Аннотация
Мы всегда были разными.
Нормальность — это то, что утомляло нас с тех пор, как мы попали в этот мир, кричащие и плачущие, недоумевающие, почему были изгнаны из святости тьмы, которую мы оба страстно желали.
Думаю, в каком-то смысле это сделало нас сильнее.
Особенно сейчас, когда мы вместе.
Я сделал бы для нее все, и она сделала бы все для меня.
Ложь. Измена. Воровство. Убийство.
Нам никогда не суждено было быть вместе, но у Вселенной был способ взять две совершенно разные катастрофы и соединить их вместе, чтобы позволить разрушению свободно править. Наша история рождена из насилия, обмана и токсичности, но вы не скоро ее забудете.
Добро пожаловать в мир Пайка и Молли.
Оглавление
Глава 1. 3
Глава 2. 4
Глава 3. 7
Глава 4. 9
Глава 5. 12
Глава 6. 14
Глава 7. 18
Глава 8. 19
Глава 9. 21
Глава 10. 23
Глава 11. 25
Глава 12. 28
Глава 13. 30
Глава 14. 32
Глава 15. 34
Глава 16. 36
Глава 17. 39
Глава 18. 41
Глава 19. 43
Глава 20. 45
Глава 21. 47
Глава 22. 49
Глава 1
Окно
Пайк
Милая Молли.
Она крепко спит на кровати, так как я уже трахнул ее пять раз, и аромат ее сладкой влажной киски витает в комнате. Капля пота скатывается по моему лицу, пока я дрочу, наблюдая, как через переулок пара в своей квартире трахают друг друга, как животные. Гладкость ее тугой дырочки все еще ощущается на моем твердом члене, и я делаю глубокий вдох, чтобы вдохнуть ее благоухание глубже в легкие, наблюдая за ними.
Я до сих пор помню, как впервые увидел ее, и хотя знал, что мы не совсем чужие, это ощущалось именно так. Закрыв глаза на минуту, я снова вспомнил тот момент, когда взгляд ее больших голубых глаз встретился с моим, и это воспоминание снова вышибает из моей груди весь воздух.
Мы были детьми, она упала и поцарапала колено. Я прилепил пластырь на ее шишку с синяком, чувствуя себя великим героем. Думаю, именно тогда она влюбилась в меня — по крайней мере, так она мне говорила раньше, но Моллс — сломленный человек, и она может рассказать мне миллион разных моментов, которые заставили ее полюбить меня.
Застонав, я открываю глаза, потому что чертовски близко сейчас, и, чтобы кончить, мне нужно увидеть, что они делают. Мое воображение всегда было дерьмовым, поэтому, когда я хочу кончить, а милой Молли нет на моем члене, сижу на «Pornhub» и смотрю самую жесткую гребаную порнушку, которую только могу найти.
Я втягиваю воздух и скриплю зубами, чувствуя, как мои яйца начинают подтягиваться. Еще пара движений, и я кончаю на оконное стекло, а затем падаю обратно в кресло, стоящее справа от меня. На самом деле я немного разочарован в себе, потому что знаю, что смогу продержаться дольше этого ублюдка, и я бы сделал это, если бы ранее не выполнил свои мужские обязанности.
Усмехнувшись и вздохнув, я тянусь за своей начатой пачкой сигарет и вытаскиваю одну зубами, украдкой поглядывая на мою девочку. Она все еще спит и, скорее всего, даже не заметила бы, если бы прямо сейчас на эту долбаную комнату упала бомба.
Обернувшись, я беру мини-паяльную лампу, которую она купила для меня в день нашей годовщины несколько месяцев назад, и поджигаю ею сигарету. Моллс всегда дарит мне самое крутое дерьмо, поэтому следующие несколько дней будут для меня чертовски важны.
Приближается ее день рождения, и я пообещал ей повеселиться.
Насколько я знаю, у нее не все в порядке с головой, как и у меня, и, думаю, именно поэтому мы чертовски хорошо ладим друг с другом. Я не делаю ничего, чтобы дать ей почувствовать себя менее человечной из-за ее маленьких причуд, а взамен она заставляет меня чувствовать себя гребаным богом.
Затянувшись сигаретой, я откидываюсь на спинку стула и снова смотрю на пару через дорогу. Может они и трахают друг друга, но у них никогда не будет того, что есть у нас, и это заставляет меня чувствовать себя лучше из-за моей нехватки выносливости прямо сейчас.
Моя сперма уже стекла по стеклу, оставив после себя полоску, и я тихонько усмехаюсь. Если бы Моллс сейчас не спала, она слизала бы ее, потому что всегда говорила, что не хочет тратить впустую ни капли моего «восхитительного и соленого семени». Может быть, однажды я смогу посадить это семя в нее и сделать что-нибудь прекрасное, но сейчас просто счастлив находиться в ее объятиях и ощущать безмятежность ее нежной ласки.
— Что ты делаешь, папочка?
