Идеал справедливости начал формироваться в эпоху родового строя как обобщённое выражение практических отношений людей. В древнегреческом языке справедливость обозначалась cловом “ дике ” и имела значение “ правильный”, “должный” в противоположность “схолиа дике ”, означавшему “ложный обычай”. На латыни справедливость обозначалась словом “юстиция ” и помимо справедливости означало ещё “ правосудие ”. В римском праве, несмотря на его классовый характер, ещё не было такого большого разрыва между естественным и позитивным правом, как в настоящее время, поэтому слово “юстиция” воспринималось в качестве антипода несправедливости. Это обстоятельство дало повод некоторым философам права предпринять попытку установления монополии на идеал справедливости. Так, например, В. С. Нерсесянц писал: “ Какого-нибудь другого принципа, кроме правового, справедливость не имеет. Отрицание же правового характера и смысла справедливости неизбежно ведёт к тому, что за справедливость начинают выдавать какое-нибудь неправовое начало — требования уравниловки или привилегий, те или иные моральные, нравственные, религиозные мировоззренческие, эстетические, политические, социальные, национальные, экономические и тому подобные представления, интересы, требования. Тем самым, правовое (т. е. всеобщее и равное для всех) значение справедливости подменяется неким отдельным, частичным интересом и произвольным содержанием, партикулярными притязаниями”. Этот пассаж хорош тем, что наглядно иллюстрирует мировоззрение многих представителей юридической профессии. Любого из них хотелось бы спросить: кто устанавливает “всеобщее и равное для всех” значение справедливости и не имеет ли устанавливающий это значение свой “интимный” интерес в данном значении? Приведенное данным автором понимание справедливости вопиюще противоречит фактам общественной практики. Даже простейший факт взаимопомощи людей друг другу уже является фактом справедливости, хотя и не имеет правового характера. Многочисленные и разнообразнейшие акты поведения людей по отношению друг к другу оцениваются либо как справедливые, либо как несправедливые. Они объясняются тем, что понятие справедливости формируется до права и вне права. Не право придаёт действиям людей значение справедливости, а, напротив, справедливые действия формируют право, после чего оно выражает своё отношение к последующим актам поведения людей. Поэтому претензия на монополию идеала справедливости совершенно несостоятельна. Претензия на монополию данного идеала также исходит от этики. Хотя этика — один из разделов философии, нет оснований замыкать справедливость одним из разделов. Это противоречило бы сущности философии как мировоззрения. В межличностных отношениях понятие справедливости используется очень активно. Людям легче перенести зло, несвободу, неравенство, чем несправедливость; в эмоциональном плане она предельно напряжена, отчего и возникло представление о “чувстве справедливости”. Справедливость, равно как и иной любой идеал, имеет моральное и нравственное значение, благодаря которому она получает обоснование в этике. Но иметь указанное значение и быть моралью или нравственностью — не одно и то же. Как отмечалось выше, ни один идеал нельзя “приписать” к той или иной отрасли знания. Идеалы вырабатываются всеми членами общества и служат всем членам общества. В этом смысле они нейтральны по отношению к любой области знания. Это хорошо проявляется в выделении видов справедливости.
1. Исторически первым видом справедливости было установление или восстановление равновесия отношений между субъектами деятельности. Обыденное выражение “восстановить справедливость” означает не что иное, как создание или воссоздание равных, то есть, одинаковых условий деятельности. Древнее талионное право было обычаем, а не правосудием. Талион означал установление (восстановление) симметричных отношений между субъектами, буквальное возмещение нанесенного ущерба и не сводился только к кровной мести. В более поздние времена установление (восстановление) равновесия отношений обрело иные формы: штраф, компенсация, извинение и др. Так устанавливалась или восстанавливалась справедливость. Не следует полагать,, будто этот вид остался в прошлом, он существует и поныне.
2. Справедливость есть эквивалент человеческих действий. Это её самое распространённое понимание. От предыдущего данный вид отличается тем, что участники деятельности ранее могли быть не связаны общей деятельностью, либо не быть в состоянии нарушенного равновесия. Продавец и покупатель до встречи на рынке ранее даже не знали друг друга, а сейчас между ними может быть установлено отношение эквивалента: за определённое количество и качество товара покупатель вносит оговоренное количество денег. Так Аристотель толковал уравнительную справедливость. Эквивалент может присутствовать и в трудовых отношениях: сколько заработал, столько и получи. Соответственно заслугам распределяются почести, награды, материальные блага, медали, титулы, учёные степени, воинские и учёные звания и т. д. В отрицательном смысле эквивалентность проявляется (точнее, должна проявляться) в соответствии проступка или преступления наказанию. Эквивалентность как вид справедливости выражается в изображении богини правосудия — Фемиды: чаши её весов находятся на одном уровне.
