ПРОДАВЦА ВОЗДУШНЫХ ШАРОВ

 

а другой день на площади Суда кипела работа: плот­ники строили десять плах. Конвой гвардейцев надзирал за работой. Плотники делали свое дело без особой охоты.

— Мы не хотим строить плахи для ремесленников и рудокопов!— возмущались они.

— Это наши братья.

— Они шли на смерть, чтобы освободить всех, кто трудится.

— Молчать! — орал начальник коивоя таким страшным голосом, что от крика валились доскн, приготовленные для постройки. — Мол­чать, или я прикажу хлестать вас плетьми!

С утра толпы народа с разных сторон направлялись к площади Суда.

Дул сильный ветер, летела пыль, вывески раскачивались и скре­жетали, шляпы срывались с голов и катились под колеса прыгающих экипажей.

В одном месте по причине ветра случилось совсем невероятное происшествие: продавец детских воздушных шаров был унесён шара­ми на воздух.

— Ура! Ура! — кричали дети, наблюдая фантастический полёт.

Они хлопали в ладоши: во-первых, зрелище было интересно само по себе, а во-вторых, некоторая приятность для детей заключалась в неприятности положения летающего продавца шаров. Дети всегда завидовали этому продавцу. Зависть —дурное чувство. Но что же делать! Воздушные шары, красные, синие, жёлтые, казались велико­лепными. Каждому хотелось иметь такой шар. Продавец имел их целую кучу. Но чудес не бывает! Ни одному мальчику, самому послушному, н ни одной девочке, самой внимательной, продавец ни разу в жизни не подарил ни одного шара: ни красного, ни синего, ни жёлтого.

Теперь судьба наказала его за чёрствость. Он летел над городом, повиснув на верёвочке, к которой были привязаны шары. Высоко в сверкающем синем небе они походили на волшебную летающую гроздь разноцветного винограда.

— Караул! — кричал продавец, ни на что не надеясь и дрыгая ногами.

На йогах у него были соломенные, слишком большие для него башмаки. Пока он ходил по земле, всё устраивалось благополучно. Чтобы башмаки не спадали, он тянул ногами по тротуару, как лен­тяй. А теперь, очутившись в воздухе, он не мог прибегнуть к этой хитрости.

— Чёрт возьми!

Куча шаров, взвиваясь и поскрипывая, моталась по ветру. Один башмак все-таки слетел.

— Смотри! Китайский орех! Китайский орех! — кричали дети, бе­жавшие внизу.

Действительно, падавший башмак напоминал китайский орех.

По улице в это время проходил учитель танцев. Он казался очень изящным. Он был длинный, с маленькой круглой головой, с тонкими ножками — похожий ие то на скрипку, не то на кузнечика. Его де­ликатный слух, привыкший к печальному голосу флейты и нежным словам танцоров, ие мог вынести громких, весёлых криков дет­воры.

— Перестаньте кричать!— рассердился он. — Разве можно так громко кричать! Выражать восторг нужно красивыми, мелодичными фразами… Ну, например…

Он стал в позу, но не успел привести примера. Как и всякий учи­тель танцев, он имел привычку смотреть главным образом вниз, под ноги! Увы! Он не увидел того, что делалось наверху.

Башмак продавца свалился ему на голову. Голова у него была маленькая, и большой соломенный башмак пришёлся на неё, как шляпа.

Тут уже и элегантный учитель танцев взвыл, как погонщик лени­вых волов.

Башмак закрыл половину лица. Дети схватились за животы:

 

Учитель танцев Раздватрис

Смотрел обыкновенно вниз.

Пищал учитель, точно крыса,

Был у него длинющий нос,

И вот к носищу Раздватриса

Башмак соломенный прирос!

 

Так распевали мальчики, сидя на заборе, готовые каждую минуту свалиться по ту сторону и улепетнуть.

— Ах!— стонал учитель танцев.— Ах, как я страдаю! И хоть бы бальный башмачок, а то такой отвратительный, грубый башмак!

Кончилось тем, что учителя танцев арестовали.