Быстро повернув к ней голову, я смотрю на нее и улыбаюсь. Она, все еще полусонная, приподнялась на локтях. У Моллс есть эта милая маленькая привычка называть меня папочкой, а не Пайком, когда она чего-то хочет, даже несмотря на то, что она на год и несколько месяцев старше меня. Я не возражаю — думаю, это немного сексуально и дополняет тот маленький комплекс Мессии, которым она наделила меня.
Но я не полный засранец. Знаю, когда дать ему сиять, а когда выключить свет.
— Я просто смотрел шоу, — отвечаю, кивая в сторону окна.
Я слышу скрип кровати, когда Молли спускает ноги на пол, а затем приглушенный звук ее быстрых шагов по ковру, когда она приближается ко мне. Она садится мне на ногу, и я обнимаю ее, кладя голову на мягкую кожу.
— О, пожалуйста. Мы можем сделать больше, чем это, — насмешливо замечает она после пяти минут просмотра их маленького шоу.
— Я знаю, — соглашаюсь я со смехом.
Молли быстро двигается, наклоняясь вперед, чтобы открыть окно, а затем высовывается наружу.
— Эй! — кричит она им.
Поняв, что не привлекла их внимания, она бросается к кровати, берет один из своих шлепанцев, возвращается к окну и с силой швыряет в них.
— Господи, Моллс! — говорю я, хватая ее за руку, но она вырывает свою руку и забирается на подоконник.
Поднявшись, я подхожу и обнимаю ее, сидящую на подоконнике и ожидающую, когда они заметят, что у них есть публика. Как только они это делают, цыпочка мгновенно ретируется, а парень подходит к окну, очевидно разозленный тем, что потерял свою киску на ночь, и задергивает шторы.
— Ну, это было грубо, — фыркает она, откидываясь на меня спиной и надувая губы.
Я смеюсь, сигарета болтается у меня на губах. Молли тянется к ней и помещает ее между своими зубами, позволяя мне вернуть девушку в комнату.
— Как бы ты себя чувствовала, если бы кто-то наблюдал за нами? — с ухмылкой спрашиваю я.
Она равнодушно пожимает плечами, делает глубокую затяжку и склоняет голову набок. Добродушно закатив глаза, я тянусь мимо нее, чтобы опустить створку окна, когда чувствую, как ее руки медленно начинают двигаться по моему телу.
— Подержи это, — говорит она со злой ухмылкой, засовывая мою сигарету обратно между моими пальцами, и опускается на колени.
Снова закрыв глаза, я осторожно кладу свободную руку ей на затылок и счастливо вздыхаю, когда она вытаскивает член из моих шорт. Не проходит и секунды, как она скользит своими мягкими полными губами вверх и вниз по моей длине, а я снова затягиваюсь дымом.
Да, Моллс может быть чертовски сумасшедшей, но она моя, а я принадлежу ей. Завтра, когда взойдет солнце другого дня отклонений и любви, которой никогда не должно было быть, я сделаю ей небольшой сюрприз, который придумал для ее дня рождения.
У нее может быть куча демонов, сеющих хаос внутри нее, но и у меня тоже, и пора выпустить их, чтобы дать им поиграть друг с другом.
Глава 2
Офис
Молли
Большое бетонное чудовище, к которому мы идем, — это то место, в котором, как сказал Пайк, мы сможем поиграть в следующий раз. Когда он говорит мне, что я могу взять Джиджи, знаю, что у нас будет лучший день на свете. Я позволяю своим глазам окинуть взглядом офисы передо мной. Внутри находится человек, которого мы оба ненавидим. У него слишком много денег, и он тратит их на то, за что должен быть наказан.
Я чувствую холодную сталь клинка на своем бедре. Нет ничего лучше гладкого металла, соприкасающегося с плотью. Улыбаясь, я представляю, как он будет умолять. Потому что это то, что я заставлю его делать. Этот засранец любит делать грязные вещи с женщинами, которым он не оставляет выбора, и утверждает свою власть, зная, что они не могут дать ему отпор.
Шантаж — грязная игра, но я собираюсь показать ему, что в нее могут играть двое. Чего он не знает, так это того, что я тоже люблю делать грязные вещи. Их много. Мое безумие не знает себе равных — даже Пайк иногда не может угнаться за мной, и я задаюсь вопросом, почему он еще со мной. Я часто смотрю на него и вспоминаю первый день, когда его увидела, когда он стал моим миром. И хотя я иногда исчезаю в темноте, Пайк всегда рядом, чтобы вытащить меня обратно.
Проходя через стеклянные двери, я окидываю взглядом одетых в костюмы мужчин и женщин, которые заполняют приемную. Все они одеты в лейблы — дизайнерские имена, которые я бы не хотела носить, хотя могу себе это позволить. Не поймите меня неправильно, это просто мой выбор ― не носить их. Мои черные ботинки и рваные джинсовые шорты — единственная одежда, которая мне нужна. Пайк купил мне новую белую майку с символом анархии спереди и разрезами по бокам, демонстрирующую мой черный кружевной бюстгальтер. Он сказал, что ему нравится видеть мои красивые сиськи, когда везет нас на своем кроваво-красном «камаро».
