Историческая мысль Древнего Рима

Рим­ская исто­рио­гра­фия, в отли­чие от гре­че­ской, раз­ви­ва­лась из лето­пи­си. Соглас­но пре­да­нию, чуть ли не с середи­ны V в. до н. э. в Риме суще­ст­во­ва­ли так назы­вае­мые «таб­ли­цы пон­ти­фи­ков». Вер­хов­ный жрец (pon­ti­fex ma­xi­mus) имел обы­чай выстав­лять у сво­его дома белую дос­ку, на кото­рую зано­сил для все­об­ще­го сведе­ния важ­ней­шие собы­тия послед­них лет. Это были, как пра­ви­ло, сооб­ще­ния о неуро­жае, эпиде­ми­ях, вой­нах, пред­зна­ме­но­ва­ни­ях, посвя­ще­ни­ях хра­мов и т. п.

Како­ва была цель выстав­ле­ния подоб­ных таб­лиц? Мож­но пред­по­ло­жить, что они выстав­ля­лись – во вся­ком слу­чае, пер­во­на­чаль­но – для удо­вле­тво­ре­ния вовсе не исто­ри­че­ских, а чисто прак­ти­че­ских инте­ре­сов. Запи­си в этих таб­ли­цах име­ли кален­дар­ный харак­тер. Вме­сте с тем извест­но, что одной из обя­зан­но­стей пон­ти­фи­ков была забота о пра­виль­но­сти кален­да­ря. В тех усло­ви­ях эта обя­зан­ность мог­ла счи­тать­ся доволь­но слож­ной: у рим­лян отсут­ст­во­вал стро­го фик­си­ро­ван­ный кален­дарь, и пото­му при­хо­ди­лось согла­со­вы­вать сол­неч­ный год с лун­ным, следить за пере­движ­ны­ми празд­ни­ка­ми, опре­де­лять «бла­го­при­ят­ные» и «небла­го­при­ят­ные» дни и т. п. Таким обра­зом, вполне прав­до­по­доб­ным пред­став­ля­ет­ся пред­по­ло­же­ние, что веде­ние таб­лиц преж­де все­го было свя­за­но с обя­зан­но­стью пон­ти­фи­ков регу­ли­ро­вать кален­дарь и наблюдать за ним.

С дру­гой сто­ро­ны, есть осно­ва­ния счи­тать таб­ли­цы пон­ти­фи­ков как бы неким осто­вом древ­ней­шей рим­ской исто­рио­гра­фии. Погод­ное веде­ние таб­лиц дава­ло воз­мож­ность состав­лять спи­сок или пере­чень лиц, по име­ни кото­рых в древ­нем Риме обо­зна­чал­ся год. Таки­ми лица­ми были выс­шие маги­ст­ра­ты, т. е. кон­су­лы (эпо­ним­ные маги­ст­ра­ты). Пер­вые спис­ки (кон­суль­ские фасты) появи­лись пред­по­ло­жи­тель­но в кон­це IV в. до н. э. При­мер­но тогда же воз­ник­ла и пер­вая обра­бот­ка таб­лиц, т. е. пер­вая рим­ская хро­ни­ка.

Харак­тер таб­лиц и осно­ван­ных на них хро­ник с тече­ни­ем вре­ме­ни посте­пен­но менял­ся. Чис­ло руб­рик в таб­ли­цах уве­ли­чи­ва­лось, поми­мо войн и сти­хий­ных бед­ст­вий в них появ­ля­ют­ся сведе­ния о внут­ри­по­ли­ти­че­ских собы­ти­ях, дея­тель­но­сти сена­та и народ­но­го собра­ния, об ито­гах выбо­ров и т. д. Мож­но пред­по­ло­жить, что в эту эпо­ху (III-II вв. до н. э.) в рим­ском обще­стве проснул­ся исто­ри­че­ский инте­рес, в част­но­сти инте­рес знат­ных родов и семей к их «слав­но­му про­шло­му». Во II в. до н. э. по рас­по­ря­же­нию вер­хов­но­го пон­ти­фи­ка Пуб­лия Муция Сце­во­лы была опуб­ли­ко­ва­на обра­ботан­ная свод­ка всех погод­ных запи­сей, начи­ная с осно­ва­ния Рима (в 80 кни­гах), под назва­ни­ем «Вели­кая лето­пись» («An­na­les ma­xi­mi»).

