ИСТОРИЯ ПОНЯТИЯ «ПЕРЕЖИВАНИЕ»1
Исследование появления слова «переживания» (Erlebnis) в немецкоязычных текстах приводит к ошеломляющему результату: оно стало привычным только в 70-е годы XIX века. В XVIII веке оно полностью отсутствует, но и Шиллер и Гёте также его не знают. Как кажется, самое раннее свидетельство его употребления мы находим в письме Гегеля[i]. Но и в 30-е и в 40-е годы оно встречается только в единичных случаях (у Тика, Алексиса и Гуцкова). Столь же редко, как представляется, встречается это слово в текстах 50-х и 60-х годов и внезапно с высокой частностью появляется только в 70-х[ii]. Кажется, что его полное введение во всеобщее языковое употребление совпадает с его применением в биографической литературе.
Так как речь идет о вторичном образовании от слова «переживать» (erleben), которое уже значительно старше и многократно встречается уже в текстах времен Гёте, следует искать мотив для нового словообразования в анализе значения слова «переживать». Вначале оно означало «быть еще в живых, когда случилось нечто». Отсюда слово «переживать» несет оттенок непосредственности, с которой воспринимается нечто действительное в противоположность тому, о чем некто полагает, что знает о нем, но при этом отсутствует удостоверенность посредством собственного переживания; будь это, наконец, результат умозаключения, предположения или работы воображения. Пережитое – это всегда пережитое самостоятельно.
Но одновременно употреблялась форма «пережитое» обозначавшее сохранившееся содержание того, что было некогда пережито. Это содержание – как бы результат, суммирующий деятельность и значимость того, что пережито. Оба направления развития значения явно легли в основу значения образованной формы «переживание»: и непосредственность, предшествующая всякому толкованию, обработке или доведению до сознания, а, в конечном счете, являющаяся поводом для толкования и материей для формирования образа, и возникающий из нее результат, то есть сохраняющееся содержание.
В соответствии с этим двойным направлением развития значения слова «переживать» оно употребляется в биографической литературе, благодаря которой и получило первоначально права гражданства слово «переживание». Сущность биографии, и в особенности биографии художников и писателей ХIХ века, состоит в том, чтобы, исходя из жизни, понимать творчество. Ее заслуга состоит именно в том, что оба значения, которые мы выделили в слове «переживание», были доведены до сознания, а также признаны в качестве продуктивно взаимосвязанных: некий факт становится переживанием в той мере, в которой он не просто пережит, но в которой его содержание («переживаемостность») обладает особой ценностью, придающей ему непреходящее значение. То, что таким образом является переживанием, получает полностью новый бытийный статус, будучи выражено искусством. Ставшее знаменитым заглавие книги Дильтея «Переживание и поэтическое творчество» выражает эту взаимосвязь в виде максимально лаконичной формулы. И на самом деле, именно Дильтей первым придал этому слову функцию понятия, а вскоре оно стало излюбленным модным словечком я поднялось до обозначения настолько решающего ценностного понятия,что многие европейские языки включили его в лексикон как заимствование. Но можно предположить, что собственно языковой процесс лишь приостановился при той терминологической ретушировке, которой подверглось данное слово у Дильтея.
Между тем у Дильтея самым счастливым образом остались изолированными те мотивы, которые оказали влияние на языковые и понятийные инновации слова«переживание». Заглавие «Переживание и поэтическое творчество», собственно говоря, довольно позднее (1905). Первое издание содержащегося в этой книге исследования о Гёте, опубликованного Дильтеемв 1877 году, хотя и демонстрирует в некоторой степени употребление слова «переживание», но еще вне всякой последовавшей позднее терминологической твердости, свойственной употреблению понятий. Заслуживает внимания задача более подробного исследования ранних форм употребления слова «переживание», позднее зафиксированного в понятийном смысле. То, что данноеслово внезапно обретает частотность в биографии Гёте (и в ее исследовании), кажется чем-то большим, нежели простой случай, так как Гёте, как никто другой, способен вызвать это слово к употреблению: его творения становятся по-новому понятными исходя из того, что он пережил; ведь он сам сказал осебе, что все его произведения — это отрывки единой исповеди[iii]. Биография Гёте, принадлежащая Герману Гримму, использует эту фразу как методический принцип, и в результате автор часто употребляет слово «переживание».
