— Ничего, — тут же отреагировала Луна.
Так спокойно, будто и не зевала только что, моргая деланно сонными глазищами.
— Врешь, — негромко констатировал Драко. — Что случилось?
Она нетерпеливо выдохнула и слегка отодвинулась.
— Ничего, — как будто он в первый раз не услышал, только еще грустнее. — Просто… настроение…
С Лавгуд в последние годы стало на порядок легче. Хотя бы потому, что Драко, наконец, смог назвать по имени то чувство, которое всегда стояло за регулярно накатывающим на него раздражением — как только Луна принималась утопать в своих «настроениях». Это чувство называлось беспомощностью — и, хоть он по-прежнему его ненавидел, уживаться с раздражительностью стало почему-то куда как проще.
Он ненавидел ситуации, в которых ничего не мог сделать — и не понимал, как это получается у других. У той же Паркинсон, к примеру…
— И кто тебе его испортил? — отстраненно поинтересовался он.
Луна рассеянно пожала плечами.
— Никто…
Мерлин и все великие маги. Может, и правда просто отвернуться, лечь на другой бок и уснуть? Драко искренне не понимал, что ему всякий раз мешает так и поступать. Почему он зарывается лицом в пахнущую морем макушку и поглаживает вздрагивающее плечо.
Вздрагивающее? А ведь точно…
Значит, сейчас она еще и расплачется. Почему?!..
Способ за четыре года выучился только один — сгрести в охапку и целовать, пока не разрыдается в голос. Вслух все равно ничего не скажет, так хоть успокоится и уснет.
Вот только сегодня почему-то это казалось неправильным. Всегда, когда Луна потом затихала, она будто бы не смирялась с тем, что проблема мелка и несущественна, а повторяла себе, что, кроме проблемы, есть и что-то хорошее. Например, целующий ее Малфой. Может, сегодня это просто не перевесит? — спросил сам себя Драко, обнимая девушку.
И почему она спит здесь, со мной, когда я не могу ей помочь? Почему не идет к Паркинсон — уж та-то точно нашла бы и слова, и Мерлин бы ее знал, что еще.
Потому что Панси сейчас рядом с Гарри? Бред сумасшедшего. Они миллион раз спали все вчетвером, если для кого-то так получалось удобнее. Луна просто не хочет туда идти — иначе не шмыгала бы тут носом, уткнувшись в мое плечо…
— Вы опять поссорились? — спросил он, уже понимая, что снова ошибся.
Лавгуд и Паркинсон ссорились, бывало, и через день. Это никогда ничего не меняло — как и у него самого с Гарри. Как у любого из них с любым. Ссоры — ничто, когда любишь.
Луна подложила локоть под голову и утомленно уставилась на него. Слишком долгий взгляд для такого простого вопроса.
— Нет, конечно, — сказала она наконец. — С чего ты взял.
— С того, что ты здесь, а не с ней, — с прорвавшимся раздражением обронил Драко.
— Я в последнее время чаще всего здесь, — спокойно улыбнулась Луна. — Или ты только что это заметил?
Опыт подсказывал, что, когда искренняя и простодушная Лавгуд начинает язвить, обычно это означает, что дела совсем плохи. Сарказма она нахваталась от Панси — но применяла только в исключительных случаях. Во всех остальных врожденное странное понимание порядочности не позволяло бить собеседника даже вот так — аккуратно и с долей эстетики.
Вероятно, что-то в его лице ее все же остановило, потому что мгновение спустя Луна помрачнела и отвела взгляд.
— Извини, — вздохнула она. — Ты… правда ни при чем…
— Замечательно, — хмуро процедил Драко. — Только, вообще-то, здесь нет никого, кроме меня. Так что, на кого бы ты там ни обижалась, фонит все равно в мою сторону.
Вот теперь у нее вспыхнули щеки — отчетливо и ярко, даже в полумраке спальни. Ради этого, пожалуй, стоило слегка преувеличить.