3. Справедливость как гуманизм. Этот вид справедливости имеет место в отношениях трудоспособных или (и) богатых людей, с одной стороны, и нетрудоспособных или (и) бедных людей, с другой стороны. В этих отношениях уже нет ни равновесия, ни эквивалента. Ребёнок ещё не может быть полезен кому- либо, инвалид и престарелый уже не могут быть полезны. В данном виде справедливость очищена от соображений реванша или корысти. Она бескорыстна и устанавливается без расчёта на ответный ход. Давая денежку нищему на тротуаре, мы не предполагаем перемену ролей, не предполагаем, что займём место нищего, и он нам тоже даст денежку. Подаяние является признанием нищего человеком, а подающего добрым человеком.. Богатство не существует без бедности, поэтому в некоторых странах бытует интересное выражение чиновников — “ социальная защита ”. Хотелось бы знать, защита от кого? В XX веке адресатами гуманизма стали целые народы и страны. В подаяниях им видится частичная компенсация за искалеченные судьбы, за угнетение и эксплуатацию.
4. Предупреждающая (превентивная) справедливость. Сущность данного вида состоит в предупреждении зла. Он имеет место в отношениях между всеми субъектами: от индивида до государства. Проблемность в этом виде справедливости создаёт библейская заповедь “ Не донеси на ближнего своего ”. Тут нравственность не соответствует идеалу справедливости. Можно, конечно, не донести на ближнего, хотя мы знали о его намерении ограбить соседнюю квартиру, что и было сделано. В результате безвинно пострадал другой ближний. Так справедливо ли мы поступили? Предупреждающая справедливость проявляется в отношении к смертной казни маньяков и киллеров. Казнь выступает не столько актом мести, сколько гарантией от новых убийств данным человеком. В отношениях между государствами существует casus bellum — повод к войне. Когда жертва близкой агрессии осознаёт факт вероятного нападения, упреждающий удар с её стороны нравственно оправдан, поскольку не остаётся иных приемлемых вариантов. Проблему составляет лишь истинная, а не мнимая угроза агрессии.
5. Организационная справедливость. Состоит в оптимальном распределении социальных ролей при достижении общей цели. Впервые на этот вид справедливости обратил внимание, видимо, Платон. В книге “Государство” он изложил проект идеального государства. Платон делит людей на социальные группы по их способностям и нравственным качествам. Государством, по его мнению, должны править философы как носители мудрости и научных знаний. Охрану государства от внутренних и внешних врагов призваны осуществлять воины-стражи. Производством и торговлей занимаются люди с более низкими социальными статусами. Основным принципом государства является справедливость. Платон утверждает: “ Справедливостью будет — и сделает справедливым государство — преданность своему делу у всех сословий — дельцов, помощников, стражей, причём каждое из них будет выполнять то, что ему свойственно ”. При условии наличия социальной мобильности, которую Платон не исключает, и соблюдении прав в первую очередь человека, а также гражданина нельзя не признать великую правоту философа. Организационная справедливость применима не только к обществу в целом, а и к малым социальным группам, к коллективам.
6. Социальная справедливость. Упоминавшийся выше философ права презрительно относится к социальной справедливости. По его мнению, социальная справедливость имеет смысл лишь с благословения права государства. Протестный потенциал социальной справедливости, по его мнению, лишает смысла это понятие. Понятие социальной справедливости направлено против нигилизма в отношении идеала справедливости. Обычно говорят, что у каждого человека своё понимание справедливости, сколько людей, столько и пониманий, и, будто у них нет “общего знаменателя”. Отсюда делается вывод: наилучшая справедливость та, которую установят чиновники аппарата управления государством. В действительности, объективной, а не вымышленной действительности социальная справедливость означает такую систему социальных отношений, при которой даже лица с наиболее низкими социальными статусами имеют возможность развития и социальной мобильности. В своё время К- Маркс писал, что об уровне свободы общества можно судить по положению женщин — самой угнетаемой социальной группы населения. Философия буржуазии отдаёт предпочтение, по мнению её представителей, наиболее активной части населения предпринимателям. Их считают цветом нации, забывая, однако, указать, что как только “цвет нации” добирается до государственной власти, все нормы права он истолковывает в своих интересах. Однако с точки зрения большинства населения социальная справедливость определяется всегда по низшей оценке, оценке тех, кто находится в наименее выгодном положении.
