Не описать словами, как я рад снова найти дневник. Ей Мерлин, у него характер своего прежнего хозяина: то гипнотизирует своими чистыми листами так, что все приготовленные мысли просто вылетают из головы, то пропадает без вести.
Да я сам виноват! Засунул его за тройной ряд книг, а он упал за полку до самого низа шкафа. Я-то решил, что его прибрали куда-то наши хозяюшки, когда делали уборку. А сейчас туда полез Филли, в самую даль, посмотреть, что там блестит. Блестела старинная брошка, как-то там оказавшаяся. А рядом весь в паутине и мертвых пауках примостился дневник.
Хорошо, что в своё время так хорошо запомнил пароль…
Сижу сейчас в библиотеке, Филли играет с рисовальной доской. Если по ней провести указательным пальцем правой руки, получается синяя полоса, средним — зеленая, безымянным — оранжевая и мизинцем — красная. У левой руки свои цвета. Большими же пальцами только стирать неполучившееся. Пока у Филли выходит только рисовать либо синим, либо радугу, но он упорный, у него обязательно что-нибудь выйдет.
В библиотеке над письменным столом в самой дорогой серебряной раме, которую я только нашел в магазинах, висит портрет Снейпа. Сам портрет написан в минималистической манере — из цветов здесь только черный, темно-бурый и какой-то сероватый беж на лице и тонких пальцах. Мне кажется, что человек на портрете усмехается над рамой, над моими усилиями сделать всё как лучше, вообще надо мной.
Иногда мне нравится думать, что это не Снейп, мне бы хотелось видеть немного другого человека.
Сойди с портрета этот, настоящий, вряд ли бы я когда-нибудь нашел с ним общий язык, но он бы жил, только от этого я был бы счастлив.
Как же я соскучился по записям в этом дневнике, если столько пишу, причем не по делу и обычным пером!
Пишу, в полглаза глядя за Филли. Я помню про дилемму воспитания и стараюсь сдерживать в себе качества курицы-наседки. Правда, в случае с ним всё оказалось еще сложнее, поскольку связано с непростой стихийной магией. Мне просто повезло, что он послушный ребенок.
Сейчас ему сказано, что на верхние полки нельзя залезать даже при помощи стремянки. Мало того, что с нее можно расшибиться, так и книги, которые там стоят, специально поджидают непослушных мальчиков, чтобы съесть их, испепелить или засосать в себя без следа, что и я его никогда не найду, и никто никогда не найдет.
— Папа найдет, — говорит негодник и тычет пальцем в портрет. Он всегда, когда хочет раздосадовать меня, его тоже называет папой. Разумеется, он не воспринимает этот прямоугольник разукрашенной ткани за живого человека, который может соперничать со мной. Остается только тяжело вздохнуть: мифический образ всесильного отца, практически Мерлина, породил в нем именно я.
Зачем? Не знаю.
— И он не найдет, к тому же он очень далеко и не успеет тебе помочь, — говорю ему.
— Успеет, — убеждает меня Филли, но уже очевидно, что интерес к стремянкам на время потерян.
Филиппу три года, волосы у него оказались русыми и они немного завиваются у шеи, зато глаза именно черные. Когда смотрю на него, верю, что глаза одного угрюмца из прошлого когда-то тоже могли быть сияющими, или удивленными, или заплаканными, потому что именно такие вижу на лице его сына.
То, что у него есть еще один отец, я поведал ему, как сказку. Но когда-то придется сознаваться, что где-то живет биологическая мать. Захочет ли он ее видеть?
Говорит он еще плохо. Не выговаривает «р». Не заморачиваясь особо, Филли ее просто пропускает. Я у него Гайи, Кикимер — Кикима, Гермиона — Миона, Рон — вообще Он.
С «л» тоже проблемы, а потому Невилл у нас просто и по-дружески Невви, а сам он Фия.
"Фея?" — смеюсь я. Он злится, но переименовывать себя не желает.
Когда Филли пугается, то совершенно искренне называет меня папой.
— Гайи, — задумчиво говорит моё счастье, он только что прижал к волшебному экрану ладошку и теперь смотрит на получившийся разноцветный отпечаток, — ты говои, что сегодня пидет пьетендент.
— Когда ж ты научишься нормально говорить? — строго смотрю на него.
— Никогда, — четко отвечает сын.
Мы выбираем ему гувернера. Нет, неправильно, скажем так: репетитора по зельеварению. Я не считаю, что три года — это рано. Раньше начнем, больше влезет, так писал в дневнике Снейп, а ему я склонен доверять. Пусть сам он сразу родился с золотой поварешкой кое-где, но и практическим зельеварением наверняка занялся раньше, чем я.
К тому же я намереваюсь присутствовать на всех занятиях и посмотрю, насколько это опасно.