Работа Дильтея о Гёте дает нам возможность проникнуть в нсосознававшуюся предысторию слова, так как имеется и в издании 1877 года[iv], и в более поздней обработке под заглавием «Переживание и поэтическое творчество» (1905). В этой работе Дильтей сравнивает Гёте с Руссо, и для описания новаторских сочинений Руссо, посвященных миру его внутреннего опыта, он употребляет выражение «пережитое», а в парафразе одного из текстов Руссо мы видим оборот «переживания юных дней»[v].
Между тем даже у самого Дильтеязначение слова «переживание» вначале все еще несколько расплывчато. В особенности ярко позволяет увидеть это пассаж, из которого Дильтей в позднейших изданиях искоренил слово «переживание»: «В соответствии с тем, что он пережил и нафантазировал как переживание в меру своего незнания мира»[vi]. Речь снова идет о Руссо. Но «нафантазированность» переживания никак не согласуется с первоначальным смыслом слова «переживать », как и с более поздним научным употреблением у самого Дильтея, когда «переживание» подразумевает именно непосредственную данность, которая в последнюю очередь может предоставлять материал для образного фантазирования[vii]. Сама форма слова «переживание» явно апеллирует к критике рационализма Просвещения, так как понятие жизни становится особо значимым начиная от Руссо. Возможно, что влияние Руссо на немецкий классицизм сказывается в том, что он ввел мерило «состояния переживания» («переживаемостности») и темсамым стало возможным образование слова «переживание»[viii]. Но понятие жизни имеет метафизическую подоснову, на которой и строится спекулятивное мышление немецкого идеализма и которая играет основополагающую роль как у Фихте и Гегеля, так и уШлейермахера. Это понятие в противоположность абстракции разума и партикулярности восприятия и представления имплицирует связь стотальностью, с бесконечностью. Это отчетливо воспринимается в оттенках значения,которымислово «переживание» обладает вплоть до сегодняшнего дня.
Апелляция Шлейермахера к живому чувству и против холодного рационализма Просвещения, воззвание Шиллера к эстетической свободе и против общественного механизма, противопоставление Гегелем жизни (а позднее духа) и «позитивности» — все это было первым протестом против современного индустриального общества; развившись, этот протест в начале нашего столетия поднял слово «переживание» до уровня лозунга почти религиозного звучания. Под этим знаком проходило восстание художественного модернизма начала века («югендштиль») против буржуазных структур образования и жизненных форм; в этом же направлении осуществлялось влияние Фридриха Ницше и Анри Бергсона; о нем же свидетельствует и «духовное движение», формировавшееся, например, вокруг Стефана Георге, и — не в последнюю очередь — сейсмографическая точность, с которой реагировал на эти процессы в своих философских построениях Георг Зиммель. Так философия жизни наших дней смыкается со взглядами своих романтических предшественников. Защита от механизации жизни в массовом бытии современности еще и сегодня с такой степенью очевидности оперирует этим словом, что это совершенно скрывает его понятийные импликации[ix].
Таким образом, романтическая предыстория слова должна помочь нам понятьего понятийноеупотребление, сложившееся у Дильтея;при этом можно вспомнить, что Дильтей был биографом Шлейермахера. Правда,у самого Шлейермахера слово «переживание» еще не встречается, как и слово «переживать», насколько это удалось проследить.Но нет недостатка в синонимах, покрывающих сферу значения «переживания»[x], и при этом всегда отчетливо прослеживается пантеистическая подоснова. Любой акт постоянно связан с бесконечностью жизни в качестве жизненного момента, и при этом он ее манифестирует. Все конечное — это выражение, изображение бесконечного.
