Милосердие – главнейшая из добродетелей.
Милосердие (Мф 5:7) – одна из важнейших Христианских добродетелей, исполняемая посредством дел милости телесных и духовных. Различен милования образ и широка заповедь сия, - говорит св. Иоанн Златоуст.[1] Дела милости телесной следующие: питать алчущих, напоить жаждущего, одеть нагого, или имеющего недостаток в приличной и необходимой одежде, посетить находящегося в темнице, посещать больных, странника принять в дом и успокоить, погребать умерших в убожестве.
Духовные дела милости суть следующие: увещанием обратить грешника от заблуждения пути его (Иак. 5:20), неведующего научить истине и добру, подать ближнему добрый и благовременный совет в затруднении или не примечаемой им опасности, молиться за него Богу, утешить печального, не воздавать за зло, которое сделали нам другие, от сердца прощать обиды. Господь обещает милостивым то, что они помилованы будут, помилованы от вечного осуждения за грехи на Суде Божием.[2] Милосердие человеческое – выражение подобия Божественной милости. Поэтому «Блажени милостивии, яко тии помиловани будут» Богом, как и наоборот: «Суд без милости не сотворшим милости» (Иак. 2:13). Искренние дела милосердия очищают человеческое сердце от всякой греховной нечистоты. Милосердие – это высшая планка в этике Ветхого Завета. Это не просто сострадать человеку, а попытаться увидеть мир его глазами, его болью, т.е. полностью войти в его положение, разделить его горе. Т.е. в данном случае милость – это не какой-то эмоциональный приступ жалости. Такое милосердие требует сознательных усердий ума, воли; милосердие – это волевая установка. Христос требует от учеников быть милостивыми до такой степени, пока они не вживутся в ум и душу других людей. Это Божественная милость, но именно это требует от нас Христос.
Нравственное учение Иисуса Христа – высоко, глубоко и чисто. Оно изложено в различных местах евангелий, между прочим, в нагорной проповеди: это – нищета духом, кротость, милосердие, простота и чистота сердца, прощение даже врагам, любовь к Богу и к людям. Вот заповеди Его. Любовь, все покрывающая – основной признак христианской морали. “Потому узнают, что вы – Мои ученики, если будете иметь любовь между собою” (Ин. 13:35); “Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих” (Ин. 15:13). Здесь Он не только расширяет и углубляет смысл ветхозаветных заповедей, но говорит и наперекор их букве. “Вы слышали, что сказано древним: око за око, зуб за зуб, а Я говорю вам: не противься злому” (Мф. 5:39). “Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный” (Мф. 5:48). В этом залог бесконечного нравственного самосовершенствования.[3]
В Новом Завете постоянно указывается на то, что только милосердные получат милость. Само слово «милость» (греч. έλεήμον) восходит к арамейскому слову «chesed», которое означает не просто сопереживание и сожаление, а сочувствие в буквальном смысле этого слова, способность настолько войти в положение ближнего, чтобы «видеть его глазами, думать его мыслями, чувствовать его чувствами»[4]. У. Баркли особенно акцентирует внимание на этом значении слова «chesed», полагая, что способность максимально войти в положение нашего ближнего позволит нам оказать ему именно ту помощь, которую он ожидает от нас.
Блаженный Иероним под милостью разумеет здесь «снисходительность ко всякому греху брата, когда мы будем носить тяготы друг друга» (Гал. 6:2).[5] За эту снисходительность Спаситель обещает нам Свою взаимную любовь и милосердие. «Милосердие же человеческое и Божие, - говорит свт. Иоанн Златоуст, - не равны между собою, а отличаются одно от другого так же, как зло - от добра».[6]...Как хотите, чтобы с вами поступали люди, и вы поступайте с ними. (Мф. 7:12) – вот закон, по которому действует милость Божия. Оказывая милость другим, мы привлекаем к себе Его любовь, и в лице нуждающегося даем Самому Богу, Который одаривает нас из неизреченных щедрот Своих, ибо, как говорит Псалмопевец, «щедр и милостив Господь, долготерпелив и многомилостив». (Пс. 102:18). За милосердие, оказанное здесь ближнему от чистого сердца и по бескорыстной любви к нему, Господь воздает нам вечной милостью и любовью в Царствии Небесном.
