Вячеслав Данилович – ровесник моей матери, родился в 1925 году. Меня познакомила с этим удивительным человеком Зоя Николаевна, особа, приближенная к семье отца Димитрия Дудко. Вячеслав Данилович жил в Москве на Нижней Масловке в доме, построенном специально для членов Союза художников еще в 1930-е годы. Рядом стоит здание с огромными окнами в стиле конструктивизма – мастерские художников и скульпторов. Квартира была однокомнатная, но просторная, с высокими потолками. Кроме письменного стола, кровати, дивана и шифоньера всё остальное пространство занимали книжные шкафы. Каждый раз, приходя в эту квартиру, я с завистью всматривался в корешки книг прекрасной библиотеки, все книги тщательно подобраны и отфильтрованы, никаких «левых»[1] авторов.
Зоя Николаевна взяла шефство над Вячеславом Даниловичем, он также был духовным чадом о. Димитрия. Она приносила ему продукты, иногда готовила и убирала в квартире. Вячеслав Данилович лет десять был лежачим больным, что-то серьёзное с сердцем, но нашёлся доктор-гомеопат, который поставил его на ноги. Отец Димитрий временами заходил причастить больного и заодно пообщаться. В начале нашего знакомства Вячеслав Данилович был еще слаб и почти не выходил из квартиры, но постепенно ему становилось лучше, и мы иногда совершали прогулки по городу, об этом я еще расскажу.
За несколько лет до моего знакомства с Вячеславом Даниловичем умерла его мама – художник и этнограф, она копировала русские орнаменты на платках и платьях. Сохранился целый сундук этих акварельных копий, хватило бы на музейную экспозицию. А отца, который тоже был художником, репрессировали в 1937 году. Отец его был знаком со многими знаменитостями Серебряного века: Маяковским, Давидом Бурлюком и другими поэтами и художниками. Отец говорил Вячеславу Даниловичу, что когда тот был еще младенцем, то сидел на руках у Маяковского. Во время войны Вячеслава Даниловича призвали в армию, а поскольку отец его был поляк, направили в формирующуюся польскую дивизию[2], которая так и не укомплектовалась и не попала на фронт, а занималась строительством фортификационных сооружений.
Зоя Николаевна приметила на беседах о. Димитрия, что я активно задаю вопросы и, по-видимому, человек книжный. Вот ей и захотелось познакомить меня с другим книжным человеком. При первой же встрече, она произошла весной 1982 года, Вячеслав Данилович поразил меня широтой и объёмом своих знаний, а также феноменальной памятью. Он знал несколько языков, свободно владел французским, неплохо английским и итальянским. Какое-то время он учился в консерватории на вокальном отделении, однако был отчислен, как сын «врага народа». Наиболее глубокие знания у Вячеслава Даниловича были в области музыки[3], искусства, литературы и истории, он хорошо знал классическую немецкую и русскую религиозную философию. О музыке со мной говорить было бесполезно, тут я полный профан, а об искусстве, литературе и истории мы говорили много. Конечно, я больше слушал и задавал вопросы, но были области, где я тоже кое-что знал и даже мог поспорить, – это Толстой, Достоевский, Владимир Соловьёв и их окружение. Будучи иконописцем, мог поговорить на тему иконописи, древнерусского и вообще искусства.
Очень скоро мы стали друзьями, насколько это возможно, учитывая разницу в возрасте и уровне образования. Он иногда представлял меня знакомым: «Мой юный друг Виталий»[4]. Вообще попасть в друзья к Вячеславу Даниловичу было нелегко, всех его друзей можно по пальцам пересчитать. А на момент нашего знакомства он регулярно общался только с одним своим старым другом – художником тоже по имени Виталий, фамилии его, к сожалению, не запомнил. Ещё он часто с благодарностью вспоминал своего уже покойного друга известного литературоведа Сергея Николаевича Толстого.
Интересно, чем я ему понравился? Пишу с его слов, но не буквально: во-первых, тем, что мы сошлись во взглядах, и ему, как ни странно, тоже было интересно общаться со мной, а во-вторых, тем, что я говорил тихо. За это меня многие знакомые ругали, что говорю тихо, им-де приходится переспрашивать или читать по губам. У Вячеслава Даниловича был абсолютный слух и в музыкальном, и в физическом смысле. После болезни он терпеть не мог шума и громких голосов, жаловался на соседей сверху:
– Не говорят, а кричат, как резаные! Наденут вместо тапок какие-то утюги и грохочут по потолку.
Вячеслав Данилович обладал очень тонким чувством юмора:
– Живу, как в сумасшедшем доме, если бы не чувство юмора, можно с ума сойти.