— Извини… — растерянно повторила Луна. — Просто… ох, черт… — она перевернулась на живот и уткнулась лицом в подушку, обхватив ее обеими руками. — Я просто устала… — прошептала она. — Просто… очень устала…
— Да мы все устали, — буркнул Драко, откидываясь на спину. — Грэйнджер уже всех умудрилась достать — при том, что с ней почти одна только Пэнс и общается.
Луна как-то странно то ли всхлипнула, то ли вздохнула — то ли Малфою вообще показалось, что она издавала какие-то звуки, а на самом деле всего лишь громко подумала. Но влепить хорошую затрещину захотелось немедленно — то ли себе за недогадливость, то ли прямо ей — за… за все.
— Ну и при чем здесь это? — резко спросил он, хватая ее за плечо. — Лавгуд, ты что? Ты еще ревновать тут начни.
Она смотрела на него, как смотрят на любимых, но еще несмышленых детей. Сравнение почему-то коробило.
— Ты не понимаешь, — спокойно сообщила она. — И ничего не знаешь. Не берись судить, если…
— Кто громче всех нам доказывал про доверие и любовь, Луна? Кто кричал, что главное — доверять, и тогда будет неважно, где тот, кого ты любишь, и с кем?
— Ты ничего не знаешь! — выкрикнула она ему в лицо, сжимаясь в комок. — Черт, Драко, лучше просто не лезь во все это!
— И не узнаю, пока ты будешь корчить из себя ангела всетерпения! — огрызнулся он. — Слушай, я даже понимаю, что ты сама себя такой нравишься. Только ты МНЕ такая не нравишься. Это для тебя имеет значение?
Вот теперь она точно всхлипнула. Значит, я поставил ее в тупик, машинально констатировал Драко. Отлично, Малфой. Довел девушку до слез в кратчайшие сроки.
— А что имеет значение для тебя? — срывающимся голосом прошептала она. — Кроме того, что скажет Гарри, и не мешают ли тебе спать чужие эмоции?
Вот дура, с отчетливой злостью подумал Драко. И тут же понадеялся, что подумал не слишком громко.
— Почему ты не пойдешь к ней? — подышав сквозь зубы, как можно ровнее спросил он. — Почему просто не поговоришь?
— Спроси у Гарри, как он с ней разговаривает… — выдохнула Луна, пряча лицо в ладонях.
Драко непонимающе моргнул. Она прерывисто дышала, вытирая слезы.
— У нее то токсикоз, то дела, то свои настроения, — нехотя пояснила Лавгуд. — А когда ни то, ни другое, ни третье — то Грэйнджер… Ты думаешь, меня задевает, что они вместе время проводят? Драко, ты полный идиот.
— А что тебя задевает? — «идиота» он запомнил на будущее. Сейчас цепляться совершенно точно не имело смысла.
— Я ей не нужна. Больше — не нужна.
Она как-то так это сказала, что Малфоя аж передернуло. Слишком спокойно. Слишком доброжелательно и убежденно. Даже без ноток жалости к себе, что уж совсем никуда не годилось.
— Из-за Грэйнджер? — нахмурившись, уточнил он. — Мы же все обсуждали, Луна, ты что? Ей нужно напихать как можно больше информации, ты сама согласилась, мы с тобой даже…
— Я знаю, — горько усмехнулась она. — Просто и ты пойми… Дело не в Гермионе. Пэнс нужно было о ком-то заботиться. Теперь у нее будет ребенок. Я за нее, в общем, даже рада — просто мне тоже… кое-что нужно. Хотя бы — время, чтобы привыкнуть к этому.
Драко долго смотрел на нее, прежде чем закрыть глаза и притянуть ее к себе — горячую, заплаканную и какую-то опустошенную непонятно чем. В голове ревел шторм, она не могла быть права — Лавгуд же паникерша, она только так ошибается, когда дело касается лично ее. Она просто не умеет быть непредвзятой к тому, чего хочет… а быть с Панси она хочет. Было бы странно, если бы не хотела.