Определение, характеристика, классификация притчей.
Исследования евангельских притч из того, что этот важнейший «речевой жанр» провозвестия Иисуса Христа по своему происхождению связан с Еврейским «машал»‘ом (на иврите «машал» – сравнение). В еврейской (библейской или талмудической) письменности слово «машал» обозначается целая группа жанровых форм (от благословения и аллегории до загадки, пословицы и насмешливой поговорки-дразнилки), которые обычно так или иначе включают или подразумевают сравнение (например, Числ. 23:7 – 24; 1 Цар. 10:12; Иез. 12:22; 17:2; Притч. 1:6).[7] В Ветхом Завете под словом машал обычно подразумевается афоризм (характерный пример – Книга Притчей Соломона). Подобную же, но более сложную форму притчи мы находим и в Евангелии (например, Мф. 5:13). Там же впервые появляются притчи-рассказы как важнейший элемент проповеди (хотя притчи-рассказы не чужды и Ветхому Завету, например, 2 Цар. 12:1 – 6). Среднее положение между афоризмом и рассказом занимает притча-сравнение (например, Мф. 11:16 сл., 13:44 – 50). По мнению некоторых современных экзегетов, притчи-рассказы в литературном отношении наиболее оригинальный евангельский жанр, начало которому положил Сам Господь Иисус. Некоторые ветхозаветные мидраши имеют сходство с евангельскими притчами-рассказами.[8]
Со времени первохристианской Церкви притчей называется история, рассказанная Иисусом Христом как иллюстрация к Его учению. В Евангелиях записано множество притч, рассказанных Иисусом. Притчи, образно излагающие какую-либо идею, встречаются и в некоторых исторических и пророческих книгах Ветхого Завета. Прежде всего, мы должны установить, в чем основной смысл той или иной притчи. Имеют ли ее детали какое-то значение, или они просто служат фоном, на котором разворачивается действие? Большинство притч Иисуса Христа были рассказаны, дабы посредством сравнений помочь людям понять, что такое Царство Божие и как Бог относится к людям.[9] В основе греческого слова «parabole» есть идея сравнения. Восточному складу ума свойственно говорить и учить в форме сравнения, ему свойственно выражаться загадками, которые возбуждают любознательность и располагают к размышлению: библейские книги, в особенности изречения «мудрецов» дают нам пример этих наклонностей (Притч. 10:26; 12:4; Суд. 14:14). Это, однако, не является самым главным для объяснения жанра притч: притчи надо понимать как некую игру символов, то есть образов, взятых из земных реальностей, чтобы обозначить ими (знак) реальности богооткровенные (священная история, Царство...) и нуждающиеся в большинстве случаев в глубинном объяснении.[10]
Число притчей в Евангелиях с трудом поддается учету, поскольку к ним можно отнести и речения, имеющие характер сравнений, метафор, крылатых слов, пословиц (напр., «соль земли...», Мф. 5:13). Классическим типом евангельских притч принято считать тот тип, который является законченной новеллой. В синоптических Евангелиях содержится свыше 30 притчей. Из них 7 притчей такого рода есть у всех синоптиков, 3 являются общими для Мф. и Лк., 2 есть только у Мк; большая часть притчей (18) приведена только у Лк.