И в самом деле, в биографии Шлейермахера, принадлежащей Дильтею, при описании религиозных воззрений мы находим особеннояркое применение слова «переживание», при котором уже прослеживается понятийное содержание: «Каждое из его переживаний, взятоесамо по себе,— это обособленная, лишенная своих разъясняющихсвязей картина универсума»[xi].
Понятие переживания
Если мы теперь, продолжая исследовать историю слова «переживание», обратимся к исследованию истории этого понятия, то можем отметить в предыдущем изложении, что у Дильтея это понятие содержит в явном виде оба момента, пантеистический и в еще большей степени — позитивистский, то есть «переживание» и в еще большей степени— его результат. Разумеется, это не случайно; это следует из егособственной промежуточнойпозиции между спекуляцией и э мпирикой,к чему мы позднее еще вернемся.Так как для него важносоздать теоретико-познавательное оправдание труда в области гуманитарных наук, то повсюду в его построениях преобладает мотив подлинно данного. Следовательно, это мотив теоретико-познавательный, или, лучше сказать, мотив самой теории познания, который сам обосновывает себя в качестве понятийного образования в соответствии с языковым процессом,прослеженным нами выше. Точно так же, как неудобства, проистекающие от сложностейцивилизации, преобразованной индустриальнойреволюцией и вызвавшие как следствие отдаленность и недостаточность переживания, ввели слово «переживание»во всеобщее языковое употребление,так и новая дистанция между историческим сознанием и традицией вводит понятие переживания в его теоретико-познавательную функцию. Именно это характерно для развития гуманитарных дисциплин в XIX веке, которые не только внешнепризнавали в качестве образцадисциплины естественные, но и взяв за основу ту почву, на которой произросло естествознание Нового времени, воспитали в себе тот же пафос открытияи исследования. Если отчужденность, которую эпоха механики испытывала по отношению к природекак естественному миру, обрела свое теоретико-познавательное выражение в понятии самосознания и в развившемся до уровня метода «правиле надежности », требующем «ясной и четкой перцепции», то гуманитарные науки XIX века испытывали сходную отчужденность в отношении исторического мира. Духовное творчество прошлого, искусство и история уже больше не соотносились с его само собой разумеющимся содержанием, став предметами исследования, данностями, призваннымипослужить для осовремениванияпрошлого. Таковопонятие данного, основополагающее и для понятийнойконцепции переживанияу Дильтея.
Но данность в области гуманитарных наук особого рода,что и попытался сформулировать Дильтейв понятии «переживание». Присоединяясь к картезианскому определению «мыслящей вещи » (res cogitans),он определяет понятие переживания через рефлексию, через внутреннее бытие, ипытается теоретико-познавательно оправдать, исходя из этого особого типа данности, познание исторического мира. Первичные данности,к которым восходит интерпретация исторических объектов ,— это неданные экспериментаи измерения, а единицы значения. Вот что стремится выразить понятие переживания:мыслительные структуры, которые встречаютсянам в гуманитарных науках, вполнемогут быть нам чуждыми и непонятными;они возводимы, в конечном счете, к единицам данного в сознании, которые ужене содержат ничего чуждого, предметного, нуждающегося в интерпретации. Они являются единицами переживания, которые уже сами по себе — единицы смысловые.
Дальнейшее покажет, какое решающее значение для мышления Дильтея имеет то, что конечной единицей сознания называется не восприятиеили ощущение, что было бы само собой разумеющимся для кантианства и даже для позитивистскойтеории познания XIX века вплоть до Эрнста Маха, но переживание.Тем самым Дильтей ограничивает конструктивный идеал структурысознания атомами восприятияи противопоставляет ему заостренную концепцию понятия данного. Единица переживания (а не психические элементы, в терминах которых ее можно анализировать) представляет собой действительную единицу данного. Таким образом, проявляется в теории познания гуманитарных наук понятиежизни, ограничивающее сферу действия механистической модели.
