Он повесил голову, и я подумал о Пэм. Теперь мне стало грустно и неловко за Джима. Не нужно ему выставлять себя таким беззащитным.
Майями был одной из последних попыток Джима высечь новую искру творчества и побороть демонов, которые всю жизнь лишали его душевного равновесия. Тех же демонов, что терзали Ленни Брюса, говорившего о больном мире, которому нужен шут или экзорсист.
Джим изо всех сил пытался найти выход, с помощью философских книг, психоделиков и алкоголя. Как и его романтические идолы, Ницше и Рембо, он идеализировал смерть. Стихи и сцена, кажется, были единственным, что заглушало его вечную тревогу.
Цитата:
Тот, кому дано дышать воздухом моих сочинений, познал, что то - воздух высот, дарующий бодрость. Человек должен быть рожден для него; иначе он принесет ему гибель.
- Фридрих Ницше
Конечно, ни группа, на публика не подозревали о намерениях Джима. Он не сказал нам, что принял кислоту перед Hollywood Bowl, и ни словом не обмолвился о том, что этим вечером собирается произвести инъекцию театра конфронтации в наше выступление.
В музыкальном смысле, хуже концерта у нас не было. После нескольких попыток сыграть хоть что-то, во время одной из которых кто-то из зала выплеснул на нас галлон флуоресцентной оранжевой краски, мы с Робби решили, что с нас хватит, и встали из-за инструментов, чтобы уходить. Левая сторона сцены громко затрещала и просела на несколько дюймов.
Винс Тренор живо описывает несколько дальнейших эпизодов: «Кто-то выпрыгнул на сцену и облил Джима шампанским, после чего тот снял с себя рубашку. Он был мокрый насквозь. «Давайте увидим немного голой кожи, давайте снимем с себя все», - сказал он, и шмотки пошли слетать. Я имею в виду, со зрителей».
К этому времени Джим зазвал на сцену немало фанов, они стали в круг и танцевали в обнимку. Полицейский и Джим обменялись головными уборами. На копе красовалась шляпа Джима с черепом и скрещенными костями, Джим напялил фуражку копа. Джим потянулся, сдернул свою шляпу у копа с головы и запустил ее в публику. Полисмен поддержал забаву, снял свою фуражку с головы Джима и тоже швырнул ее в зал.
Затем Джим прозрачно намекнул, что и сам не прочь раздеться догола. «Вы пришли сюда не за музыкой. Вы пришли за чем-то другим. Чем-то большим, чем вы в жизни видали». Рей заорал Винсу, чтобы тот остановил его. Винс продолжает: «Я обошел ударную установку Джона, стал у Джима за спиной и ухватился за петли для ремня на его штанах, чтобы не дать ему их спустить».
Я решил, что пора линять и спрыгнул со сцены, угодив при этом в осветительный прибор, который упал оттуда раньше. Оглянувшись, я увидел, как охранник, словно эксперт карате с черным поясом, бросил Джима вверх тормашками в публику, приняв его за фана.
Перепуганные насмерть, мы с Робби полезли по ступенькам на балкон, чтобы выбраться из этого мессива. Джим был уже в центре зала. Он вел «танец змеи», и за ним, выстроившись в затылок и пританцовывая, шли хвостом тысяч десять народу. Я глянул с балкона. Сверху все смотрелось, как гигантский водоворот, с Джимом в середине.
Я вошел в гримерку. Вслед за мной влетел запыхавшийся Сиддонс.
- Вытащи его оттуда, - потребовал я. – Его же затопчут!
- Именно это я и собираюсь сделать! – срывающимся голосом воскликнул Билл.
Через десять минут Король Ящериц, сопровождаемый толпой смеющихся и возбужденно разговаривающих людей, завалился в гримерку. Теперь он был совершенно трезв. Концерт протрезвил его получше, чем литровая кружка кофе!