7. Процедурная справедливость. Сущность процедурной справедливости состоит в выработке способа осуществления указанных выше видов справедливости. Вопрос состоит в том, как, каким образом установить или восстановить равновесие отношений, осуществить эквивалент деятельности, совершить нечто гуманное, обоснованно предупредить зло, оптимально распределить социальные роли в соответствии со способностями и нравственными качествами людей, дать возможность приемлемого существования самым приниженным слоям населения, чтобы не упустить из виду самое главное — справедливость? Данный вид справедливости присущ только высокоорганизованным обществам. Члены менее развитых обществ не понимают огромного значения процедуры, они считают её хлопотным и несущественным делом. Результатом является тьма нарушений справедливости от обвесов, обмеров и обсчётов в магазинах и на рынках до примитивных фальсификаций итогов выборов.
Как видим, справедливость многогранна. Какой бы гранью она ни повернулась к человеку, всегда означает некое желаемое для жизни состояние. Но “когда справедливость исчезает, — писал И. Кант, — не остаётся ничего, что могло бы придать ценность жизни людей ”. Идеал справедливости находит своё обоснование и оправдание в стремлении к благу. В зависимости от субъектов деятельности справедливость означает стремление к индивидуальному или групповому благу (имеется в виду благо малой или большой социальной группы). Когда же имеет место стремление к общему благу (приемлемой для большинства населения организации отношений, при которой они реализуют частные или корпоративные интересы) или высшему благу (пока не существующему, но желаемому общественному устройству), подразумевается справедливость социальная.
Ценность идеала свободы
Идеал свободы формировался в эпоху рабовладения. Человеку первобытного общества была неведома несвобода, равно как и свобода. Он подчинялся обычаям и традициям рода, не имел никаких сомнений в душе, не имел угрызений совести и потому был по- своему свободен. Но когда возникла мораль (личностное видение человеком отношений общения и их оценка), она вступила в противоречие с родовой нравственностью. Другим обстоятельством, способствовавшим образованию обобщённых представлений о свободе, было пленение чужеземцев, а позже и соплеменников. Более низкий социальный статус раба был ясен всем, однако, раб и его хозяин относились к одному классу существ. Хозяина не интересует внутренний мир раба, раб же, напротив, интересуется жизнью хозяина, желая стать таким же, как он. На пути его желания стоят препятствия, поэтому свобода первоначально и впредь на тысячелетия понимается как свобода “от” препятствий к достижению желаемого состояния. Ещё одним обстоятельством, стимулировавшем размышления о свободе, была зависимость от явлений природы. Прекращение отрицательных воздействий природы (температуры, осадков, землетрясений, наводнений, засух, гроз и др.) было далеко не всегда под силу индивидам или их коллективам. Когда эти воздействия прекращались сами по себе, человек чувствовал себя свободным. Свобода — дитя несвободы. Чем сложнее становится общественная жизнь, тем сложнее становится содержание идеала свободы. Французский философ XVIII века Ш. Л. Монтескье писал: “Нет слова, которое получило бы столько разнообразных значений и производило бы столь сильное впечатление на умы, как слово “свобода”. Одни называют свободой лёгкую возможность низлагать того, кого наделили тиранической властью; другие — право избирать того, кому они должны повиноваться; третьи — носить оружие и совершать насилие; четвёртые видят её в привилегии состоять под управлением человека своей национальности или подчиняться собственным законам. Некий народ долгое время принимал свободу за обычай носить длинную бороду. Иные соединяют это название с известной формой правления, а люди, пользовавшиеся благами монархического правления, — с монархией. Наконец, каждый именовал свободой то правление, которое отвечало его обычаям и склонностям.” В таком же духе высказывался и Г. Гегель: “Ни об одной идее нельзя с таким полным правом сказать, что она неопределённа, многозначна, доступна величайшим недоразумениям и потому действительно подвержена мнениям, как об идее свободы..." Свободой клянутся, за свободу борются, ради свободы жертвуют чем либо, порой даже жизнью, лишением свободы наказывают, от свободы иногда даже бегут. Ради свободы велись кровопролитные войны, подавлялись права человека, религиозных или национальных меньшинств, плащом свободы прикрывались самые свирепые диктатуры современности. Это сладкое слово свобода... Его