У меня есть пять претендентов. Двух я уже посмотрел. Первый, студент магического университета, отмелся сразу. Во-первых, он сам не знает технику безопасности, во-вторых, не столько обращает внимания на ребенка, сколько воспринимает меня в качестве экзаменатора. Это совершенно не то.
Вторая, женщина в годах, Лора, мне понравилась. Безупречная репутация, отличные отзывы. Она сразу поладила со строптивым Филиппом, заинтересовав его книжкой о растениях, которые используются в качестве ингредиентов для зелий. Книга для таких вот малышей. На них мандрагоры и прочие растения изображены с ручками и ножками, массово прыгают в бурлящий котел, как камикадзе в облака. Зрелище завораживающее. На Лоре, скорее всего, я и остановлюсь.
Сегодня придет Манфред Хофман. Немец. Но написал, что по-английски говорит без акцента.
Пробил данные через Кингсли и зашевелились волосы. Хофман — точно не вариант. Когда-то работал в одной из частных волшебных школ Болгарии, преподавал зельеварение, уволился с должности преподавателя лет пять назад. В школе был на хорошем счету, но ходили слухи, что потом связался с темными волшебниками. С момента увольнения никто не знает, где он. Добрый человек не станет скрываться от всех, но раз уж я назначил ему время, надо посмотреть, что за тип.
Пошел укладывать Филли спать. Герм категорично за дневной сон.
Июня.
Взял на работу Хофмана.
Это какое-то помешательство, честное слово.
В первую же минуту своего появления он заявил, что учить зельеварению ребенка такого возраста — чистое безумие. Родитель несчастного чада должен быть совсем уж чокнутым или не иметь представления об истинном зельеварении, раз способен на такое решиться.
Спрашивается, на фига приходить вообще, если иметь такое мнение?
Хотел выставить визитера немедленно, но тот пошел на попятную: только он, якобы, может подобрать безопасную программу обучения, и я очень рискую, если не позову на должность именно его.
Хофману тридцать восемь лет и он истинный немец: светлый, с зализанными волосами, серыми глазами, острыми скулами. Такой тип мне совершенно не нравится, но что-то в нем привлекает. Нет, не как в мужчине… Пока объяснить не могу.
Филипп тотчас расплакался от его резкого голоса. Я уже решил, что контактом здесь не пахнет. Но Хофман наклонился к детскому столику и поднес к лицу малыша свой длинный указательный палец.
— Первое правило для маленьких мальчиков гласит: не реветь!
Правило на моего Филли ни мало не подействовало бы, если бы по пальцу вдруг не зазмеился крохотный зеленый плющ.
— Это Вьюнок Луговой. Нужен для отхаркивающего средства. Второе правило: быть внимательным!
Хофман распрямил перед удивленным мальчиком другой палец. По нему пополз, цепляясь колючками, тонкий стебель с бутончиком на верхушке.
— Медвежья Роза. Ее любили медведи, пока еще обитали в Англии. А вообще-то хороший ингредиент для магической анесте… для сонного зелья.
— А где сейчас медведи? — поднял на него просветлевший взгляд Филли.
— Ушли, — коротко пояснил Хофман. — Третье правило: беспрекословно слушаться учителя.
На кончике его мизинца распустился розовый цветочек. Медуница, это даже я знаю.
— Волшебная Медуница. Ее собирают пчелы, делают мед. Он входит в состав Бодроперцового зелья. Знаешь такое?
Филли скривился.
— …Служит для придания ему сладковатого вкуса и обладает хорошим противовоспалительным действием.
— А у меня паццы исуют азными цветами, — гордо заявил ему Филли.
— Ничего не понял, — сказал маг, распрямляясь.
— У него есть рисовальная доска, подарили на день рождения, — пояснил я. — По ней разные пальцы рисуют своим цветом.
Хофман не обратил на меня никакого внимания.
— Что у тебя с речью? Тебя зовут Филипп? Ко мне нужно обращаться «мистер Хофман». Повтори.
— Хофман, — охотно откликнулся сын. Я прыснул в кулак.
— «Мистер Хофман». Или «сэр».
— Дядя Хофман. Сэа, — безбоязненно исправил его Филли. Моё присутствие придавало ему уверенности.
— Безобразие, — наконец развернулся ко мне учитель.
— Ему три года, что вы хотите? — развел я руками.
— Это не я, а вы хотите невозможного — научить ребенка зельеварению до того, как он научится говорить.
— А когда вы сами сварили своё первое зелье? — поинтересовался я.
— В семь лет. И тут же взорвал котел.
— Желательно обойтись без взрывов.
Хофман озадаченно схватил себя длинными пальцами за острый подбородок.