Моя злость по поводу сорванного выступления поутихла, пока мы с Реем глядели из окна на расходящуюся толпу.
- Чувствуешь, какой драйв от них валит? - произнес Рей. Я и сам видел, что пипл расходится в очень приподнятом настроении, оживленно гомоня и жестикулируя.
- Смотри, смотри, как их прет, словно мы им дали заряд энергии, и теперь они выносят ее на улицы! – не унимался Рей. Может, он выдавал желаемое за действительное?
- Да чувствую я, чувствую! – отозвался я, думая, что хоть мы и сыграли лажово, но в целом все вышло довольно артистично. Я оглянулся на Робби, который что-то клевал со стола с бутербродами. Похоже, и он уже примирился с тем, что только что случилось на сцене. Одна подлая мыслишка, тем не менее, металась в моей голове, не давая расслабиться. Сойдет ли нам такое с рук? А если сойдет, то надолго ли? Досочка на вершине нашего пьедестала становилась все уже.
***
Из Майями мы полетели на Ямайку, на отдых. В самолете Джим рассказал нам, что опоздал на рейс из Нью-Орлеана из-за ссоры с Пэм. Намереваясь провести романтические каникулы, он арендовал старый ямайский плантаторский дом. Теперь ему пришлось селиться там одному. Дом стоял на вершине тропического холма, оживляя в памяти картинки о временах рабства. Прошло несколько дней и Джим пришел к нам в гости. Робби, я и наши уважаемые спутницы жизни, Линн и Джулия, снимали большой дом на воде. Джим сказал, что его короткое жительство на холме было «некайфовым». Он описывал, как сидел в столовой за длинным столом и кушал, а вдоль стен на стульях сидела прислуга, ожидая приказаний. Альковы в спальнях были занавешены кружевами для защиты от насекомых.
Я сочувствовал одиночеству Джима там, наверху, но чертыхался про себя при виде незваного гостя в нашем укромном местечке. Он был нажрамшись рому, и его присутствие меня нервировало. Он знал, что я злюсь из-за того, что он губит себя, но нам обоим было ясно, что с этим ничего не поделаешь. Через пару дней Джим убыл в Штаты, сразу после звонка Билла. Билл сообщил, что вышел ордер на его арест. Джиму было предъявлено обвинение в непристойном и оскорбительном поведении, выразившимся в симуляции орального совокупления и появлении голым в общественном месте. Я не мог поверить в текст формулировки! Да, Джим был пьян. Но: "симуляция орального совокупления"? Они, должно быть, имели в виду момент, когда Джим стал на колени перед Робби и уставился в упор на его пальцы, бегающие по струнам гитары. Поскольку сам он ни на чем играть не умел, он испытывал повышенный пиетет перед музыкантами. Позже появилось фото. Оно было использовано как свидетельство вопиюще непристойного акта феллацио, хотя в действительности на нем запечатлено лишь то, как Джим выражает свое восхищение талантом Робби. Как говорится, без всякого злого умысла. Тем не менее, власти в Майями утверждали, что Джим сделал Робби минет на сцене.
Если он действительно отчебучил такое, то почему его не арестовали прямо на месте? И почему полиция была такой дружелюбной после концерта?
Винс описывает, что происходило в первые дни после выступления. «Я с помощниками приехал в зал на следующее утро, паковать аппаратуру. Повсюду, так что ступить было некуда, валялись детали одежды. Пришли уборщики и собрали все в одну кучу, пять футов высотой и десять в диаметре. Там были лифчики, трусики, юбки, платья, блузки, свитера, подштанники, туфли, брюки, носки, кеды и босоножки. Интересно, что сказали детки предкам, вернувшись с рок-концерта домой без штанов?!
