Алексей Ручий.
Вечером накрыли стол. Директор сам спустился в цех и позвал работяг. Те только и ждали этого клича и охотно потянулись в бухгалтерию, где планировался небольшой сабантуй. Поминки – как окрестил их про себя Степан Ильич. Сам он был преисполнен мрачных предчувствий.
Оно и понятно: сегодня директор должен был объявить об участи их завода, который за последние десять лет и так ужался до размеров одного цеха, перебивающегося нечастыми заказами на изготовление металлоконструкций.
В последнее время дела шли всё хуже и поговаривали, что Михалыч – директор и нынешний владелец завода – собирается продать цех или привлечь сторонних инвесторов, что, по мнению Степана Ильича, означало одно и то же: конец производству. С этими невеселыми мыслями он пошел вместе со всеми в бухгалтерию.
Заводу Степан Ильич отдал больше сорока лет своей жизни. После ПТУ по распределению попал сюда сварщиком, потом прямо с завода ушел в армию, а с армии двадцатилетний ефрейтор снова вернулся на завод. Вместе с заводом пережил развал Союза и лихие девяностые, когда цеха закрывались один за другим, а оборудование вывозилось и продавалось за бесценок. Начальства Степан Ильич пережил столько, что теперь и не сочтешь. А сам в руководители никогда не лез. Хотя уж что-что, а свое дело знал туго. Да и завод знал, жизнь его рабочую. Изнутри что называется…
И вот что-то должно было случиться. Чуял Ильич нутром – этих перемен завод не переживет. Продаст Михалыч цех, а новые хозяева производство свернут. Сдадут площади в аренду коммерсантам и будут рентой жить. А на простого рабочего им плевать. Молодых в менеджеров переоденут, а его, Степана Ильича, почетного сварщика, отправят на пенсию…
В бухгалтерии был накрыт большой стол, на котором громоздились пластиковые тарелки с колбасной нарезкой, бутербродами с красной икрой, открытые банки с маринованными огурцами, шпротами и маслинами. Между тарелок с закуской безмолвными часовыми высились бутылки с водкой.
Сели. Молодежь принялась накладывать закуски, кто-то засуетился с выпивкой. Небольшое помещение бухгалтерии наполнилось шумом и гамом. Степан Ильич скромно примостился с краю, взял себе пластиковую тарелку с вилкой, подцепил пару кусков колбасы и маринованный огурец. Принял стакан с водкой от токаря Ромки. Через пару минут все умолкли и уставились на Михалыча.
Андрей Михайлович, владелец цеха, поднялся с пластиковым стаканом в руке. Обвел взглядом всех присутствующих. Затем заговорил:
- Коллеги! Друзья! Все мы знаем, по какому поводу здесь сегодня собрались. Наш завод переживает не лучшие времена…
И всё в таком духе. Непродолжительную речь свою директор подкрепил лирическим отступлением, посвященным трудному экономическому положению в стране, статистическими данными, касающимися деятельности их производства, и резюмировал коротко:
- В общем, на данном этапе принято решение привлечь стороннего инвестора. Это немецкий бизнесмен, который хочет вести экономическую деятельность в нашем городе. Послезавтра он приедет принимать цех…
Фрицев нам тут только не хватало, - подумал про себя Степан Ильич, хмурясь всё сильнее с каждым словом директора. Своим-то доверия нет, а тут немец… нет, точно хана пришла заводу!
- Завтра можете на работу не приходить, - продолжил директор, – отгул. Ну а дальше новый хозяин решит, что да как... А сейчас давайте выпьем за вас, за наш дружный коллектив, с которым мы шли бок о бок все эти годы!..
Старый сварщик мрачно выпил водку. Закусил. Работяги вокруг после выпивки загалдели, посыпались шутки, пересказанные по сотне раз анекдоты. Им-то что, они завода не знают, так – проездом в цеху, им что Михалыч, что немец – всё одно. Лишь бы поменьше работать, да посытнее жрать…
Кто-то полез расспрашивать директора о перспективах, но тот лишь отмахнулся: поживете – увидите. Уж поживешь тут, - насупился Степан Ильич, - натуральные поминки. А похороны послезавтра…
- Михалыч, скажи честно: конец заводу? – спросил Степан Ильич директора, когда они вышли на улицу. Небольшой праздник подошел к концу. Выпивку и закуску смели со стола за час, потом еще полчаса поболтали, немного прибрали в бухгалтерии, да и разошлись.