[11] В Ин. притчи встречаются реже всего и приближаются к развернутым метафорам, притчам-аллегориям (например, сравнение Христа с добрым пастырем или виноградной лозой, 10:11 сл., 15:1 сл.). В ряде евангельских притчах использованы мотивы Ветхого Завета (ср. Ис. 5 и притча о виноградарях в Мф. 21:33 сл.), в некоторых можно усмотреть намек на исторические события (ср. Лк. 19:12 и Иосиф Флавий, Древности, 17, 9 сл.), а в одной из них (Лк. 17:7), вероятно, содержится отголосок бродячего сюжета. Ее сюжетный прототип имеется в иудейском «Сказании о бедном книжнике и о богатом мытаре Ладжане», которое, в свою очередь, восходит к древнеегипетской притче. Но в основном реалии притчей взяты не из истории или древних легенд, а из конкретных обстоятельств жизни людей. События притчей разворачиваются, как правило, на фоне земледельческого или пастушеского быта. В них фигурируют пахари и рыбаки, купцы и наемные работники, реже – цари. Притчи невольно захватывают слушателя и читателя, заставляют их включаться в переживания действующих лиц. Лаконичная и яркая образность притчей, их поэтическая структура и изобразительные средства (гиперболы, метафоры, контрасты, неожиданные концовки) помогали их быстрому запоминанию наизусть. Разнообразна и эмоциональная окраска притчей. В них есть рассказы, для которых характерны спокойная, эпическая тональность (притча о сеятеле, Мф. 13:3 сл.), и гневное обличение (притча о талантах и об овцах и козлищах, Мф. 25:14 сл.), горькая ирония (притча о детской игре, Мф. 11:16 сл.) и своего рода «мягкая улыбка» (притча о настойчивом друге, о потерянной монете, о вдове и судье, Лк 11:5 – 8; 15:8 – 10; 18:2 – 8). Часто в притчах употребляется прием аллегорий. Большинство из них построено по принципу поэтической симметрии.[12]
Если перенестись в библейскую и восточную среду, в которой учил Иисус, и учесть Его метод прогрессивного преподавания Своего учения, становится легче толковать притчи. Материалом для них служат и скромные факты повседневной жизни, и, может быть преимущественно, великие события священной истории. Их традиционные темы, которые легко схватываются слушателями, уходит корнями в Ветхий Завет и следовательно уже насыщены богатым содержанием, когда Иисус обращается к ним. Никакая неправдоподобность не должна удивлять в свободно составленных рассказах, всецело направленных к преподанию учения; читатель не должен удивляться роли некоторых персонажей этих рассказов, введенных для подтверждения какого-либо суждения «от противного» (например, Лк. 16:1 – 8; 18:1 – 5). Во всяком случае, необходимо представить сначала в полном свете теоцентрический, точнее христоцентрический аспект большинства притчей.[13] Какой бы характер ни носила аллегория, в конечной итоге центральный персонаж должен чаще всего олицетворять Отца небесного (Мф. 21:28; Лк. 15:11) или Самого Христа – либо в Его исторической миссии («сеятель» у Мф. 13:3, 24, 31), либо в Его будущей славе («тать» у Мф. 24:43; «господин» – 25:14; «жених» – 25:1); когда же говорится о двух главных персонажах, то они: Отец и Сын (Мф. 20:1 – 16; 21:33, 37; 22:2). Поистине любовь Отца, засвидетельствованная людям посланием Его Сына, есть главное откровение, принесенное Иисусом. Ему служат притчи, показывая окончательное завершение, данное новым царством замыслу Божию о мире.[14]
Притча не является просто иллюстрацией для примитивного, максимально доступного понимания каких-то смыслов. Притчи нельзя сводить до статуса картинок к детским книгам.[15] Притча – рассказ многогранный, в котором пребывает множество смысловых оттенков; «его содержание может быть понято каждым человеком в меру его чуткости, его понимания, его способности уловить намерения говорящего».[16] Поэтому понимание притчей обусловлено уровнем собственного развития. Здесь играет огромную роль полученный опыт, поэтому каждый раз притча открывает нам новый набор значений, которые не просто додумываются, но открываются перед религиозно совершенствующейся личностью.