— Вы же понимаете, мистер Поттер, что в данном возрасте мальчик не сможет сварить вам Костерост или что-то подобное? Если вы этого не понимаете, то вместо учителя сюда стоит прислать специалиста из Мунго по душевным болезням.
— Понимаю, — разозлился я. — Но чем раньше мы начнем закладывать знания, тем больше их в мальчика влезет.
Маг одарил меня долгим изучающим взглядом.
— Тогда вы нанимаете преподавателя не на год, а минимум на восемь лет. До вашего Хогвартса. Обучение должно продолжаться непрерывно.
— Поэтому я и выбираю гувернера тщательно, — всё еще сердито сказал я. — У меня очень много кандидатур.
— Но в данный момент это скорее роль няньки.
— Роль няньки буду выполнять я.
— Вы хотите сказать…
— То, что я буду присутствовать на всех занятиях.
— Пять раз в неделю по два часа? — процитировал Хофман текст объявления. — Национальный герой нигде не работает на благо волшебного общества, а сидит с ребенком?
Я покраснел.
— Я директор издательства журнала «Кругосветная магия». Мне хватает утренних часов.
— А-а… Развлекательный журнал…
— Научно-популярное издание! В нем достоверные факты со всего света, интереснейшие статьи, интервью с самыми знаменитыми волшебниками всего мира!
— На всё это хватает утра?
— Не хватает! — Я чувствовал, как снова начинаю злиться. Такое ощущение, что именно меня принимают на работу, и мне следует предоставить хорошее резюме. — Но ребенок для меня важнее любого дела. И если вы рассчитываете, что два часа будете властвовать здесь безраздельно, то сильно ошибаетесь. Впрочем, я еще не выбрал человека…
— Сэа! — вдруг озвучил своё присутствие Филипп. — Смотъите!
Он прикрыл ладошкой середину стола и, лукаво взглядывая на нас, якобы неохотно приподнял ее. Филли демонстрировал свою самую опасную способность, которую я с удовольствием скрыл бы от всех. На столе разжигался маленький синий огонек.
— Что это? — взволнованно обернулся Хофман.
— Не видите? — раздражено откликнулся я. — Огонь. Стихийная магия. Это главная причина, по которой я не оставляю сына одного практически никогда. Он и ночью рядом со мной. Утром, пока я работаю, с ним сидят два эльфа. Впрочем, он спит до одиннадцати.
Молчание длилось довольно долго. Филипп задул огонек и принялся ковырять пальцем прожженную в столе выемку.
— Что ж, — медленно проговорил наш гость, — во всяком случае, огонь под котлом он разведет.
— Не факт, — вздохнул я. — Магия-то стихийная.
— Вы принимаете меня? — Взгляд серых прозрачных глаз сверкнул как лед в свете яркого солнца.
— Я подумаю. Ответ пришлю с совой.
После его ухода я подхватил Филиппа под мышки и усадил на комод. Тот сразу заёрзал, осваивая новое место, но я приподнял его подбородок и, глядя в черные глаза-сливы, спросил:
— Так кого возьмем тебе во вторые няньки? Лору или мистера Хофмана?
Филли поднял сжатую в кулачок ладошку, с трудом разобрался с пальцами, но наконец выставил вверх указательный, вслед за ним на свет показался средний, потом мизинец. Всё же рисовальная доска незаменимая вещь в плане координации движений.
— Не еветь, быть вниматейным, сушаться учитея.
— Понятно.
Я опустил сына с комода обратно на пол.
Значит, мистер Хофман.
Сегодня с утра разослал письма оставшимся претендентам, известив, что вакансия занята.
Кингсли меня убьет за такой выбор и правильно сделает.
Вечером придет наш первый учитель. Почему-то волнуюсь, просто места себе не нахожу. Хотя, чего это я, есть такое место. Бреду в библиотеку, тушу свет, а потом сижу в почти полной темноте — «медитирую» перед портретом Снейпа. Перед ним я зависаю так, что о проблемах и прочих переживательных вещах забывается.
Глава опубликована: 19.01.2016
Июня.
Вчера в назначенное время приходил Хофман.
Он хороший зельевар, это видно без всяких рекомендаций.
Посмотрел на наши запасы Бодроперцового и содержимое трех бутылок сразу ликвидировал. У него с собой кожаная сумка, в ней в полиэтиленовых и бумажных конвертах разложены разные ингредиенты. С меня он взял только воду и быстро сварил новое зелье, рассказал, как герметичнее закрывать фиалы, и при какой температуре хранить, чтобы оно больше не портилось.
Филипп стоял на стульчике рядом с котлом и смотрел внутрь, а я держал его, чтобы он не вздумал засунуть в него руку. Но основное время занятия он просидел с книгой. Хофман принес такое же издание, какое приносила Лора. На мой удивленный вопрос ответил, что оно, к сожалению, единственное для столь несознательного читателя. В некоторых частных школах зельеварением начинают заниматься с семи лет, на такой возраст уже много литературы. Но не на три года.