Стоим как-то на перроне, подходит электричка, я смотрю на часы:
– С немецкой пунктуальностью!
– С немецко-фашистской пунктуальностью, – уточнил Вячеслав Данилович.
При широте светских знаний и принадлежности к культурной элите Вячеслав Данилович не был либералом ни в политике, ни в религии, как это было у нас заведено еще с петровских времен, напротив, он был русским патриотом и ревновал о чистоте православия, опирался на авторитет Святых Отцов.
Несколько лет Вячеслав Данилович тесно сотрудничал с митрополитом Волоколамским Питиримом (Нечаевым) – председателем Издательского отдела Московской патриархии. Написал для него пространное житие прп. Иосифа Волоцкого[5]. Это серьезный научный труд, без сомнения, самый значительный из всего, что было написано на эту тему. Использовал при этом архивные материалы и литературу на иностранных языках, которую сам переводил. Курьеры часто приносили ему на редактуру тексты, тогда он редактировал Настольную книгу священнослужителя. За это ему платили какие-то деньги, и он мог хоть как-то выживать, пенсии не заработал. Я тоже старался приходить к нему не с пустыми руками, приносил продукты и новые книги – пищу духовную.
Общение с Вячеславом Даниловичем в течение почти четверти века можно сравнить с университетским образованием. И главное здесь было не в объеме знаний, а в правильной ориентации в религии, литературе, истории и других областях. Он помогал отличить настоящее от подделок, давал не только художественную, но и нравственную оценку произведений, учил смотреть на всё сквозь призму христианства. По моей просьбе он составил огромный список русской и иностранной литературы и поэзии, который он рекомендовал для «безопасного» чтения взрослым и детям. Это настоящая литература по художественным достоинствам, не несущая в себе плевел, с точки зрения христианства. Так, он сетовал, что никто ему вовремя не подсказал и он «сдуру» прочитал все 18 томов Горького и много других книг, на которые не стоило тратить времени. Он читал произведения многих писателей не отдельными книгами, а собраниями сочинений. Так всего О. Бальзака он прочитал уже в 13 лет. Затем 30 томов Диккенса и так далее. Самое удивительное, что он помнил содержание всех прочитанных книг, имена персонажей, чуть ли не год издания.
О его памяти вообще отдельный разговор. Допустим, я прихожу к нему в гости с каким-либо человеком, но он принять не может – плохо себя чувствует. Постояли в прихожей, перекинулись парой фраз и ушли. В следующий раз я прихожу с тем же человеком лет через пять. Вячеслав Данилович здоровается с ним по имени, потом вспоминает, что он был у него в гостях, скажем, 22 февраля такого-то года, человек этот был одет так-то и так-то. Может сообщить и ещё кучу подробностей. Естественно, у человека глаза на лоб...
Вот еще пример его феноменальной памяти, пишу с его слов. Однажды в гостях один из присутствующих похвастался, что достал стихи из «Доктора Живаго» Пастернака (книга была недавно издана на Западе), и прочитал два или три стихотворения. Когда он ушёл, оставшиеся гости стали сокрушаться, что не догадались переписать эти стихотворения. Вячеслав Данилович уединился в соседнюю комнату и в течение часа представил гостям тексты стихотворений слово в слово – можете переписывать.
От Вячеслава Даниловича я впервые узнал о деятельности масонов в истории и в наше время. Сознаюсь, что несколько лет «болел» этой темой, но постепенно успокоился, и всё стало на свои места.
Обещал рассказать о прогулках. Как-то Вячеслав Данилович повел меня пешком в Тимирязевскую академию, оказалось, что её окрестности связаны с романом Достоевского «Бесы». Само здание академии – шедевр архитектуры, с выпуклыми, как у старых телевизоров, стеклами – это дом Ставрогина. Рядом находился сад и в нём прямоугольный пруд, у которого убили Шатова, каменный грот со скамейкой и прочие достопримечательности. У Достоевского в Петровско-Разумовском жили родственники, и он иногда гостил у них. Семья эта упомянута в рассказе «Бобок» и других произведениях.
Тимирязевская академия, «дом Ставрогина».
Другой раз в пасхальную ночь мы пошли в Пименовскую церковь на Новослободской. Вокруг церкви комсомольское оцепление, тогда молодёжь в церковь на Пасху не пускали. В Твери я был знаком со священниками и регентом, и мне, а потом и нам с женой, выписывали пропуск. Здесь же говорят:
– Старичка пропустим, а ты погуляй пока.