многозначность выражает неисчислимое множество ситуаций, к которым оно применимо, и множество субъектов свободы. Независимым желает быть индивид, коллектив, класс, нация, религиозная группа, государство. Многообразие ситуаций и действующих в них субъектов породило множество проявлений свободы: духа, вероисповедания, творчества, слова, рода занятий, передвижения, политической, экономической и других свобод. Общая формула свободы выглядит настолько абстрактно, что мало кому понятна и приемлема. Правовая свобода, связанная с позитивным правом, часто вступает в противоречие со справедливостью. Формально свободны безработный и миллионер, только безработному от такой свободы выть хочется. Поэтому исторически и логически первая форма состояния свободы — свобода “от...”. Свобода “от...” магически завораживала людей. Кажется, вот сбросим иго тирании — и наступит всеобщее благоденствие. Однако проза истории показывает, что освобождение от кого-либо или чего-либо не приводит автоматически к заветным целям людей. Сложнее выглядит свобода “для...”. Философы мало задумывались над тем, что же будет при достижении свободы “от...”. Неявно предполагалось, что устранение препятствий, запретов, ограничений само собой обеспечит счастливую жизнь. Однако в ходе общественной практики выяснилось одно из противоречий свободы: люди, получившие свободу, не умеют ею пользоваться Неготовность населения к свободе, благодаря которой население превращается в народ, отмечали многие мыслители. Один из основателей социологии философ Герберт Спенсер утверждал: “ Из года в год, изо дня в день ход событий убеждает меня в том, что люди по природе своей способны ужиться только с известной суммой свободы, а раз им будет представлено больше, они сами позаботятся, чтобы расстаться с нею и организовать новую форму тирании ”. С ним согласен русский философ И. А. Ильин, который писал: “Свобода есть духовный воздух для человека; но для недуховного человека она может стать соблазном и опасностью. Культура без свободы есть мнимая культура, праздная видимость её; но некультурный человек обычно воспринимает её как “право на разнуздание" или как призыв к произволу. Народы медленно созревают к истинной свободе. И история человечества подобна круговороту порабощения, страдания, терпения и освобождения”. Такова одна сторона парадокса свободы. Другая сторона состоит в протесте против ограничения свободы ввиду неготовности к ней населения. Протестовал И. Кант и другие философы. Английский философ и политик Т. Маколей отмечал: “ В наше время многие политики имеют обыкновение с апломбом рассуждать о том, будто народ не заслуживает свободы до тех пор, пока не научится ею пользоваться. Это умозаключение сделало бы честь дураку из старой сказки, который решил не идти в воду, пока не научится плавать”. Возможно, был прав третий президент США Т. Джефферсон, полагавший, что дерево свободы должно время от времени орошаться кровью патриотов, что это его естественное удобрение. Итак, один из парадоксов свободы состоит в неготовности людей к свободе, с одной стороны, и необходимости предоставлять свободу людям, не подготовленных к ней, с другой. Как замечал Гегель: “ Нельзя научиться плавать, не бросаясь в воду ”. Данное противоречие постепенно и небезболезненно разрешается в ходе исторического развития. Предположим, что в какой-то момент времени противоречие разрешилось полностью: люди подготовлены к свободе и умело пользуются ею. Что в таком случае представляет собою свобода, в чём она конкретно состоит? Об этом философы меньше всего пишут. Вакуум заполняют доморощенные мыслители. Перед парламентскими выборами 1994 года в Одессе были расклеены прелюбопытные стишки: “Зачем им свобода, зачем им права, им водка, колбаска и “Просто Мария” (название сериала) нужна”. Оставим в покое художественные достоинства стишка. Любопытно иное: почему свободе противопоставляются водка, колбаска и сериал? Не в этом ли и состоит свобода некоторых личностей? Анализ разнообразных пониманий свободы приводит к выводу: свобода есть качество жизни, соответствующее общественным ценностям данного времени. Любое проявление свободы “от...”: свобода творчества, свобода духа, свобода рода занятий, свобода передвижений, свобода вероисповедания и даже свобода воли — все они, в конечном счёте, сводятся к лучшей для человека жизни. Поэтому без большого риска сказать глупость можно утверждать: свободен тот, кто хорошо живёт. Выражение “хорошо жить” подразумевает не только материальное благосостояние, а и духовное развитие. Подлинная свобода — это свобода фактическая, а не