- Брось ты, Степан Ильич, - махнул рукой директор, - тебе-то какая разница? Ты у нас почетный сварщик, тебе уже и на покой пора. Как и мне. А завод… да что ему будет, заводу-то? Приедет немец – что-нибудь да как-нибудь наладит. Он молодой, энергичный. А мы с тобой лучше на природу: на рыбалочку да за грибочками, старческие удовольствия, как говорится, все дела…
- Да ну тебя, Михалыч! Старческие удовольствия… Какие уж тут удовольствия, когда заводу хана!
Степан в сердцах сплюнул. За завод было обидно.
- Ты не горячись, Степан Ильич. Дался тебе этот завод. Сорок лет ему отдал, в печенках он у тебя уже сидеть должен, - Михалыч попробовал перевести всё в шутку, - я такси вызвал, поедешь? Нам по пути, вроде.
- Не поеду. Сам дойду. Свежий воздух старикам полезен, ты ж меня в старики записал… И Степан Ильич, не прощаясь, пошел в темноту.
Директор хотел его окликнуть, но передумал. Пусть прогуляется старик, отойдет. Тоже мне защитник трудящихся нашелся, трухлявый… на пенсию самому давным-давно пора. А с цехом немец найдет, что сделать. Площади немаленькие, если под склады или под офисы отдать – вложения за год окупит…
Придя домой, Степан Ильич завалился спать. Даже с женой не стал разговаривать. Упал на диван и отключился.
Проснулся от того, что кто-то на него смотрел. Степан Ильич повернулся, вгляделся во мрак. На книжной полке слабо светился бюст Ленина, который сварщик притащил с завода лет двадцать назад. Как раз когда Союз рухнул, и наступили демократические времена со всеми их потрясениями. Красный уголок тогда разбирали, он и прихватил…
Ленин смотрел на старого сварщика. Внимательно, исподлобья, хмуря литые брови. А потом вдруг заговорил:
- Как можно спать, товарищ, в такую тяжелую для трудящегося люда пору? Когда мировая буржуазия расправила свои хищнические крылья и тянет когтистые лапы к горлу обескровленного пролетариата? А?
- Да я это… - только и пролепетал Степан Ильич в ответ. Голос спросонья был хриплым и слабым. Ленин его пугал. Хотя была в нем и какая-то гипнотически притягательная сила.
- Сегодня вы, товарищ, это, а завтра ваш завод того! – строго сказал ему Ленин. А еще Ильич! Тезка мой по батюшке. Нельзя так, товарищ! Нельзя спать в такое трудное время!
У Степана Ильича заныло в груди. Тяжким бременем прижало его чувство вины. Он обернулся: не видит ли жена. Но жена крепко спала, отвернувшись к стене.
Сварщик вновь повернулся к Ленину.
- Что мне делать, Владимир Ильич?
Ленин засветился как будто еще сильнее, словно кто-то обильно измазал его белым фосфором.
- Ситуация назрела, прямо скажем, революционная. Ждать больше нельзя! К ружью, товарищ! Отстоим завод в честь столетнего юбилея Великого Октября!
Чувство вины сделалось сильнее. Ведь и вправду – в этом году сто лет со дня революции, а Степан Ильич и забыл. А всё потому что седьмое ноября больше не красный день календаря… И рабочий человек теперь не в почете. Нет, нельзя, ни в коем случае нельзя отдавать завод немцу в такой год!
- Отстоим, Владимир Ильич, - Степан вскочил с дивана и встал по стойке смирно. – Отстоим! Во славу Великого Октября!..
Ранним утром Степан Ильич пришел на завод, хоть директор вчера и объявил об отгуле. На вахте сказался, что нужно доделать заказ и убрать рабочее место – приготовиться к приезду нового хозяина, так сказать. Закрылся в цеху и принялся за дело – а дело предстояло непростое: отстоять завод. По заветам великого Ильича…
Хорошо, хоть никто не беспокоил. Только в обед приехал директор, который, впрочем, практически не обратил на сварщика внимания. Делает там что-то старый и чёрт с ним. У директора своих проблем хватало. Надо завтра цех инвестору сдать, документы все уже подписаны, деньги в банке на аккредитиве… А со Степаном Ильичом ссориться не хотелось. Видно же, что мужик переживает. Прикипел к заводу… Ох уж эти старики-разбойники!..