Это понятие жизни мыслится телеологически: для Дильтея жизнь — это в конечном итоге продуктивность. При том что жизньобъективируется в мыслительных структурах, все понимаемое — это обратный перевод объективации жизни в духовную активность, изкоторой они произошли. Так понятие переживания образует теоретико-познавательную основу для всякого познания объективного.
Близок к этому и универсализм теоретико-познавательной функции, который приобрело понятие переживания в феноменологии Гуссерля. В пятом логическом исследовании (гл. 2) проводится четкое разделение феноменологического и популярного понятия переживания. Единица переживания понимается не как частица реального потока переживания некоторого «Я», а как интенциональное отношение. « Переживание » как смысловая единица здесь также телеологично. В той мере, в какой нечто переживается и мыслится, существует только переживание. Хотя Гуссерль признает и неинтенциональные переживания, ноони входят в смысловые единицы интенциональных переживаний в качестве материального момента. Тем самым понятие переживания становится у Гуссерля широким названием для всех актов сознания, сущностная структура которых представляет собой интенциональность[xii].
Таким образом, у Дильтея, как и у Гуссерля, в философии жизни так же, как и в феноменологии, понятие переживания, в конце концов, превращается в чисто теоретико-познавательное. Они берут его в его телеологическом значении, но понятийно неопределенным. Говоря, что то, что манифестируется в переживании, иесть жизнь, мы скажем не более, нежели если будем утверждать, что последнее — это то, к чему мы возвращаемся. Понятийное значение достигнутого результата в известной мере оправдано историей слова «переживание», так как мы видели, что его структура включает и значение интенсивности. Если нечто называется переживанием или расценивается как таковое, то это благодаря его значению включается в смысловое целое. То, что считается переживанием, может сниматься как другими переживаниями (в процессе которых переживается нечто иное), так и жизненным процессом вообще, в ходе которого не переживается «ничто». То, что считается конкретным переживанием,— это уже не просто текучая преходящесть в потоке жизнисознания, это мыслится как единица и тем самым обретает новый способ бытия в качестве таковой. Тем самым понятно, каким образом данное слово возникаетв биографической литературе, происходя в конечном итоге из автобиографического употребления. То, что может быть названопереживанием, конституируетсяв памяти; мы имеем в виду значимое содержание, которым обладает опыт того, кто нечто пережил,и которое для него постоянно. Эти соображения создают дополнительную аргументацию при рассуждениях об интенциональномпереживании и телеологической структуре сознания. Но сдругой стороны, в понятии переживания выражается и некоторое противопоставление жизни понятию.Переживание — это подчеркнутая непосредственность, лишающая значения всякое суждение. Все пережитое пережито самостоятельно,оно принадлежит единству, составляющему индивид, и вместе с тем содержит в себе самом ни с чем не смешивающееся и невосполнимое указание на жизнь этого индивида,взятую как целое. В этой мере в нем в соответствии ссуществом дела не прекращаетсято, что может его посредством сообщаться или закрепляться в качестве его значения. Автобиографическаяили биографическая рефлексия, в которой определяется содержание его значения, остается как бы вплавленной в целостность процесса жизни и становится его постоянным сопровождением. Бытийный тип переживания состоит именно в том, что оно описывается через свойство никогда не кончаться. Ницше говорит: «У людей глубоких все переживания длительны»[xiii]. Тем самым он имеет в виду, что они не скоро забываются, их обработка — это долгий процесс, и именно в этом и заложено их собственное бытие иих значение, а не только в первоначально познанном содержании как таковом. То, что мы эмфатически называем переживанием, подразумевает,следовательно, нечто незабываемое и незамещаемое, основополагающим образом неисчерпаемое в аспекте познающего определения своего значения[xiv].
С философской точки зрения двусторонность, выявленная нами в понятии переживания, означает, что это понятие не исчерпывается намечаемой в нем функцией служить последней данностью и основанием всякого познания.Внем заложено и еще нечто иное, что требует признания и предлагает непреодолимую проблему,— его внутренняя связь с жизнью[xv].