Классификация притчей может быть только условной, так как почти все они по природе своей полисемантичны. В них есть несколько уровней, что не позволяет разбить весь корпус притчей на четкие категории. Притчи контрастов характеризуются неожиданными концовками, показывающими, что Господь возвышает малое и униженное в глазах людей и, напротив, может отвергнуть то, что велико по мнению «мира». Оправдан не благочестивый фарисей, а смиренный грешник мытарь (Лк. 18:10 сл.); из самого малого зерна вырастает целое дерево (Мф. 13:31 сл.); малая толика закваски сквашивает большое количество теста (Мф. 13:33); одно зерно, упавшее на добрую землю (Лк 8:4 – 8), дает урожай, которым «могли насытиться более ста человек». Все эти притчи указывают не только на несоизмеримость Божественного и человеческого, но и на Царство Небесное, которое побеждает, приходя в мир неприметным образом. Притчи о внезапности Суда Божьего. Слово Христово застает врасплох тех, кто не готов к его принятию. Оно есть не только Благая Весть, но и Суд, который будет длиться до конца мира. Жених, приходящий в полночь (Мф. 25:1 сл.), вор, проникший в дом спящего хозяина (Мф 24:43), господин, возвращающийся внезапно и требующий отчета от своих слуг (Мф. 25:14 сл.), смерть, неожиданно застигшая богача, который успокоился, расширив свои закрома (Лк 12:16 сл.), – все это образы, напоминающие о необходимости бодрствовать, о бескомпромиссном требовании, которое предъявляет Евангелие человеку. Среди притчей этой категории самой трудной считается притча о неверном управителе (Лк 16:1 сл.). В ней смущает то, что в пример ставится человек, едва ли заслуживающий уважения. Однако эта притча – не аллегория. В ней изображен человек, попавший в затруднение и быстро нашедший из него выход. Его энергия в житейском деле должна служить укором для тех, кто перед лицом Божьим пребывает в беспечности. Притчи о долготерпении Божьем косвенным образом указывают на длительность исторического процесса и постепенное «прорастание» Царства Божьего среди людей. Эти притчи охлаждают нетерпение тех, кто желал бы немедленно устранить зло из мира (притчи о плевелах Мф. 13:24). Притчи говорят о медленном созревании посевов Божьих (притча о всходах, Мк. 4:26 сл.), о долгой отлучке господина (притча о талантах), о процессе роста зерна и сквашивании теста (притчи о горчичном зерне и о закваске, о хозяине, который откладывает решение срубить бесплодную смоковницу (Лк. 13:6 сл.). Долготерпение Божье, проявившееся в священной истории, иллюстрирует притча о злых виноградарях (Мф 21:33 сл.). Притчи об отношении между Богом и человеком указывают на бесконечную ценность в очах Божьих каждой души (притчи о пропавшей овце, Лк. 15:4 сл.; о блудном сыне, Лк. 15:11 сл.; о потерянной монете, Лк. 15:8 сл.). Они иллюстрируют слова Молитвы Господней «оставь нам долги наши...» (притча о двух должниках, Лк. 7:41 сл.); указывают на соблюдение заветов Христовых как на твердое основание жизни (притча о фундаментах, Мф. 7:24 сл.). К этой же категории относятся притча о званных на вечерю (Лк. 14:16 сл.) и эсхатологическая притча об овцах и козлищах (Мф. 25:31 сл.). Последняя притча, по мнению Йеремиаса, имеет в виду язычников, не знавших Закона Божьего, но принятых в Царство, поскольку они проявили милосердие к людям. Притчи о высшей ценности Царства Божьего. В них Царство символизируется сокровищем, найденным в поле (Мф. 13:44), и драгоценной жемчужиной (Мф 13:45). В целом большинство евангельских притчей требуют от человека волевого решения: все отдать ради Царства, быть всегда готовым встретить его, служить Богу в любви, смирении и подвиге.[17]
Притчи о милосердии.
