мы никогда не гоняемся за ост­роумием; мы мастерски рассказываем и обладаем редкой ве­селостью; наконец, мы сама привлекательность, честность, любезность и ум; словом, мы себя лицом в грязь не ударим». В другом письме: «Красный Кафтан так любезен, остроумен, весел, такой красавец, такой добрый и приятный, такой ми­лый собеседник, что вы очень хорошо сделаете, если полюбите заочно», и проч.

Впрочем, порой между Екатериной и Мамоновым возникали недоразумения. Уже в первое время своего пребывания при дворе фаворит сознавался в том, что не чувствует себя хорошо в этом положении. В 1788 году он влюбился в одну из фрейлин, княжну Щербатову. Прошло несколько месяцев, прежде чем Екатерина услышала об этом. Затронутая за живое, она, чтобы принудить Мамонова высказаться прямо, придумала следующую хитрость. Однажды она заговорила о том, что при наступающей старости желала бы устроить судьбу своего друга, и предложила ему в невесты богатую графиню Брюс. Тогда Мамонов сознался, что любит княжну Щербатову и уже помолвлен с ней. Екате­рина, до того не хотевшая верить толкам относительно Мамо­нова и Щербатовой, была глубоко поражена сознанием своего любимца. Беседуя с Храповицким об этом деле, Екатерина горько жаловалась на Мамонова: «Зачем не сказал откровенно? Год, как влюблен. Буде же сказал зимой, то полгода бы прежде сделалось то, что третьего дня. Нельзя вообразить, сколько я терпела. Бог с ними! Пусть будут счастливы. Я простила их и дозволила жениться. Они должны бы быть в восхищении, но, напротив, они плачут. Тут еще замешивается и ревность. Он больше недели беспрестанно за мною примечает, на кого гляжу, с кем говорю. Это странно. Сперва, ты помнишь, имел до всего охоту и за все брался легко, а теперь мешается в речах, все ему скучно и все болит грудь. Мне князь зимой еще говорил: «Матушка, плюнь на него», и намекал на княжну Щербатову, но я виновата; я сама его пред князем оправдать старалась». Храповицкий к этому прибавляет: «Приказано мне заготовить указ о пожаловании ему деревень, купленных у князя Репнина и Челышева 2250 душ. Пред вечерним выходом сама Екатерина Великая изволила обручить графа и княжну; они, стоя на ко­ленях, просили прощения и прощены». Затем у Храповицкого следуют еще кое-какие замечания о подарках Мамонову, о вол­нении Екатерины, о неловком положении фаворита и проч. Об объяснении с Мамоновым Екатерина рассказывала Храповицкому: «Он пришел в понедельник (18 июля), стал жаловаться на холодность мою и начинал браниться. Я отвечала, что сам он знает, каково мне с сентября месяца и сколько я терпела. Про­сил совета, что делать? Советов моих давно не слушает, а как отойти, подумаю. Потом послала к нему записку с предложени­ем о дочери графа Брюса... Вдруг отвечает дрожащей рукой, что он с год как влюблен в Щербатову и полгода, как дал слово жениться» и проч. После отъезда в Москву молодой четы, об­венчанной в присутствии императрицы в придворной церкви, Екатерина в письме к Потемкину несколько резко отзывалась о неискренности Мамонова. В кружках дипломатов ходили раз­ные толки по поводу этого эпизода. Сегюр в своих мемуарах допускает, что в данном случае обнаруживалась женская сла­бость Екатерины, и указывает на достойное удивления велико­душие, выказанное ею в обращении с Мамоновым и его невестой. Не без некоторой желчи Екатерина в письме к Грим­му заметила: «Воспитанница г-жи Кардель нашла, что Красный Кафтан достоин более сожаления, чем гнева; он наказан на всю жизнь за глупейшую страсть; его считают неблагодарным; вос­питанница г-жи Кардель сочла нужным, в интересах всех уча­ствующих, чем скорее, тем лучше кончить эту комедию».