— Милый,— сказали ему,— ваш вид возбуждает ужас. Вы нару­шаете общественную тишину. Этого не следует делать вообще, а тем более в такое тревожное время.

Учитель танцев заламывал руки.

— Какая ложь!— рыдал он.— Какой поклёп!Я, человек, живущий среди вальсов и улыбок, я, сама фигура которого подобна скрипич­ному ключу,— разве я могу нарушить общественную тишину? О!.. О!..

Что было дальше с учителем танцев, неизвестно. Да, наконец, и неиитересио. Гораздо важней узнать, что стало с летающим продав­цом воздушных шаров.

Он летел, как хороший одуванчик.

— Это возмутительно!— вопил продавец.— Я не хочу летать. Я просто не умею летать…

Всё было бесполезно. Ветер усиливался. Куча шаров поднималась всё выше и выше. Ветер гнал её за город, в сторону Дворца Трёх Толстяков.

Иногда продавцу удавалось посмотреть вниз. Тогда он видел кры­ши, черепицы, похожие на грязные ногти, кварталы, голубую узкую воду, людей-карапузиков и зелёную кашу садов.Город поворачивал­ся под ним, точно приколотый на булавке.

Дело принимало скверный оборот.

«Еще немного, и я упаду в Парк Трёх Толстяков!» — ужаснулся продавец.

А в следующую минуту он медленно, важно и красиво проплыл над парком, опускаясь всё ниже и ниже. Ветер успокаивался.

«Пожалуй, я сейчас сяду на землю. Меня схватят, сначала побьют основательно, а потом посадят в тюрьму или, чтобы не возиться, сра­зу отрубят голову».

Его никто не увидел. Только с одного дерева прыснули во все сто­роны перепуганные птицы. От летящей разноцветной кучи шаров па­дала лёгкая воздушная тень, подобная тени облака. Просвечивая ра­дужными весёлыми красками, она скользнула по дорожке, усыпанной гравием, по клумбе, по статуе мальчика, сидящего верхом на гусе, и по гвардейцу, который заснул на часах. И от этого с лицом гвардейца произошли чудесные перемены. Сразу его нос стал синий, как у мерт­веца, потом зелёный, как у фокусника, и наконец — красный, как у пьяницы. Так, меняя окраску, пересыпаются стёклышки в калейдоскопе.

Приближалась роковая минута: продавец направлялся к раскрытым окнам дворца. Он не сомневался, что сейчас влетит в одно из них, точ­но пушинка.

Так и случилось.

Продавец влетел в окно. И окно оказалось окном дворцовой кухни. Это было кондитерское отделение.

Сегодня во Дворце Трёх Толстяков предполагался парадный завт­рак по случаю удачного подавления вчерашнего мятежа. После завт­рака Три Толстяка, весь Государственный совет, свита и почетные гости собирались ехать на площадь Суда.

Друзья мои, попасть в дворцовую кондитерскую — дело очень за­манчивое. Толстяки зиали толк в яствах. К тому же и случай был исключительный. Парадный завтрак! Можете себе представить, ка­кую интересную работу делали сегодня дворцовые повара и кондитеры.

Влетая в кондитерскую, продавец почувствовал в одно и то же время ужас и восторг. Так, вероятно, ужасается и восторгается оса, летящая на торт, выставленный на окне беззаботной хозяйкой.

Он летел одну минуту, он ничего не успел разглядеть как следует. Сперва ему показалось, что он попал в какой-то удивительный птич­ник, где возились с пением и свистом, шипя и треща, разноцветные драгоценные птицы южных стран. А в следующее мгновение он поду­мал, что это не птичник, а фруктовая лавка, полная тропических плодов, раздавленных, сочащихся, залитых собственным соком. Слад­кое головокружительное благоухание ударило ему в нос; жар и ду­хота спёрли ему горло.

Тут же всё смешалось: и удивительный птичник, и фруктовая лавка.

Продавец со всего размаху сел во что-то мягкое и теплое. Шаров он не выпускал. Он крепко держал верёвочку. Шары неподвижно остановились у него над головой.

Он зажмурил глаза и решил их не раскрывать — ни за что в жизни.