Что каса­ет­ся лите­ра­тур­ной обра­бот­ки исто­рии Рима, т. е. исто­рио­гра­фии в точ­ном смыс­ле сло­ва, то ее воз­ник­но­ве­ние отно­сит­ся к III в. до н. э. и сто­ит в бес­спор­ной свя­зи с про­ник­но­ве­ни­ем элли­ни­сти­че­ских куль­тур­ных вли­я­ний в рим­ское обще­ство. Не слу­чай­но пер­вые исто­ри­че­ские труды, создан­ные рим­ля­на­ми, напи­са­ны на гре­че­ском язы­ке. Посколь­ку ран­ние рим­ские исто­ри­ки лите­ра­тур­но обра­ба­ты­ва­ли мате­ри­ал офи­ци­аль­ных лето­пи­сей (и семей­ных хро­ник), то их при­ня­то назы­вать анна­ли­ста­ми. Анна­ли­стов делят обыч­но на стар­ших и млад­ших.

Совре­мен­ная исто­ри­че­ская кри­ти­ка дав­но не при­зна­ет рим­скую анна­ли­сти­ку исто­ри­че­ски цен­ным мате­ри­а­лом, т. е. мате­ри­а­лом, даю­щим досто­вер­ное пред­став­ле­ние об ото­б­ра­жен­ных в нем собы­ти­ях. Но цен­ность ран­ней рим­ской исто­рио­гра­фии состо­ит отнюдь не в этом. Изу­че­ние неко­то­рых ее харак­тер­ных черт и тен­ден­ций может дать опре­де­лен­ное пред­став­ле­ние об идей­ной жиз­ни рим­ско­го обще­ства, при­чем о таких сто­ро­нах этой жиз­ни, кото­рые недо­ста­точ­но или вовсе не осве­ща­лись дру­ги­ми источ­ни­ка­ми.

Родо­на­чаль­ни­ком лите­ра­тур­ной обра­бот­ки рим­ских хро­ник, как извест­но, счи­та­ет­ся Квинт Фабий Пик­тор (III в.), пред­ста­ви­тель одно­го из наи­бо­лее знат­ных и ста­рин­ных родов, сена­тор, совре­мен­ник вто­рой Пуни­че­ской вой­ны. Он напи­сал (на гре­че­ском язы­ке!) исто­рию рим­лян от при­бы­тия Энея в Ита­лию и вплоть до совре­мен­ных ему собы­тий. От труда сохра­ни­лись жал­кие отрыв­ки, да и то в фор­ме пере­ска­за. Инте­рес­но, что, хотя Фабий и писал по-гре­че­ски, его пат­рио­ти­че­ские сим­па­тии настоль­ко ясны и опре­де­лен­ны, что Поли­бий два­жды обви­ня­ет его в при­страст­ном отно­ше­нии к сооте­че­ст­вен­ни­кам.

Про­дол­жа­те­ля­ми Квин­та Фабия счи­та­ют­ся его млад­ший совре­мен­ник и участ­ник вто­рой Пуни­че­ской вой­ны Луций Цин­ций Али­мент, напи­сав­ший исто­рию Рима «От осно­ва­ния горо­да» (Ab ur­be con­di­ta), и Гай Аци­лий, автор ана­ло­гич­но­го труда. Оба про­из­веде­ния были напи­са­ны так­же по-гре­че­ски, но труд Аци­лия в даль­ней­шем пере­веден на латин­ский язык.