Филли быстро пролистал книгу, безошибочно открыв на полюбившейся ему мандрагоре. Хофман рассказал, как растет и развивается растение, как лазает в горшки к таким же мандрагорам, как пронзительно визжит, если его вытащить. Филли сразу изобразил, как умеет визжать он. Наш учитель несколько побледнел, хотя полнокровным его итак никто не назвал бы, и сказал, что играть в мандрагор на уроках не будем. Куда там! Филипп развоевался: стал прыгать по комнате, изображая, что сигает из горшка в горшок. Устраивать занятия по вечерам оказалось плохой идеей, но утра заняты у меня, да и у самого Хофмана, поэтому остается только терпеть это безобразие.
После выступления Филли время занятия подошло к концу. Не знаю почему, мне не хотелось отпускать нового знакомого. Пригласил его выпить чаю, он согласился. Как уже повелось в наших с ним беседах, диалог свелся к допросу.
— Когда я наткнулся на ваше объявление, то навел несколько справок. Собственно, все интересующие меня факты были опубликованы в «Пророке». Филипп — сын некоего Северуса Снейпа? — прихлебывая чай, спросил он.
— Да, — ответил я, подвигая ему пончики со сливочным кремом.
— Я знал его. Встречались на конференциях. Никогда бы не подумал, что у него была женщина. И, кстати... когда родился Филипп?
— В 1999, в июне.
— Тогда даты не совпадают. Снейп погиб раньше, чем…
— Неизвестно, погиб ли он, — быстро вставил я.
— Его имя высечено на братском захоронении. Видимо, кто-то верит, что он мертв?
— Раз человек не объявляется, значит, желает остаться таковым для магического мира. А если мертв, мы отдали дань его заслугам.
— Итак, ребенок родился после его предполагаемой кончины. Вам его подбросили?
— Филиппа родила суррогатная мать от... донорской спермы. Все англичане-маги мужского пола сдают ее в больницу святого Мунго специально для таких вот случаев... — еле выговорил я, хотя то и дело смачивал горло чаем.
— «Пророк» не писал таких подробностей.
— Я не стремился афишировать, но моя жизнь слишком на виду, чтобы совсем обойтись без объяснений. Дата рождения Филиппа не упоминалась, и никому из читателей даже в голову не пришло задать вопрос.
— Конечно, вряд ли отпрыск какого-то там Снейпа стал сенсацией дня.
— Нет, почему «какого-то»? Участника войны, настоящего героя. Да только кому нужна лишняя информация? У всех своих проблем воз и маленькая тележка.
— И только у вас нет проблем. Поэтому вы решили обремениться ими.
— Да сколько можно меня допрашивать? — возмутился я. — Давайте поговорим о вас. Именно вы темная лошадка. Где вы скрывались после увольнения с места преподавателя? Я давно должен был спросить.
— Должны были, но не спросили, — осуждающе произнес Хофман.
— Так теперь говорите!
— Одно время я увлекся гностицизмом, — зельевар нахмурился. — Скорее всего, вы не знаете... Это, скажем так, учение об иллюзорности материи вокруг нас. У меня был учитель, он настаивал на постижении духовного знания, которое доступно только сознанию просветлённых. Познавать тайный смысл бытия лучше в одиночестве, вот я и ушел от людей, жил отшельником.
— Но потом вы разочаровались в учении?
— Переосмыслил. — Хофман говорил невыразительно, словно не хотел заинтересовать ни пол словом, а с большим удовольствием просто закрыл бы тему. — В своё отшельничество я прихватил несколько книг, которые заставили меня усомниться…
Действительно, право каждого человека уходить из мира или возвращаться в него. Куда больше меня интересовала другая тема.
— Так вы знали Снейпа? Мы… были своего рода друзьями, — слукавил я.
Собеседник уставился на меня так, словно только сейчас увидел.
— Всё удивительнее и удивительнее. Чтобы у этого хмыря были друзья?.. — медленно вымолвил он.
— Вы же сами сказали, сэр, что у него не было друзей-женщин, так может… — я прикусил язык.
— А... в Этом Смысле? — разделяя каждое слово, уточнил Хофман.
— Да нет. — Он смутил меня своей реакцией. — Я пошутил. Никакими друзьями мы не были, даже наоборот.
Было невозможно понять его взгляд, которым он ощупывал меня. И вдруг… Мерлин. Мне пришла мысль, от которой сердце сорвалось на какой-то рваный галоп, а пальцы похолодели.
— Вы, сэр... — в горле так пересохло, что я не стал бы продолжать, если бы он не ждал продолжения. — Наверное, сами были его близким другом?..