«Теперь я понимаю всё,— подумал он,— это не птичник и не фруктовая лавка. Это кондитерская. А я сижу в торте!» Так оно и было.

Он сидел в царстве шоколада, апельсинов, гранатов, крема, цу­катов, сахарной пудры и варенья, и сидел на троне, как повели­тель пахучего разноцветного царства. Троном был торт.

Он не раскрывал глаз. Он ожидал невероятного скандала, бу­ри— и был готов ко всему. Но случилось то, чего он никак не ожидал.

— Торт погиб,— сказал младший кондитер сурово и печально. Потом наступила тишина. Только лопались пузыри на кипящем шоколаде.

— Что будет? — шептал продавец шаров, задыхаясь от страха и до боли сжимая веки.

Сердце его прыгало, как копейка в копилке.

— Чепуха! — сказал старший кондитер так же сурово. — В зале съели второе блюдо. Через двадцать минут нужно подавать торт. Разноцветные шары и глупая рожа летающего негодяя послужат пре­красным украшением для парадного торта.

И, сказав это, кондитер заорал:

— Давай крем!..

И действительно, дали крем.

Что это было!

Три кондитера и двадцать поварят набросились на продавца с рвением, достойным похвалы самого толстого из Трёх Толстяков.

В одну минуту его облепили со всех сторон. Он сидел с закрытыми глазами, он ничего не видел, но зрелище было чудовищное. Его за­лепили сплошь. Голова, круглая рожа, похожая на чайник, расписанный маргаритками, торчала наружу. Остальное было покрыто белым кремом, имевшим прелестный розовый оттенок. Продавец мог показаться чем угодно, но сходство с самим собой он потерял, как поте­рял свой соломенный башмак.

Поэт мог принять теперь его за лебедя в белоснежном оперении, садовник— за мраморную статую, прачка— за гору мыльной пены, а шалун— за снежную бабу.

Наверху висели шары. Украшение было из ряда вон выходящее, но, однако, все вместе составляло довольно интересную картину.

— Так,—сказал главный кондитер тоном художника, любующегося собственной картиной.

И потом голос, так же как и в первый раз, сделался свирепым и за­орал:

— Цукаты!!

Появились цукаты, всех сортов, всех видов, всех форм: горькова­тые, ванильные, кисленькие, треугольные, звёздочки, круглые, полу­месяцы, розочки.

Поварята работали вовсю. Не успел главный кондитер хлопнуть три раза в ладоши, как вся куча крема, весь торт оказался утыканным цукатами.

— Готово,— сказал главный кондитер.— Теперь, пожалуй, нужно сунуть его в печь, чтобы слегка подрумянить.

«В печь? — ужаснулся продавец. — Что? В какую печь? Меня в печь?!»

Тут в кондитерскую вбежал один из слуг.

— Торт! Торт! — закричал он. — Немедленно торт! В зале ждут сладкого.

— Готово!—ответил главный коидитер.

«Ну, слава богу!»— подумал продавец. Теперь он чуточку при­открыл глаза.

Шестеро слуг в голубых ливреях подняли огромное блюдо, на ко­тором он сидел. Его понесли. Уже удаляясь, он слышал, как хохо­тали над ним поварята.

По широкой лестнице его понесли кверху, в зал. Продавец снова на секунду зажмурился. В зале было шумно и весело. Звучало мно­жество голосов, гремел смех, слышались аплодисменты. По всем при­знакам, парадный завтрак удался на славу.

Продавца, или, вернее, торт, принесли и поставили на стол.

Тогда продавец открыл глаза.

И тут же он увидел Трёх Толстяков.

Они были такие толстые, что у продавца раскрылся рот.

«Надо немедленно его закрыть, — сразу же спохватился он. — В моем положении лучше не подавать признаков жизни».

Но— увы!— рот не закрывался. Так продолжалось две минуты. Потом удивление продавца уменьшилось. Сделав усилие, он закрыл рот. Но тогда немедленно вытаращились глаза. С большим трудом, закрывая поочередно то рот, то глаза, он окончательно поборол свое удивление.