Эта обширная тема, касающаяся связи жизни и переживания, исходит, прежде всего, из двух предпосылок, и ниже мы рассмотрим, как Дильтей, а в особенности Гуссерль проникали в данную проблематику. Здесь и кроется то основополагающее значение, которым обладает кан - товская критика всякого субстанциального учения о душе и не совпадающая с ней теория трансцендентального единства самосознания, синтетического единства апперцепции. К этой критике рационалистической психологии примыкает идея психологии с точки зрения критического метода типа попытки, предпринятой уже в 1888 году[xvi] Паулем Наторпом, на основе которой позднее Рихард Хенигсвальд обосновал понятие гештальтпсихологии[xvii]. Наторп обозначил предмет критической психологии с помощью понятия осознанности, выражающей непосредственность переживания, и развил метод универсальной субъективации в качестве способа исследования реконструктивной психологии. Позднее он подкрепил свою основную предпосылку подробной критикой образования понятий в современных ему психологических исследованиях. Вместе с тем уже в 1888 году им была высказана та основная мысль, согласно которой конкретность прапереживания, то есть тотальность сознания,представляет собой неделимое единство, которое лишь дифференцируется и определяется объективным методом познания. «Сознание же означает жизнь, то есть сплошную взаимосвязь». Это особенно выявляется в соотношении сознания и времени: «Задано не сознание как процесс во времени, а время как форма сознания».
В том же 1888 году, когда Наторп таким образом выступил против господствующей психологии, появилась, первая книга Анри Бергсона «Непосредственныеданности сознания»— критический выпад против современной психофизики, в котором с той же решительностью, как и у Наторпа, понятие жизни повернуто против объективирующей, а в особенности против прибегающей к пространственныммоделям тенденции при образовании понятий в области психологии. Здесь можно найти сходные высказывания о «сознании» и его нерушимой конкреции, что и у Наторпа. В этих целях Бергсон употребляет ставшее знаменитым определение «протяженность» («du-гёе»), выражающее абсолютную континуальность психического. Бергсон понимает его как «организацию», то есть определяет исходя из способа бытия живого fetre vivant), в котором каждый элемент репрезентирует целое ( representatif du tout). Внутреннее проникновение любого элемента в сознание он сравнивает с тем, как воспринимаются все звуки при прослушивании мелодии. У Бергсона это также можно определить как антикартезианский момент в понятии жизни, который он отстаивает перед лицом объективирующей науки.
Если рассмотреть точное определениетого, что здесь называется жизнью и что из этого существенно для понятия переживания, то оказывается, что соотношение жизни и переживания не таково, как соотношение общего и особенного. Определяемое через свое ннтенциональное содержание единство переживания скорее непосредственно соотносится с целым, с тотальностью жизни. Бергсон говорит о «репрезентации» целого, и точно так же понятие взаимосвязи, употребляемое Наторпом, выражает «органическую» связь части и целого, которая здесь имеет место. В этом аспекте прежде всего анализировал понятие жизни как проникновения за собственные пределы Георг Зиммель.
Очевидно, что репрезентация целого в мгновенном переживании выходит далеко за рамки факта определенности переживания его предметом. Всякое переживание, скажем вслед за Шлейермахером,— «момент бесконечной жизни». Георг Зиммель, который не только сопровождал взлет слова «переживание» до уровня модного лозунга, но и в значительной степени ответственен за этот взлет, видит отличительные черты понятия переживания как раз в том, «что объективное становится не только образом и представлением, как при познании, но и моментом самого жизненного процесса». Он однажды указал, что во всяком переживании есть нечто от приключения. Но что же такое приключение? Это никоим образом не есть лишь эпизод; ведь эпизоды — это последовательно присоединяющиеся единичности, лишенные и внутренней связи, и — именно поэтому — длительного значения; они всего лишь эпизоды. Приключение, напротив, хотя и прерывает привычный ход вещей, но позитивно и значимо связано с той последовательностью, которую оно прерывает. Так, приключение дает ощущение жизни в целом, во всей ее широте и силе. На этом и основана его притягательность. Оно разрывает обусловленность и притупленность видения, под знаком которых проходит обычная жизнь. Оно отважно врывается в область неизведанного.
