- ЖС – Жаргонные слова, выражения и татуировки преступного мира. Словарь. Сост. Вакутин Ю.А., Валитов В.Г. Изд. 2-е, испр. и доп. Омск, 1997.
- СлДРЯ ХI-ХIV вв. – Словарь древнерусского языка ХI-ХIV вв. Т. I М., 1988.
- Сленг – Рожанский Ф.И. Сленг хиппи. Материалы к словарю. СПб.-Париж, 1992.
- СлРЯ ХVIII в. – Словарь русского языка ХVIII века. Вып. 2. Л., 1985.
- СлРЯ ХI-ХVII вв. – Словарь русского языка ХI-ХVII вв. Вып. 1. М., 1975.
- ТС-ХХ – Толковый словарь русского языка конца ХХ века. Языковые изменения. СПб., 1998.
- Хукка – Хукка В.С. Жаргон и аббревиатура татуировок преступного мира. Словарь-справочник. Н. Новгород, 1992.
РУССКИЙ, РОССИЙСКИЙ И ДРУГИЕ (ЭТНОНИМЫИ ПСЕВДОЭТНОНИМЫ)
Чужая сторонушка
нахвалом живет,
а наша хайкою стоúт.
Пословица
Внимание языковедов к ряду этнолингвистических проблем в последние годы явно усилилось прежде всего под воздействием меняющихся социально-политических реалий. Это вполне объяснимо: этнолингвистика "призвана показать, как язык в разных формах его существования, на разных этапах его истории влиял и влияет на историю народа, на положение того или иного этноса в современном обществе" [3. С. 5]. Строго говоря, этнолингвистика – не единственная отрасль языкознания, занимающаяся такими вопросами: этнокультурологическая проблематика лишь приобретает в ней наиболее сконцентрированное выражение. Не вдаваясь в подробные рассуждения о вероятных вариантах иерархических отношений научных дисциплин, заметим, что четко разграничить сферы их интересов зачастую невозможно. Это касается, например, вопросов этнонимики (которую, впрочем, также считают либо разделом антропонимики [1. С. 529], либо разделом ономастики [7. С. 598], хотя в широком плане изучаемая проблема тоже входит в компетенцию лексикологии).
Этнонимика как таковая исследует этнонимы – названия видов этнических общностей: наций, народов, народностей, племен, племенных союзов, родов и т.п.; их происхождение, функционирование, структуру и ареал.
Два из указанных аспектов изучения этнонимов – с точки зрения их происхождения и функционирования – особенно близки задачам исторической лексикологии, которая рассматривает феномены эволюции словарного состава, в том числе и в сопоставлении хронологически удаленных от наблюдателя фактов с близкими (современными) ему. В качестве одного из наиболее актуальных примеров рассмотрим в рамках очерка эволюции производных от Русь (русь) и Россия. Наша задача весьма облегчается с выходом в свет второго издания книги академика О.Н. Трубачева "В поисках единства" [9], заключительный раздел которой посвящен именно указанным этнонимам. Поэтому начнем с очень сжатого пересказа некоторых положений, сформулированных О.Н. Трубачевым в том разделе его монографии, который называется "Русский – российский. История, динамика, идеология двух атрибутов нации" [С. 266-280].
Этническое определение русский, русьскыи было очень рано образовано от главного этнонима Русь, русь и имело неограниченное поле употребления; его универсальность подтверждается примерами хронологически широкого диапазона – от Владимира Святого практически до Петра I. Более поздние инновации, образующие целую группу, базируются на названии Россия, искусственный и заимствованный, в основном западный характер которого представляется довольно очевидным; печать искусственности присутствует и на образовании россиянин, появившемся, по-видимому, не ранее эпохи Петра. Слово российский, в ХVII в. зарекомендовавшее себя как атрибут высокого, "царского" словоупотребления, и в дальнейшем не было присуще живому среднему стилю; избыточность его (при наличии семантически и функционально идентичного, имеющего к тому же длительную традицию русский) и впоследствии была явной, однако она же благоприятно сказалась на его карьере, "в унисон патетическому сочинительству и сочинителям" ХVIII в. – "века патетического и героического" – в текстах М.В. Ломоносова, В.Н. Татищева, Н.И. Новикова и др., которыми зачастую и всё "древнерусское" трактовалось как "древнее российское". Затем "Пушкин, сам будучи сыном ХVIII века, не обманулся поверхностной модой предшественников... и показал, что он также и в этом разумный консерватор": согласно "Словарю языка Пушкина", в его текстах российский ‘прил. к Россия; русский’ встречается 53 раза, а русский как прилагательное и существительное – 572 раза; россиянин – 10 примеров.