Толстяки сидели на главных местах, возвышаясь над остальным обществом.

Они ели больше всех. Один даже начал есть салфетку.

— Вы едите салфетку…

— Неужели? Это я увлекся…

Он оставил салфетку и тут же принялся жевать ухо Третьего Тол­стяка. Между прочим, оно имело вид вареника. Все покатились со смеху.

— Оставим шутки,— сказал Второй Толстяк, поднимая вилку.— Дело принимает серьёзный оборот. Принесли торт.

— Ура!

Поднялось общее оживление.

«Что будет? — мучился продавец. — Что будет? Они меня съедят!»

В это время часы пробили два.

— Через час на площади Суда начнется казнь, — сказал Первый Толстяк.

— Первым, конечно, казнят оружейника Просперо?— спросил кто-то из почётных гостей.

— Его не будут сегодня казнить, — ответил государственный канцлер.

— Как? Как? Почему?

— Мы пока что сохраняем ему жизнь. Мы хотим узнать от него планы мятежников, имена главных заговорщиков.

— Где же он теперь?

Все общество было очень заинтересовано, даже забыли о торте.

— Он по-прежнему сидит в железной клетке. Клетка находится здесь, во дворце, в зверинце наследника Тутти.

— Позовите его…

— Приведите его сюда! — закричали гости.

— А ведь верно,— сказал Первый Толстяк.— Пусть наши гости посмотрят на этого зверя вблизи. Я бы предложил всем пройти в зве­ринец. Но там рёв, писк, вонь. Это гораздо хуже звона бокалов и за­паха фруктов…

— Конечно! Конечно! Не стоит идти в зверинец…

— Пусть приведут Просперо сюда. Мы будем есть торт и рас­сматривать это чудовище.

«Опять торт! — испугался продавец.— Дался им этот торт… Об­жоры!»

— Приведите Просперо, — сказал Первый Толстяк.

Государственный канцлер вышел. Слуги, стоявшие в виде коридо­ра, раздвинулись и поклонились. Коридор стал вдвое ниже.

Обжоры затихли.

— Он очень страшен,— сказал Второй Толстяк.— Он сильнее всех. Он сильнее льва. Ненависть прожгла ему глаза. Нет силы смотреть в них.

— У него ужасная голова,— сказал секретарь Государственного совета.— Она огромна. Она похожа на капитель колонны. У него ры­жие волосы. Можно подумать, что его голова объята пламенем.

Теперь, когда зашёл разговор об оружейнике Просперо, с обжорами произошла перемена. Они перестали есть, шутить, шуметь, подобрали животы, некоторые даже побледнели. Уже многие были недовольны тем, что захотели его увидеть.

Три Толстяка сделались серьёзны и как будто слегка похудели.

Вдруг все замолкли. Наступила полная тишина. Каждый из Тол­стяков сделал такое движение, как будто хотел спрятаться за другого.

В зал ввели оружейника Просперо.

Впереди шёл государственный канцлер. По сторонам— гвардейцы. Они вошли, не сняв своих чёрных клеёнчатых шляп, держа наголо сабли. Звенела цепь. Руки оружейника были закованы. Его подвели к столу. Он остановился в нескольких шагах от Толстяков.

Оружейник Просперо стоял, опустив голову. Пленник был бледен. Кровь запеклась у него на лбу и на висках, под спутанными рыжими волосами.

Он поднял голову и посмотрел на Толстяков. Все сидевшие вблизи отшатнулись.

— Зачем вы его привели?— раздался крик одного из гостей. Это был самый богатый мельник страны.— Я его боюсь!

И мельник упал в обморок, носом прямо в кисель. Некоторые го­сти бросились к выходам. Тут уже было не до торта.

— Что вам от меня нужно? — спросил оружейник.

Первый Толстяк набрался духу.

— Мы хотели посмотреть на тебя, сказал он.— А тебе разве не интересно увидеть тех, в чьих руках ты находишься?

— Мне противно вас видеть.

— Скоро мы тебе отрубим голову.Таким образом мы поможем тебе не видеть нас.