У нас оставалась неделя до начала тура по Восточному Побережью, так что я съездил домой в Андовер. У музыкантов был запланирован отдых на Карибах. Никто не делал из этого секрета. И вот, сижу я у себя в Андовере, когда начинается вся эта чертова шумиха. «Король Ящериц выставил напоказ свои интимные части тела!» Делаем выводы: 1) ордер было выписан с опозданием на девять дней; 2) в обвинении Моррисон был объявлен находящимся в розыске – хотя все знали о том, что группа уехала в отпуск - в ордере было указано, что обвиняемый покинул Майями, чтобы избежать судебного иска; 3)преследование по политическим мотивам? Как вы могли подумать!»
***
Когда вышел ордер, Джим уехал с Ямайки и вернулся в Эл.Эй. Весь наш тур из двадцати городов был отменен. Поль Ротшильд описывает обстановку в нашем офисе: «Они не могли найти работу. Промоутеры по всей стране отменяли концерты в таком темпе, с каким «Doors» успевали отвечать на телефон. Это были ужасные две недели полета в тартарары».
Винс добавляет: «Нас подвергли остракизму. Нас облили грязью. Мы стали неприкасаемыми, источником заразы. Нас решили «закрыть» с помощью прессы и общественного мнения».
Почему мир захотел поверить – и поверил – что Джим действительно оголился на публике? Если кому-то очень хочется видеть кого-то виноватым, это означает, что он не хочет видеть собственных проблем. Мне видится, что многие родители, которых взолновало, почему их дети пришли с концерта полуголыми, позвонили местным властям, и те решили использовать Джима в качестве примера морального разложения. А может быть, правые воспользовались случаем, чтобы слепить из г... пулю и разыграть свою политическую комбинацию. Fucking politics.
С другой стороны, а мог ли Джим не вляпаться в большую неприятность? В своей самодовольной манере всезнайки Рей сказал в интервью, что мы «были озабочены» по поводу Джима, после того, как его впервые арестовали в Нью-Хейвене. Были озабочены? Да мы знали, что у нас атомная бомба в группе! Бросьте. Мы были, как Слим Пикенс из фильма «Доктор Стрейнджлав», летящий к земле верхом на авиабомбе – только мы при этом делали вид, что ничего не происходит.
Мне было ясно, что все и должно было закончится чем-то подобным. Я реагировал, как шизофреник: одна моя половина ненавидела Джима, как Измаил – Ахава (герои книги «Моби Дик» Германа Мелвилла, прим пер.), за то что он тянет нас на дно. Другая твердила: «Может быть, все к лучшему, все к лучшему». Я был рад, что он сам остановил процесс превращения себя в идола, потому что это было гнилое дело. Как намекнул между строк Билли Джеймс, когда писал наши первые био для пресс-релиза «Elektra»: «Слишком много власти в руках Джима может грозить опасностью». Он, должно быть, предчувствовал хаос заранее.
***
В Очо Риос, Ямайка, все дышало очарованием и романтикой, но Джулия вела себя так, словно охладела ко мне. Прелестная вилла, которую мы сняли с Робби, расположенная на маленьком отдельном островке, не произвела на нее ожидаемого впечатления. Любовью она занималась механически. Без страсти. Мои фантазии на тему экзотического праздника жизни обломались, но на фоне общего облома после случившегося в Майями, у меня не было желания разбираться в причинах. Очередная попытка сунуть голову в песок. Я закрывал глаза на то, что у нас псих в группе, на то, что у меня сыпь от стресса, а теперь и на то, что моя девушка охладела ко мне. Мне было трудно представить, как я буду теперь играть, а уж обсуждать отношения с женщиной – и подавно. Лучше смотреть на все через розовые очки. Спасибо, мамочка. Пусть грязь осядет на дно стакана, а мы пока помедитируем. Спасибо, Махариши.
Последние дни в раю были тихими и сонными, словно мы хотели забыться пред тем, как окунуться в реальность в Лос-Анджелесе и, возможно, на судебном процессе в Майями. Я только что пережил чертов циклон, и теперь все, чего мне хотелось - так это курить траву, пить ром да любоваться закатом.