Заметим попутно: у нас есть также основания полагать, что и в более поздних текстах ХIХ в. семантическая дифференциация русский / российский нашла свое отражение (например, в рассказе И.С. Тургенева "Однодворец Овсяников": "Одежда на нем (Мите) была немецкая, но одни неестественные буфы на плечах служили явным доказательством тому, что кроил ее не только русский – российский портной"; здесь "немецкая" – лишь подчеркивает, что Овсяников "одевал людей своих по-русски" – то есть на западноевропейский манер.)
Обратимся теперь к тому, как О.Н. Трубачев характеризует особенности сегодняшнего употребления слов русский – российский: после продолжительных попыток вытеснения русского с помощью советского то же самое – при иных, но также отчетливых идеологических установках пытаются проделать с помощью ставших модными (или, может быть, сделанных таковыми? – А.В.) россиян и российского. Однако между "словами российский и русский отсутствует отношение взаимозаменяемости: русский этнично, а российский благодаря своей прямой зависимости от Россия имеет сейчас свой, только ему присущий, административно-территориальный статус". Российский и россиянин шире и семантически расплывчатее, нежели русский.
Вероятно, некоторые дополнения по поводу современного использования русский – российский можно сделать, привлекая в качестве источников материалы так называемых средств массовой информации. Такие попытки уже предпринимались с опорой на газетные и журнальные тексты. Приведем в качестве примера одну из публикаций [2], автор которой полагает, что и несколько столетий назад, и сегодня способ употребления относительных прилагательных " русский " – " российский " (эти слова подаются в кавычках почти на всем протяжении цитируемой статьи) определялся и определяется тремя факторами: языковой закономерностью, языковой традицией и языковой политикой, а на языковую политику, в свою очередь, оказывали влияние две встречные политические тенденции: этатизм и этноцентризм. "В советскую эпоху, хотя на официальном уровне признавалось равенство всех народов, понятие "русский" продолжало занимать совершенно особое место", поскольку "слово "русский" не было рядовым членом в гипонимических отношениях "казахский, украинский, белорусский... – национальный." В таких словосочетаниях, как "национальная школа", "национальные языки", "национальная литература", определение "национальный" имело значение "нерусский" – ср. там же: "современный латышский рассказ" – но не "современный русский рассказ", а просто "советский рассказ" (добавим от себя, что русские оказывались, таким образом, гораздо "более советскими", чем все остальные граждане СССР, то есть имплицитно объявлялись не имеющими национальности). Всё же некоторые выводы, которые делает Л.Ф. Гербик, довольно дискуссионны. Так, вряд ли можно согласиться с тем, что в языке современной прессы обозначилось такое же разграничение сфер употребления прилагательных " русский " и " российский ", как для " немецкий " и " германский "; что прилагательное "российский" вторгается в сферу употребления прилагательного " русский " "в силу большей популярности" первого (при этом причины популярности никак не объясняются); что языковой (скорее, всё же пропагандистский) стереотип " русский плутоний ", " русская мафия " якобы начинает преодолеваться (хотя справедливо говорится о заимствованности и зарубежной ориентации подобных – уже устойчивых в практике СМИ – словосочетаний).
В поисках необходимого иллюстративного материала считаем нужным обратиться к текстам российского телевидения как наиболее распространенного и пропагандистски эффективного средства. При этом попытаемся определить также основные тенденции употребления некоторых слов тех же корней, что и русский, российский.
Известны неоднократные (но и единообразные – подчеркнуто будто бы заранее обреченные на неудачу) попытки постоянных телеперсонажей прояснить семантику, а тем самым – и более или менее отчетливо представить денотат слова русский. Иногда такие высказывания подаются как констатации объективной реальности, иногда – в форме риторических вопросов: "Вообще русский – слово очень непонятное" [А. Любимов. Один на один. Останкино. 17.9.95]. "Кто есть русский человек? Ответьте на этот вопрос мне, простому русскому человеку Григорию Израилевичу Горину" [Национальный интерес. Ren ТV – Афонтово. 23.1.97]. "Мы не знаем, что такое русский человек" [В. Ерофеев. ТеКто. ТВ-6. 18.8.98] и т.п. (правда, декларируемая неудобопонятность слова русский вовсе не мешает выдавать в эфир формулировки вроде "агрессивный русизм левой оппозиции" [Новости. ОРТ. 19.4.97]). Имеет свою традицию и псевдолингвистический подход, которого придерживается, например, Н. Михалков: "Да русский вообще – это имя прилагательное!" (и тем якобы отличается от других этнонимов не в лучшую сторону) [Зеркало. РТР. 21.2.99]; как заметил по поводу аналогичного выступления одного литератора О.Н. Трубачев, "имей он чуть больше знаний..., то согласился бы, что дело обстоит иначе. Названия (самоназвания) наций, народов вообще, как правило, адъективны: все эти Español, Italiano, Français, Deutsch, American, Magyar, Suomalainen – прилагательные;... они типологически однородны с нашим самоназванием" [9. С. 266].