— Я не боюсь. Моя голова— одна. У народа сотни тысяч голов. Вы их не отрубите.

— Сегодня на площади Суда казнь. Там палачи расправятся с твоими товарищами.

Обжоры слегка усмехнулись. Мельник пришёл в себя и даже сли­зал кисельные розы со своих щёк.

— Ваш мозг заплыл жиром, —говорил Просперо. — Вы ничего не видите дальше своего брюха…

— Скажите пожалуйста!—обиделся Второй Толстяк.— А что же мы должны видеть?

— Спросите ваших министров. Они знают о том, что делается в стране.

Государственный канцлер неопределённо крякнул. Министры за­барабанили пальцами по тарелкам.

— Спросите их,— продолжал Просперо,— оии вам расскажут…

Он остановился. Все насторожились.

— Они вам расскажут о том, что крестьяне, у которых вы отни­маете хлеб, добытый тяжёлым трудом, поднимаются против помещи­ков. Они сжигают их дворцы, они выгоняют их со своей земли. Рудо­копы не хотят добывать уголь для того, чтобы вы завладели им. Ра­бочие ломают машины, чтобы не работать ради вашего обогащения. Солдаты отказываются служить вам. Учёные, чиновники, судьи, актё­ры переходят на сторону народа. Все, кто раньше работал на вас и получал за это гроши, в то время как вы жирели, все несчастные, обездоленные, голодные, исхудалые, сироты, калеки, нищие— все идут войной против вас, против жирных, богатых, заменивших серд­це камнем…

— Мне кажется, что он говорит лишнее,— вмешался государст­венный канцлер.

Но Просперо говорил дальше:

— Пятнадцать лет я учил народ ненавидеть вас и вашу власть. О, как давно мы собираем силы!Теперь пришёл ваш последний час…

— Довольно! — пискнул Третий Толстяк.

— Нужно его посадить обратно в клетку,— предложил Второй.

А Первый сказал:

— Ты будешь сидеть в своей клетке до тех пор, пока мы не пой­маем гимнаста Тибула. Мы вас казним вместе. Народ увидит ваши трупы. У него надолго пропадёт охота воевать с нами.

Просперо молчал. Он снова опустил голову.

Толстяк продолжал:

— Ты забыл, с кем хочешь воевать. Мы, Три Толстяка, сильны и могущественны. Всё принадлежит нам. Я, Первый Толстяк, владею всем хлебом, который родит наша земля. Второму Толстяку принад­лежит весь уголь, а Третий скупил все железо. Мы богаче всех. Са­мый богатый человек в стране беднее нас в сто раз. За наше золото мы можем купить все, что хотим.

Тут обжоры пришли в неистовство. Слова Толстяка придали им храбрость.

— В клетку его! В клетку! — начали они кричать.

— В зверинец!

— В клетку!

— Мятежник!

— В клетку!

Просперо увели.

— А теперь будем есть торт, — сказал Первый Толстяк.

«Конец!» — решил продавец.

Все взоры устремились на него. Он закрыл глаза. Обжоры весе­лились.

— Хо-хо-хо!

— Ха-ха-ха! Какой чудный торт! Посмотрите на шары!

— Они восхитительны.

— Посмотрите на эту рожу!

— Она чудесна.

Все двинулись к торту.

— А что внутри этого смешного чучела? — спросил кто-то и боль­но щёлкнул продавца по лбу.

— Должно быть, конфеты.

— Или шампанское…

— Очень интересно! Очень интересно!

— Давайте сперва отрежем эту голову и посмотрим, что полу­чится…

— Ай!

Продавец не выдержал, сказал очень внятно: «Ай!» — и раскрыл глаза.

Любопытные отпрянули. И в этот момент в галерее раздался громкий детский крик:

— Кукла! Моя кукла!

Все прислушались. Особенно взволновались Три Толстяка и госу­дарственный канцлер.

Крик перешел в плач. В галерее громко плакал обиженный мальчик.

— Что такое? — спросил Первый Толстяк. — Это плачет наслед­ник Тутти!

— Это плачет наследник Тутти! — в один голос повторили Второй и Третий Толстяки.