Паркинсон по шее, что ли, с утра настучать? — пришла дурацкая мысль. Просто так. Пусть вытворяет, что ей вздумается, конечно. Но Луна…
Драко просто не выносил собственной беспомощности, которая всегда приходила следом за ее слезами.
— Ты, правда, извини, — прошептала девушка. — Так все достало что-то… Герм вечно везде вынюхивает, Гарри из-за этого бесится… Я все время путаюсь, что надо вслух сказать, а что — нельзя… Хоть токсикоз у Пэнс, вроде бы, кончился…
Пальцы Малфоя, зарывшись в ее волосы, перебирали пряди, поглаживали затылок.
— Кончился — значит, теперь будет легче, — заметил он.
Луна снова негромко хмыкнула.
— Срываться на меня она почему-то не перестала… — сонно пробормотала она.
Входная дверь скрипнула так тихонько, будто ее долго не решались отворить. Без стука. Луна тут же затихла, разве что дышать не перестала.
— Слушай, я знаю, что вы не спите — вашу болтовню даже из коридора почувствовать можно, — донесся до Малфоя глухой голос Паркинсон.
Он поднял голову — она стояла в дверях, в коротком ночном халате, растрепанная, но не заспанная. Тоже еще не ложилась толком, понял Драко.
Панси криво улыбнулась и, подойдя, присела на край постели.
— Пустишь под крылышко? — хмуро осведомилась она, теребя край одеяла.
— А где Гарри? — машинально спросил Малфой. — Спит?
С некоторых пор у него развилась ярко выраженная фобия, связанная со спящим в одиночестве Поттером.
Паркинсон только утомленно закатила глаза — и Драко смущенно ухмыльнулся в ответ. Задавать такие вопросы, когда можешь мысленно найти человека в доли секунды — действительно идиотизм.
— Воздухом дышит, — насмешливо процедила Панси, глядя, как он садится и откидывает одеяло.
Мысль составить компанию Поттеру, застрявшему в садовой беседке, показалась не только заманчивой, но и последовательной. Даже слышать не хочу, о чем они сейчас будут говорить, устало подумал Малфой, одеваясь.
— Драко? — вдруг позвала его Луна, когда он уже застегивал рубашку.
Он обернулся — она по-прежнему лежала, обхватив подушку. Панси все так же сидела рядом, на краю широкой кровати. В их комнатах все кровати были широкими — почти сразу оказалось, что так гораздо удобнее. Никогда заранее не знаешь, где и в каком количестве сегодня выпадет спать.
— Спасибо, — улыбнулась Лавгуд.
Драко молча пошевелил бровями, скорчив максимально самодовольное лицо, и с негромким хлопком аппарировал в сад.
Прохладный, будто густой ночной воздух, стрекот цикад, обволакивающая темнота — все это обрушилось на Малфоя мгновенно, словно он переместился не за окно замка, а в другой, незнакомый мир.
Мир, в котором Гарри стоял, запрокинув голову и вглядываясь в ночное небо. Его ладони расслабленно лежали на перилах беседки, он даже слегка выгнулся назад, чтобы крыша не мешала рассматривать невидимые уже облака. Драко подумал, что на его месте просто уселся бы в любой точке сада, где крыш нет в принципе.
— Привет… — беззвучно прошептал Поттер.
— Шею сломаешь, — сообщил ему Драко.
Гарри медленно опустил голову. В его глазах, казалось, до сих пор отражались звезды — в них словно можно было провалиться целиком и потеряться там навсегда. Чертов Поттер… — завороженно подумал Драко, машинально хватаясь за резной столбик беседки.
— Давно тут торчишь? — спросил он вслух.
— Минут десять, — отозвался Гарри, не отрывая от него взгляда. — Панси к вам, наконец, надумала сдвинуться, а я — сюда.