По-видимому, старательно акцентируемая невозможность сформулировать лексическое значение слова русский призвана поставить под сомнение идентификацию национальной принадлежности большинства носителей русского языка; кроме того, негативное воздействие на самосознание личности оказывает постулируемая таким образом принадлежность индивидуума к этносоциуму, четкое определение которого будто бы весьма гипотетично.
Следует сказать, что и само по себе точное установление чьей-либо национальности посредством слова русский (чего, как правило, в текстах телевидения почему-то избегают, когда речь идет о представителях большинства населения Российской Федерации) во многих случаях представляется довольно проблематичным. Ср.: "Основоположником жанра видеоклипа можно считать русского певца Леонида Утесова" [Афонтово. 4.11.97]; см. также в качестве типичных примеров "специфического для русских именования по имени и фамилии" – "Леонид Утесов, Аркадий Райкин" [6. С. 202]. "Ведь все, уехавшие в Израиль из России, – русские " [Е. Миронова. Телеутро. Останкино. 3.10.95.]; ср.: "Свыше миллиона наших соотечественников, живущих в Израиле..." [Вести. РТР. 29.4.98]; "... число наших соотечественников, проживающих на земле обетованной, приближается к миллиону..." [Новости. ТВ-6. 17.5.99]. "Многие российские театры за рубежом... играют в синагогах для русской эмиграции" [В. Вульф. ОРТ. 16.2.98]. "В прессу уже просочилась информация о русских корнях Моники Левински" [Скандалы недели. ТВ-6. 4.4.99]. "Вся русская эмиграция по всему свету читает именно журнал "Огонек" [Вести. РТР. 23.12.98] и т.п. (возможно, что такие примеры отражают тенденцию, характерную для чужекультурной среды, например: "Те, кого в Израиле [!] называют русскими, – репатрианты из России и бывшего СССР" [Вести. РТР. 22.3.99]. "Не исключено, что на земле обетованной вас (вероятных репатриантов) будут называть сначала русскими " [премьер-министр Израиля Б. Нитаньяху – в московской еврейской школе, всех учеников которой он призывал выехать в Израиль. Новости. ТВ-6. 22.3.99].
В подобных сентенциях, кажется, довольно ощутимы то ли нотки ностальгии по советскому интернационализму, то ли стремления к некоей национальной нивелировке (под "общим знаменателем" русские), и последнее нельзя не оценить по достоинству, ибо отзывы чуть ли не обо всем русском или как-либо связанном с ним, как правило, негативны.
Хотя "насчет русского характера очень сильно всё преувеличено, это неотшлифованный характер" [В. Черных. РТР. 22.11.98], о некоторых его чертах заявляется совершенно безапелляционно. Так, в преддверии юбилея, комментируя события последних дней Великой Отечественной войны, ведущий говорит: "Подвела... наша изначальная ущербность, наша русская безалаберность" [Воскресенье. Останкино. 7.5.95]. Ср. также: "Почему те, кого мы любим, нами так легко забываются? Наверное, такова наша генетическая природа" [В. Мережко. Мое кино. ТВ-6. 27.2.99]. "Наш характер отличает импульсивность, крайность: целовать – так королеву, украсть – так миллион" [Человек и закон. 3.2. 99]. "... Традиционное русское неуважение к законам" [М. Гуревич. Дела. Афонтово. 18.7.96]. "Признáем, что как бы лень является нашей национальной чертой" [А. Исаев. Час пик. 9.4.98]. "Конечно, любовь к халяве – истинно русская черта" [зам. декана МГУ – по поводу открытия благотворительной столовой для студентов. Доброе утро, Россия. РТР. 15.12.98]. "Справиться с привычками русского человека мусорить и ломать чрезвычайно сложно" [Новости. Афонтово. 30.9.99]. "... Русский народ, традиционно готовый винить во всем власти" [Романовы. Крушение династии. ОРТ. 15.7.98]. "В нашей русской ментальности сидят химеры ужасающие... Неповторимые, загадочные и удручающие глубины русской души..." [М. Захаров. Вести. РТР. 4.5.97]. "Демократия – слово, для нас странное... Свобода – слово, странное для нас, для нашего менталитета" [М. Захаров. Тихий дом. ОРТ. 12.5.99]. "Репрессивная система отражает жестокий менталитет нашего народа. Я всё время прихожу в ужас: какие мы жестокие, какие мы кровавые!" [А. Приставкин. В мире людей. ТВ-6. 6.2.98]. "Привычка к крови наша постоянная..." [К. Ларина. Третий лишний. Ren TV – 7 канал. 1.2. 99]. "Мы не научились чувствовать своей исторической вины перед самими собой" [С. Ковалев. ТВ-6. 3.11.98]. "Нельзя с нами, русскими, честно и открыто" [М. Жванецкий – на вечере памяти Б. Окуджавы. ОРТ. 13.6.99] и т.п.