Пер­вым исто­ри­че­ским трудом, кото­рый самим авто­ром писал­ся на род­ном язы­ке, были «Нача­ла» (Ori­gi­nes) Като­на. В этом сочи­не­нии – оно до нас не дошло, и мы судим о нем на осно­ва­нии неболь­ших фраг­мен­тов и свиде­тельств дру­гих авто­ров – мате­ри­ал изла­гал­ся не в лето­пис­ной фор­ме, а ско­рее в фор­ме иссле­до­ва­ния древ­ней­ших судеб пле­мен и горо­дов Ита­лии. Таким обра­зом, труд Като­на касал­ся уже не толь­ко Рима. Кро­ме того, он отли­чал­ся от про­из­веде­ний дру­гих анна­ли­стов тем, что имел опре­де­лен­ную пре­тен­зию на «науч­ность»: Катон, види­мо, тща­тель­но отби­рал и про­ве­рял мате­ри­ал, опи­рал­ся на фак­ты, лето­пи­си отдель­ных общин, лич­ный осмотр мест­но­сти и т. д. Все это вме­сте взя­тое дела­ло Като­на свое­об­раз­ной и оди­но­ко сто­я­щей фигу­рой в ран­ней рим­ской исто­рио­гра­фии.

Обыч­но к стар­шей анна­ли­сти­ке отно­сят еще совре­мен­ни­ка третьей Пуни­че­ской вой­ны Луция Кас­сия Геми­ну и кон­су­ла 133 г. Луция Каль­пур­ния Пизо­на Фру­ги. Оба они писа­ли уже по-латы­ни, но кон­струк­тив­но труды их вос­хо­дят к образ­цам ран­ней анна­ли­сти­ки. Для труда Кас­сия Геми­ны более или менее точ­но засвиде­тель­ст­во­ва­но не без умыс­ла взя­тое назва­ние An­na­les, самый труд повто­ря­ет тра­ди­ци­он­ную схе­му таб­лиц пон­ти­фи­ков – собы­тия изла­га­ют­ся от осно­ва­ния Рима, при нача­ле каж­до­го года все­гда ука­зы­ва­ют­ся эпо­ним­ные кон­су­лы.

Ничтож­ные фраг­мен­ты, да и то сохра­нив­ши­е­ся, как пра­ви­ло, в пере­ска­зе более позд­них авто­ров, не дают воз­мож­но­сти оха­рак­те­ри­зо­вать мане­ру и свое­об­раз­ные чер­ты твор­че­ства стар­ших анна­ли­стов по отдель­но­сти, но зато мож­но доволь­но чет­ко опре­де­лить общее направ­ле­ние стар­шей анна­ли­сти­ки как исто­ри­ко-лите­ра­тур­но­го жан­ра, глав­ным обра­зом, в плане его рас­хож­де­ний, его отли­чий, от анна­ли­сти­ки млад­шей.

Труды стар­ших анна­ли­стов пред­став­ля­ли собой (быть может, за исклю­че­ни­ем лишь Ori­gi­nes Като­на) хро­ни­ки, под­верг­ши­е­ся неко­то­рой лите­ра­тур­ной обра­бот­ке. В них срав­ни­тель­но доб­ро­со­вест­но, в чисто внеш­ней после­до­ва­тель­но­сти изла­га­лись собы­тия, пере­да­ва­лась тра­ди­ция, прав­да, без кри­ти­че­ской ее оцен­ки, но и без созна­тель­но вво­ди­мых «допол­не­ний» и «улуч­ше­ний». Общие чер­ты и «уста­нов­ки» стар­ших анна­ли­стов: рома­но­цен­тризм, куль­ти­ви­ро­ва­ние пат­рио­ти­че­ских настро­е­ний, изло­же­ние исто­рии как в лето­пи­сях – «с само­го нача­ла», т. е. ab ur­be con­di­ta. Имен­но эти общие чер­ты и харак­те­ри­зу­ют стар­шую анна­ли­сти­ку в целом как опре­де­лен­ное идей­ное явле­ние и как опре­де­лен­ный исто­ри­ко-лите­ра­тур­ный жанр.

Что каса­ет­ся так назы­вае­мой млад­шей анна­ли­сти­ки, то этот по суще­ству новый жанр или новое направ­ле­ние в рим­ской исто­рио­гра­фии воз­ни­ка­ет при­мер­но в эпо­ху Грак­хов. Про­из­веде­ния млад­ших анна­ли­стов до нас так­же не дошли, поэто­му о каж­дом из них мож­но ска­зать весь­ма немно­гое, но какие-то общие осо­бен­но­сти могут быть наме­че­ны и в дан­ном слу­чае.