За его словами слышалось столько, что можно было продолжать говорить, наверное, только по старой и неизжитой привычке. Слова отвлекали, создавали иллюзию, будто они здесь необходимы — и позволяли разговаривать и помимо них, за ними, вместе с ними. Отдельно от них.
В глазах Поттера было все — и раздражительность Паркинсон, и ее ноющая поясница, и потоки ее язвительности при одной попытке заговорить с ней о Лавгуд, и вселенская усталость от постоянного напряжения, которое Грэйнджер умудрялась создавать, просто присутствуя в замке. И беспокойство за МакГонагалл, и неясная тревога, которую всегда приносил с собой Снейп, и страх за тех, кто живет здесь, в школе, и за кого Поттер всегда будет чувствовать себя ответственным, хоть ты его убей.
И голодная, затаенная тоска по знакомым рукам, которую невозможно утолить. Можно только каждый день благодарить небо за то, что в твоей жизни все это — есть, и будет, и будет, возможно, еще очень долго. Может быть, даже — всегда.
— Не мог ее раньше с места сдвинуть? — хмуро спросил Драко, не отводя взгляда.
Он знал, что и в его глазах сейчас тоже — все. И истерика Луны, и ее постоянная напряженность, и невозможность сделать хоть что-нибудь, чтобы девчонки, в конце концов, уже разобрались, кто из них чего хочет.
— Я старался, — скромно заметил Поттер.
И жажда тепла, которым обладает один он, всегда только — он, и готовность целовать кончики его пальцев за одно то, что он существует, что он стоит сейчас рядом, что он вообще — рядом, даже если они едва успевают за день сказать друг другу — привет! — даже если они порой забывают, что когда-то все было иначе, и они умели жить друг без друга — не нуждаясь друг в друге, совсем.
— Если бы ты старался получше, мне бы не пришлось работать жилеткой, — покачал головой Драко.
Мерлин, Поттер, ты даже не представляешь, как это много — просто смотреть на тебя. Вдыхать запах ночи — и задыхаться от того, что в нем тоже — твое тепло. Везде, куда бы я теперь ни шел, есть ты, ты — во мне, настолько, что я проваливаюсь в тебя за мгновение, стоит тебе оказаться рядом — вот так. В тишине и темноте, без забот, без вранья для чужих ушей и беспокойств о ком-то, кто тоже важен, почему-то всегда есть кто-то, кто тоже важен, и от того еще отчаяннее, еще более пугающе важен — ты…
— Похоже, я виноват, — закусив губу, констатировал Гарри, вглядываясь в серые глаза.
— Не то слово.
Его сжавшиеся на перилах пальцы побелели от напряжения, и Драко молчал, не отводя взгляда, пока Поттер не оторвался от проклятых перил и не подошел ближе. Два коротких разделяющих шага. Два оглушающих удара сердца в тишине майской ночи.
— Я виноват, — соглашаясь, повторил Гарри, согревая дыханием лицо Малфоя. — Перед тобой. Очень.
— Очень, — эхом отозвался Драко.
Его собственные руки почти сводило судорогой — так он вцепился в столб за спиной, прислоняясь затылком к резному дереву. Смотреть на Гарри и не прикасаться к нему было равносильно подвигу.
— На колени, Поттер, — чуть слышно скомандовал Драко.
Губы Гарри дрогнули в едва заметной улыбке — от нее опалило кожу, будто Поттер умудрился одновременно коснуться его везде, в каждой точке, как солнце с множеством смешливых, жадных и пронырливых лучиков.
А потом он опустился на колени — и Драко, наконец, смог выдохнуть и закрыть глаза, запрокидывая голову. Осталось только горячее дыхание Поттера, его жаркие ладони, забирающиеся под рубашку, нетерпеливые пальцы, потянувшие вниз молнию, его губы — и рвущиеся из груди тихие стоны.
И невозможность не запутываться пальцами в непослушных — и таких мягких, самых любимых — черных с проседью волосах, притягивая Гарри к себе обеими руками, даже не представляя сейчас, как можно отпустить, оторваться, как можно не растворяться — в нем.