И вот, долюбовался. По дороге домой Джулия выдала мне новость прямо под дых: она беременна! У нас все было просто замечательно, и теперь она решила, что пора заводить детей. Я еще не успел толком разобраться, хочу ли быть мужем, не то что отцом! По глазам Джулии было видно, что она ждет, что я просияю и воскликну: «У нас будет ребенок!» А я не мог поверить ушам и молчал, как немой.
Я пару раз интересовался у Джулии, предохраняется ли она. Но тогда, в 1969-м, это считалось чисто-женским делом, и мы не очень углублялись в эту тему.
***
Теперь у нас возникла капитальная проблема. Меня воспитали католиком, мне всегда было неловко от всего, что связано с сексом, и я не стал выяснять, как и почему это случилось. Случайно? Я не знал. Но я знал точно, что ситуация меня бесит. Я не хотел ребенка, а она, судя по всему, хотела и очень. Она не делала никаких заявлений по этому поводу, но… Весь следующий месяц мы сходили с ума, решая, что делать – аборты в то время были под запретом. Я был в мыле, пытаясь найти врача, который пойдет на это. Мой масажист-мануальщик в конце концов привел доктора, и Джулия согласилась.
Глава 16
People Are Strange
Люди - Чужаки
Негативные последствия «инцидента с эксгибиционизмом» в Майями для группы были моментальными и сокрушительными. В стране имелась особая «Ассоциация менеджеров концертных залов», и в ее структуре периодически циркулировали конфиденциальные информационные письма. Очередное такое письмо было издано незамедлительно. В нем содержалось предупреждение о непрофессионализме группы «The Doors» и персональное обвинение в адрес Джима. Результат был четкий и недвусмысленный. Нас запретили повсеместно. Конец гастрольной карьере, по крайней мере, на какое-то время. Втайне я был этому рад, поскольку это означало, что нам больше не придется иметь дело с выходками Джима. Я не делился ни с кем своими мыслями.
Джима развлекала перспектива предстать в зале суда: «Похоже, это будет долгий процесс. Я, пожалуй, даже прикуплю себе костюмчик. Консервативный темно-синий костюм. И галстук. И не какую-то там цветастую соплю, а настоящий широкий солидный галстук, с шикарным большим узлом. А еще, думается, я заведу дневник, буду вести его во время суда, а потом опубликую в «Esquire» под заголовком: «Мои впечатления о том, как меня вешали». Мы – группа, которую по кайфу ненавидеть. Но так было с самого начала. От нас повсюду воротят нос. Как пикантно, я просто тащусь от всей ситуации».
Я не разделял самодовольных предвкушений Джима и не испытывал счастья от того, что мне предстоит вернуться в Майями для дачи свидетельских показаний. Особенно учитывая то обстоятельство, что там только что прошел слет молодежной католической организации «Подростки за благопристойность», собравший тридцать тысяч человек на стадионе «Orange Dowl», ровно две недели спустя после нашего концерта.
Организатором слета был некто Майк Левеск. Он дал интервью журналу «Rolling Stone» от имени своей организации.
«Мы говорили о разных проблемах и событиях, связанных с подростками, и в частности, мы говорили о поведении известной вам группы «The Doors» во время их недавнего шоу», - сообщил Левеск. «Вы имеете в виду выступление «The Doors» в Майями, после которого Моррисона обвиняют в том, что он снял штаны на сцене?» - уточнил Джон Бёркс, корреспондент «Rolling Stone». «Да, - ответил Левеск. – И мастурбировал».
Браво, Майк. Главное - успеть осудить, пока не доказали невиновность?
«И в этой связи я хочу заявить: не пора ли перестать слушать «Шумное меньшинство» - джимов моррисонов, хиппи и демонстрантов - и дать, наконец, слово «Молчаливому большинству»?