— Могу я вам чем-то помочь? — спрашивает нас надменная маленькая сучка за стойкой регистрации, когда мы приближаемся к ее столу.
Она смотрит на меня большими глазами, и по тому, как изгибаются ее темные брови, я могу сказать, что девушка не верит, что мне здесь место. Когда она смотрит на папочку, интерес, мерцающий в ее взгляде, заставляет мою кровь кипеть. Он мой. Отвали, сучка.
Ее ярко-красные губы выглядят так, будто они заполнены ботоксом, и мне интересно, если я проколю их, просочится и испачкает ли он белоснежную блузку, которая на ней надета? У нее такой обильный макияж, что я могла провести по нему своей кредитной картой и все равно не достала бы до ее настоящего лица. Возможно, я смогу медленно срезать кожу с ее черепа — нежно или жестоко — и использовать, чтобы покрасить гребаные стены. Желтовато-оранжевый цвет ее тонального крема выглядит как детское дерьмо, отчего термин «дерьмовое лицо» начинает звучать по-новому. Я подавляю хихиканье, потому что Пайк сказал мне вести себя хорошо, пока мы не окажемся в офисе наверху.
— Мы здесь для того, чтобы увидеть мистера Рэндалла, он ждет меня. Реджинальд Харрисон, — сообщает папочка женщине, глаза которой широко распахиваются.
Его низкий голос, важно произносящий каждое слово, напоминает мне его собственного отца. Дядя Грег — это все, чем не является Пайк. Мерзкий человек с отвратительной способностью заставлять мою кожу покрываться мурашками.
Я смотрю, как Пайк вручает ей поддельное удостоверение личности. К счастью, сегодня он в костюме, но мне все равно. Я в своем обычном черно-белом. Женщина быстро кивает и начинает выстукивать по кнопкам телефона на своем столе, набирая цифры своими накладными красными ногтями. Сучка шепчет в трубку, сообщая тому, кто находится на другом конце линии, что мы здесь. Каждый раз, когда она смотрит на папочку, в ее глазах возникает блеск, и мне это не нравится. Прямо под поверхностью во мне медленно закипает бурлящая ярость, и когда я уже практически схожу с ума, то чувствую руку Пайка на моей руке.
Его нежное прикосновение немного успокаивает меня, и я дышу им. Когда я впадаю в ярость, я теряю всякое ощущение того, где я и кто я. Как будто во мне спит дремлющее животное. Когда я ревную или злюсь, оно просыпается и заставляет плохих людей увидеть, что они делают неправильно.
Минутой позже фальшивая Барби улыбается Пайку, что только подтверждает мою потребность вырезать ее наштукатуренное лицо, сняв плоть с ее черепа. Я улыбаюсь, когда думаю о том, как сильно хочу увидеть то, как она истекает кровью по всему долбаному полу, с глазами, засунутыми в ее пизду за то, что она смотрит так на папочку.
— Добро пожаловать, мистер Харрисон. Приношу свои извинения за неудобства и ожидание.
Ее фальшивый приторно-сладкий тон вызывает у меня громкий позыв на рвоту, прежде чем Пайк притягивает меня к себе. Мужчина не упрекает меня, но я знаю, что он не в восторге от моего проявления ревности. Он давно сказал мне, что не все похожи на меня, и они заберут меня у него, если я буду вести себя странно. Но иногда я ничего не могу с этим поделать. Я знаю, что если буду плохо себя вести на публике, у меня будут проблемы. Иногда он не понимает. Мне нравится, когда он шлепает меня, и в большинстве случаев я веду себя так только для того, чтобы он мог стянуть мои трусики и сделать мою задницу красной.
Мы подходим к лифтам, когда двери раздвигаются, позволяя нам войти внутрь. В динамиках играет какое-то странное классическое дерьмо, но как только дверь закрывается, Пайк поворачивается ко мне.
— Милая Молли, — произносит он мое имя этим тоном, который напоминает мне, что я должна хорошо себя вести, пока мы не избавимся от посторонних глаз. Взгляд его голубых как лед глаз полон серьезности, когда он продолжает говорить: — Мы должны действовать быстро. Помни, что я тебе говорил, не играй со своей едой.
Его предупреждение вместе с этим взглядом заставляет меня задуматься, смогу ли я сделать все так быстро, как мне нужно. Я долго смотрю на него, теряясь в его глазах. Они как небо, бездонное и красивое.
Дверь лифта открывается, и мы выплевываемся на плюшевый ковер бордового цвета офиса генерального директора. Других дверей нет, только одна большая дверь из красного дерева. Пайк распахивает ее и входит внутрь, позволяя мне следовать за ней.