формальная. Примеры формальной свободы связаны с формальным равенством и чаще всего встречаются в области идеологии, политики и права. Правила жизни, даже при их безупречном исполнении, устанавливаются для всех одни и те же. Как в игре в шахматы или забеге на ту или иную дистанцию. Партию в шахматы можно проиграть, не получив оттого инфаркт или сойти с дистанции; однако сойти с дистанции, именуемой жизнью, можно лишь расставшись с самой жизнью. Формальная свобода, которую переоценивали некоторые философы, превозносится до небес идеологами буржуазии по сей день так, как будто она является высшим достижением культуры. Показательно, что когда в России в 1861 году было отменено крепостное право, крестьяне стали формально свободными людьми..., но без земли. Царский указ обнародовали на масленницу; правительство рассчитывало на обычное в это время года повальное пьянство. Но крестьяне были непривычно трезвы, их отрезвила формальная свобода. Нерешённость земельного вопроса терзала Россию и взорвала её, доведя до революции 1905- 1907 годов, до начала столыпинских реформ. Можно не только питаться, а потреблять именно то, что необходимо индивиду в данное время, можно не просто лечиться “даром”, а получать квалифицированную медицинскую помощь, можно не просто носить одежду, а красивую одежду, в отпуск можно ездить не на любимую “фазенду”, а в кругосветное путешествие и т. д. Человек свободен в любви, в здоровье, в дружбе, в уважении окружающих. Работа — воплощение его индивидуальности, способ реализации имеющихся задатков. Увлечения его — не игра в домино или карты, а коллекционирование или конструирование. Когда всё это есть, когда микро- и макросреда благоприятны, человек не только свободен, он также и счастлив. Если бы было возможно сосчитать количество минут, часов, дней и т. д., в течение которых человек чувствовал себя счастливым, была бы определена степень его реальной, а не воображаемой свободы. Качество жизни, соответствующее общественным ценностям, как высшее проявление свободы есть доступность человеку духовных и материальных ценностей, необходимых для его самореализации. Как писал древнегреческий философ Эпикур, “благополучием и счастьем обладает не обилие денег, не высота положения, не должности какие-либо или силы, но свобода от печали, умеренность чувств и расположение души, полагающие всему пределы, предназначенные природой”.
В этом плане бедность не только материальная, но и духовная, эмоциональная вопреки известной поговорке, есть порок и унижение личности. История любого общества покажет, что его главной движущей силой, авангардом были отнюдь не бедняки, а люди достаточно обеспеченные и развитые. Именно они создавали выдающиеся произведения науки, литературы искусства, технические изобретения. Из среды бедняков вышло немного таких талантливых людей как Т. Г. Шевченко. Беднота выступала преимущественно стихийной разрушительной силой. Возможно, индивид не виновен в своей бедности, это его беда, а не вина, однако, но и в этом случае бедность есть порок личности. Она делает человека несвободным, низводит его до уровня животного, озабоченного ежедневным добыванием куска хлеба. С другой стороны, не следует полагать, будто богатство автоматически делает человека свободным. И богатый несвободен, если деньги не способствуют развитию его души. Алчность богача — оборотная сторона нищеты бедняка. Первый полагает, что за деньги можно купить всё, второй кичится своей мнимой независимостью. Несвободны оба. Переход от свободы “от...” к свободе “для...” не происходит автоматически, без усилий индивида. Связующим звеном между указанными состояниями выступает свобода воли человека — способность принимать решения. Не все люди обладают такой способностью — дети до определённого возраста, а также лица, не обладающие свойством личности (умалишённые, склеротики, алкоголики и наркоманы в последней стадии и др.). Этому проявлению свободы в философской литературе уделяется такое большое внимание, что свобода воли как бы представляет идеал свободы в целом. Односторонность такого понимания очевидна. Свобода воли сама по себе есть процесс без результата. Свобода воли — для чего? Вероятно не для того, чтобы причинить самому себе вред, а для какой-то желаемой цели. В данном пункте стремление к свободе пересекается с явлением ценности, точнее, с различием ценностных ориентаций индивидов, их малых и больших социальных групп. Усилия воли необходимы не только для преодоления препятствий природного плана, а и стремлений к своим целям других индивидов и групп. Тут свобода приобретает этическую окраску. Очищенной от этики