Поэтому совершенно естественным и закономерным оказывается, что "били его (подростка) в нашей русской милиции" [Скандалы недели.ТВ-6. 14.2.99], что "слишком сильно загрязняют среду русские машины" [ИКС. КГТРК. 28.10.94] (и "не забывайте, что вы купили русский автомобиль; поэтому не удивляйтесь, что обнаружите скрытые дефекты" [Авто. ТВК, 7.4.98]), или: "... Русские ребята во Франции воруют... (В. Познер:) Ужасно то, что я слышал о наших: русские крадут, русские то, сё..." [Человек в маске. ОРТ. 8.2.99], а в сообщении о трагическом происшествии – гибели десятилетнего мальчика как бы вскользь упоминается, что повинна в этом "медведица с русским именем Маша" [Совершенно секретно. РТР. 30.7.98]. Поводом для негативизации русского оказывается и система школьного образования, якобы ущербная, поскольку "во всем [?] мире принята двенадцатилетняя система школьного образования" и "именно поэтому русские аттестаты за границей недействительны" [Новости. Афонтово. 28.12.99], а следовательно, "переход на 12-летнее школьное образование позволит сделать русский аттестат престижным во всем мире" [Новости. Афонтово. 17.1.00].
Нередко в пределах атрибутивного сочетания сталкиваются (в духе "стёба", т.е. ёрничества [4. С. 25]) прилагательные русский и народный (последнее некогда было стилистически приподнятым, а ныне стало иронически окрашенным); например, в анонсах телепередач, вроде: " Русская народная программа "Плейбой" [ТВ-6. Янв.-февр. 2000] или " Русская народная передача "Городок" [РТР. 1999-2000] (ср.: "В России появилась новая народная игра – размышления вслух о здоровье президента" [Вести. РТР. 17.1.99]). Также: "Конкурс русского компромата" [Пресс-экспресс. 26.11.96]. "Национальная русская демократическая забава – накопление компромата на политического противника" [Вести. РТР. 26.11.98]. "Пеняют на телевидение... Это такая старинная русская забава теперь: если что-то не нравится, разбить зеркало" [М. Швыдкой, председатель ВГТРК. Вести. РТР. 24.1.99]. "Борьба Брынцалова с русским экономическим и политическим маразмом" [Ren TV – 7 канал. 4.1.99]. "Еще один любопытный механизм русской бюрократии..." [Человек и закон. 3.2.99] и т.д.
Отсюда – логическое оправдание сентенций (которые одновременно во многом и задают программируемый тон), подобных следующей: "Я (будучи за границей) называю свою непрестижную русскую национальность и готова отвечать [?!] за принадлежность к этой неблагополучной нации" [В. Новодворская. Зеркало. РТР. 26.10.97].