Иисус Христос в изображении Луки – образ, полный неземного милосердия по отношению к несчастным и обездоленным и одновременно непримиримый к тем, которые благодаря своему богатству высокомерно возвышаются над другими. Притчи о добром самаритянине, о блудном сыне и об отпущении грехов блуднице учили многие поколения любви к ближнему, милосердию и смирению. Другие же притчи, в особенности о богаче и Лазаре, о богатом юноше или вдовьем гроше, а также такие эпизоды, как изгнание менял из храма, характеризуют Иисуса как верного друга угнетенных и сурового судью сильных мира сего, одним словом, как поборника социальной справедливости. Лука не забывает, однако, о главной апологетической цели своего Евангелия: в его трактовке предсказанное Царствие Божье – не царство в буквальном смысле, а духовное возрождение человечества. Тем самым он опровергает обвинение в том, что христиане якобы стремились к свержению империи и созданию своего собственного светского государства. Иисус говорит: «Не придет Царствие Божие приметным образом, и не скажут: вот, оно здесь, или: вот, там. Ибо вот, царствие божие внутрь вас есть» (Лк. 17:20, 21).[18]
Пример любви к ближнему дает притча о милосердом самарянине, в ответ на вопрос законника: «а кто мой ближний?» (10:29 – 37). Безграничность любви с особой наглядностью и выразительностью показана здесь. Смысл притчи – не в том, что ближним, впавшим в разбойники, оказался не священник и левит, а презираемый иудеями самарянин. Урок содержится в заключительном призыве: «иди, и ты поступай так же». Так же, как самарянин. Учение о любви во время пути возвращает нас к ранним галилейским дням.[19] Слушателям должно было казаться поразительным, что на третьем месте всем хорошо известной триады «священник, левит, израильтянин» у Иисуса вместо ожидаемого израильтянина оказывается самаритянин, представитель презираемого и враждебного народа, человек смешанной крови, который ставится в пример в делах любви, - пощечина для каждого сознающего себя евреем. Иисус хочет сказать: бескорыстная помощь, которую этот нечистокровный оказывает беспомощному человеку, свидетельствует о том, что заповедь любви не знает границ.[20]
Покончив с недооценкой серьезности греха, которая была следствием казуистики и идеи заслуг, Иисус неминуемо делает явной всю удаленность от Бога именно тех, кто считает себя набожными. Ибо набожные, которые недооценивают серьезность греха и имеют слишком высокое мнение о себе, стоят от Бога бесконечно дальше, чем заведомые грешники. В притче о блудном сыне чужим отцу становится сын, оставшийся дома, а не тот, который вернулся домой, став нищим по собственной вине.[21] Так любимая христианами притча о блудном сыне (Лк. 15:11 – 32) иллюстрирует взаимоотношения всего человеческого рода с Богом. При чтении ее следует помнить, что для слушателей Христа, живших патриархальным укладом, уход сына от отца считался тяжким проступком. Всему человеческому и греховному противопоставляется бесконечное милосердие Божье к раскаявшейся душе.[22] Она является не просто поучительной историей об отдельном грехе, конкретном отпадении, а раскрывает сокрушительную силу греха. Притча о блудном сыне «лежит в самой сердцевине христианской духовности и нашей жизни во Христе».[23] В нем человек изображен в своей самозамкнутости, отчужденности от Бога; он выбрал собственный путь в «чуждые земли». Притча также показывает медленное, но победоносное, возвращение в «отчий дом». Итак, «рассказ о блудном сыне – не только рассказ о падении и о грехе, о раскаянии и о прощении, но он являет нам также то величие, которое Бог видит в человеке и в меру которого каждому из нас надо вырасти».[24] Из того, что Иисус для оправдания своего собственного милосердия к грешникам, своей собственной, осуществляемой словом и делом проповеди прощения ссылается на Божье милосердие к грешникам, следует важный вывод: своими вызывающими возмущение действиями Иисус претендует на осуществление любви Божьей; он претендует, стало быть, на то, чтобы действовать в качестве заместителя Бога. В его провозвестии любовь Бога к нищим воплощается в жизнь.[25]