Но одновременно оно несет указание на характер исключения, присущий ему как приключению, и тем самым возникает обратная связь собычным, в которое приключение не может быть привнесено. Приключение должно состояться и быть выдержанным, как экзамен,как проверка, из которых выходят, обогатившисьи созрев.
На деле что-то от этого присуще и переживанию.Любое переживание выдвигается из жизненногоконтинуума и одновременно связывается со всей целокупностью собственной жизни. За пределы своего «значения»они выходятне только потому, что, будучи переживанием, живет до тех пор, пока не будет полностью переработано и «снято» вобщих связях собственного жизненного сознания, но и по самому способу этой переработки. При этом имеется в виду то значение, которое признается за переживанием самим его субъектом, и до тех пор, пока он сам пребывает внутри целого своей жизни, целое остается в нем и для него современностью.
В заключение нашегопонятийного анализа переживания выясняется, какое сходство имеет место у структуры переживания вообще со способом бытия эстетического. Эстетическое переживание - это не только вид переживания, существующийнаряду сдругими, но и репрезентация самогосущества переживания вообще.Как художественное произведение в качестве такового является миром-для-себя,так и эстетически пережитое в качестве переживания отторгается от всяких связей с действительностью.Как кажется, определением художественного произведения можно считать его свойство становиться эстетическим переживанием, что, однако, означает, что переживающий одним ударом вырываетсяблагодаря власти искусстваиз последовательности своей жизни, но одновременно с этим ему указываетсясвязь со всей целокупностьюего бытия. В переживании искусства присутствует полнота значения, принадлежащая нетолько данному особому содержанию или предмету, но скорее представляющая смысловое целое жизни. Эстетическое переживание всегда содержит познаниебесконечного целого именно потому, что не смыкается с другими в единство открытого процесса познания, а непосредственно представляет целое; в силу этого его значение и бесконечно.
В той мере, в какой эстетическое переживание, как мы говориливыше, буквально и фактически представляет содержаниепонятия «переживание»,ясно, что это понятие предстает как основополагающее для обоснования позиции искусства.Художественное произведение понимается как случай символической репрезентации жизни, и любое переживание в равной степени приближается к этому случаю.Поэтому его самое можно определить как предмет эcтетического переживания.Последствием этого для эстетики является то, что так называемое искусство переживания предстает как собственно искусство.
1 Ниже приведен фрагмент из главной книги знаменитого немецкого философа Ханса-Георга Гадамера «Истина и метод», в котором прослеживается история понятия «переживание» в западно-европейской культуре.
[i] Описывая свое путешествие, Гегель упоминает meine ganze Erlebnis, «все мое переживание» (см. Hegel G.V. Briefe, ed. Hoffmeister, III, S. 179). При этом необходимо обратить внимание, что речь здесь идет о письме, где принято беззаботно употреблять необычные обороты и в особенности – выражения, взятые из обиходно-разговорного языка, в тех случаях, когда затрудняются поиском более общепринятого слова. Так, наряду с этим Гегель употребляет сходный оборот «теперь – о моей жизнесущности (Lebwesen) в Вене (S. 55). Совершенно явно он ищет собирательное понятие, которого в его распоряжении нет, о чем свидетельствует и необычное для языка употребление женского рода в первом случае.
[ii] В биографии Шлейермахера у Дильтея (1870), в биографии Винкельмана у Юсти (1870), в книге «Гёте» Германа Гримма (1877) и предположительно еще чаще.
[iii] См.: Гёте И.В. Собр. соч. в десяти томах, т. 3, М., 1976, с. 239.
[iv] См. «Zeistschr. F. Volkerpsych.», Bd. X; ср. примечание Дильтея к «Гёте и поэтическая фантазия (см. Dilthey W. Das Erlebnis und die Dichtung, S. 468. ff.).