Одной из наиболее распространенных (вследствие почти повседневного употребления) магических формул, служащих возникновению и закреплению негативного облика всего русского, является словосочетание русская мафия. Несмотря на робкие единичные попытки как-то конкретизировать семантическое наполнение этого и подобных ему выражений ("в Москве задержаны члены русско -чеченской преступной группировки" Вести. РТР. 10.11.94) или отметить их явную условность ("власти ФРГ все более обеспокоены действиями так называемой русской мафии – преступных группировок из Армении, Киргизии..." Телеутро. Останкино. 6.3.95; "Американская полиция нанесла новый удар по русской мафии: арестованы 25 человек, большинство из которых эмигранты из России и других республик СНГ". Новости. Останкино. 8.8.95), всё же очень часто употребляются высказывания типа: "По Брайтону спокойно разгуливают русские воры в законе" [Человек и закон. Останкино. 21.9.95]. "Процесс над человеком [С. Михайловым], которого на Западе считают чуть ли не главарем русской мафии, закончился безрезультатно" [Вести. РТР. 13.12.98]. Небезынтересно, что упомянутый в последней цитате персонаж довольно четко осознаёт отрицательно-оценочный потенциал, заложенный в словосочетании русская мафия, и последствия его реализации: "Вопрос дальнейшего бизнеса русских бизнесменов за рубежом имеет большое значение... Имидж русской мафии начинает распространяться не только на бизнесменов [!], но и на журналистов... Но... русские не обязательно [!] могут быть преступниками, они могут быть и бизнесменами..." [Вести. РТР. 13.12.98]; ср. мнение другого отечественного предпринимателя: "На русских людей, которые пересекают границу, уже ставят штамп: " русская мафия " [А. Быков. События: анализ, прогнозы. Афонтово. 21.2.99].
Кроме того, при внимательном рассмотрении семантики словосочетаний, связанных с понятием ‘русская преступность’, могут выясниться довольно любопытные обстоятельства. Так, например, " русскоговорящий бандит", захвативший автобус с заложниками в Германии в конце июля 1995 г., оказался бывшим советским гражданином Леоном Борщевским, теперь – гражданином Израиля, сменившим в эмиграции фамилию на "Бор" и имеющим соответствующий паспорт (Вести. РТВ. 30.7.95). Интересная версия происхождения словосочетания русская мафия была предложена телезрителям в одном из выпусков передачи "Совершенно секретно" (РТР. 26.4.98), который был посвящен исключительно рассказу о деяниях бывшего советского, затем российского гражданина Григория Львовича Лернера – потом гражданина Израиля, ныне именующего себя Цвей Бен Ари-, совершившего хищение на сумму 33 миллиона рублей в ценах 1989 г.: " русский мафиози – так окрестили Лернера израильские спецслужбы... Русская мафия – это выходцы из России (совершающие преступления в Израиле)". Создатели этой передачи объявили, что автором термина [!] русская мафия является бывший министр общественной безопасности Израиля Моше Шехель. Однако в показанном здесь же интервью с ним экс-министр выступил против правомочности использования самого этого "термина", утверждая, что не только не изобретал его, но "получил этот термин от российских властных структур".
Весьма примечательно также и то, что за счет начавшегося варьирования атрибутивного компонента рассматриваемого словосочетания, негативный оттенок придается и прилагательному российский, навязываемому общественному сознанию в качестве эквивалента русский. Например, в пересказе корреспондентом выступления В. Жириновского говорится: "Оправдание в Швейцарии С. Михайлова, которого считают преступным отцом российской мафии, следует считать шагом к признанию международного авторитета [!] России" [Время. ОРТ. 14.12.98].
Некоторые лингвисты уже обращались к особенностям статуса и функционирования слова русскоязычный в современной российской речи. Так, Эр. Хан-Пира [10], указывая первую лексикографическую фиксацию слова в "Орфографическом словаре русского языка" (Изд. 29-е. М., 1991), приводит как аналоги прилагательные франкоязычный – ‘имеющий французский язык в качестве государственного языка (главным образом о странах Африки – бывших французских и бельгийских колониях)’ (Новые слова и значения М., 1971) и франкоговорящий – ‘говорящий на французском языке; имеющий французский язык в качестве государственного’ (Новые слова и значения. М., 1984).
Цитируемый автор ссылается также на академическую "Русскую грамматику" (1980), указывающую на наличие подобных конструкций (правда, само слово русскоязычный там не приводится), и полагает, что термины типа франкоязычный многозначны (что, заметим попутно, несколько противоречит критериям, предъявляемым к терминологической лексике), формулируя одно из значений русскоязычный как ‘о многонациональной общности людей внутри государства, объединяемой по признаку владения данным языком как родным, в отличие от большинства населения’ ("русскоязычные жители Литвы"). Он считает, что подобные слова, созданные по моделям русского словообразования, не имеют экспрессивно-эмоциональной окраски, не выражают оценочных понятий и являются стилистически нейтральными. Ср. подачу соответственно прилагательного и существительного русскоязычный в [ТС-ХХ]: русскоязычный, - ая, - ое – 1) ‘владеющий русским языком как родным; русский’; 2) ‘написанный на русском языке’; русскоязычный, - ого, м. – ‘тот, для кого русский язык является родным; русский, живущий за пределами России’.