23 марта, при поддержке учащихся старших классов, местной радиостанции, католических священников Флориды во главе с архиепископом Коулменом. Ф. Керолом, «Слет за благопристойность» состоялся. В предварительных объявлениях сообщалось, что «длинноволосых и неподобающе одетых» не будут пускать на стадион (длинные волосы и хипповский прикид расценивались как внешнее проявление внутренней непристойности), но такое требование нарушало законодательства об использовании муниципальных спортивных сооружений, так что пустили всех.
Джеки Глисон, Анита Брайент, Кэйт Смит, “Lettermen», “Faculty” (канадская группа) и «Miami Drum and Bugle Corps» выступали на концерте, состоявшемся после митинга.
Президент Никсон, которому красные теперь мерещились по всей Юго-Восточной Азии, отправил Левеску одобрительное письмо, а пара калифорнийских политиков из правого крыла опубликовали заявление, в котором говорилось, что рок-музыка (а так же сексуальное образование) являются частью коммунистического заговора, с целью разрушить умы и подорвать моральны устои американской молодежи и спровоцировать ее на бунт.
«Битлз и их подражатели используют рефлексы Павлова, провоцируя неврозы у своих слушателей», - заявил Джеймс Атт, депутат Конгресса от Тастина. Макс Рафферти, Старший инспектор общественного образования штата Калифорния, сообщил, что он «частично согласен» с этим заявлением. Какой частью, Макс?
***
Мехико, июнь 1969
Как ресторанный музон наш «The End», скажем так, канает не очень. Сочетание нас на сцене, и разодетой публики, поглощающей ростбифы в красных бархатных ложах, смотрелось сюрреалистически. Джим, в своих черных кожаных штанах, выглядел как гость с иной планеты. Я отчетливо слышал, как позвякивает столовое серебро посреди эдиповой части композиции, во время которой слушатели обычно затаивали дыхание.
Отец – да, сын – я хочу убить тебя,
Мать, я хочу…
Эти убийственные строки заставили всех перестать жевать. Челюсти отвисли. Рты, полные еды, раскрылись. Должно быть, это взбесило Джима, он терпеть не мог людей, жующих жвачку, а чавкающих за столом – и подавно.
Но Мехико в тот момент был местом, где мы могли сыграть, а так же местом, где было легко договориться об аборте. Поэтому рано утром на следующий день мы с Джулией сели в такси и поехали в кабинет к врачу. Чувствовали мы себя, словно уголовники, собиравшиеся провернуть нелегальную сделку с наркотиками. Приемная выглядела на удивление чистой. Сестра, показавшаяся доброжелательной, пригласила нас осмотреть операционную. Shit! Первое, что бросилось в глаза – специальный акушерский стол с подставками для ног пациентки. Джулия, разумеется, тоже заметила его и начала плакать. Перед отъездом в Мехико она согласилась, что это лучший выход из положения. Ее слезы были для меня, как нож в сердце. Доктор, очень обходительный, проводил меня в обратно в приемную. Я нервно пожелал ему успеха в работе, чувствуя себя последней скотиной.
***
Мы возвращались обратно в такси, проезжая через район респектабельных частных особняков, где находился наш отель. Доктор сказал, что все прошло отлично, но молчание в машине было оглушающим. Как будто мы ехали с похорон. Думаю, так оно и было. Облегчение и подавленность. Я считал, что мы поступили правильно, я ведь ни в коем случае не собирался осесть и начать растить детей, но…
Веря в реинкарнацию, я пытался вытравить из себя чувство вины с помощью «логических» рассуждений. Душа живет еще до зачатия и сама выбирает себе родителей. Выходит, если случился аборт, значит, душа сознательно пошла на риск, она ведь знала, с кем связывается и была в курсе раскладов тех, кого она избрала своими родителями. Так? Она пытается вернуться в телесную форму, чтобы проделать некую дальнейшую работу… и хватается за шанс зачатия, которое, вероятно, не было освящено на «Небесах». Звучало убедительно, но чувство вины грызло все так же. Мне было жутко.