Вячеслав Данилович объяснил, что у него больное сердце, случаются приступы и за ним надо обязательно присматривать. Короче, пропустили. После службы мы устроили маленький пир из разных полуфабрикатов – мясо Вячеслав Данилович не ел, просто не любил. В этом не было ни аскезы, ни вегетарианских мотивов.
Лет за семь до нашего знакомства Вячеслав Данилович общался с молодой женщиной Татьяной, которая была младше его на двадцать лет. Она тоже как-то была связана с издательским отделом. У них возникли взаимные чувства, но разница в возрасте не позволяла просто взять и пожениться. Вячеслав Данилович никогда не был женат и детей не имел. В отличие от него Татьяна была в разводе, и у нее был сын-подросток Федя, который жил у бабушки, то есть у ее мамы. Так или иначе, но обоих мучили сомнения. После опроса знакомого духовенства, трое архиереев и несколько священников дали благословение на венчание, в ЗАГСе решили не расписываться. Точно не помню, но каким-то образом они приобрели дом в селе Волдынском[6] рядом с Дмитровом. У них родилась дочка. Однако тёща, как это нередко бывает, настроила Татьяну против мужа, и сделала всё, чтобы выжить Вячеслава Даниловича из дома. Он мне об этом ничего толком не рассказывал. Говорил как-то, что у него украли дом, его оклеветали, упоминал и о какой-то изумительной девочке, с которой близко общался.
Поэтому я был очень удивлен, когда однажды застал у Вячеслава Даниловича молодую женщину и девочку лет пяти. Он представил их как жену Татьяну Сергеевну и дочь Ксюшу. Супруги помирились, теща успокоилась, и они решили переехать обратно в Волдынское.
Вячеслав Данилович заказал бортовой грузовик, а мы с Сашей Любимовым вызвались помочь при переезде в качестве грузчиков: я как любитель, а он – профессионал (работал грузчиком в магазине). Когда машина была загружена «с горкой», начали думать, как нам с Сашей добираться: дело к вечеру, надо ехать на электричке до Дмитрова, а там автобусом, если они еще ходят. Во всяком случае, разгружать там некому, шофер нервничает, мы с Сашей решили ехать в кузове инкогнито, на свой страх и риск попасть лапы «гаишников». Однако обошлось. Когда всё разгрузили, сели на скамеечке около дома. Тёплый майский вечер, яблони в цвету, соловьи заливаются – рай на земле!
Рай, но не совсем. Оказалось, что в доме нет удобств даже на улице, жильцы пользовались ведрами и горшком. Тогда я мобилизовал «героя антикоммунистического труда» Юру Ильина и того же Сашу Любимова. Мы выкопали яму, из подручного материала соорудили сортир. Среди кучи всяких деревяшек Юра отыскал фрагменты резного декора деревенского дома, им украсили фасад и увенчали его фронтоном. Получился сказочный терем, а не сортир, хозяева остались довольны.
Стены дома внутри были сплошь покрыты иконами, картинами, фотографиями в рамках. Всякий раз, когда в доме появлялся новый посетитель, Вячеслав Данилович проводил экскурсию, рассказывая об иконах, авторах и содержании картин, о замечательных людях на фотографиях, показывал домашние святыни. Это были большей частью личные вещи архиепископа Дмитровского Серафима (Звездинского), причисленного к лику Новомучеников и исповедников Церкви Русской. Они достались ему от знакомых монахинь духовных чад владыки, которые жили в деревне неподалеку. Вячеслав Данилович подарил мне карманное Евангелие владыки Серафима с металлическими крышками, правда, изрядно потрепанное, точнее зачитанное. Теперь это наша семейная святыня.
Как-то раз Вячеслав Данилович открылся мне с совершенно неожиданной стороны. Саша Любимов между делом заговорил о футболе, мол, в свое время увлекался. И тут выяснилось, что они оба болели за московское «Динамо». Стадион «Динамо» совсем близко от дома Вячеслава Даниловича на Масловке, и он всё детство и юность провёл там, играя в футбол. Говорили они увлечённо более часа, называли фамилии игроков, когда-либо игравших за этот клуб, вспоминали международные матчи, когда и с каким счётом закончились, кто бил пенальти и т.д. и т.п. Я сидел и хлопал глазами, не ожидал, что знания Вячеслава Даниловича простирается и на эту область.
Семья Вячеслава Даниловича жила бедно, от государства он ничего не получал. Их основной доход – арендная плата за московскую квартиру, да еще небольшая пенсия Татьяны Сергеевны. Ксения поступила на отделение скульптуры в Училище живописи, ваяния и зодчества (Глазунова), вышла замуж, и у нее родилась дочка Яна[7]. Татьяна Сергеевна всё свое время посвящала лечению и воспитанию внучки. Вячеслав Данилович был категорически против этого брака, но его не послушали. С мужем у Ксении всё было сложно, они временами расходились, потом опять сходились, и так несколько раз.