Однако известно, что "ничто языковое не чуждо терминам" [5. С. 61] и что они вследствие конкретных обстоятельств внеязыкового характера способны приобретать коннотации. Об этом свидетельствуют достаточно многочисленные примеры и относительно далекого прошлого, и совсем недавние.
Терминоиды русскоязычный, русскоговорящий и под. также активно используются в словосочетаниях вроде " русскоязычная мафия" [Человек и закон. Останкино. 21.9.95], " русскоговорящий бандит" [Вести. РТР. 30.7.95] и т.п. В сообщениях об условиях жизни тех, кого причисляют к русскоязычным, в бывших республиках СССР обычно присутствует оттенок некоей снисходительности, слабо прикрываемой флером объективности, например: "... В первую очередь речь идет о защите прав русскоязычного населения (на Украине)" [Доброе утро, Россия. РТР. 12.2.99]. " (Кроме Крыма) в российско-украинских отношениях есть и другие проблемы: проблемы русскоязычного населения" [Вести. РТР. 18.2.99]. Несколько противоречивы суждения по поводу рассматриваемого терминоида, звучащие из уст официальных лиц ныне совершенно суверенных государств: "Я лично не респектирую термин " русскоязычное население", но это – личное дело людей, которые так себя сами [!] называют" [генеральный консул Эстонии. РТВ. 22.2.93]. Заметим, что и среди теледеятелей отношение к этому термину всё же не является абсолютно единодушным, ср.: "Мне неловко и стыдно, когда употребляют такой термин, как русскоязычные " [А. Соловьева. ТеКто. ТВ-6. 24.7.98]. Искусственность, семантическую несостоятельность словосочетания русскоязычное население и его аналогов, по-видимому, хорошо понимают некоторые российские политики: "Когда мы говорим о русскоязычном населении, мы имеем в виду и значительную часть так называемых титульных наций республик СНГ... Русскоговорящих там много не только среди интеллигенции. Это – единое информационное пространство" [премьер-министр РФ Е. Примаков. Подробности. РТР. 8.12.98].
Еще относительно недавно в телевизионных текстах довольно часто фигурировало весьма туманное по семантике существительное этнороссиянин, выступавшее как эвфемизм к слову русский (например: "... переселение этнороссиян из бывших союзных советских республик". Новости. Останкино. 24.5.94). В высказываниях подобной тематики обычно преобладает терминоид русскоязычные (ср.: "Рижская полиция избила русскоязычных пенсионеров". ТВ-6. 7.3.98; в тех же выражениях отзывались об этом факте и другие российские телекомпании; или: "Как видите, русскоязычные (в Таджикистане, где, по существу, с переменной активностью идет гражданская война) чувствует себя довольно-таки комфортно" [Вместе. ОРТ. 17.6.98]); ср.: "Он (бывший начальник цеха крупного завода) и миллион других русских вынуждены были бежать из Таджикистана, где подвергались притеснениям только за то, что они русские " [П. Федоров. Реноме. Ren TV – 7 канал. 25.1.99]). Таким образом, большинству телезрителей предлагалось воспринимать подобную информацию столь же бесстрастно-отстраненно, сколь она подавалась. Однако совсем недавно стали намечаться иные тенденции, внешне свидетельствующие об отказе от псевдоэвфемизаци: "О притеснениях же русских в Казахстане говорить (президенты РФ и Казахстана) не стали совсем" [Новости.ТВ-6. 7.7.98]. "Никто не говорит о правах пяти с половиной миллионов русских переселенцев (еще один эвфемизм? – А.В.), вынужденных переехать в Россию из бывших союзных республик" [С. Кучер. Обозреватель ТВ-6. 13.12.98]. "Заявление российского президента по вопросу русского населения в Латвии" [Новости. ОРТ. 16.5.98]. "Ни разу не слышал, чтобы такое мнение (о притеснениях) исходило от русских, живущих в Казахстане" [Н. Назарбаев. Обозреватель. ТВ-6. 17.1.99]. Это можно объяснить, во-первых, тем, что скрывать с помощью вербальной маскировки истинное положение дел становится всё более затруднительным; во-вторых, по-видимому, авторам последних высказываний представляется, что общественное мнение уже достаточно сориентировано должным образом и русские телезрители в Российской Федерации теперь не воспринимают невзгоды и лишения, выпадающие на долю русских в "ближнем зарубежье" как затрагивающие их собственно этнические интересы. Иными словами, процесс раскола и дробления этноса по территориальному признаку приближается к своей завершающей стадии.