Одним из пер­вых пред­ста­ви­те­лей млад­шей анна­ли­сти­ки счи­та­ют обыч­но Луция Целия Анти­па­тра. Его труд, види­мо, уже отли­чал­ся харак­тер­ны­ми для ново­го жан­ра осо­бен­но­стя­ми. Он был постро­ен не в фор­ме лето­пи­си, а ско­рее исто­ри­че­ской моно­гра­фии; в част­но­сти, изло­же­ние собы­тий начи­на­лось не ab ur­be con­di­ta, но с опи­са­ния вто­рой Пуни­че­ской вой­ны. Кро­ме того, автор отда­вал весь­ма замет­ную дань увле­че­нию рито­ри­кой, счи­тая, что в исто­ри­че­ском повест­во­ва­нии глав­ное зна­че­ние име­ет сила воздей­ст­вия, эффект, про­из­во­ди­мый на чита­те­ля.

Таки­ми же осо­бен­но­стя­ми отли­ча­лось твор­че­ство дру­го­го анна­ли­ста, жив­ше­го во вре­ме­на Грак­хов, – Сем­п­ро­ния Азел­ли­о­на. Его труд изве­стен нам по неболь­шим извле­че­ни­ям у Авла Гел­лия (II в. н. э.). Инте­рес­но, что Сем­п­ро­ний Азел­ли­он созна­тель­но отка­зы­вал­ся от лето­пис­но­го спо­со­ба изло­же­ния. Он гово­рил: «Лето­пись не в состо­я­нии побудить к более горя­чей защи­те оте­че­ства или оста­но­вить людей от дур­ных поступ­ков». Рас­сказ о слу­чив­шем­ся так­же еще не есть исто­рия, и не столь суще­ст­вен­но рас­ска­зать о том, при каких кон­су­лах нача­лась (или окон­чи­лась) та или иная вой­на, кто полу­чил три­умф, сколь важ­но объ­яс­нить, по какой при­чине и с какой целью про­изо­шло опи­сы­вае­мое собы­тие. В этой уста­нов­ке авто­ра нетруд­но вскрыть доволь­но чет­ко выра­жен­ный праг­ма­ти­че­ский под­ход, что дела­ет Азел­ли­о­на веро­ят­ным после­до­ва­те­лем его стар­ше­го совре­мен­ни­ка – выдаю­ще­го­ся гре­че­ско­го исто­ри­ка Поли­бия.

Наи­бо­лее извест­ные пред­ста­ви­те­ли млад­шей анна­ли­сти­ки – Клав­дий Квад­ри­га­рий, Вале­рий Анци­ат, Лици­ний Макр, Кор­не­лий Сизен­на – жили во вре­ме­на Сул­лы. У неко­то­рых из них наблюда­ют­ся попыт­ки воз­рож­де­ния лето­пис­но­го жан­ра, но в осталь­ном их труды отме­че­ны все­ми харак­тер­ны­ми чер­та­ми млад­шей анна­ли­сти­ки (боль­шие рито­ри­че­ские отступ­ле­ния, созна­тель­ное при­укра­ши­ва­ние собы­тий, а ино­гда и пря­мое их иска­же­ние, вычур­ность язы­ка и т. п.). Харак­тер­ной чер­той всей млад­шей анна­ли­сти­ки мож­но счи­тать про­еци­ро­ва­ние совре­мен­ной авто­рам поли­ти­че­ской борь­бы в дале­кое про­шлое и осве­ще­ние это­го про­шло­го под углом зре­ния поли­ти­че­ских вза­и­моот­но­ше­ний совре­мен­но­сти.