Выходя на большое открытое пространство, я окидываю взглядом каждый предмет мебели. Темное дерево и алый цвет делают кабинет темнее, чем он есть на самом деле. Солнце стоит высоко в небе, но его кабинет темный и унылый.
— Кто ты, черт подери? Ты не…
— На твоем месте я бы заткнулся и позволил Молли рассказать тебе свою историю, — говорит Пайк засранцу, сидящему за большим деревянным столом. Проходя дальше, я вижу мужчину, который смотрит на меня так, словно я всего лишь кусок мусора. Я хочу, чтобы он так думал. Мне не нужно, чтобы он догадывался о том, что я много знаю об этом мире и о его бизнесе.
— Вас обоих не должно здесь быть, — говорит нам мужчина.
Ткань его костюма жесткая, но я делаю свой ход до того, как он может даже осознать, что происходит. Усадив свою задницу на его стол, я раздвигаю бедра и ставлю каждую ногу на кресло, на котором он сидит. Пайк стоит позади меня, я чувствую его, и это меня успокаивает.
— Я должна быть здесь. Ты плохой, очень плохой человек, — говорю я ему.
Его взгляд скользит между моих ног туда, как я и предполагала. Он испорченный и грязный. Но не в моем вкусе. Он засранец, который делает то, о чем бы вы не хотели знать.
Рукоять ножа гладкая, как поверхность твердого деревянного стола, за которым он сидит. Его глаза широко раскрыты, когда он смотрит на меня. Неустойчивый ритм моего пульса похож на тот ритм, в котором он бьется, когда я езжу на большом члене папочки. Адреналин течет по моим венам, нагревая кровь, пока я не начинаю чувствовать пульсацию между ног. Все потому, что я собираюсь залить руки кровью этого мудака.
— Кто ты? — спрашивает он, отталкиваясь от стола и вставая со своего места. Он высокий, выше меня, но я быстрее.
— Я маленькая девочка, с ножами я играю. Но, несмотря на возраст свой, рыдать я заставляю, — цитирую я свой стишок.
Он такой красивый, прямо как я. Вот что мне говорит Пайк. Папочка любит меня. Я люблю его.
— Убирайся из моего офиса, иначе я позвоню в полицию.
Мужик тянется к телефону, но я невольно хихикаю над его пустой угрозой. Почему мужчины любят бросаться словами, которые ничего не значат?
— Всего один удар в живот — ты кровью истечешь. Как в масло нож в тебя войдет, и глотку надорвешь.
Я наблюдаю, как его пальцы нажимают «девять», затем «один». Прежде чем он успевает коснуться единицы еще раз, гладкое лезвие рассекает его руку, и кровь брызжет во всех направлениях.
— Ох, все такое красное.
— Ты чертова сумасшедшая, — шипит он, пытаясь схватить меня, но, как я уже говорила, я быстрее его.
— Молли, — вздыхает мой папочка, стоящий в дверном проеме. — Прекрати с ним играть и закончи это.
— У-у-у, — дуюсь я, вытаскивая нож из его руки, заставляя его кряхтеть от боли. Прежде чем он успевает среагировать, нож пронзает его грудь, двигаясь внутрь и наружу, внутрь и наружу.
Он падает в кресло, издавая мой любимый звук, и его тело вздрагивает. На белоснежной классической рубашке расцвели красивые узоры, а затем я сажусь на его колени и разрываю ткань. Его грудь не покрыта волосами, что заставляет меня улыбаться. Прижав кончик своего оружия к гладкой загорелой плоти, я рассекаю ее, рисуя красивую картину, которую завтра увидит полиция.
Мягкий пульсация между ног заставляет меня улыбаться, когда Пайк подходит ко мне сзади. Его твердый член прижимается к моей спине, и я потираюсь о него, заставляя его стонать от удовольствия. Заглавная буква «П» глубоко прорезана в его плоти. Остальные буквы — «е», «д» и «о» — также хорошо видны на его груди, и я невольно хихикаю.
— Ты больная сучка, малышка. Моя милая и безупречная маленькая Молли, — говорит он хриплым и грубым голосом, именно таким, как я люблю.
— Конечно, поэтому ты меня любишь, — смеюсь я, счастливая от того, что он любит меня так же безмерно, как и я его. Из-за вырезания букв мои трусики намокли. — Отблеск ножа пугает в ночи. Расплату получишь, кричи — не кричи.
— Я люблю тебя больше жизни, милая Молли, — говорит Пайк, целуя меня в затылок и прижимая к себе.
Я снова залита кровью, но моя потребность удовлетворена. Мы неторопливо идем к пожарной лестнице, и я знаю, что Пайк отвезет меня домой, чтобы хорошенько потрахаться.
Глава 3
Выбор
Пайк
Я сижу за кухонным столом, уставившись на маленькую деревянную коробку передо мной в течение последнего часа. Полночь, а Молли все еще нет дома. Я не имею понятия, куда она ушла и не оставила на этот счет никаких записок.