Все трое побледнели. Они были очень испуганы.

Государственный канцлер, несколько министров и слуги понеслись к выходу на галерею.

— Что такое? Что такое? — шёпотом зашумел зал.

Мальчик вбежал в зал. Он растолкал министров и слуг. Он под­бежал к Толстякам, тряся волосами и сверкая лаковыми туфлями. Рыдая, он выкрикивал отдельные слова, которых никто не понимал.

«Этот мальчишка увидит меня! — заволновался продавец. — Про­клятый крем, который мешает мне дышать и двинуть хотя бы паль­цем, конечно, очень понравится мальчишке. Чтобы он не плакал, ему, конечно, отрежут кусочек торта вместе с моей пяткой».

Но мальчик даже не посмотрел на торт. Даже чудесные воздушные шары, висевшие над круглой головой продавца, не привлекли его внимания.

Он горько плакал.

— В чём дело? — спросил Первый Толстяк.

— Почему наследник Тутти плачет? — спросил Второй.

А Третий надул щёки.

Наследнику Тутти было двенадцать лет. Он воспитывался во Двор­це Трёх Толстяков. Он рос, как маленький принц. Толстяки хотели иметь наследника. У них не было детей. Всё богатство Трёх Толстя­ков и управление страной должно было перейти к наследнику Тутти.

Слёзы наследника Тутти внушили Толстякам больший страх, не­жели слова оружейника Просперо.

Мальчик сжимал кулаки, размахивал ими и топал ногами. Не было предела его гневу и обиде.

Никто не знал причины.

Воспитатели выглядывали из-за колонн, боясь войти в зал. Эти воспитатели в чёрных одеждах и в чёрных париках походили на за­копчённые ламповые стекла.

В конце концов, немного успокоившись, мальчик рассказал, в чём дело.

— Моя кукла, моя чудесная кукла сломалась!.. Мою куклу испор­тили. Гвардейцы кололи мою куклу саблями…

Он опять зарыдал. Маленькими кулаками он тёр глаза и размазы­вал слёзы по щекам.

— Что?! — заорали Толстяки.

— Что?!

— Гвардейцы?

— Кололи?

— Саблями?

— Куклу наследника Тутти?

И весь зал сказал тихо, как будто вздохнул:

— Этого не может быть!

Государственный канцлер схватился за голову. Тот же нервный мельник снова упал в обморок, но моментально пришел в себя от страшного крика Толстяка:

— Прекратить торжество! Отложить все дела! Собрать совет! Всех чиновников! Всех судей! Всех министров! Всех палачей! Отме­нить сегодняшнюю казнь! Измена во дворце!

Поднялся переполох. Через минуту дворцовые кареты поскакали во все стороны. Через пять минут со всех сторон мчались к дворцу судьи, советники, палачи. Толпа, ожидавшая на площади Суда казни мятежников, должна была разойтись. Глашатаи, взойдя на помост, со­общили этой толпе, что казнь переносится на следующий день по при­чине очень важных событий.

Продавца вместе с тортом вынесли из зала. Обжоры моментально отрезвели.

Все обступили наследника Тутти и слушали.

— Я сидел на траве в парке, и кукла сидела рядом со мной. Мы хотели, чтобы сделалось солнечное затмение. Это очень интересно. Вче­pa я читал в книге. Когда происходит затмение, днём появляются звёзды…

От рыданий наследник не мог говорить. И вместо него рассказал всю историю воспитатель. Последний, впрочем, тоже говорил с трудом, потому что дрожал от страха.

— Я находился невдалеке от наследника Тутти и его куклы. Я си­дел на солнце, подняв нос. У меня на носу прыщ, и я думал, что сол­нечные лучи помогут мне избавиться от некрасивого прыща. И вдруг появились гвардейцы. Их было двенадцать человек. Они возбужден­но о чём-то говорили. Поравнявшись с нами, они остановились. Они имели угрожающий вид. Один из них сказал, указывая на наследни­ка Тутти: «Вот сидит волчонок. У трёх жирных свиней растёт волчо­нок». Увы! Я понял, что означали эти слова.