Проснись
Сны отряхни с волос
Прелестное дитя, ребенок милый мой
День выбирай себе, и дня того знаменье
Дня волшебство божественное, вот
Первое, что ты увидишь
Так выбирай, поют Древнейшие в полтона
Настало время вновь
Не медли, выбирай, они поют
Здесь, под луной
У озера седого
Войди опять под нежный свод лесов
Войди же в жар мечты
Пойди за нами
Все сокрушенное восстало вновь и пляшет
***
Вечером я сказал всем, что Джулия устала, неважно себя чувствует и на концерт не пойдет. На следующий вечер она явилась. И сообщила, что чувствует себя прекрасно.
Слава Богу.
Обстановочка в клубе для богатеньких, а-ля Лас-Вегас, куда нас занесла нелегкая, выводила меня из себя. Мы должны были там играть по условиям договора, который заключили с правительством Мексики: четыре выступления в их задрипанном клубе в обмен на один концерт на арене для боя быков для простого народа, и по цене, которую они могут себе позволить: пару песо. Я почитал местную прессу накануне вылета и был уверен, что это нам вряд ли позволят. El Heraldo назвала нас «хиппи» и «нежелательными». Нас отказались принять в нескольких крупных отелях, а сами мы особо проконтролировали, чтобы наш самолет не совершал посадки в аэропорту Мазатлан по пути в Мехико. Говаривали, что в Мазатлане, если вы - особа мужского пола с длинными волосами, вас могут остричь насильно прямо в здании аэропорта!
На второй вечер в клубе нам передали официальное сообщение: концерта на арене для боя быков не будет. Слишком велика опасность беспорядков. Bullshit. Вся опасность в том, что наша музыка раздражает бычье в больших креслах.
Я начал испытывать чувство ненависти к публике, заполнявшей клуб по вечерам, ко всем этим богатым мексиканцам в расстегнутых до пупа рубашках. Я не мог расслышать, что они говорят – не из-за языкового барьера, но из-за звона золотых цепей на их шеях. Нам беспрестанно предлагали кокаин, который я относил к той же категории, что и героин. И отношу по сей день. А в те времена у всех был трепет в голосе при одном упоминании. В нашей команде к коке приложились все, за исключением меня – я только бесился про себя от того, что вынужден играть в таком жлобятнике. Я испытывал состояние полной беспомощности. Что называется, дожили. Нюхаем кокс с высшей бюрократией. Мексиканской, ко всему прочему.
***
Прошла еще неделя, мы с Джулией вновь были в Лос-Анджелесе и тема аборта, казалось, отошла в прошлое. Я ставил на проигрыватель пластинки и вдруг обратил внимание на золотой диск, который недавно получил за «Waiting for the Sun». Что-то с ним было не так.
- Слушай, он совсем не похож на наш третий альбом!
- С чего вдруг ты так решил? – осведомилась Джулия.
- Количество песен на лейбле не совпадает с количеством песен на диске! А ну-ка, подожди… дай гляну… «Love Street» почти три минуты длиной, не может быть, чтобы она влезла в такую узкую дорожку! Тут записана вещь минуты на две, а то и меньше.
- Слушай, а ты можешь вытащить диск из рамки? – спросила Джулия, сделав большие глаза.
- Придется разбивать стекло. Он же запечатан, - кривясь, ответил я. Бить стекло и портить вещь мне не хотелось.
Джулия нетерпеливо покивала головой.
Добыв с кухни молоток, я взял золотой диск и вышел с ним на двор, к мусорному баку. Я вытянул руку, держа рамку с диском над баком, и треснул молотком по стеклу. Оно разлетелось и я осторожно вытащил диск из рамки и тщательно осмотрел, чтобы убедиться, что на нем не осталось осколков стекла. После чего вернулся в дом и поставил диск на проигрыватель.