Неожиданно Хофман рассмеялся, так весело и искренне, что я сразу поверил в правдивость сказанных им дальше слов.
— Ни в коем случае не считаю себя его другом. Бывали минуты, когда я даже ненавидел его. Впрочем, мы общались редко. Конференции зельеваров — это не презентация мод. Они проходят не часто, к сожалению.
— Я тоже ненавидел его порой. Невыносимый человек, да? — облегченно подхватил я. — Но это если лично общаться. Манера разговора у него такая и аура тяжелая. Но если вспоминать вот так, отстраненно, то умнее человека не было. И справедливее и честнее.
— Послушайте, мы можем поговорить о ком-нибудь другом? — раздраженно поинтересовался Хофман.
— Но вы сами заговорили про него!
— Не про него, а про ребенка.
— А я и пытаюсь объяснить причины, по которым решил воспитать сына Северуса Снейпа!
— Ладно, — смягчил свой тон собеседник и в знак того, что он вовсе не собирается ссориться, двумя пальцами взял пончик. — Мне просто интересно, насколько сын похож на отца и чего от него ожидать. Кроме огня, про который я уже понял.
Я пожал плечами.
— Он Телец. А потому очень настойчивый. Активный и весьма смышленый для своего возраста ребенок. Мне кажется, даже ехидный иногда… Говорить начал очень рано, но я бы не сказал, что он болтает, не затыкаясь. По сравнению с Тедди — это мой крестник — Филипп вообще молчун. И в отличие от него же, в своих поступках куда больше руководствуется здравым смыслом.
— Как его здоровье?
— Касательно предмета, который вы будете преподавать?
Мне показалась, что такая постановка вопроса Хофману не понравилась, он аж дернулся, как от удара. Но не рассказывать же постороннему человеку про простуды, ветрянку и растущие зубы? Или то, как на в прошлом месяце Филли испугал меня ложным крупом. А потому я продолжил по делу:
— Запахи он переносит любые. Аллергии у него пока что не замечал. Разве что в младенчестве была непереносимость коровьего молока. Боль: порезы, синяки, мелкие ожоги выносит стойко, если не начать причитать, как делают эльфы, в таком случае он может играть в «раненого бойца» неделю. Вряд ли без разрешения выпьет незнакомое зелье — я же сказал, он довольно осторожный. Скорее, сначала попробует напоить им кошку…
— Что он любит делать? — Вопрос был совершенно обычный, я уже собрался на него ответить, как вдруг Хофман принялся горячо оправдываться: — Мистер Поттер, вы не подумайте, что это праздное любопытство! Поймите меня правильно — чтобы готовиться к занятиям, я обязан учитывать интересы ученика. На его предпочтениях и придется строить программу…
— Рисовать, — перебил его я, стало как-то неприятно, что человек суетится попусту. — Играть в аврора, сражаться с разными выдуманными страшилками. Слушать сказки.
— Какой у него боггарт?
— О, с этим он не мелочится. Его боггарта я сам боюсь — это огромный дракон неопознанной породы. Мой друг Рон как-то решил убраться под крышей и притащил оттуда несколько интересных коробок, а сам вышел, чтобы закрыть дверь на чердак. В одной из коробок оказался боггарт. Вряд ли Филипп открыл ее сам, скорее всего, боггарт вырвался, но мой ненаглядный завопил так, что меня едва удар не хватил.
…Прекрасно помню, как от страха за Филиппа у меня подкашивались ноги, но, видимо, выросли крылья — на третий этаж я взлетел птицей.
— И… как он? — зрачки моего собеседника расширились так, что глаза из серых стали черными. — Сильно испугался?
— Да уж наверное… А я-то как, когда увидел такого монстра. Но Рон успел произнести контрзаклинание прежде, чем мы оба скончались от шока. Он же аврор, быстрее соображает в таких ситуациях.
— Надо было дать успокоительное ребенку…
— Дали, конечно, — заверил я разволновавшегося гостя.
Мы еще больше часа говорили о Филиппе. Интересный всё-таки человек, так детьми интересуется. Не зря учитель...
Проводил его до дверей. Он как-то странно смотрел на меня, уходя.
Мне даже захотелось осмотреть себя, как там я одет. Вдруг опять, как бомж или наоборот. На меня так еще не смотрели. Так… изучающее. Словно ученый, ну как там его, который бабочек изучает, поймал бы давно известный ему экземпляр, крапивницу какую-нибудь, а у нее три крыла, а не два. И она синяя. Парадокс. Вот на меня так же Хофман смотрел, как на парадокс.
…Это энтомолог, идиот. Гермиона бы убила меня сейчас энциклопедией. А еще издательством руковожу...
Июня.
Вчера Хофман не приходил — суббота, сегодня воскресенье, потому занятий нет. Но в издательстве никаких выходных.