Приведем также пример демонстративного жонглирования словами русский / россиянин, рельефно запечатлевший цели эвфемизации: "[Беженцы из бывших союзных республик:] "Всем помогают фонды: туркам, эфиопам..., но – не русским ". [Ведущий передачи В. Познер – переадресуя вопрос присутствующему чиновнику:] "Почему не помогаете россиянам?" [Мы. Останкино. 13.12.94].
Постепенно, пока еще, кажется, не слишком явно и вроде бы не всерьез, происходит процесс замещения русского российским при обозначении языка. Причем надо заметить, что имеется в виду нечто, совершенно не равноценное "российскому языку" М.В. Ломоносова. В наши дни манипулирование этими важнейшими ("знаковыми") атрибутами очевидно направлено на исключение из речи этнически (национально) ориентированного определения: "... Новый российский словарь... в российском языке" [Доброе утро, Россия. РТР. 24.12.98; кстати, приводимые на экране тексты-иллюстрации оформлены с ошибками пунктуационных норм русского литературного языка, как и само название передачи – то ли потому, что это уже "российский" язык, то ли из-за обычной безграмотности журналистов и редакторов]. Эта цитата заимствована из юмористической передачи, но надо помнить, насколько вероятно высокой была и остается значимость "юмористических" телепрограмм и "писателей-сатириков" в реализации перестроечно-реформаторских установок (ср. хотя бы названия некоторых концертов авторов-исполнителей этого жанра: "Дураки мы все" или "Совок на психодроме").
Приведем в связи с этим комментарий одного из политиков-реформаторов по поводу программы нового политического образования, именуемого "демократическим": его сторонниками должны стать "миллионы людей, которым есть что терять"; при этом оно замышляется и как патриотическое, так как "нормальный патриот не может идти назад, где уничтожали русскую культуру". Программное же заявление редактировал М. Жванецкий, ибо "его жанр – точно демократический" [Б. Федоров. Подробности. РТР. 10.12.98]; по-видимому, именно в этом усматривают залог возрождения русской культуры (ср., впрочем: "Одесский язык –... это где главное мысли, а не слова..." [Р. Карцев. Бенефис. РТР. 4.1.00]).
Небезынтересны суждения некоторых телеперсонажей о том, что уровень владения русским языком вовсе не зависит от разных случайных факторов: "Я говорю по-русски не хуже Ельцина... Мы все говорим отлично по-русски, ну, может быть, с акцентом...", потому, что "мы россияне, истинные россияне мы... Выйди на рынок – там все россияне..." [М. Эсамбаев. Новость плюс. ВГТРК. 3.12.94]. "Какой-то нацист сказал: убирайтесь из этой страны... Я подумал: а кто будет учить твоих детей русскому языку?... Инородцы знают русский язык подробнее..." [З. Гердт. Герой дня. НТВ. 10.4.96].
Само звучание русской речи, оказывается, может служить импульсом для отрицательных эмоций. Так, в рассказе о счастливо сложившихся судьбах бывших воспитанников красноярских детских домов (как правило, сообщается здесь же, это дети из так называемых неблагополучных семей – алкоголиков, наркоманов, бродяг и проч.), усыновленных в США, говорится: "Тысячи русских детей не вспоминают свое прошлое... А только заслышав русскую речь, начинают плакать..." [М. Добровольская. ТВК. 20.11.98]; хотя трудно объяснить решительно, является ли такая негативная реакция следствием только не вполне здоровой, отягощенной тяжелой наследственностью детской психики, или, может быть, присутствуют и какие-то иные, например – ностальгические мотивы.
Комментируя собственную статью "Курилы отходят от России", А. Некласов ("Известия") говорит: "Японские машины, японские товары... Даже русский язык здесь не в почете...", хотя именно язык и оказывается чуть ли не единственным индикатором, позволяющим наблюдателю определить, где именно он находится: "Если бы не русский язык, можно было бы подумать, что мы не на российской земле" [Вести с газетных полос. РТР. 16.12.98].
Ситуации, демонстрирующие то ли реальное двуязычие, то ли констатацию престижности английского языка, то ли противопоставленность поколений этноса по лингвокультурному признаку, довольно часто присутствуют на телеэкране. Например, в "рождественском" (?! – 26 декабря) репортаже из Екатеринбурга: "А песни вокруг него [ледяной скульптуры, изображающей пушкинского "кота ученого"] поют сами екатеринбуржцы – на разных языках"; далее в кадре – трое взрослых, кажется, не очень трезвых, пытаются спеть: "Ой, мороз, мороз...", затем – одиннадцати-двенадцатилетний мальчик исполняет: "Ring the bells" [ОРТ. 26.12.98].
