Версия 1
(автор - Роман Коликов, 1996 г.)
Граждане судьи, граждане присяжные заседатели, свободные граждане Франции!
Как уже было сказано, мы собрались здесь, имея единственной своей целью провести судебное заседание, поистине историческое по своим масштабам. Перед вами на скамье подсудимых находится человек, диктовавший свою волю Франции, ещё вчера бывший всевластным диктатором, определявшим политику в стране. Это человек, во власти которого была жизнь любого гражданина Республики. Если вы по привычке думаете, что он - самый первый последовательный патриот - революционер, рыцарь без страха и упрека, то вы жестоко заблуждаетесь. И я готов доказать вам это.
Итак, подсудимый, гражданин Максимилиан Мари Исидор де Робеспьер, 1758 г.р., уроженец г. Арраса, провинции Артуа. С вашего позволения, я опущу некоторые подробности ранней биографии подсудимого, ибо они не представляют для нас существенного интереса. Остановимся на более поздних временах. 26 мая 1793 г. Конвент предоставил КОСу право ареста подозрительных лиц. 17 сентября 1793 г. был принят закон «О подозрительных», предписывавший арестовывать людей только за невыражение лояльности существующему режиму и заложивший фундамент правления посредством террора. 10 июня 1794 г. был принят декрет, вводивший только два вида решений суда: либо смерть, либо полное оправдание. Еще ранее, 4 декабря 1793 г., Конвент декретировал подчинение ревкомов КОСу, а фактически подсудимому лично. Я думаю, эти факты хорошо известны всем присутствующим. Но что стоит за ними?
В результате произошла значительная централизация власти. После этого ревкомы перестали избираться, они фактически назначались КОСом. Постепенно концентрируя власть в своих руках, подсудимый в сентябре-ноябре 1793 г. устранил большую группу жирондистов, ликвидировав её физически. В марте 1794 г. на гильотину были отправлены эберисты, но лишь затем, чтобы уже через месяц уступить свое место на «национальной бритве» Дантону, Демулену и другим «снисходительным». В том же месяце нож гильотины «пощекотал шею» руководителя Парижской Коммуны Шометта. После апреля
1794 г. подсудимый открыто начал проводить политику, направленную на полную концентрацию власти в своих руках. Он убеждает Конвент принять декрет, устанавливающий культ Верховного Существа и провозглашающий бессмертие души. При этом подсудимый мыслит себя первым жрецом созданного им культа.
Наконец, в июне-июле 1794 г. принимаются знаменитые прериальские декреты, вводившие тотальный террор в Республике. Центральная власть получила неограниченные права над жизнью и смертью граждан. Неопределенность формулировки «враг народа» не гарантировала безопасности никому. И ведь если разобраться, нужны ли были вообще названные декреты? Я утверждаю – нет! К тому времени все политические группировки были уничтожены, а победы на фронтах Республики похоронили всякие идеи об «иностранных заговорах». Республика была сильна и политически едина. Не было опасности и со стороны санкюлотов после разгрома Коммуны. Таким образом, мы видим, что террор, поощряемый подсудимым, был уже совершенно не нужен Республике.
Кроме этого, неужели не было никаких альтернатив физическому уничтожению вчерашних вождей нации? Неужели, если бы Дантон отправился не на гильотину, а, допустим, в ссылку, контрреволюция немедленно восторжествовала бы? Наоборот, последняя победила именно потому, что лучшие сыны Франции и революции пали жертвой кровавой бойни, одним из инициаторов которой был подсудимый.