[v] См. Dilthey W. Das Erlebnis und die Dichtung. 6 Aufl. S. 219; ср. «Исповедь» Руссо (Руссо Ж.Ж. Избр. Соч., т. 3. М., 1961, ч. 2, кн. 9). Точное соответствие проследить не удается. Речь явно идет не о переводе; мы имеем дело с пересказом того, о чем повествуется у Руссо.
[vi] Ibid.
[vii] Ср. о Гёте в более поздней редакции «Переживания и поэтического творчества» у Дильтея (S.177): «Поэзия – это изображение и выражение жизни. Она выражает переживание и представляет внешнюю действительность жизни».
[viii] Здесь, наверное, самым решающим образом сказалось языковое употребление Гёте. «О каждом стихотворении спрашивайте, содержит ли оно пережитое» (Jubileumausgabe, Bd. 38, S. 256) или «У книг тоже есть свое пережитое» (S. 257). Если подходить с таким масштабом к миру изображений и книг, то сам этот мир может быть понят как предмет переживания. Далеко не случайно то, что в новейшей биографии Гёте, в книге Фридриха Гундольфа, находит свое дальнейшее психологическое развитие понятие переживания. Различение первичного переживания и переживания на уровне образованности – это последовательное развитие биографического понятийного образования, послужившего основой для взлета слова «переживание».
[ix] Ср., например, остранение Ротхаккером критики понятия переживание у Хайдеггера, которая всецело направлена на понятийные импликации картезианства: Die Dogmatische Dencform in den Geisteswissenschaften und das Problem des Historismus, 1954, S. 431.
[x] Жизненный акт, акт общественного бытия, момент, личное чувство, восприятие, воздействие, побуждение как свободное самоопределение души, изначально внутренне, возбуждение и т.д.
[xi] Dilthey W. Das Leben Schleiermachers, 2. Aufl., S. 341. Замечательным здесь представляется чтение «Erlebnisse» («переживания»), которое я считаю правильным, являющимся исправлением второго издания 1922 года, предпринятого Мулертом, вместо стоящего в первом издании 1870 года «Ergebnisse» («результаты») (305). Если в первом издании опечатка, то здесь сыграла роль и смысловая близость между «переживанием» и «результатом», которую мы уже констатировали. Это можно пояснить на другом примере. У Гото (Vorstudien fur Leben und Kunst,1835) мы читаем: «Однако, такой вид способности воображения основывается скорее на воспоминании о пережитых состояниях, о полученном опыте, нежели на самопродуцировании. Воспоминание сохраняет и обновляет детали и внешний способ протекания такого результата со всеми обстоятельствами, препятствуя, напротив, тому, чтобы на их место вступило общее». Ни для одного из читателей не было бы удивительным, если бы в этом тексте вместо «результат» стояло «переживание».
[xii] Ср.: Husserl E. Logische Untersuchungen, II, S. 365, Anm. Ideen zu einer reinen Phanomenologie und Phanomenologischen Philosophie, I, S. 65.
[xiii] Nietzsche F. Gessamelte Werke, Musarionausgabe. Bd. XIV, S. 50
[xiv] Ср. Dilthey W. Gessamelte Schriften, Bd. VII, S. 29 ff.
[xv] Позднее Дильтей суживает собственное определение переживания, когда он пишет: «Переживание – это качественное бытие-реальность, которая не может быть определена через внутреннее бытие, но углубляется даже и в то, что без этого не поддавалось бы овладению» (Bd. II, S. 230). Насколько мало это согласуется с исходным пунктом субъективности, так и не стало ему по существу ясно, однако было им осознаваемо в форме вербально-рефлексивной: «можно ли сказать – поддаваться овладению?»
[xvi] См. Natorp P. Einleitung in die Psychologie nach kritischer Methode, 1988.
[xvii] См. Honigswald R. Diegrundlagen der Denkpsychologie, 1912, 2. Aufl., 1925.