Когда у меня появился автомобиль, мои визиты к Вячеславу Даниловичу участились, мне хотелось познакомить моих друзей и знакомых с настоящим русским интеллигентом, в хорошем смысле этого слова, ревнителем свято-отеческих преданий и русским патриотом.
По дороге к Вячеславу Даниловичу мы заезжали в придорожный магазин в Орево, там закупали продукты для трапезы и кое-что впрок: овощи, крупы, макароны, молочные продукты. Брали бутылку сухого вина или шампанского, иногда пива для лучшей коммуникабельности. Вячеслав Данилович, выпив бокал вина, оживлялся, шутил, читал стихи, которых он помнил несметное количество. Причём даже у знаменитых поэтов он отыскивал такие стихи, которые мало кто знал. Так, он читал стихи Блока, которые я первый раз слышал, они никогда не попадали в «Избранное». Очень любил Пастернака, Ахматову, Цветаеву и вообще поэтов Серебряного века, французских символистов читал в подлиннике. Как-то я рассказал ему о поэте Рубцове, тогда он почти не издавался, критика о нём молчала. Через какое-то время Татьяна Сергеевна разыскала книгу стихов Рубцова. Вячеслав Данилович был в восторге, до этого он считал, что поэтов такого уровня в СССР просто быть не могло после Ахматовой и Пастернака. Он от души благодарил меня за такое неожиданное открытие. А еще он высоко ценил Твардовского и Солженицына, увлечение которым я, честно говоря, не разделял.
Слева направо: Татьяна Сергеевна с внучкой Яной, Вячеслав Данилович,
моя дочь Анна, прот. Виталий, моя сестра Светлана.
Работал у нас в храме водителем Саша Буйлов, простой мужичок небольшого роста, невзрачный, всю жизнь шоферил и ничего другого делать не умел, разве что водку пить. Большинство знакомых относились к нему снисходительно или даже с пренебрежением, прозвище у него было Сашка-Тюрьма. Он не сидел, просто у него поговорка такая была: «тюрьма – дело». Так вот, Вячеслав Данилович при первой встрече тонко почувствовал его «второсортный» статус и заниженную самооценку. Он спросил, как его зовут по отчеству. И с тех пор на протяжении лет десяти, пока они были знакомы, Вячеслав Данилович неизменно обращался к нему: Александр Александрович. Так он поднимал его самооценку, и Саше было очень приятно, что такой незаурядный человек его по имени и отчеству величает. К другим людям, младше его по возрасту, Вячеслав Данилович обращался просто по имени, часто уменьшительному. Так, Любимова он называл Саша, Ильина – Юра, мою старшую дочь – Аня, но всегда на «вы».
Из моих родственников только сестра Светлана и старшая дочь Анна подружились с Вячеславом Даниловичем, они чаще других бывали у него в гостях, общение с ним доставляло особое удовлетворение, они были готовы воспринимать то, что мог дать Вячеслав Данилович. К сожалению, не все посетители были к этому готовы. Вячеслав Данилович осуществлял, по сути, миссионерское служение. Все, кому довелось пообщаться с Вячеславом Даниловичем, уезжали от него под неизгладимым впечатлением. Многих удивляло сочетание огромной эрудиции и простой церковной веры, без нужды он не выказывал своих богословских познаний, но часто цитировал Библию, которую прекрасно знал – читал ежедневно.
«Умовение ног», картина его друга Виталия, которую Вячеслав Данилович очень ценил.
Как-то на Пасху я, уже будучи священником, пригласил Вячеслава Даниловича и его семью в наш Смоленский храм в Дубну. Поставил их в относительно спокойное место за клиросом, где можно было присесть. После службы я повез их к родителям, а они подали на стол только мясные блюда. Это стало испытанием смирения Вячеслава Даниловича. После ужина он поделился со мной:
– Странно, сегодня я ел мясо без отвращения, а иногда в гостях мне кажется, что от одного запаха меня стошнит.
В последние годы я регулярно причащал Вячеслава Даниловича. В это время у него испортились отношения с Татьяной Сергеевной и Ксенией, о чём он особенно сокрушался на исповеди: жена откровенно настраивала дочь против отца. Ксения выросла на моих глазах, я видел, сколько любви и заботы Вячеслав Данилович отдавал дочери, не говоря уже о домашнем образовании – семья олигарха позавидовала бы такому репетитору. Когда годы Вячеслава Даниловича перевалили за восемьдесят, здоровье его стало заметно сдавать, притупился слух, начались проблемы с памятью. Это его особенно расстраивало, когда он запинался, читая стихи.