Вероятно, для оживления спроса на свою продукцию некоторые эстрадные исполнители записывают песни, в оригинале звучащие по-русски, на родном языке – например, на татарском. В комментарии по этому поводу ведущий замечает (и, вероятно, справедливо): "Но ведь именно российские певцы задали тон в этом деле – в переводе иностранных песен на русский язык" [А. Стриженов. Доброе утро. ОРТ. 16.12.98]. Заметим, однако, что для коренных носителей татарского языка такой прием совершенно оправдан; он укрепляет и позиции самого языка, еще раз подтверждая его естественную способность выполнять эстетическую функцию. В сопоставлении с этим, не очень разумным выглядит триумф провинциализма в рекламе концерта группы "Парк Горького" (теперь – Gorky Park): "Все песни исполняются на английском языке" (в Красноярске!) (ср. постоянство, с которым не менее половины песен исполняется на английском языке совсем юными, начинающими певцами-непрофессионалами в программе ОРТ "Утренняя звезда", да и танцевальные номера обычно идут в сопровождении иноязычных, обычно – американских песен).
Иногда небрежность представителей поп-культуры в обращении с родным языком носит чуть ли не вызывающий характер. Эпатаж в подобных случаях, скорее всего, рассчитан на активизацию сбыта продукции. Ничего принципиально новаторского здесь нет (достаточно вспомнить поэтическую заумь – "заумный язык" – и прочие эксперименты литераторов начала века, революционных и первых послереволюционных лет, или, если говорить об этом музыкальном жанре – четвертьвековой давности опыты английской группы "Slade" и др.), однако интересна порой аргументация, с помощью которой обосновываются нововведения: "Мы допускаем всякие вольности в обращении с русским языком, потому что это наши пластинки... В следующем году мы вводим еще один мягкий знак" [И. Лагутенко – "Мумий Тролль" ТВ-6. ТеКто. 30.7.98]. Иногда в рекламе какая-либо аргументация нарушений русской орфографии то ли игры слов вообще отсутствует (например, при демонстрации обложки диска В. Цыгановой "Сонце" [Доброе утро. ОРТ. 22.1.99]).
Несколько парадоксально то, что ценности русского языка как средства межнационального общения почти совершенно неожиданно открывают для себя государственные деятели суверенных ныне республик. Так, в сообщении о проходившем в Юрмале совещании военных руководителей стран Балтии в рамках программы НАТО "Партнерство во имя мира" говорилось: "Чтобы преодолеть языковой барьер, участники вынуждены [!] были прибегнуть к русскому языку" [СПб. Информ-ТВ. 13.3.96].
Отношение к России, а отчасти – уже и к российскому выражается в оценках разных сторон отечественной истории и современной жизни. Подчас трудно определить, чего в этих оценках больше: обыкновенного невежества или чего-то иного. Так, оказывается, что "в России первое письмо было отправлено в 1147 г. Юрием Долгоруким" [Доброе утро, Россия. РТР. 9.10.98], хотя хорошо известно, что письменность на Руси существовала задолго до ХII в. Плох климат: "Вот и у нас всё чаще используют понятие "комфортность погоды". Жаль, что в России, скорее, она дискомфортна" [Вести-11.РТР. 17.12.95]; заведомо бездарны политические деятели: "И не делайте ошибок, а об ошибках наших политиков мы узнáем из выпуска "Вестей" [концовка детского раздела программы "Доброе утро, Россия". РТР. 22.9.98]. Нравственность и законопослушность весьма относительны: "В России взятки – это как снег, без него и земля вымерзнет" [Э. Радзинский. ОРТ. 11.1.98]. "Вопрос: "Быть или не быть?" в России всегда означает: "Убить или не убить?". Реклама фильма "Исчадие ада" [РТР. 9.17.97]. Вообще: "У нас (в России) какую эпоху ни возьми – там и кровища, и грязь..." [Н. Сванидзе. Зеркало. 6.12.98]. "Меня всегда поражает в нашей стране уровень ожесточенности" [В. Познер. Мы. ОРТ. 19.7.99]. Поэтому неудивительно и "понятно, что венгры, чехи, поляки от нас наплакались. А кто от нас, от России (не "от СССР"! – А.В.), не наплакался?!" [В. Познер. Мы. ОРТ. 20.7.98]. И хотя за Россией иногда, хотя и с оговорками, призна ю т некоторые достоинства: "В этой стране, пусть она плохенькая [!], человек не одинок, всегда придут на помощь" [Доброе утро. ОРТ. 3.9.98], всё же мен