— Кто ж эти три жирные свиньи? — спросил Первый Толстяк.

Два остальных густо покраснели. Тогда покраснел и Первый. Все трое сопели так сильно, что на веранде раскрывалась и закрывалась стеклянная дверь.

— Они обступили наследника Тутти, — продолжал воспитатель.— Они говорили: «Три свиньи воспитывают железного волчонка». «На­следник Тутти, — спрашивали они, — с какой стороны у тебя сердце? У него вынули сердце. Он должен расти злым, чёрствым, жестоким, с ненавистью к людям… Когда сдохнут три свиньи, злой волк засту­пит их место».

— Почему же вы не прекратили этих ужасных речей?— закричал государственный канцлер, тряся воспитателя за плечо.— Разве вы не догадались, что это изменники, перешедшие на сторону народа?

Воспитатель был в ужасе. Он лепетал:

— Я это видел, но я их боялся. Они были очень возбуждены. А у меня не было никакого оружия, кроме прыща… Они держались за эфесы сабель, готовые ко всему. «Посмотрите, — сказал один из них, — вот чучело. Вот кукла. Волчонок играет с куклой. Ему не показывают живых детей. Чучело, куклу с пружиной, дали ему в товарищи». Тогда другой закричал: «Я оставил в деревне сына и жену. Мой мальчик, стреляя из рогатины, попал в грушу, висевшую на дереве в парке помещика. Помещик велел высечь мальчика розгами за оскорбление власти богачей, а его слуги поставили мою жену к позорному столбу». Гвардейцы начали кричать и наступать на наследника Тутти. Тот, ко­торый рассказывал про мальчика, выхватил саблю и ткнул ее в кук­лу. Другие сделали то же…

В этом месте рассказа наследник Тутти залился слезами.

— «Вот тебе, волчонок!—говорили они.— Потом мы доберёмся и до твоих жирных свиней».

— Где эти изменники? — загремели Толстяки.

— Они бросили куклу и побежали в глубь парка. Они кричали: «Да здравствует оружейник Просперо! Да здравствует гимнаст Тибул! Долой Трёх Толстяков!»

— Отчего же стража не стреляла в них?— возмущался зал.

И тогда воспитатель сообщил страшную вещь:

— Стража махала им шляпами. Я видел из-за ограды, как страж­ники прощались с ними. Они говорили: «Товарищи! Идите к народу и скажите, что скоро все войска перейдут на его сторону…»

Вот что случилось в парке.

Началась тревога. Самые надежные части дворцовой гвардии были расставлены на постах во дворце, в парке у входов и выходов, на мостах и по дороге к городским воротам.

Государственный совет собрался на совещание. Гости разъеха­лись. Три Толстяка взвесились на весах главного дворцового врача. Оказалось, что, несмотря на волнение, они не потеряли ни капли жи­ру. Главный врач был посажен под арест на хлеб и воду.

Куклу наследника Тутти нашли в парке на траве. Она не дождалась солнечного затмения. Она была безнадёжно испорчена.

Наследник Тутти никак не мог успокоиться. Он обнимал поломан­ную куклу и рыдал. Кукла имела вид девочки. Она была такого же роста, как и Тутти, — дорогая, искусно сделанная кукла, ничем по виду не отличающаяся от маленькой живой девочки.

Теперь ее платье было изорвано, и на груди чернели дыры от са­бельных ударов. Еще час тому назад она умела сидеть, стоять, улы­баться, танцевать. Теперь она стала простым чучелом, тряпкой. Где-то в горле у неё и в груди под розовым шелком хрипела сломанная пружина, как хрипят старые часы, раньше чем пробить время.

— Она умерла, — жаловался наследник Тутти. — Какое горе! Она умерла!

Маленький Тутти не был волчонком.

— Эту куклу нужно исправить, — сказал государственный канцлер на совещании Государственного совета. — Горе наследника Тутти не имеет границ. Во что бы то ни стало куклу надо исправить.

— Нужно купить другую, — предложили министры.

— Наследник Туттн не хочет другой куклы. Он хочет, чтобы эта кукла воскресла.