- Хрупкий какой! Совсем не похож на настоящую пластинку, скорей на демо-болванку… Удивлюсь, если он вообще будет звучать!
Я опустил иголку на первый трек, и сквозь плотный треск из динамика донеслись звуки большого оркестра и голос, начитывавший какие-то стихи.
- Это Род МакКюен! Это Род МакКюен, черт его подери!
- Вот прикол, - рассмеялась Джулия. – А зачем, по-твоему, они это сделали?
Я хохотал гомерически, и в то же время чувствовал себя где-то оскорбленным.
- Просто не верится. Выходит, они такие дешевки, что им жаль было потратить пять баксов на настоящую пластинку. Поэтому они взяли в уцененке первый попавшийся диск за $1.98, упаковали его в сусальное золото, наклеили другой лейбл и вставили в рамку. Ё-моё.
Еще один миф разбился в дребезги.
(Вскоре после того, как мы уволили наших менеджеров, я убедился, что это было умное решение, мудрое в деловом отношении. Билл Сиддонс сказал, что теперь мы достаточно популярны, чтобы напрямую связываться с организаторами концертов, и с этого момента мы начали получать дополнительные 10 процентов, которые раньше платили агентам-посредникам. Судя по всему, с точки зрения космоса это тоже было верным решением, ведь после нас Сол и Эш стали менеджерами… Рода МакКюена!)
***
В августе 1969 мы с Джулией полетели на Восточный берег чтобы попасть на Вудсток. Даже после того, как Жак Хольцман, Билл Грехем и наш менеджер хором уговаривали нас, мы отклонили приглашение сыграть на этом фестивале, потому что Джим не хотел больше выступать на открытых площадках. Звук не тот. Само собой, никто и представить себе не мог, что в этот уикенд на севере штата Нью-Йорк состоится нечто такое, что станет кульминацией и символом всего десятилетия.
В субботу утром мы с Джулией выехали на машине из Нью-Йорка на север. Мы пропустили концерт в пятницу вечером, но большинство групп, сыгравших на открытии, должны были вскоре выступать в Л.А., так что мы не переживали.
Когда вдоль узкой дороги, вившейся среди лесистых холмов, возникли палатки и пипл в спальных мешках, мы поняли, что цель близка.
- Погоди-ка! – воскликнул я. – Нам же ехать еще семнадцать километров! Слушай, это чем-то напоминает би-ин в Сан-Франциско в 67-м. Даже лучше. Или больше, по крайней мере.
Чип Монк, наш инженер по свету, забил для нас комнату в гостиничке Howard Jonson's. (Чип на Вудстоке участвовал в строительстве сцены). Глядя на гигантские толпы вокруг, я испытал чувство облегчения от того, что нам есть где приткнуться. Вертолеты то и дело взлетали и садились рядом с мотелем, поскольку большинство артистов жили здесь.
«Вы уже были на месте?» - главная фраза, то и дело звучавшая вокруг. «Как, вы еще не были на месте?!». Под местом подразумевалась сцена и, что еще важней, сотни тысяч людей перед ней. Никто еще не сосчитал зрителей по головам, но возбуждение витало в воздухе.
В мотеле я столкнулся с Чипом. Он сказал, что вписаться в вертолет нам сейчас не удастся, так что надо срочно запрыгивать в один из пикапов, отбывавших на «место».
Следующие четыре часа мы провели в таком пикапе, пытавшемся проехать к сцене, расположенной в пяти милях от отеля. Я чувствовал себя офицером на некой войне, пробирающимся ползком в район основных боевых действий.
«Да мы пешком быстрей дойдем», - сказала Джулия, когда мы окончательно застряли в мертвой пробке. До цели оставалось с милю, не больше, и мы потащились по колено в грязи по проселку, вместе с тысячами и тысячами других «бойцов».