Директор пробыл недолго, а Степан Ильич трудился до позднего вечера. Ушел уже затемно. Вернулся домой, выпил сто грамм, посмотрел телевизор и лег спать. Жена только покачала головой: муж в последнее время ходил сам не свой, оно и понятно: завод, где он отпахал сорок с лишним лет, закрывать собрались…
А на следующий день в вечерних новостях (правда, далеко не на всех федеральных телеканалах и уж точно не в списке самых важных) вышел сюжет о том, как в одном из райцентров N-ской области подпавший под сокращение рабочий захватил завод.
Ведущий загробным голосом сообщил, что поступают тревожные вести из регионов, а затем на экране возникла картинка с заводом. Камера оператора выхватила огромный алый плакат, закрепленный на крыше одного из цехов, на котором крупными неровными белыми буквами было выведено: «ЗАВОД ИМЕНИ 100-ЛЕТИЯ ОКТЯБРЯ», а внизу более мелким шрифтом подписано: «Хрен вам, а не цех!»
Затем специальный корреспондент с места событий поведал печальную историю провинциального предприятия, оказавшегося на грани банкротства, которое должен был выкупить и спасти от разорения немецкий инвестор. Однако именно в день его приезда один из рабочих завода заварил все входы и выходы в цех, вывесил только что продемонстрированный транспарант (камера еще раз крупно выхватила надпись «ЗАВОД ИМЕНИ 100-ЛЕТИЯ ОКТЯБРЯ») и потребовал передачи предприятия под управление «трудящихся масс» (корреспондент подчеркнул, что дословно цитирует ультиматум захватчика).
Старое и новое руководство предприятия попыталось провести с доморощенным террористом переговоры, которые, однако, не увенчались успехом. После этого последовало небольшое историческое отступление, посвященное столетнему юбилею октябрьского переворота, руководимого большевиками, примером которых, по всей видимости, и воодушевился почетный сварщик.
Как раз в это время подтянутый к месту событий ОМОН принял решение о штурме, и камера в прямом эфире показала, как облаченные в броню бойцы окружают здание цеха. Оператор следовал за цепочкой полицейских.
Внезапно раздался взрыв, который все поначалу приняли за начало штурмовой операции, однако уже в следующую секунду омоновцы бросились врассыпную от цеховых ворот. Еще через мгновение тяжелые ворота отворились, и в клубах огня и дыма оттуда показалась бронированная тележка с установленными на ней баллонами и приспособлениями из трубок, которую толкал перед собой закованный в латы из сваренных металлических пластин рыцарь. Оператор оказался на земле, и дальше съемка велась в довольно непривычном ракурсе «снизу-вверх».
Рыцарь же двинулся на ОМОН, толкая перед собой тележку, поливающую полицейских огнем. Позади него инфернально полыхало зарево пожара. На цеховой крыше гордо трепетал алый транспарант «ЗАВОД ИМЕНИ 100-ЛЕТИЯ ОКТЯБРЯ».
ОМОН перегруппировался и ударил по рыцарю автоматными очередями. В это время в цеху грянул мощный взрыв, заставивший сложиться стены и обрушивший крышу. А еще через мгновение сдетонировал и сам рыцарь, обдав округу густыми огненными струями. По замечанию корреспондента, скорее всего, одна из автоматных очередей угодила в размещенные на тележке баллоны с горючим газом, используемым в газосварочных работах. После этого полицейским оставалось лишь констатировать окончание штурмовой операции.
Оператор, наконец, поднялся с земли и показал дымящиеся руины цеха. Через минуту взволнованный корреспондент сообщил, что масштабы случившегося еще только предстоит оценить. Согласно первичной информации в результате штурма пострадали несколько бойцов ОМОНа, которым сейчас оказывается необходимая медицинская помощь, а также погиб сам захватчик. Кроме того, по всей видимости, захваченный цех подвергся сильному разрушению, и в ближайшее время его нормальное функционирование восстановить вряд ли получится. Подвигло ли рабочего на такой поступок отчаяние или же он является участником террористической организации – еще предстоит выяснить компетентным органам…