* * *
Меньше всего Шону нравилось слышать скрипуче-презрительный тон и, отчаявшись подобрать слова, отворачиваясь и быстрым шагом уходя к двери, ощущать всей кожей уткнувшийся в спину снисходительный взгляд. Его он просто не выносил. Его — и непроговариваемое, но от того не менее отчетливое: «Ты ведешь себя, как ребенок».
В последнее время взглядов становилось все больше — и это было почти невыносимо.
Крис будто задался целью проверить на прочность весь мир, и, если раньше Шон приходил в неконтролируемый восторг от его манеры подвергать сомнению все, что видишь, и ко всему подходить «осознанно и осмысленно», то реальность последних недель разбивала образ неглупого взрослого человека, который всегда знал, где правда, просто-напросто вдребезги.
Что бы ни вытворял со своими учениками здесь Гарри Поттер, как бы ни выстраивал одному ему, видимо, понятную систему занятий, что бы ни позволял себе по отношению к тем, кто не мог шагу ступить за пределы его владений — Шон не мог избавиться от странного ощущения, что судить бессмысленно. Можно лишь, распахнув глаза и обалдевая от чужой смелости, пытаться понять — или отказаться от предложенной помощи, потеряв свой, возможно, единственный шанс.
Да, здесь многое казалось нелогичным и непривычным — хотя многое именно потому и притягивало с такой необъяснимой отчетливостью. Шон не мог привыкнуть к тому, что в замке не существует ни комендантского часа, ни правил общежития, ни запретов на «взрослые» виды отдыха. Здесь было позволено все, что не запрещалось — теперь эта фраза почему-то уже не казалась смешной или неадекватно отражающей происходящее. Временами, выходя ночью на прилегающий к их с Крисом комнатам широкий балкон, он натыкался взглядом то на пьянствующую на крыше соседнего крыла парочку (или толпу), то на увлеченно гоняющихся друг за другом на метлах парней (или девчонок), то на сосредоточенно что-то читающего в саду под светом Люмоса какого-нибудь мага.
Здесь вообще ничему не стоило удивляться — и подавляющая часть свобод была именно тем, чего Шон так жаждал всегда отыскать хоть где-нибудь. Свобод, растущих из корня разумности и осмысленности, а не из необъяснимого дурацкого принципа уравниловки и туманных «общих правил приличия». Какие могут быть правила приличия там, где живут стихийные маги? Наверное, да — никаких…
И пусть многое в школе не соответствовало не то что привычной человеческой морали, но и просто шокировало, а попытки поговорить об этом с кем-то из магов обычно заканчивались весьма дружелюбным предложением устроить Шону коллективную «прочистку мозгов». Что это означало, Шон уже знал — и пару раз, поддавшись на уговоры Лорин, при процедуре даже присутствовал. Но самому на место центральной фигуры пока не хотелось категорически. Развлечения подобного толка были совершенно точно не для него.
Возможно, для местных такое казалось нормальным, но ему абсолютно не улыбалось вываливать перед толпой развалившихся у камина подростков собственные мечты и надежды, слушая, как их по частям препарируют. Причем — как потом выяснилось, это даже не являлось домашним заданием! Они так, видите ли, отдыхали в свободное время — разбирая кого-то по косточкам и убедительно доказывая своему же сокурснику, что тот — полный кретин.
Крис от подобной, по его словам, «разнузданности» просто пришел в ужас. В первый же раз, наткнувшись на расположившихся вокруг Дины магов, увлеченно обсуждающих вместе с ней самой бесконечную вереницу ее текущих любовников, половина из которых присутствовали в той же комнате и не менее оживленно участвовали в разговоре, он впал в ярость. Шон тогда на мгновение даже перепугался — до ледяных мурашек — что еще немного, и рассудительного, разумного Эббинса понесет окончательно, вплоть до выплеска. Разозлившись, Крис никогда не кричал и не буйствовал — он становился спокоен и замкнут, как мраморная глыба на маггловском кладбище. Знавшего, чем подобное может закончиться, Шона окаменевшее лицо наставника пугало куда сильнее, чем любой его сарказм или активные действия.