Беспокоюсь, что она ушла одна, потому что иногда ее маленькие стишки оказываются на кончике ее языка, и девушка поет песенку всем, кто желает ее слушать, а те, кто предпочитает игнорировать ее, обычно сталкиваются с пустотой внутри нее.
Обычно это включает в себя кровь и счастливую девушку после.
Меня не должно беспокоить это так сильно, потому что я знаю, что Молли может справиться сама, но незнание того, где она, выводит меня из себя.
Облака ползут по темному ночному небу, позволяя широкой полоске лунного света осветить содержимое коробки, и я резко выдыхаю. Хочу ли я это сделать? Хочу ли я добавить еще больше монстров к тем, которые уже находятся в ее голове или моей?
Я знаю, что не приму решение до тех пор, пока она не вернется домой.
«Когда бы это ни произошло, черт подери», — думаю я, бросая взгляд на зеленое цифровое табло часов на духовке. Прошло всего три минуты с тех пор, как я открыл эту гребаную коробку, и я терпеть не могу эту тишину. Вместо этого я мог бы слушать, как она ворочается в нашей постели, потому что меня в ней нет, либо я улыбался бы ей, когда бы она сидела напротив меня и смотрела с детским обожанием, как она иногда делает.
Указательным пальцем я опускаю крышку коробки вниз, а большим — снова откидываю ее вверх. Этот тихий ритмичный звук помогает мне успокоиться сейчас, когда мне это нужно. Такие мелочи, как эта — трюки, которым я научился, чтобы не терять дерьмо, когда Молли нет рядом со мной, — обычно работают, но чем дольше я здесь сижу, занимаясь этим, тем больше убеждаюсь, что оторвать эту гребаную крышку могло бы быть лучшим способом уменьшить мой текущий уровень стресса.
С рычанием я отталкиваю от себя коробку, которая едва не падает со стола. Встав, я иду на кухню, шаря в темноте, пытаясь нащупать новую пачку сигарет, которая, как я знаю, лежит где-то на прилавке. Найдя ее, я переворачиваю пачку вверх дном и зубами срываю пластиковую упаковку. Зажав сигарету между зубами, я зажигаю ее своим подарком и, сделав глубокий вдох, провожу большим пальцем по своему лбу.
Единственным освещением в этом пустом доме, помимо тех немногих случаев, когда облака на гребаном небе расползались в некоем подобии сострадания, была моя тлеющая сигарета, и я не знаю, слишком ли было этого сейчас или недостаточно.
Разочарованно зарычав, я направляюсь обратно к кухонному столу и сажусь на стул. Потянувшись к коробке, я придвигаю ее к себе и открываю крышку. Я хочу сделать это прямо сейчас — взлететь высоко над облаками и не смотреть вниз, пока мне снова не придется это сделать, но я хочу, чтобы Молли была рядом со мной. Я никуда не хочу идти без нее, и я знаю, что она тоже захотела бы полететь со мной.
Снова встав, я иду в гостиную, полностью раздвигая шторы. Мои руки начинают барабанить по бедрам, пока я медленно качаю головой вверх и вниз под мелодию, которую слышал на днях. Это что-то вроде нервного тика в последнее время, но, похоже, это работает лучше, чем возня с коробкой.
Я тянусь одной рукой, чтобы взять сигарету из губ, а другой продолжаю выстукивать мелодию, когда вижу знакомую светлую вспышку распущенных волос, двигающуюся по улице. Подойдя ближе к окну, я прижимаюсь к нему как можно сильнее, чтобы убедиться, что с ней все в порядке, потому что она все время оглядывается через плечо и, мне кажется, разговаривает с кем-то, кого я не вижу.
При последней мысли я закатываю глаза. Бывают дни, когда Молли разговаривает с кем-то, кого я не вижу, и меня это никогда не беспокоило, так как я знаю, что этот «кто-то» обычно находится в ее голове.
«Я должен заставить ее вернуться к приему своих лекарств», — думаю я, когда она исчезает из поля зрения.
Через несколько мгновений я слышу эхо шагов ее ботинок, когда она поднимается по лестнице, а затем звон ключей. Дверь тихо скрипит, когда Молли пытается незаметно проскользнуть внутрь, вероятно, предполагая, что я сплю.
Я стою спиной к двери — не хочу расстраивать ее тем, что нахожусь не там, где она ожидает.
Молли кряхтит, стаскивая ботинки, а затем направляется на кухню. Ее маленькие босые ножки издают самый милый звук, когда она идет по полу. Слегка повернувшись, я украдкой смотрю через плечо в ее сторону. Стоя ко мне спиной, она пьет из упаковки апельсинового сока, затем ставит ее обратно в холодильник, и я снова отворачиваюсь.
— Детка? — нервно зовет она.
Поднеся кулак ко рту, я глубоко вдыхаю дым и поворачиваюсь к ней лицом. Я хочу спросить ее, где она была, но знаю, что она скажет мне только тогда, когда будет готова. Просто я ненавижу это ее гребаное скрытничество и секреты.