Портрет Татьяны Сергеевны в исполнении
знаменитого художника-авангардиста Анатолия Зверева
Как-то раз меня вызвали в Волдынское как третейского судью и семейного миротворца, мне было неудобно выступать в этой роли. Сначала я тет-а-тет поговорил с Татьяной Сергеевной, она была очень обижена на мужа и за полчаса наговорила много ужасных вещей. Потом вошел Вячеслав Данилович, он сказал, что не будет «растекаться мыслию», и в двух словах изложил свои претензии. По окончании переговоров я постарался сказать что-то примирительное, но понимал, что все бесполезно: Татьяна Сергеевна не видела своей вины ни в чем, а для Вячеслава Даниловича слишком хорошо была видна несправедливость и неблагодарность со стороны альянса жены и дочери. Короче, каждая сторона требовала перемены в отношениях от другой стороны, ситуация патовая. А тут ещё и муж Ксении переехал к ним жить, пришлось даже делать перепланировку дома, чтобы маршруты сторон конфликта реже пересекались.
Однажды мне позвонила Татьяна Сергеевна, сообщила, что Вячеслав Данилович умер, и пригласила на отпевание в Казанский храм города Дмитрова. Я не очень удивился, всё к этому шло. Мы с сестрой подъехали, когда отпевание уже началось. После отпевания отправились в Волдынское, оно находится на высоком холме, как я уже говорил, недалеко от Дмитрова, там есть своё сельское кладбище. После погребения отслужил литию, простились, но цветы не поставили, как обычно, в банку, а по отдельности воткнули в холмик, получилась живая клумба. На поминках было человек тридцать, я не ожидал, что у Вячеслава Даниловича осталось столько знакомых, при том, что он последние годы почти ни с кем не общался. Столы накрыли прямо во дворе, из поминальных тостов я узнал много нового и интересного о Вячеславе Даниловиче, о чем ранее и не догадывался. В сороковой день я вновь отслужил литию на могилке, на поминки пришло всего человек десять.
Я предложил Татьяне Сергеевне устроить в Дубне выставку скульптур Ксении (у скульпторов всегда проблемы с продвижением своих работ), она согласилась. Стали созваниваться, но скоро я понял, что желание с их стороны пропало. Позвонил еще раз для приличия, но разговор получился какой-то сухой, и даже показалось, что мне не очень-то рады. Может, я и ошибался, но все равно эта страница моей жизни перевернулась.
Каждый раз по дороге из Дубны в Москву или обратно, когда машина проезжает мимо крутого поворота в гору на Волдынское, я вспоминаю Вячеслава Даниловича и хочется, как прежде завернуть в гости, пообщаться, посидеть за столом под абажуром, но Гераклит неумолим: в одну и ту же реку нельзя войти дважды.
[1] Под «левыми» я подразумеваю авторов не большого таланта, но «раздутых» критикой, а также антихристианских по духу и убеждениям.
[2] Половина «поляков» были русские и украинцы, им просто записывали в паспорт «поляк». Это нужно было в политических целях.
[3] Одно время Вячеслав Данилович выступал на сцене, исполняя оперные арии. Говорил он тихо, но когда исполнял дома для гостей арию, что бывало крайне редко, то буквально оглушал силой голоса. Он сам учился у лучших преподавателей и иногда подрабатывал: давал уроки постановки голоса даже людям, окончившим консерваторию.
[4] В детстве родители звали меня уменьшительно Витя, хотя в свидетельстве о рождении записано Виталий. Когда я пришел к о. Димитрию, уменьшительные имена там не были в ходу, и меня переименовали в Виктора. Как-то я проговорился об этой метаморфозе Вячеславу Даниловичу, он отнесся к этому делу очень серьёзно и стал звать меня Виталием и о. Димитрию нажаловался, что я скрываюсь под чужим именем. Так на 26-м году жизни я стал Виталием.
[5] В 1990-е годы Вячеслав Данилович написал и издал книгу «Прачечный переулок» довольно футуристическую, что-то типа «Циников» А. Мариенгофа, в приложении он поместил житие прп. Иосифа Волоцкого под видом записок священника.
[6] Село называлось Волжинским, хотя до Волги от него километров 50 не меньше. Краеведы в начале перестройки вернули ему прежнее историческое название.
[7] Ксения назвала дочку Яной, отдавая дань польским корням своего деда по отцу. У нее обнаружили какие-то отклонения опорно-двигательной системы типа ДЦП, но не сильные, обещали, что «до свадьбы заживет». А училась она хорошо, голова светлая.