Для млад­ших анна­ли­стов исто­рия пре­вра­ща­ет­ся в раздел рито­ри­ки и в орудие поли­ти­че­ской борь­бы. Они – и в этом их отли­чие от пред­ста­ви­те­лей стар­шей анна­ли­сти­ки – не отка­зы­ва­ют­ся в инте­ре­сах той или иной поли­ти­че­ской груп­пи­ров­ки от пря­мой фаль­си­фи­ка­ции исто­ри­че­ско­го мате­ри­а­ла (удво­е­ние собы­тий, пере­не­се­ние позд­ней­ших собы­тий в более ран­нюю эпо­ху, заим­ст­во­ва­ние фак­тов и подроб­но­стей из гре­че­ской исто­рии и т. п.). Млад­шая анна­ли­сти­ка – на вид доволь­но строй­ное, завер­шен­ное постро­е­ние, без про­бе­лов и про­ти­во­ре­чий, а на самом деле – постро­е­ние насквозь искус­ст­вен­ное, где исто­ри­че­ские фак­ты тес­но пере­пле­та­ют­ся с леген­да­ми и вымыс­лом, где рас­сказ о собы­ти­ях изла­га­ет­ся с точ­ки зре­ния более позд­них поли­ти­че­ских груп­пи­ро­вок и при­укра­шен мно­го­чис­лен­ны­ми рито­ри­че­ски­ми эффек­та­ми.

Явле­ни­ем млад­шей анна­ли­сти­ки завер­ша­ет­ся ран­ний пери­од раз­ви­тия рим­ской исто­рио­гра­фии. Мож­но ли гово­рить о каких-то общих чер­тах стар­шей и млад­шей анна­ли­сти­ки, о каких-то осо­бен­но­стях или спе­ци­фи­че­ских при­зна­ках ран­ней рим­ской исто­рио­гра­фии в целом?

Оче­вид­но, это воз­мож­но. Более того, как мы убедим­ся ниже, мно­гие харак­тер­ные чер­ты ран­ней рим­ской исто­рио­гра­фии сохра­ня­ют­ся и в более позд­нее вре­мя, в пери­од ее зре­ло­сти и рас­цве­та. Не стре­мясь к исчер­пы­ваю­ще­му пере­чис­ле­нию, оста­но­вим­ся лишь на тех из них, кото­рые мож­но счи­тать наи­бо­лее общи­ми и наи­бо­лее бес­спор­ны­ми.

Преж­де все­го, нетруд­но убедить­ся, что рим­ские анна­ли­сты – и ран­ние и позд­ние – пишут все­гда ради опре­де­лен­ной прак­ти­че­ской цели: актив­но­го содей­ст­вия бла­гу обще­ства, бла­гу государ­ства. Как таб­ли­цы пон­ти­фи­ков слу­жи­ли прак­ти­че­ским и повсе­днев­ным инте­ре­сам общи­ны, так и рим­ские анна­ли­сты писа­ли в инте­ре­сах res pub­li­ca, разу­ме­ет­ся, в меру сво­его пони­ма­ния этих инте­ре­сов.

Дру­гая не менее харак­тер­ная чер­та ран­ней рим­ской исто­рио­гра­фии в целом – ее рома­но­цен­трист­ская и пат­рио­ти­че­ская уста­нов­ка. Рим был все­гда не толь­ко в цен­тре изло­же­ния, но, соб­ст­вен­но гово­ря, все изло­же­ние огра­ни­чи­ва­лось рам­ка­ми Рима (опять-таки за исклю­че­ни­ем Ori­gi­nes Като­на). В этом смыс­ле рим­ская исто­рио­гра­фия дела­ла шаг назад по срав­не­нию с исто­рио­гра­фи­ей элли­ни­сти­че­ской, ибо для послед­ней – в лице ее наи­бо­лее вид­ных пред­ста­ви­те­лей, в част­но­сти Поли­бия, – уже мож­но кон­ста­ти­ро­вать стрем­ле­ние к созда­нию уни­вер­саль­ной, все­мир­ной исто­рии. Что каса­ет­ся откры­то выра­жае­мой, а часто и под­чер­ки­вае­мой пат­рио­ти­че­ской уста­нов­ки рим­ских анна­ли­стов, то она зако­но­мер­но выте­ка­ла из отме­чен­ной выше прак­ти­че­ской цели, сто­яв­шей перед каж­дым авто­ром, – поста­вить свой труд на служ­бу инте­ре­сов res pub­li­ca.