Когда Крис действительно психовал, он мрачнел, суровел и затыкался — в отличие от огненных магов, которых в этих стенах хватало, чтобы осознать всю пропасть контраста…
Они тоже почувствовали — все. Даром, что несвязанные маги друг друга, вроде как, не должны слышать в принципе. Может, просто по лицу прочитали?
— У меня есть проблемы, и мы их решаем, — спокойно пояснила Дина, глядя в какое-то неживое лицо Эббинса. — Маг имеет право попросить существ, адекватных ему по разуму, о помощи, если не справляется сам.
По глазам Криса было совершенно ясно, что он думает о ней и ее проблемах. И об их качестве.
— И какого рода они у вас? — холодно осведомился он.
Шон невольно расслабился — раз наставник заговорил, значит, буря уже отменяется.
— Организационные, — непринужденно ответила Дина. — У меня времени на всех не хватает.
Крис снова окаменел — и, просверлив девушку убийственно презрительным взглядом, молча хлопнул дверью. Шон дернулся было за ним, но Лорин вцепилась в его рукав и зашипела, как кошка — сидеть! А то и сам ни черта никогда не поймешь!
Не то чтобы он что-то там понял, оставшись и дослушав разговор до конца. Скорее — лишь то, что в некоторых вопросах все-таки страшно далек от всех этих «существ, адекватных ему по разуму». Шон не мог представить себе, что можно вот так запросто пойти к девушке, с которой спит чуть не треть местных магов, и при этом знать, что такая, как с тобой, она только с тобой. Что она может искренне любить тебя, при этом искренне любя Мерлин знает кого только еще.
Судя по неторопливому обсуждению, все остальные это представляли прекрасно. По какой-то странной причине Дину любили даже те, кого она выставляла за дверь, потому что «не нанималась их развлекать», а Шон за три часа разговора так и не понял, как именно она определяет, кому хочется развлечений, а кто действительно нуждается в чем-то, что водный маг может ему дать. И существует ли вообще эта грань?
Лорин, правда, позже сказала, что тоже ни хрена не понимает, но, если составить в голове окончательную этическую оценку, объявив Дину шалавой, то к пониманию Истины это лично ее, как воздушного мага, вряд ли приблизит. Тут с ней Шон был вполне солидарен — обзывать Дину Торринс хоть как-то казалось кощунством. Чего-то в ней не было — такого, за что хотелось бы обозвать. Вообще, глядя на нее, казалось, что сейчас она видит тебя одного — причем, похоже, казалось едва ли не каждому. Мистика какая-то.
Крис, естественно, опять пошел после этого к мистеру Гарри и разругался с ним так, что в замке чуть температура воздуха не повысилась.
— Я спросил его, что же это за свобода и что за воспитание, если дети, за которых ты отвечаешь, устраивают у тебя под носом бордель, — скрипуче вещал он вечером, буравя Шона блестящим, сухим взглядом. — Что именно нужно воспитывать в этих детях, если позволять им такое? И не просто позволять, а еще и поощрять, называя отсутствие моральных принципов и личной этики принципами и этикой стихийного мага.
— И что он ответил? — спросил Шон.
— Что за этих детей отвечает он и его семья, — слово «семья» Крис процедил так, что показалось — выплюнул сквозь зубы. — И что, если результат получится неудачным, разбираться с ним тоже будут они, а не я.
— Ну… логично, вроде… — осторожно проговорил Шон.
— А я спросил, этично ли ставить подобные практические эксперименты над детьми только потому, что не удосужился предварительно получить педагогическое образование и узнать, что к чему приводит.
— И чт…
— Так, оказывается, педагогика людей и магов тоже в его понимании, видите ли, различаются! И, прикрываясь нашей «не-человечностью», он может позволять себе, получается, все, что угодно. Вообще все! А когда я поинтересовался, что он будет делать, если из его деток вырастут монстры хаоса без руля и ветрил — знаешь, что он сказал?