В притче о мытаре и фарисее (Лк. 18:9 – 14) иллюстрируется ветхозаветное и новозаветное отношения человека с Богом. Фарисей осуществляет свои отношения в категориях закона, в пределах полной регламентации жизни, где праведность выражает себя через правильный поступок в любой самой незначительной ситуации. «Фарисей полностью во власти формального ветхозаветного видения вещей; в понятиях этого Завета исполнение закона может сделать человека праведным»[26]. Но Закон не дает Жизни вечной, а таковая заключается в ниспосланном Сыне Божьем. «Жизнь вечная заключается в том, чтобы знать Бога и посланного Им Иисуса Христа (Ин.17:3), знать Его знанием не внешним, каким было знание фарисея, будто Вседержавного Законодателя, – а знанием на основе тесных личных отношений, общей жизни».[27] Фарисей знал о правильных поступках, но так за всю жизнь не уразумел свое существование, свое бытие. Он так и не встретил Живого Бога, Которого заслонили заповеди, уставы… «Он видит в Боге закон, а не Личность. Он не видит оснований осудить себя; он праведен, холоден, мертв»[28]. Но Бог ищет встречи с нами. «В опыте христианства эта тема встречи центральна; она лежит в основе всей истории спасения, всей человеческой истории. Она в сердцевине новозаветного благовестия. В Ветхом Завете увидеть Бога значило умереть; в Новом Завете встреча с Богом означает жизнь».[29]
Через все Евангелие проходит преисполненное любви сочувствие к бедным: например, в притчах о потерянном гроше и о неправедном судье или в притче о лепте вдовы. Социальному аспекту Иисус уделяет больше внимания, чем раввины, что подтверждается одним бесспорным наблюдением. Вновь и вновь он призывает помогать бедным деньгами (Μк. 10:21; Мф. 6:4, 20; Лк. 12:33), причем нужно учитывать, что на Востоке «милостыня» - это не поощрение попрошайничества, а в чистом виде форма социальной помощи. Иисус поддерживает социальные требования пророков. Как и ранее в провозвестии пророков, божественное право - это право бедных. Бедные стоят близко к Богу. Ибо эсхатологический переворот отношений начинает осуществляться: бедные становятся богатыми (Лк. 6:20). Однако в сфере божественного права бедные никоим образом не являются только объектом любви, она требуется от них самих.[30]
Заключение.
Лука рассматривает жизнь Иисуса Христа как путь добровольной смерти и победы над ней. Только у Луки неоднократно говорится о действии Духа Божьего. Лука передает атмосферу радости, надежды и эсхатологического ожидания, в которой жили первые христиане. Он с любовью живописует милосердный облик Спасителя, ярко проявившийся в притчах о милосердном самарянине, о блудном сыне, о потерянной драхме, о мытаре и фарисее.[31] Обращаясь к Евангельскому учению, мы убеждаемся, что у Луки с особою силою звучит призыв к милосердию. Достаточно вспомнить притчи гл. XV – особенно последнюю из них: о Блудном сыне (стт. 11 – 32), Но этого мало. С первых же слов читателя поражает внимание к человеческому страданию: первая проповедь Христова в Назаретской синагоге (6:17 – 19 и слл.) на текст Исаии о лете Господнем благоприятном; в учении «на месте равнее» ублажение нищих и алчущих, и возглашение «горя» богатым и пресыщенным (6:20 – 21, 21 – 25): на пути из Галилеи в Иерусалим притча о богаче и Лазаре (16:19 – 31). Но страдание связано не с одним только социальным неравенством. Господь проявляет милосердие к презираемой грешнице, надо думать, блуднице (7:36 – 50), и к ненавидимым мытарям (19:1 – 10). Притчи гл. XV о милосердии Божьем сказаны Им в ответ на соблазн, который вызывало среди фарисеев и книжников Его общение с мытарями и грешниками (ср. 15:1 – 2 и слл.). Исцеление слуги Капернаумского сотника (7:1 – 10) и воскрешение сына вдовы Наинской (7:11 – 16) должны быть понимаемы, опять-таки, как проявление милосердия к опечаленному сотнику и скорбной матери. Являя любовь делом и свидетельствуя о любви Отца Небесного, Господь призывает к любви и учеников. Притча о милосердом Самарянине (10:30 – 37) не имеет параллели у других Евангелистов.[32] Образцом любви к ближнему является Бог в его великом милосердии: γίνεστθε οίκτίρμονες, καθώς καί ό πατήρ ύμών οίκτίρμων έστίν [будьте милосердны, как Отец ваш милосерден] (Лк. 6:36).