До вечера буду на работе.
Жаль, что дневник отводится не под мои проблемы, сейчас знал бы, что в нем написать страниц на десять.
Я директор, то есть, по сути, администратор. Но когда проходит утверждение очередного номера, меня заставляют присутствовать на этом многолюдном, шумном и прокуренном собрании. Я сижу, как самый ценный экспонат выставки, на возвышении: меня надо беречь, ко мне надо обращаться в конце каждого выступления и за мной последнее слово в бесконечных дебатах. Последнее дается мне особенно непросто, поскольку я чувствую себя Гойлом на уроке Прорицаний, то есть мало что понимаю и даже предсказать ничего не могу. Нет, почему, могу этому сборищу молодых и талантливых людей рассказать стишок про зайчика, или рецепт детского питания без коровьего белка, или, на худой конец, как ставить клизму. Но последнюю умную книгу, которую я читал, это «Человек магии» и то том второй, до третьего мне дойти так и не удалось. Потому в решении какого-нибудь диковинного вопроса о неразрывности имен индийских магов с их кастами ориентируюсь только по выражению лица Гермионы.
Давно говорю ей, пусть не трогают меня, потому что единственное, с чем мало-мальски справляюсь — это снять деньги со счета для нужд нашего скромного издательства. Но она до сих пор уверена, что из меня будет толк.
Ладно. Сегодня снова был разбор полетов. Опять накосячили с непроверенными фактами. Придется давать опровержение. А это рейтинг журнала. Еще немного, и нас перестанут читать серьезные люди, такие, как… такие, каким был Снейп. Которым интересны достоверная информация, доказательства, реальные рецепты, адреса.
Из-за собрания пришлось оставить Филиппа на Андромеду Тонкс и Тедди, которых позвал к себе.
Возвращался по улице, по площади Гримо. Решил прогуляться, успокоиться.
На скамейке в парке заметил Хофмана, но сразу усомнился: его ли? Он как-то мигом растворился, даже не поздоровавшись. Странно. Что он делает здесь, если занятий на сегодня нет? Читает газету в парке напротив моего дома только потому, что там удобная скамейка? Самая удобная в городе?
Вспомнилось неприятное чувство слежки за собой, которое время от времени возникало за три последних года. Я — не тот, кто может пройти по улице неузнанным, и всё же… Сильнее всего ощущалось, когда я гулял с Филиппом: с коляской ли, за руку ли, покупал ли ему вещи в магазине или катал на маггловских каруселях. В какой-то момент накатывало — всё, началось, кто-то следит. Представлялся огромный невидимый глаз, смотрящий на меня прямо из пространства. Очень неприятное ощущение. Только вот интуиция молчала, нет, вернее, говорила: неприятно, но что поделаешь… Когда в детстве я слышал шипение от стен Хогвартса, которое не слышал никто, эта самая интуиция захлебывалась в волнении: надо что-то делать, беги, действуй, зови на помощь! Когда разрывался шрам, перехватывало дыхание от паники: всё плохо, действительно всё плохо. А теперь вот внутренний голос молчит. Мироздание глядит на меня своим циклопьим глазом, а моё третье око безмолвно на него взирает. Молчаливый диалог.
Правильно, что не пошел в авроры, если теряю чутьё.
Почему бы какому-то из оставшихся Пожирателей Смерти или их родственников, которые не рады, что их отцы и братья пожизненно застряли в Азкабане, не захотеть отомстить мне? Сейчас проще всего, ведь я уязвим, и «ахилессова пята» — это Филипп. В последнее время гуляем только по саду Уизли, единственному месту под открытым небом, где я чувствую себя в относительной безопасности.
Если Хофман представляет угрозу, что он может сделать?
1. Выкрасть Филиппа? Портал из дома Сириуса не сработает так же, как и аппарация. Я всё время рядом, и моя рука на палочке. Отравленные испарения от зелья, которое я не распознаю вовремя из-за своего невежества? Бред какой-то несу. Зачем ему травить невинного ребенка? Дело-то во мне. Такие варианты отметаются, если он не полный псих, а он не похож на психа.
2. Взять Филиппа в моем же доме в заложники и предъявить какие-то требования? Да… Вот это возможно.
Придется выставить условие — отдавать мне каждый раз свою палочку. Не согласится — до свидания.
Июня.
Хофман согласился.
Еще раз поражаюсь власти денег. Да, я хорошо оплачиваю уроки, но чтобы профессиональный зельевар согласился нарезать ингредиенты своими руками и разжигать спичками огонь под котлом?.. Либо он сильно нуждается, либо у него тайные планы, которые я еще не в силах разгадать.
Раздумывал над этим, пока стоял, играл двумя палочками: его и своей. Его больно бьется разрядами.