— Что?
— Что монстра его никогда не затруднит убить лично. Своими руками.
Шон оторопело моргнул. Крис явно перегибал палку, и — да, конечно, в этой школе хватало того, что хотелось, нечаянно натолкнувшись, начать яростно отрицать, а не обдумывать и принимать за образец поведения. Но не мог же Гарри Поттер — сам Гарри Поттер! — ошибаться настолько сильно? И он, и мистер Драко, и Лорин, и все, кто годами чему-то учился здесь?
А мистер Драко так, в принципе, не казался магом, склонным устраивать из подопечных вселенский хаос… При всех непонятностях, на его занятиях Шон узнал о себе и своих воздушных особенностях куда больше, чем от Криса за все время, прошедшее после инициации.
Потом был обычный скрипуче-презрительный тон, и беспомощность, и в очередной раз захлопнувшаяся за спиной дверь, и пустые коридоры ночного Уоткинс-Холла, и искусанные от обиды и досады губы. Шон не знал, кто из них прав. Но «ты ведешь себя, как ребенок», слишком отчетливое каждый раз, когда попробуешь допустить одну только мысль, что наставник тоже способен хоть в чем-то, да ошибаться…
В конце концов, это было просто больно. Обидно и больно — как всегда, когда Крис вот так ощетинивался. Может, ему просто стоило перестать упираться и тоже походить на занятия? О мисс Панси ребята тоже отзывались тепло, хотя сам Шон ее пока еще совершенно не знал.
Ночной воздух ворвался в легкие, едва не разрывая их, и Шон понял, что почти не дышал, пока не выбежал в сад. Огромное, ясное, угольно-черное небо с пугающе яркими звездами, раскинувшееся над головой, как гигантский бездонный купол, притягивало взгляд, заставляя ошеломленно выдохнуть, вслушиваясь в стрекот цикад, шум листьев и запахи ночи. Шон медленно побрел по дорожкам, уже почти улыбаясь. Любая боль становилась тупой и далекой, когда над головой — такое небо.
И почему-то стало казаться, что он зря всегда отказывался от права каждого ученика на личный разговор с учителем. Мистер Драко вполне мог и что-нибудь посоветовать — раз он тоже с земным магом живет, в том числе… тьфу… ну, то есть — да, живет…
Щеки вспыхнули, как обычно — при попытке подумать об этом. О том, что можно жить вчетвером, даже не пытаясь этого скрыть. О том, что можно жить… да чего там — спать! — с собственным наставником! Кстати, так и не ясно, кто именно там кому кем является — за два месяца жизни в школе Шон слышал две версии. По одной Гарри Поттер был воспитанником мистера Драко, а по другой — почему-то наоборот. Кто-то даже говорил, что правильны обе, но Шон точно знал, что подобное невозможно. Разобраться не могут, так выдумывают Мерлин знает что…
Чей-то тихий стон вырвал его из задумчивости, и, подняв голову, Шон на мгновение задохнулся. В десятке футов от него, за кустами, на искусственном возвышении находилась резная беседка, и внутри был кто-то, совершенно отчетливо видимый на фоне звездного неба. И этот кто-то, прислонившись затылком к столбу, сдавленно дышал, прижимая к себе голову того, кто стоял перед ним на коленях.
Вот теперь щеки заалели так, что аж бросило в жар. Шон сделал медленный шаг назад, но в это время маг в беседке одним движением резко наклонился и впился губами в губы другого, запрокидывая его лицо — и жадно, и так нетерпеливо, и одновременно так почтительно-ласково, что Шон оцепенел, глядя на этот странный поцелуй.
Ему было совершенно очевидно, что оба мага в беседке — мужчины. Тот, что стоял на коленях, чуть повернул голову, на его лице блеснули стекла очков — и Шон узнал в нем Гарри Поттера.