свобода может быть только в каких-либо технических системах. Там же, где действуют люди, свобода и нравственность неразделимы. В связи с этим обстоятельством встаёт этическая проблема: может ли быть нравственно оправдана свобода одних за счёт подавления свободы других людей? В этой проблеме выделяется объективная и субъективная стороны. Первая заключается в ещё одном парадоксе: для увеличения свободы всех необходимо ограничить свободу некоторых. Иначе говоря, свобода должна сочетаться с равенством, поскольку равные условия для всех позволяют увеличить свободу более слабых субъектов. Такая ситуация наглядно иллюстрируется правилами дорожного движения. “Абсолютно” свободные индивиды ездят на автомобилях как пожелают до первой и, возможно, последней аварии. Довольно быстро такая свобода заводит водителей в тупик. Принимаемые правила дорожного движения превращают абсолютную свободу в относительную (то есть по отношению к устанавливаемым ограничениям), которая, однако, в конечном итоге позволяет всем водителям пользоваться личным транспортом. Данную модель отношений применить к общественной жизни в целом несравненно сложнее, но в том и состоит сверхзадача, высшее предназначение нравственности, религии, права и политики. Смыслом их функционирования как раз и является установление и поддержание таких “правил”, которые бы обеспечили всем индивидам и группам примерно равные условия существования. Субъективная сторона этической проблемы свободы сложнее объективной стороны. Причиной тому является преобладание в ряде случаев биологической природы человека над его духовной природой. Алчность, зависть, инстинкт собственности, борьба за лидерство как способ самоутверждения, ревность и другие, не украшающие Homo sapiens черты, синтезируется в эгоизме его поведения. Эгоист не интересуется свободой другого, а уж если заинтересуется, то лишь для того, чтобы её отобрать у более слабого существа. Наблюдения за борьбой некоторых бизнесменов и политиков дают много тому подтверждений. “Цивилизованные” субъекты любят говорить о соблюдении законности, но лишь до тех пор, пока законы им выгодны; невыгодные же законы и даже конституции следует изменить, разумеется, в их пользу. Борьба “цивилизованных” субъектов мало чем принципиально отличается от борьбы животных, разве что импортными одеяниями и изощрённым расчётом и подлостью. Подлинная свобода общества состоит в создании таких условий жизни людей, при которых единственными существенными различиями между ними были бы лишь природные различия. В этом и заключался смысл коммунизма, провозглашавшего свободу каждого условием свободы всех. Однако теоретики коммунизма недооценили противоречивость природы человека, в том числе и тех людей, которые получили власть над себе подобными. Нравственный аспект идеала свободы предполагает и её обратную сторону — ответственность. Ответственность индивида или социальной группы есть понимание и признание ими несоответствия своего поведения ценностям и нормам общества, членом которого они являются. Безответственными являются лишь те субъекты, которые не осознают или не признают указанного несоответствия. Ответственность так же конкретна, как и конкретна свобода. Её адекватному пониманию препятствуют извращённые формы: круговая порука в коллективе или в обществе и абстрактное истолкование. При круговой поруке за свободу одного или некоторых ответственность несут все члены общества, а это уже не согласуется с идеалом справедливост и. Абстрактное истолкование обратной стороны свободы также противоречит указаному идеалу. Человек как бы обвиняется в факте своего появления на свет, а ответственность равными долями раскладывается на плечи всех членов общества. Объективно отвечать за всё на свете человек не в состоянии, даже если бы очень того пожелал. Ответственность, судя по приведенным строкам, не более чем переживание, однако и широты души автора строк не хватит для переживаний за всё на свете. Известный российский философ и социолог И. С. Кон писал: “ Принцип “равной ответственности” всех и каждого обычно выдвигается с добрыми намерениями, дабы стимулировать гражданскую активность, но нередко служит средством демагогии, выгораживая действительных виновников зла. Если я одинаково отвечаю за всё, значит, я ни за что конкретно не отвечаю”. Крайности сходятся. Ответственным, причём в определённой мере, может быть только свободный человек. В соотношении свободы и ответственности действует своего рода закон: объём ответственности равен объёму свободы. Тяжестьответственности велика, поэтому некоторые лица иногда отказываются от свободы,