— Почему ты встал? — спрашивает она, постукивая ногой и все еще держа в руках ботинки.
— Не могу заснуть, когда тебя нет дома, ты же знаешь, — говорю я как можно мягче.
— Прости, — отвечает она, отводя взгляд и отбрасывая назад свои волосы. — Однако я не делала ничего плохого, хорошо? Клянусь.
— Я знаю, — киваю.
Молли роняет ботинки на кухонный пол и быстро подходит ко мне, обвивая руками мою талию и упираясь подбородком мне в грудь. То, как она сейчас смотрит на меня — словно моя вера в ее вероятную ложь — единственное, что дает ей жизнь прямо сейчас, — заставляет меня слегка улыбаться.
— У меня есть кое-что, что я хотел бы попробовать, но ждал, когда ты вернешься домой, — медленно начинаю я.
Молли склоняет голову набок и ждет, пока я продолжу. Обняв ее за плечи, я наклоняюсь и целую ее в кончик носа.
— Хочешь полетать со мной? — мягко спрашиваю я ее.
— Что? — спрашивает она с нервной улыбкой, нахмурившись в легком замешательстве.
— Сегодня ночью я дам тебе все, что ты когда-либо хотела, Моллс, — говорю я ей, и моя улыбка превращается в ухмылку. — Все, о чем ты даже не подозревала, что это тебе нужно начнется, как только мы воспользуемся тем, что находится в этой коробке.
Слегка повернув голову, она следует взглядом за моим кивком и смотрит на стол. Оторвав от меня руки, она подходит и садится на один из стульев, а затем выжидающе смотрит на меня.
Это одна из вещей, которые мне в ней нравятся — безоговорочное доверие мне, и если я скажу ей, что хочу сыграть еще раз в русскую рулетку, как это было после того, как мы впервые трахались, она сама зарядит пулю и сама крутанет барабан. Это было чертовски глупо, но мы оба делали это только один раз, и я просто должен был убедиться, что это обязательство, которое мы оба готовы взять на себя друг перед другом.
Быстрая и порочная жизнь вместе или смерть от наших собственных рук.
Для нас нет ничего промежуточного, да и быть не может. Не с тем дерьмом, на которое, я знаю, мы способны.
Сделав глубокий вдох, я подхожу к столу, выдвигаю стул рядом с ней и сажусь, прежде чем снова открыть коробку.
— Вот, — говорю я, протягивая ей небольшой кусочек бумаги. Я нежно убираю ее руку ото рта, прежде чем она успевает съесть его. — Тот для меня, — говорю я ей с улыбкой. — А этот для тебя.
Я подношу второй кусочек к ней ближе, и ее глаза расширяются от волнения. Мне кажется, что Молли на самом деле понимает больше, чем ей нравится показывать, но она получает удовольствие от того, что я нянчусь с ней, поэтому на самом деле она не показывает свою истинную сущность тогда, когда ей это не нужно.
— На счет три, — мягко говорю я, прижимая магию к ее губам. — Один.
Она открывает рот, и я делаю то же самое.
— Два.
Молли медленно высовывает язык изо рта, с трудом сдерживая себя в том, что возможно произойдет дальше.
— Три.
Я открываю рот и, когда она кладет маленький бумажный квадратик мне на язык, я делаю с ней то же самое. Она закрывает глаза, и я, потянувшись к ней, притягиваю ее к себе и кладу сигарету на кухонный стол.
Сегодняшний вечер станет великолепным началом того, что должно было начаться давным-давно, и это поможет нам избавиться от запретов и обрести наше истинное животное «я».
Глава 4
Отец
Молли
Пайк подъезжает к известному кирпичному зданию, которое возвышается над маленьким городком, словно спаситель. Я знаю, что это не так. Это проклятое место, где люди думают, что очищаются от грехов, тогда как все, что они делают, это прикрывают скверну, преследующую их разум.
Я хихикаю.
— Ты в порядке, малышка? — спрашивает Пайк, сжимая своей рукой мое бедро, отчего я хнычу от нужды.
Он трахнул меня сегодня утром, ровно два часа назад. Я смотрела на часы на нашей прикроватной тумбочке, когда скакала на его толстом пирсингованном члене, заботясь о том, чтобы, когда мы приедем сюда, он был готов к еще одному хорошему жесткому траху.
У него такое выражение лица и эта грешная ухмылка.
— Я никогда не была так счастлива, папочка, — мурлычу я, используя данное ему прозвище.
Несмотря на то, что мы не должны делать то, что делаем, я не могу не жаждать его прикосновений, того, как он заставляет меня кричать и стонать.
— Хорошая девочка. А теперь пойдем, — говорит он.