Местный народ торчал на крылечках и лужайках и потрясенно таращился на вторжение. Они с видимой терпимостью воспринимали происходящее, хотя поводов напрячься у них хватало. Хиппи просились в ванную, помыться. Сотни хиппи. Тем не менее, учитывая количество людей, обстановка оставалась умиротворенной. Невдалеке справа просматривалось озерцо, полное голых купальщиков. Да уж! А прямо по курсу грохотала музыка.
Именно в тот момент, когда мы, наконец, добрались до сцены, грянул гром, небеса разверзлись, полил проливной дождь и загнал нас под помост. Мы снова наткнулись на Чипа, и он сбегал за пропусками на сцену для нас, пока мы дожидались под дождем.
Мы поднялись на сцену на лифте вместе с Ричи Хэйвенсом. На лифте? Нормально, Чип!
Я прошелся к краю сцены и замер, взглянув на публику. ВОТ ЭТО ДА! Море лиц расплескалось по склонам холма на добрую четверть мили вокруг. Величайший концерт на свете, и Doors на нем не сыграли! Ох, ладно. Я там был.
Я хотел увидеть английского певца, который должен был выступать следующим. Он только что выпустил кавер битловской песни «With a Little Help From My Friends». Пока мы пристроились на ящиках от усилителей сбоку сцены, я думал о том, что по слухам этот певец, Джо Кокер, был белым. Мне не верилось. Крис Морз представил его, и Джо выскочил на сцену, действительно оказавшись белокожим бритишем в приталенной рубашечке и расклешенных джинсах.
«The Grease Band» заиграл вступление, и я вновь услышал голос, который, казалось, не соответствовал телу. Я подумал, ему бы спеть дуэтом с Дженис. А то, как он вываливал язык в крике, напомнило мне Ван Моррисона.
«Rolling Stone» позже номинировал Кокера как лучшего гитариста 1970 года, за его спазматические движения руками.
- Боже, какой он классный! - воскликнула Джулия. Я в этот момент раздумывал, не слишком ли близко от публики мы сидим, на этих ящиках на краю сцены. Я то и дело окидывался на эти орды людей, словно пытаясь убедиться, что зрение меня не обманывает.
«Crosby, Stills and Nash» были следующими. Они спели многоголосьем, довольно сносно, если сравнивать с их альбомом, который только что вышел. Было ясно, что в студии они прописывали голоса по два-три раза. За ними вышли «Creedence Clearwater Revival», исполнив свое «вернись-домой-на-ферму-мальчик».
Около часа ночи мы улетели в мотель на зеленом армейском вертолете, присоседившись к Джоан Баэз. С ней был Бобби Ньювирт, легендарный друг и напарник Боба Дилана. Ньювирт изображал, будто швыряет ручные гранаты в открытую дверь вертолета. Я глянул на Джоан, ожидая бурной реакции, она ведь, как никак, только что открыла «Ассоциацию за Ненасилие». Ноль реакции.
На следующее утро я по-волчьи заглотал скромный ховард-джонсоновский завтрак, опасаясь опоздать на «место».
- Не наелся? – озабоченно спросила Джулия.
- Нам еще повезло, что у них вообще есть что пожрать! – отозвался я.
- Так много людей и все такие чудесные, - произнесла Джулия.
На второй день выступала Дженис Джоплин со своим новым бэндом. Бэнд был окей, но души, как в «Big Brother», у них не было. Несколько музыкантов были черными, но аранжировки звучали слишком банально. Ожидалось, что вечер завершит Джими Хендрикс, но в 2 часа ночи мы отвалили, так и не дождавшись. Мне до смерти хотелось увидеть его опять, во мне все еще были свежи воспоминания о культурном шоке, который я пережил во время его выступлении в «Whisky», когда от только-только вернулся в Штаты из Англии. «Expirience» казались инопланетянами, играли невероятно громко и использовали «завод» гитары от усилителя, как отдельный инструмент.