[1] Иже во святых отца нашего Иоанна Златоустого, архиепископа Константинопольского избранные творения. Толкование на святого Матфея евангелиста. - М.: Издательский отдел Московской Патриархии, 1993.
[2] «Библейская энциклопедия». Издание Свято-Троице-Сергиевой Лавры, 1990.
[3] Поснов М. Э. «История христианской Церкви». Издательство «Жизнь с Богом», Брюссель, 1964. Стр. 38.
[4] Баркли Уильям. Евангелие от Матфея. Том первый. Главы 1-10. - Эдинбург: Сент Эндрю Пресс, 1975. Машинопись. с. 119-120
[5] Иероним Стридонский, Блаженный. Четыре книги толкований на Евангелие от Матфея, 1998. С.35
[6] Иже во святых отца нашего Иоанна Златоустого, архиепископа Константинопольского избранные творения. Толкование на святого Матфея евангелиста. - М.: Издательский отдел Московской Патриархии, 1993. С. 154
[7] Лёзов С. «История и герменевтика в изучении Нового Завета». Издательство «Университетская книга», Москва – Санкт-Петербург, 1999. Стр. 424.
[8] Мень А., протоиерей. «Словарь по библиологии в 2-х томах». Издательство «Фонд имени Александра Меня», М., 2002. Том 2-й. Стр. 443.
[9] «Библейская энциклопедия. Путеводитель по Библии». Российское библейское общество, 2002. Стр. 110.
[10] «Словарь библейского богословия». Под редакцией Кс. Леон-Дюфура. Перевод с французского языка. Издательство «Кайрос», Киев, 2003. Стр. 910.
[11] См. таблицу с евангельскими притчами и их перечисление: «Приложения к Библии, книгам Священного Писания Ветхого и Нового Завета». Четвертое издание. Издательство «Жизнь с Богом», Брюссель, 1989. Стр. 2277; «Библейская энциклопедия». Издание Свято-Троице-Сергиевой Лавры, 1990. Стр. 579 – 580.
[12] Мень А., протоиерей. «Словарь по библиологии в 2-х томах». Издательство «Фонд имени Александра Меня», М., 2002. Том 2-й. Стр. 494.
[13] Подробности благовестия Иисуса Христа посредством притчей в: Кассиан (Безобразов), епископ. «Христос и первое христианское поколение». Репринтное издание. Издательство «Русский путь», Париж – Москва, 1996. Стр. 18 – 29.
[14] «Словарь библейского богословия». Под редакцией Кс. Леон-Дюфура. Перевод с французского языка. Издательство «Кайрос», Киев, 2003. Стр. 912.
[15] Антоний (Блум), митрополит Сурожский. О слышании и делании. / Митрополит Антоний (Блум). – М.: Подворье Свято-Троицкой Сергиевой лавры, Библиотека журнала «Альфа и Омега», 1999. Стр. 150.
[16] Антоний (Блум), митрополит Сурожский. Начало Евангелия Иисуса Христа, Сына Божия: Беседы на Евангелие от Марка, гл. 1-4. М.: Даниловский Благовестник, 1998. Электрон, текстовые, граф., зв. дан. и прикладная прогр. (546 Мб). - 1 электрон, диск(CD-ROM).