Нако­нец, сле­ду­ет отме­тить, что рим­ские анна­ли­сты в зна­чи­тель­ной мере при­над­ле­жа­ли к выс­ше­му, т. е. сена­тор­ско­му, сосло­вию. Этим и опре­де­ля­лись их поли­ти­че­ские пози­ции и сим­па­тии, а так­же наблюдае­мое нами един­ство, или, точ­нее гово­ря, «одно­на­прав­лен­ность» сим­па­тий (кро­ме, оче­вид­но, Лици­ния Мак­ра, кото­рый пытал­ся, насколь­ко мы можем об этом судить, вне­сти в рим­скую исто­рио­гра­фию демо­кра­ти­че­скую струю). Что каса­ет­ся объ­ек­тив­но­сти изло­же­ния исто­ри­че­ско­го мате­ри­а­ла, то дав­но уже отме­че­но, что често­лю­би­вая кон­ку­рен­ция отдель­ных знат­ных фами­лий и была одной из основ­ных при­чин извра­ще­ния фак­тов.

Тако­вы неко­то­рые общие чер­ты и осо­бен­но­сти ран­ней рим­ской исто­рио­гра­фии. На при­ме­ре сме­ны анна­ли­сти­че­ских жан­ров мож­но видеть, как про­ни­кав­шие в Рим чуже­зем­ные (элли­ни­сти­че­ские) вли­я­ния были на неко­то­рое вре­мя подав­ле­ны актив­ным выступ­ле­ни­ем Като­на, и толь­ко через несколь­ко лет после его цен­зу­ры это про­ник­но­ве­ние сно­ва уси­ли­ва­ет­ся, но теперь оно при­ни­ма­ет уже совсем иные фор­мы. Начи­на­ет­ся пери­од твор­че­ско­го осво­е­ния и пере­ра­бот­ки куль­тур­ных вли­я­ний. Раз­ви­тие рим­ской анна­ли­сти­ки, сме­на анна­ли­сти­че­ских жан­ров ока­зы­ва­ют­ся свое­об­раз­ным (и опо­сред­ст­во­ван­ным) отра­же­ни­ем имен­но этих про­цес­сов.

Хоте­лось бы под­черк­нуть еще один суще­ст­вен­ный момент. В поли­ти­че­ских тен­ден­ци­ях, зало­жен­ных в стар­шей анна­ли­сти­ке, уже ска­зы­ва­ет­ся некое опре­де­лен­ное направ­ле­ние поли­ти­че­ской идео­ло­гии рим­ско­го обще­ства, кото­рое сво­им основ­ным лозун­гом дела­ет лозунг борь­бы за обще­граж­дан­ские, обще­па­трио­ти­че­ские инте­ре­сы. Пусть в чрез­вы­чай­но сла­бом, зача­точ­ном состо­я­нии, но этот лозунг уже встре­ча­ет­ся в ран­ней рим­ской анна­ли­сти­ке, в ее «пат­рио­ти­че­ски-рим­ских» уста­нов­ках. Наи­бо­лее ярко он зву­чит в лите­ра­тур­ной (и обще­ст­вен­но-поли­ти­че­ской) дея­тель­но­сти Като­на.