Конечно, и ранее, при проведении революционного террора, было немало эксцессов, неоправданных жестокостей. Однако это всё же совсем иное, чем превращение так называемых перегибов в сердцевину политики репрессий. Из средства защиты революции террор стал для правящей группировки орудием удержания власти. Террор, направленный против людей, стоявших на платформе якобинской диктатуры, Республики, ослаблял последнюю и, по сути дела, являлся помощью роялистским силам. Изменение направленности террора привело к торжеству иезуитского принципа «цель оправдывает средства». Деятельность подсудимого является ярким примером того, как недостойные средства способствуют искажению цели, которой якобы они служат. Глубокая нечестность окрашивала всю политику репрессий в первой половине 1794 г. Ведь иначе нельзя оценить расправу с теми политическими деятелями, которые буквально еще вчера рассматривались как лидеры революционного лагеря. Политика правительства, которое искажало правду при попытке обосновать политические расправы, теряла всякую связь с естественными нравственными началами, с моральными принципами революционного лагеря. С помощью фарса, с грубыми нарушениями и без того упрощенных судебных процедур ревтрибуналом были уничтожены дантонисты. Их очевидная невиновность, надуманность предъявленных им обвинений в соединении с чудовищной непомерностью наказания не могли не развращать сознание людей, не подрывать моральный дух сторонников Республики, их веру в революцию.
Робеспьеровский террор подавлял революционную энергию масс, росла деморализация общества. Изменение направленности террора привело к сдвигам в общественном сознании. Кое-кто может сказать, что обстоятельства вынудили подсудимого применять суровые прериальские декреты, но ведь сами эти обстоятельства являлись в полной степени результатом правительственной политики, которую определял подсудимый. Мало-помалу террор сделался орудием честолюбия и личной мести подсудимого своим противникам. Террор наказывал (не буду этого отрицать) действительных врагов отечества (поначалу), но погубил потом его лучших сынов. Невозможно оправдать даже исторически неизбежный террор, а что тогда говорить о кровавых реалиях диктатуры подсудимого, когда террор окончательно потерял всякое разумное историческое обоснование и превратился по сути дела в преступление против тех идеалов и целей, которым он якобы служил. Эффективная борьба с действительными врагами революции подменялась поиском врагов мнимых. Это, в свою очередь, вело к новым волнам террора.
Планы подсудимого объективно вели к сосредоточению действительной власти в его руках. Он «очищал» Конвент и комитеты от своих врагов. Подсудимый почувствовал вкус власти, он стал холодным, педантичным прокурором гильотины.
Чтобы картина деятельности подсудимого была ещё более наглядной, я приведу, с Вашего позволения, несколько строк сухой статистики. 85% казнённых в эпоху Великого террора принадлежали к третьему сословию, в том числе 60% были рабочими, ремесленниками, крестьянами, слугами. Общее же количество жертв террора приближается к 35-40 тыс. чел. Кроме того, необходимо учесть около 500 тыс. погибших во время подавления крестьянских мятежей в Вандее и Бретани. В результате террора была уничтожена когорта талантливых политических деятелей, честь и совесть нации, стали привычными доносительство, подлость, коррупция, достигла невиданных размеров моральная деградация. Выходом из морального самоубийства общества стала военная диктатура. Если бы не было робеспьеровского террора, то, надо полагать, не было бы и Наполеона Бонапарта с его диктатурой, а позже и императорской властью, Революция бы не погибла.
Таким образом, отталкиваясь от всего сказанного, я обвиняю Максимилиана Мари Исидора де Робеспьера в том, что он стремился к диктатуре и абсолютной власти, и он её почти что достиг. Я обвиняю гражданина Робеспьера в том, что он являлся непосредственным организатором массового кровавого террора, унесшего десятки тысяч жизней. Я обвиняю гражданина Робеспьера в том, что он методично уничтожил всех своих сторонников, лидеров Революции, что привело к торжеству контрреволюции. Наконец, я обвиняю гражданина Робеспьера в попрании всех возможных человеческих прав, в грубом нарушении и игнорировании основных принципов христианской морали и революционного лагеря, что привело к падению в глазах общественности великих лозунгов Революции.
Я призываю граждан судей, граждан присяжных заседателей быть объективными в процессе слушания дела. Да здравствует Франция! Да здравствует Республика! Да свершится правосудие!