[17] Мень А., протоиерей. «Словарь по библиологии в 2-х томах». Издательство «Фонд имени Александра Меня», М., 2002. Том 2-й. Стр. 495 – 496.
[18] Косидовский З. Сказания евангелистов. / З. Косидовский. - Электрон, текстовые, граф., зв. дан. и прикладная прогр. (546 Мб). - 1 электрон, диск(CD-ROM).
[19] Кассиан (Безобразов), епископ. «Христос и первое христианское поколение». Репринтное издание. Издательство «Русский путь», Париж – Москва, 1996.
[20] Иеремиас Й. Богословие Нового Завета. / Й. Иеремиас. – М.: Восточная литература, 1999. Электрон, текстовые, граф., зв. дан. и прикладная прогр. (546 Мб). - 1 электрон, диск(CD-ROM).
[21] Иеремиас Й. Богословие Нового Завета. / Й. Иеремиас. – М.: Восточная литература, 1999. Электрон, текстовые, граф., зв. дан. и прикладная прогр. (546 Мб). - 1 электрон, диск(CD-ROM).
[22] «Приложения к Библии, книгам Священного Писания Ветхого и Нового Завета». Четвертое издание. Издательство «Жизнь с Богом», Брюссель, 1989. Стр. 2115.
[23] Антоний (Блум), митрополит Сурожский. Духовное путешествие: Размышление перед Великим постом. / Митрополит Антоний (Блум). – М.: Паломник, 1997. Электрон, текстовые, граф., зв. дан. и прикладная прогр. (546 Мб). - 1 электрон, диск(CD-ROM).
[24] Антоний (Блум), митрополит Сурожский. Любовь всепобеждающая. Проповеди, произнесенные в России. / Митрополит Антоний (Блум). – М.: Крутицкое Патриаршее подворье, Общество любителей церковной истории, 2001.
[25] Иеремиас Й. Богословие Нового Завета. / Й. Иеремиас. – М.: Восточная литература, 1999. Электрон, текстовые, граф., зв. дан. и прикладная прогр. (546 Мб). - 1 электрон, диск(CD-ROM).
[26] Антоний (Блум), митрополит Сурожский. Духовное путешествие: Размышление перед Великим постом. / Митрополит Антоний (Блум). – М.: Паломник, 1997. Электрон, текстовые, граф., зв. дан. и прикладная прогр. (546 Мб). - 1 электрон, диск(CD-ROM).
[27] Антоний (Блум), митрополит Сурожский. Духовное путешествие: Размышление перед Великим постом. / Митрополит Антоний (Блум). – М.: Паломник, 1997. Электрон, текстовые, граф., зв. дан. и прикладная прогр. (546 Мб). - 1 электрон, диск(CD-ROM).
[28] Антоний (Блум), митрополит Сурожский. Духовное путешествие: Размышление перед Великим постом. / Митрополит Антоний (Блум). – М.: Паломник, 1997. Электрон, текстовые, граф., зв. дан. и прикладная прогр. (546 Мб). - 1 электрон, диск(CD-ROM).
[29] Антоний (Блум), митрополит Сурожский. Духовное путешествие: Размышление перед Великим постом. / Митрополит Антоний (Блум). – М.: Паломник, 1997. Электрон, текстовые, граф., зв. дан. и прикладная прогр. (546 Мб). - 1 электрон, диск(CD-ROM).
[30] Иеремиас Й. Богословие Нового Завета. / Й. Иеремиас. – М.: Восточная литература, 1999. Электрон, текстовые, граф., зв. дан. и прикладная прогр. (546 Мб). - 1 электрон, диск(CD-ROM).
[31] «Приложения к Библии, книгам Священного Писания Ветхого и Нового Завета». Четвертое издание. Издательство «Жизнь с Богом», Брюссель, 1989. Стр. 2107.
[32] Кассиан (Безобразов), епископ. «Христос и первое христианское поколение». Репринтное издание. Издательство «Русский путь», Париж – Москва, 1996.