Хофман принес корень женьшеня. Тот так похож на человечка, что Филипп схватил его с криками «Мандагоа!» и через секунду засунул в рот, очевидно, чтобы запомнить ингредиент еще и на вкус. Забыв про палочки, я бросился спасать сына, но Хофман раздраженно отстранил меня.
— Это не опасно.
Разумеется, он был раздражен. Без палочки-то.
— Это не мандрагора, Филипп, а женьшень. У тебя в руке корень красного женьшеня. Он плодоносит красными ягодами, оттого такое название. Произрастает в Китае и в наших волшебных теплицах…
— Тетя Джоу, — сказал Филли, скривившись от вкуса корня и вытащив его изо рта.
— Нет, женьшень, — от незнания переправил его Хофман.
— Он имеет в виду Джоу Чанг, — поспешил я с разъяснениями. — Мы вместе учились, она по отцу китаянка. Мисс Чанг заходит к нам в гости.
— О, Мерлин! — закатил глаза несчастный учитель. — Ладно, продолжим. У тебя в руке корень женьшеня, он похож на человечка, только не обязательно у него будет две «ноги», как здесь, может и три, и больше. И «ручек» больше, потому что на самом деле это корешки, которые высасывают для растения из земли питательные соки. Корень, как и ягоды, используется в зельеварении для приготовления восстанавливающих и оздоравливающих зелий, тонизирующего бальзама, капель «Живой воды», мази для регенерации тканей. Чтобы ранки быстрее заживали.
— Не на чеовечка. Он похож на гиндиоу, — вступил в спор Филли.
— Гриндилоу? — через некоторое время понял Хофман. — Да. Но это неважно, смысл один. Повтори теперь всё, что ты понял про женьшень.
— Похож на гиндиоу.
— Это корень, а ягоды?
— Касные. И он астет в Китае, как тетя Джоу.
— Для чего он нужен? Для чего используются такие зелья?
Филли поднял на меня свои замечательные глаза, в них сквозило недоумение и раздумье над таким сложным вопросом. Я уже собрался ответить за него, но он повернулся к учителю и строго произнес:
— Ечить. Все зейя, чтобы ечить. Когда я поежусь, обожгусь, папа сваит мне женьшень. И еще есть много зеий, чтобы ечить.
— Молодец, — с чувством крайнего удовлетворения сказал Хофман.
Я не ждал от него похвалы, аж покраснел от удовольствия сам. Все заслуги Филиппа я почему-то отношу и на свой счет тоже. А вот от зельеваров после Снейпа уж точно не ожидаю поощрений. Слизнорт не считается.
Далее приступили к практическим занятиям. Поставили на огонь маленький котел и залили туда воды, чтобы она закипела. Я ужасно разволновался. По-моему, я там всем только мешал: два зельевара, опытный и будущий, слились в настоящий тандем.
«Отойдите, мистер Поттер. Вы только отвлекаете», — бросил мне, в конце концов, Хофман.
«Не невничай, Гайи. Это не стъашно!» — выговорил мне сын.
Первым делом зельевар велел бросить в зелье порубленный корень женьшеня. Пока он резал его, Филли прыгал вокруг с воплями «Не надо, ему же бойно! Надо его закопать в земью, выастут ягодки!» Но когда настал этап бросать ингредиент в котел, он сосредоточился, словно почувствовал на себе немалую ответственность. Даже язык от напряжения высунул.
Он брал по кусочку с разделочной доски и заносил над бурлящей водой. Там его маленькую ручку перехватывали пальцы учителя и удерживали на нужном расстоянии.
— А теперь бросай с ускорением, не просто роняй. Руку держи не слишком близко к котлу, но и не слишком высоко. В первом случае можно ошпариться, во втором полетят брызги… Мистер Поттер, надо сшить ребенку передник из кожи дракона, и из такой же, но более тонкой, перчатки. Предупреждаю, они дорогие. Размер будем менять сами.
Филли так понравилось кидать в варево ингредиенты, что к концу занятия он уже забыл про погибший в котле женьшень, зато с самой макушки до ботиночек был в порошке из лирного корня, в листьях крапивы и в засушенных семенах цапня. Они варили Восстанавливающее зелье. Аккуратный немец тоже весь был в мусоре. Я улыбнулся — это неизбежно при занятиях с ребенком.
После урока Филиппа усадили за ужин, который проходит гораздо раньше, чем мой.
— Попьем чаю? — предложил я Хофману
Тот посмотрел на часы, отрицательно покачал головой и направился к входной двери. Он уже взялся за ручку, но уходить не торопился.
Хофман жил в каком-то Лаш Гарден, мне почему-то ужасно хотелось побывать у него. Я пытался представить там разные ужасы в стиле лавки «Горбин и Бэрк», но само название («Пышный сад») уже опровергало мои фантазии, да и интуиция так и молчала, коварная.