Пайк выходит из машины и оставляет меня смотреть на его задницу, обтянутую темными джинсами. Открыв мою дверь, он предлагает мне свою татуированную руку, и я скольжу в его ладонь своими пальцами. Солнце все еще стоит высоко в небе, когда мы входим в тускло освещенное свечами здание.
Витражи на окнах делают его еще темнее, чем оно есть на самом деле, но осколки яркого света, которые следуют за нами, когда мы заходим внутрь, создают прекрасную радугу. Я люблю радугу.
— Маленькая Молли потеряла Долли, — говорю я с надутым видом. — Она сидит на стуле и ножками болтает. Ходить не любит в церковь — та Молли обижает.
Я смеюсь, когда Пайк, глядя на меня, качает головой на мой стишок.
Знаю, что в действительности ему это нравится. Он любит меня. Я помню тот день, когда он впервые потянулся ко мне. Когда скользнул в постель и обнял меня. Его тело было укрыто розовым одеялом, которым моя мама всегда заставляла меня пользоваться.
— Малышка, — предупреждает Пайк. — Мы должны сесть и помолиться, прежде чем ты сможешь петь.
Его тон настолько серьезен, что, уверена, теперь он пытается быть для меня настоящим папой. Но все нормально, ему нравится быть главным. Ему нравится делать из меня хорошую девочку.
— Знаю.
Пожимаю плечами, пока мы бродим по безлюдному зданию. Я вижу свечи, горящие на алтаре, их пламя танцует, даря тусклый свет. Пайк, неторопливо подойдя к одной из скамеек, устраивается на ней, а затем поворачивается ко мне.
— Почему бы тебе не пойти туда и не поиграть для меня, малышка? — указывает он на орган, расположенный в правом углу, рядом с которым стоит стул пастора.
Подбежав к инструменту, я усаживаюсь на скамеечку и кладу Джиджи — свой нож — рядом с собой. Мои пальцы скользят по клавишам из черного дерева и слоновой кости, а затем я закрываю глаза и играю по памяти.
Легко вспомнить мелодию, которую я выучила в детстве. Мы с Пайком играли в прятки, и всегда было весело, когда он меня находил. Он прижимал меня к своему твердому телу и говорил, какая я красивая. Он был единственным мальчиком, которого я любила. Он украл мое сердце в тот момент, когда украл поцелуй.
Я играю песню, которую он напевает. Ничего особенного, просто что-то между мной и мужчиной, которого я люблю. Мой папочка. Пайк.
— Кто вы?
Из-за моей спины доносится грубый голос, прерывающий мою игру. Мое тело в ярости от вторжения. Пайк перестает напевать, а мои пальцы все еще лежат на клавишах.
— Маленькая Молли потеряла Долли, сейчас ей хочется играть, но все успели убежать.
Мои веселые стишки заставляют мое сердце трепетать и успокаивают разум. В голове, в ушах всегда шум. Только Пайк знает, как мне помочь. Он сказал, что я особенная девушка, что мне суждено иметь больше любви, чем другим. Не знаю, что он имел в виду, но папочка меня очень любит. Мне нравится то, как сильно он меня любит и заставляет мое тело летать.
— Мне придется попросить вас обоих уйти.
Мужчина в черной длинной рясе смотрит на нас со страхом и гневом, сливающимися вместе, как узор на леденце.
— Я не хочу уходить. Мне здесь нравится.
Я нажимаю на клавиши органа, заполняя большое пространство эхом труб.
— Пожалуйста, мисс, это не игрушка.
— Игрушки для парней, а куклы для девчат. А вот моя Джиджи тут хочет поиграть. Хотите ее имя на своей груди? А мои ручки будут по локоток в крови.
Встав, я подхожу к нему, крепко сжимая Джиджи в руке, и подаюсь вперед к лицу старика, не сводя глаз с морщин на его бледной коже.
— Старики меня злят. Они вызывают у меня ярость. Я люблю резать и препарировать, а ты всего лишь насекомое.
— Милая Молли, — доносится до меня голос Пайка, который сидит на скамье и смотрит на меня своими большими голубыми глазами. Их взгляд держит меня мгновение в заложниках, прежде чем он одаривает меня своей кривой ухмылкой и озорным подмигиванием. — Развлекайся, моя милая девочка.
Вытащив сигарету из пачки, он засовывает ее в рот, и я наблюдаю, как Пайк ее поджигает. Пастор бормочет что-то о детях дьявола, и я невольно хихикаю.
Лицо старика — картина. На нем написан страх и душевная боль, и я не могу перестать хихикать, когда он пытается удрать. Пайк достает пистолет из куртки.
— Если ты хочешь жить, то вернешься сюда, — говорит он старику, взводя курок, как настоящий герой.
Пастор останавливается как вкопанный и разворачивается. Его глаза расширяются, когда он видит оружие в руке Пайка. Той самой руке, которая заставила меня истекать на нее сегодня утром за завтраком, а затем он слизал со своих пальцев все мои соки, сказав, что я его любимая конфета.
— Пожалуйста, просто уходите. Я не буду звонить в полицию.