С дру­гой сто­ро­ны, в поли­ти­че­ских тен­ден­ци­ях, зало­жен­ных в млад­шей анна­ли­сти­ке, про­яв­ля­ет­ся иное, враж­деб­ное пер­во­му направ­ле­ние раз­ви­тия поли­ти­че­ских идей, кото­рое в каче­стве сво­его основ­но­го лозун­га про­воз­гла­ша­ет лозунг борь­бы за «пар­тий­ные» инте­ре­сы опре­де­лен­ных кру­гов рим­ско­го обще­ства. Этот лозунг – пусть тоже еще в зача­точ­ном состо­я­нии – выра­жа­ет­ся в млад­шей рим­ской анна­ли­сти­ке (неда­ром она воз­ни­ка­ет в эпо­ху Грак­хов) в осо­бен­но­стях ее жан­ра, в ее «пар­тий­ном духе» и, что весь­ма харак­тер­но, в ее зави­си­мо­сти от элли­ни­сти­че­ских куль­тур­ных вли­я­ний, при­чем они, несо­мнен­но, были более глу­бо­ки, чем те, под воздей­ст­ви­ем кото­рых нахо­ди­лись стар­шие анна­ли­сты. Если послед­ние заим­ст­во­ва­ли у элли­ни­сти­че­ской исто­рио­гра­фии толь­ко язык и фор­му, то на млад­ших анна­ли­стов ока­за­ли зна­чи­тель­ное вли­я­ние и элли­ни­сти­че­ская рито­ри­ка, и элли­ни­сти­че­ские поли­ти­че­ские тео­рии.

Несо­мнен­но, что обе эти уста­нов­ки свиде­тель­ст­во­ва­ли об отра­же­нии в сфе­ре идео­ло­гии каких-то про­цес­сов, имев­ших место в прак­ти­ке поли­ти­че­ской борь­бы. «Пар­тий­ный лозунг» вполне воз­мож­но поста­вить в связь с той лини­ей поли­ти­че­ской борь­бы, кото­рая в исто­рии Рима была пред­став­ле­на преж­де все­го Грак­ха­ми, а затем их раз­лич­ны­ми после­до­ва­те­ля­ми. Что каса­ет­ся «обще­па­трио­ти­че­ско­го лозун­га», то он в такой же мере может быть постав­лен в связь с кон­сер­ва­тив­но-тра­ди­ци­он­ной лини­ей поли­ти­че­ской борь­бы, раз­ви­тие кото­рой mu­ta­tis mu­tan­dis мож­но про­следить от Като­на и вплоть до опре­де­лен­но­го пери­о­да в дея­тель­но­сти Окта­ви­а­на Авгу­ста.

Первым и наиболее ярким представителем «зрелого» периода римской историографии, несомненно, был Полибий (II в. до н. э.). Грек по происхождению, Полибий писал по-гречески, но, прожив 16 лет в Риме, стал восторженным почитателем римского государственного устройства, которое, по его мнению, обусловило все успехи Рима и рост его могущества. Эту мысль Полибий проводил в своём труде «История» (в 40 книгах изложена «всеобщая» история Греции, Македонии, Малой Азии, Сирии, Египта, Карфагена и Рима в их взаимной связи на протяжении 220-146 до н. э.).

Если Полибий был представителем научно-исследовательского направления в античной историографии, считавшего главной задачей историка не описание событий, а выяснение причинной связи явлений, то полной противоположностью ему в этом смысле был другой крупнейший римский историк художественно-дидактического направления Тит Ливий (I в. до н. э. – начало I в. н. э.). Задача историка, считал Ливий, – учить и воспитывать поколения как на положительных, так и на отрицательных исторических примерах, поэтому следует выбирать наиболее яркие события и личности, описывая их красочно, убедительно. Ливий широко использовал младших анналистов, относясь к ним некритически, обильно уснащая своё повествование легендами, вымышленными речами и т.п. Огромный труд Ливия «Римская история» (142 книги, сохранилось 35) принёс ему славу ещё при жизни и лег в основу представлений каждого образованного римлянина о прошлом родного города.

Изложению всемирной истории были посвящены труды авторов I в. до н. э. – I в. н. э. – Николая Дамасского, Помпея Трога, Диодора Сицилийского, описанию истории Рима с мифических времён до начала 1-й Пунической войны – «Римские древности» Дионисия Галикарнасского (I в. до н. э.).

К жанру историко-мемуарной литературы относятся прежде всего «Записки о галльской войне» и «Записки о гражданской войне» Юлия Цезаря, в которых дано несколько приукрашенное, но достаточно достоверное изложение хода этих войн. К жанру исторической монографии принадлежат произведения Саллюстия «О заговоре Катилины» и «О Югуртинской войне». Придавая большое значение роли личности в истории, Саллюстий уделял много внимания характеристикам исторических деятелей и потому его считают мастером исторического портрета. Из многочисленных биографий, составленных историком Корнелием Непотом (I в. до н. э.), сохранились только две биографии римских деятелей – Аттика и Катона Старшего и 23 биографии полководцев «иноземных народов».