4.6 Платон Зубов. Платон Зубов, бывший в фаворе в течение последних лет жизни Екатерины, имел довольно сильное влияние на дела. Во время переговоров о Ясском мире он воспользовался отсутстви­ем Безбородки для того, чтобы получить некоторый вес в обла­сти внешней политики. Современники резко осуждали недостатки фаворита, почти всегда находившегося во вражде с высокопоставленными лицами, например с Потемкиным, Безбородкой, Сиверсом и проч. Придворная история этого времени изобилует указаниями на интриги, приписываемые Зубову. За­то императрица в письмах к Гримму и Потемкину отзывалась чрезвычайно благоприятно о Зубове, восхваляя его безусловную преданность ей, его стремление к расширению познаний, его умение учиться, его любезный характер, искренность и проч. Так, например, в письме к Гримму сказано: «Ох, Боже мой! Опять нужно приняться и все самой делать. Нет ни малейшего сомнения, что двое Зубовых подают более всего надежд; но по­думайте, ведь старшему только 24-й год, а младшему нет еще и двадцати. Правда, они люди умные, понятливые, а старший обладает обширными и разнообразными сведениями. Ум его от­личается последовательностью, и поистине он человек дарови­тый». В другом письме: «Зубов трудолюбив, бескорыстен, исполнен доброй воли и отличается чрезвычайными умственны­ми способностями; вы о нем услышите еще более; кажется, от меня зависит сделать из него новый фактотум». Последнее за­мечание заключает в себе намек на незадолго до этого скончав­шегося Потемкина. Екатерина, очевидно, надеялась найти в Зубове сотрудника, похожего на светлейшего князя; но надеж­ды ее не оправдались.

Заключение

Фаворитизм в России в 18-м веке перешёл из разряда личностных отношений в целую социально-политическую систему. Любовные связи императриц стали не просто достоянием общественности, а движущей государственной силой. Занимая важные должности фавориты обладали огромной властью, нередко играли огромную роль в принятии политических решений. Известно, что Анна Иоанновна не могла ни шагу сделать без своего самого известного любимца Бирона, который имел неизмеримое влияние на царицу, не имеющую собственных взглядов на дела империи.

Конечно, не всегда фавориты преследовали меркантильные интересы, иногда они руководствовались искренними чувствами к монархини. Со стороны императрицы отношения всегда были искренними. Известен случай, когда Екатерина II, собиралась выйти замуж за графа Орлова, но из-за угрозы потери царской власти она не решилась на данный ответственный шаг.

Неизмеримы и средства, потраченные на фаворитов, ведь бывали случаи, когда выходцы из бедных семей одаривались чинами и крупными суммами, причем и их родственники тоже не были обижены. Например, Малороссийское гетманство, специально созданное для брата фаворита Елизаветы Петровны, Разумовского.

Огромный убыток был нанесен Российской Империи фаворитизмом.

Английский посланник Гаррис и Кастера, известный историк, даже вычислили, во что, обошлись России фавориты Екатерины Второй. Наличными деньгами они получили от неё более 100 миллионов рублей. При тогдашнем русском бюджете, не превышавшем 80 миллионов в год, это была огромная сумма. Стоимость принадлежащих фаворитам земель также была огромна.

Кроме того, в подарки входили крестьяне, дворцы, много драгоценностей, посуды. Вообще фаворитизм в России считался стихийным бедствием, которое разоряло всю страну и тормозило её развитие. Деньги, которые должны были идти на образование народа, развития искусства, ремесел и промышленности, на открытие школ, уходили на личные удовольствия фаворитов и уплывали в их бездонные карманы.

О средствах, потраченных другими монархинями, ничего не известно, но можно сказать, что и они не жалели денег на своих возлюбленных, которых у правителей было значительно меньше чем у Екатерины II.

Библиография

1.Сахаров А.Н. История России 17-18века: книга для чтения – М.:ООО «Издательство «РОСМЭН – Пресс», 2003г.

2.Мунчаев Ш.М., Устинов В.М. история Россини. Учебник для вузов.- М.: издательская группа НОРМА – ИНФО. Москва 1998г.

3.Любавский М.К. Русская История 17-18 веков. – СПб.: издательство «Лань» 2002г.

4.Платонов С.Ф. Лекции по Русской истории. М.: ВЛАДОС, 1994 год.

5. Ключевский В.О. О русской истории. - М.: Просвещение, 1993 год.

6.Отечественная история №6 1996 год.

7.Отечественная история №7 1997 год.

8. Романовы. Исторические портреты – АРМАДА, 1997 год.

Printed By ZС