— Может, камином? — поинтересовался я.
— Нет, прогуляюсь, потом аппарирую.
— Тогда… до завтра?
— Мистер Поттер.
— Что?
— Палочку отдайте.
— Ой… — смутился я. И отдал ему палочку. — Не знаю, что со мной. Извините.
— А вообще, — он в который раз одарил меня долгим задумчивым взглядом, — я ничего не сделаю вашему сыну, что бы вы себе не напридумывали. Хотите Непреложный Обет?
— Нет, — я ответил после паузы. — Не хочу. Но дайте мне время привыкнуть к вам, сэр. У меня слишком много врагов, чтобы я мог запросто доверять незнакомцу.
— Хорошо, — он отвернулся и шагнул за порог. — До завтра.
Я отправился в кухню и только минут через пять заметил, что кручу в руках свою палочку. Долго смотрел на нее, не понимая, моя она или нет, но потом встряхнулся: что со мной, действительно? Нельзя быть настолько несобранным. Сунул палочку в карман, налил себе чаю, сел и уставился на вторую, пустую чашку. Заранее ведь приготовил, чтобы побыть наедине с ним.
...
1. Узнать через Рона про Лаш Гарден, где он находится, и кто в нем живет.
2. Посмотреть в «Энциклопедии зельевара» есть ли Оборотное длительного действия.
3. Узнать у Рона существуют ли чары, способные заставить сову лететь не к адресату, а к другому человеку, быть может, владеющему палочкой адресата. Или спросить у Герми. Но тогда расспросов не оберешься…
Посмотрел про Оборотное. Есть такое, усиленное, аж на четыре часа...
Июня.
Только что в жуткой тайне Рон сообщил, что Гермиона беременна. После этого мне тот же секрет сообщили по камину Джордж, Молли, Джинни, Симус и Невилл. Осталось дождаться, не опровергнет ли известие сама счастливица. Классно! Если родится мальчик, я могу поделиться богатым опытом.
Приходил Хофман. Мужественно провел урок про дремоносные бобы и прыгающие поганки. Старается меньше обращать внимание на то, как ребенок строит из себя поганку и прыгает в шляпе Вальбурги Блэк по дивану.
В конце урока спросил: «Расскажи, что знаешь о женьшене».
Филли не понял подвоха и искренне удивился: «А вы уже не помните, сэа?»
Хофману пришлось объяснять ему для чего нужно повторение в процессе обучения, после чего Филли вполне сносно рассказал ему про корень женьшеня. Но учитель вдруг вспомнил предшествующий урок. А вот про мандрагору мой сын успел позабыть всё, кроме картинки про повальное самоубийство корешков в котле. В итоге, в самый напряженный момент допроса просто разревелся.
Мне было жалко обоих, я считал, что проще заново рассказать пройденное, чем вытягивать из малыша клещами то, что он напрочь забыл.
— Рассказывать второй раз? — возмутился Хофман. — Да лучше я на следующее занятие принесу с собой мандрагору и вытащу ее из земли. Думаю, такой урок он запомнит навсегда.
Я хотел яростно воспротивиться такому кардинальному способу обучения, но вдруг в Филиппе забрезжили воспоминания.
— Они веещат! — завопил он. — Веещат, как банши!
— А что они делают, когда вступают в переходный возраст?
— У них пъыщики, как ветъянка! Они пъигают в гошки к дъузьям!
— И устраивают там…
— Вечеинки! — радостно вскрикивало моё счастье, до ужаса довольное вернувшимися воспоминаниями.
— И какие зелья варятся из мандрагор, прошедших свой постпубертатный период?
Здесь Хофману пришлось-таки повторять пройденное. Но в этот раз он постарался так красочно расписать учебный материал, что даже у меня перед глазами долго еще стояли принцессы, расколдованные из камня с помощью зелья, и возвращенные обратно в детей маленькие анимаги, не умеющие еще пользоваться своей двойной сущностью.
— Запомни, из вытяжки корней готовят «Тонизирующий глоток мандрагоры», который возвращает выпившему первоначальный вид, то есть тот, который он имел до того, как влезть в неприятность. Повтори сам, что понял.
— Есъи пъинцесса закодована в пъинца, то ее можно спасти объатно, — довольно сообщил нам Филипп.
— Да, примерно так, — вздохнул уставший учитель.
— Где бы выпить такого зелья? — в свою очередь вздохнул я.
— Что? — обернулся ко мне Хофман.
— Нет, ничего, я пошутил, — улыбнулся я.
— Что отец, что сын: сплошные шуточки, а учеба — серьезное дело, — процедил тот.
— Вы же сами видите, с маленькими детьми нужен особый язык.
Пока