В эпоху империи получило дальнейшее развитие художественно-дидактическое направление, к которому принадлежал крупнейший римский историк Корнелий Тацит (I – начало II в.) – автор ряда исторических трудов, из которых наиболее известны «Анналы» и «Истории» (изложены события римской истории от кончины Августа до смерти Домициана, с 14 по 96). Политические воззрения Тацита характеризуются ненавистью к тирании и деспотизму, недаром А. С. Пушкин называл его «бичом тиранов», а Ф. Энгельс определил Тацита как последнего из римлян «... патрицианского склада и образа мыслей...» (Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., 2 изд., т. 19, с. 311).

В эпоху империи в начале II в. н. э. получил развитие историко-биографический жанр; одним из наиболее значительных его представителей был Плутарх, плодовитый греческий писатель, автор ряда трактатов по вопросам этики, религии и др. Особенно популярны его «Параллельные жизнеописания», излагающие в сопоставлении биографии выдающихся римских и греческих политических и военных деятелей. Плутарх ещё в большей степени, чем историки, подчёркивает стоящие перед ним как биографом морально-этические задачи. Младшим его современником был Светоний, автор «Жизнеописаний двенадцати Цезарей» и не полностью дошедших до нас «Биографий знаменитых риторов и грамматиков». Поскольку Светоний был секретарём императора Адриана, он мог пользоваться многими архивными материалами и мемуарами.

Истории Рима были посвящены труды греческих историков 2-й половины II в. Аппиана (из обширного труда которого книги 13-17 излагают историю гражданских войн в Риме) и Диона Кассия – автора римской истории от древнейших времён до 229 н. э.

Особняком в творчестве Лукиана стоит трактат «Как следует писать историю». Это единственный сохранившийся античный труд, в котором систематически исследовались проблемы написания исторических сочинений (несколько работ других авторов были посвящены главным образом вопросам стилистической отделки исторических сочинений). В связи с тем, что схожие вопросы мимоходом затрагивали Полибий, Дионисий Галикарнасский, Плутарх и Иосиф Флавий, работу Лукиана часто считали второстепенной. Поводом к написанию работы обычно признаётся Римско-парфянская война 161-166 гг., благоприятные для римлян итоги которой сподвигли многих на попытку её описания.

«Как следует писать историю» касается различных вопросов составления, содержания и оформления исторических работ. Лукиан едко высмеивал подходы современных историков к описанию событий прошлого и используемые ими стилистические приёмы. Лукиан неоднократно отсылал читателей трактата к сравнениям из живописи, скульптуры, архитектуры, цитируется в этой связи и сравнение историка с хорошим зеркалом, что считается проявлением не лингвистического (текстового), а визуального понимания истории. Среди образцов исторического жанра Лукиан выделял трёх классиков древнегреческой историографии – Фукидида и, в меньшей степени, Геродота и Ксенофонт. Взгляды Лукиана на историю в значительной степени оригинальны и не отражают моды его времени. Его критика злоупотребления риторическими приёмами в историографии, признание прагматических достоинств истории и требование тщательного сбора фактов сближают автора с Фукидидом и Полибием. Из-за акцента на стилистических вопросах «Как следует писать историю» рассматривают и как трактат об искусстве, выражающий эстетические взгляды греческого автора

Последним крупным историком античности считают обычно Аммиана Марцеллина (IV в. н. э.) – автора «Деяний» (сочинение, дошедшее до нас не полностью; в сохранившихся частях изложены события времени правления императора Юлиана, современником и участником которых был сам автор). Аммиан Марцеллин, видимо, вполне сознательно и даже «программно» выступал как продолжатель Тацита, строя свой труд по образцу «Анналов» и «Историй».

В эпоху поздней империи возникла и получила развитие христианская историография, представленная именами Евсевия Кесарийского, Августина, Орозия и др.