Его мольба только заставляет меня хихикать еще больше. Тело старика трясется от страха, и я упиваюсь этим. Словно наркотиком, утоляющим мой голод, улыбаюсь я. Поднеся Джиджи к своему языку, я медленно облизываю лезвие.
— Не плачь и не беги, а монашке все расскажи.
Вращая нож, я подхожу к нему и, вцепившись в черную рясу, притягиваю его к себе. Приблизив к нему свое лицо, я провожу губами по его старой морщинистой коже.
— Ты вложил свой старый член в монахиню, отец? — спрашиваю я, смеясь, когда он вздрагивает.
Отец. Какое странное слово. Я предпочитаю использовать слово «папочка», потому что Пайк мой, и он добр ко мне. Мой биологический сломал меня. Сделал меня чокнутой, и теперь я делаю то, чего не делают другие люди. Я прижимаю кончик ножа к его тонкой как бумага плоти.
— Отцы должны страдать. Отцы должны рыдать. Они грешат извечно, и ложь их бесконечна. Не вымыв свои пальцы по самые-то яйца, он трахал мои дырочки. Текли мои слезиночки, а папочка смеялся, шутил и улыбался, но лишь пока не сдох.
Глаза старика расширились в шоке от моих слов, от стихотворения, которое я сочинила специально для него. Толкнув его вниз, я заставляю его встать на четвереньки. Он пытается отползти, но я быстрее. Мой тяжелый черный ботинок достигает его щиколотки, и я со всей силы давлю на нее, словно раздавливаю жука. Громкий треск вместе с резонирующим от стен криком агонии — музыка для моих ушей.
— Убирайтесь. Уходите сейчас же, — хрипит старик. Библия, которую он держал в руках, лежит на полу рядом с ним. — Вы дети дьявола.
Он встречается со мной взглядом, и я захожусь в диком хохоте, от которого пастор ахает. Я снимаю свою майку через голову и улыбаюсь.
— Слушай, у него стояк на мои сиськи, — говорю я папочке. Глаза старика широко раскрываются, когда руки Пайка сжимают мои соски через мягкий материал бюстгальтера, и я не могу перестать хныкать, когда он дразнит мои затвердевшие бутоны.
— Думаю, ты права, милая Молли, — усмехается Пайк позади меня. — Думаю, он будет следить за нами.
Он скользит между моих ног, поднимая розовую мини-юбку на мне и находя мокрые трусики. Пальцы Пайка играют с моим клитором, кружат на нем, пока старик наблюдает, не в силах отвести от нас своего грязного взора.
— Я думаю, ему нужно поучиться, папочка, — шепчу, опуская голову на плечо Пайка, пока он продолжает свое служение.
— Убирайтесь! — кричит старик, и я бросаю на него свой взгляд.
— Послушайте, отец, — говорит Пайк, отпуская меня и направляя пистолет в сторону священника. — Моя малышка хочет поиграть, а когда она чего-то хочет, я слежу за тем, чтобы она это получила.
Папочка целится в колено морщинистого старого говнюка и нажимает на спусковой крючок, позволяя громкому выстрелу разноситься сквозь пространство.
Старик кричит от боли, и я, хихикая, набрасываюсь на него, садясь на него сверху. Мои бедра яростно крутятся, когда я трусь о него. Он больной. Они говорили мне, что я сломлена, но даже в агонии этот засранец не может обуздать свой член.
— Маленькая Молли любит поиграть. Маленькая Молли любит убивать. Ей нравится звучанье крика твоего. Покуда это делает счастливого его. По полу растекается лужа из крови, когда она прихватит малюточку Джиджи. Маленькая Молли ранит чуть сильнее, чтобы кровь повсюду, ну, и чуть быстрее.
Взяв покрепче свой гладкий серебряный клинок, я рассекаю его морщинистую плоть, улыбаясь тому, как прекрасен красный цвет его крови, капающей с его бледной кожи. Со счастливым видом я прижимаю кончик к его губам и широко улыбаюсь старому отцу, который выглядит слишком грустным.
Его крики и вопли заставляют меня чувствовать покалывание в том особенном месте, которое Пайк вылизывал и прикасался, зная, что не должен этого делать. И даже теперь, когда Пайк засовывает в меня свой член и рассказывает мне о вещах, которые мы собираемся делать вместе, я знаю, что люди назовут нас грешниками, но мне все равно, Пайк — единственный, кто меня понимает.
Ножом я вырезаю на лбу отца большую букву «М». Его тело вздрагивает подо мной, пока я убеждаюсь, что буква идеально выписана на его бледной коже. Пайк потянулся ко мне, испачканной кровью злого человека.
— Ну же, милая Молли, — говорит папочка. — Нам нужно идти.
— Но я хотела поиграть, — снова дуюсь я. — Не могли бы мы потрахаться, пожалуйста, папочка?
— Малышка, нам нужно убраться отсюда до их прихода, — преду