За первую же мелькнувшую в голове мысль через секунду стало нестерпимо стыдно. Он подумал о том, что, видать, не все ладно в семье учителя, раз тот по ночам тайком встречается с кем-то в садовых беседках.
Неужели я так сильно хочу убедиться, что он, как и все, прикрывает свою двуличность и беспомощность красивыми фразами и уверенным тоном? — с горечью подумал Шон. Он уже понял, что рядом с учителем стоял мистер Драко.
Отвести взгляд от целующихся мужчин почему-то не получалось, а те то ли не слышали, то ли не обращали внимания. Шон отчаянно надеялся на первое, потому что уйти было надо, необходимо, но, вроде как, и не обязательно. Потому что — если бы они не хотели, чтобы их кто-то видел, они делали бы это в спальне, а не на улице! — мелькнула запальчивая мысль. Может, они этого и хотели! Здесь же кто только по ночам не шатается!..
Мистер Гарри вдруг резко выпрямился — его подняли за плечи, догадался Шон — и, прерывисто дыша, что-то прошептал. У Шона мурашки побежали по спине от этого шепота, хотя слов он и не разбирал — он никогда не говорил со мной ТАК, обрывочно подумал Шон, ну почему он никогда… вот так — как будто прикосновение, а не шепот… Он же — мой наставник, мой партнер, мой… все на свете… Я бы все отдал, если бы он только…
Глаза застилал странный туман, и его приходилось отчаянно смаргивать, правда, все равно почти не помогало, и две фигуры в беседке одновременно и расплывались, и были видны отчетливо, до рези в глазах. Рывком отстранившийся от столба мистер Драко, и мистер Гарри, беспомощно и как-то доверчиво, податливо прислонившийся к этому же столбу лбом, подставляя спину рукам, ладоням, пальцам — Шону казалось, что он чувствует каждое прикосновение, каждый обжигающий вздох — в шею, рядом с ухом, что это в его тело вжимаются каждой клеточкой, каждым участком кожи, по его груди, бокам, животу, бедрам скользят мягкие, теплые руки, будто бы тоже шепчут, только слов не слышно, но это такие странные слова, они все равно — понятны, они — не как в обрамлении скрипуче-язвительных интонаций, они просто — с тобой, принимают, позволяют, успокаивают, притягивают… Наконец-то — они просто с тобой, они не стирают тебя в порошок, не отталкивают, не мешают, не встают между вами стеной…
Гарри застонал так отчаянно и громко, откидывая голову на плечо Драко, и, обхватывая столб, поднял руки, беззащитный перед тем, кого любит, подаваясь ему навстречу — так доверчиво, так естественно, так… правильно?.. Шон кусал губы чуть не до крови, впиваясь взглядом в их движения, слушая их сбивчивый, стонущий шепот, и не представлять тепло суховатых ладоней Криса на своей спине, на своих бедрах не получалось уже совсем, так вот оно — как — крутилась бессвязная мысль, вот о чем они говорили, вот о чем Дина… Вот почему они — не боятся…
Они не хотели, чтобы я видел, вдруг понял Шон. Им на самом деле — все равно, это моя жизнь и мое право… мои решения… Как во всем — я могу взять и понять, а могу отвернуться и отказаться… Как на занятиях… Они ничего не показывают — они просто… живут?.. всегда?.. И на уроках — тоже не учат, просто живут… Хочешь — смотри и перенимай, они ведь даже не говорят, как правильно, не навязывают, потому и учиться не обязательно, хочешь — так живи… как Крис… Крис…
Туман окончательно превратился в слезы — обиды и боли, и Шон, развернувшись, бросился прочь, куда угодно — только не видеть больше, каким простым и легким, естественным, живым, настоящим бывает то, чего ты не получишь уже никогда, потому что Крису ты, Шон Бенедикт Миллз — просто-напросто вообще, в принципе, даже в теории — не нужен. Ни ты, ни, наверное, кто-то еще.