— Но кто же может исправить ее?

— Я знаю, — сказал министр народного просвещения.

— Кто?

— Мы забыли, господа, что в городе живёт доктор Гаспар Арнери. Этот человек может сделать всё. Он исправит куклу наследника.

Разразился общий восторг.

— Браво! Браво!

И весь Государственный совет, вспомнив о докторе, запел хором:

 

Как лететь с земли до звезд,

Как поймать лису за хвост,

Как из камня сделать пар, —

Знает доктор наш Гаспар.

 

Тут же составили приказ доктору Гаспару:

 

«Господину доктору Гаспару Арнери Препровождая при сём поврежденную куклу наследника Тутти, Государственный совет правительства Трёх Толстя­ков приказывает Вам исправить эту куклу к завтрашнему дню. В случае, если кукла приобре­тёт прежний здоровый и живой вид, Вам будет выдана награда, ка­кую Вы пожелаете; в случае невы­полнения грозит Вам строгая кара.

Председатель Государственного совета Государственный канцлер…»

 

И в этот момент канцлер расписался. Тут же поставили большую государственную печать. Она была круглая, с изображением туго на­битого мешка.

Капитан дворцовой гвардии граф Бонавентура в сопровождении двух гвардейцев отправился в город, чтобы разыскать доктора Гаспа-ра Арнери и передать ему приказ Государственного совета.

Они скакали на лошадях, а позади ехала карета. Там сидел двор­цовый чиновник. Он держал куклу на коленях. Она печально при­никла к его плечу чудесной головкой с подстриженными кудрями.

Наследник Тутти перестал плакать. Он поверил, что завтра при­везут воскресшую, здоровую куклу.

Так тревожно прошёл день во дворце.

Но чем же окончились похождения летающего продавца воздуш­ных шаров?

Его унесли из зала — это мы знаем. Он снова очутился в кондитерской. И тут произошла катастрофа.

Один из слуг, нёсший торт, наступил на апельсиновую корку.

— Держись! — закричали слуги.

— Караул! — закричал продавец, чувствуя, что его трон кача­ется.

Но слуга не удержался. Он грохнулся на твёрдый кафельный пол. Он задрал длинные ноги и протяжно завыл.

— Ура! — завопили поварята в восторге.

— Черти! — сказал продавец с безнадёжной грустью, падая вместе с блюдом и тортом на пол вслед за слугой.

Блюдо разбилось вдребезги. Крем снежными комьями полетел во все стороны. Слуга вскочил и удрал. Поварята прыгали, плясали и орали.

Продавец сидел на полу среди осколков, в луже малинового си­ропа и в облаках хорошего французского крема, которые печально таяли на развалинах торта.

Продавец с облегчением увидел, что в кондитерской только пова­рята, а трёх главных кондитеров нет.

«С поварятами я войду в сделку, и они мне помогут бежать,— решил он.— Мои шары меня выручат».

Он крепко держал верёвочку с шарами.

Поварята обступили его со всех сторон. По их глазам он видел, что шары — сокровище, что обладать хотя бы одним шаром — для поварёнка мечта и счастье.

Он сказал:

— Мне очень надоели приключения. Я не маленький мальчик и не герой. Я не люблю летать, я боюсь Трёх Толстяков, я не умею украшать парадные торты. Мне очень хочется освободить дворец от своего присутствия.

Поварята перестали смеяться. Шары покачивались, вращались. От этого движения солнечный свет вспыхивал в них то синим, то жёлтым, то красным пламенем. Это были чудесные шары.

— Можете ли вы устроить мне бегство? — спросил продавец, дёр­гая верёвочку.

— Можем,— сказал один поварёнок тихо. И добавил: — Отдайте нам ваши шары.

Продавец побледнел.

— Хорошо,— сказал он равнодушным тоном,— согласен. Шары стоят очень дорого. Мне очень нужны эти шары, но я согласен. Вы мне нравитесь. У вас такие весёлые, открытые лица и звонкие го­лоса.

«Чёрт бы вас взял!» — добавил он при этом мысленно.

— Главный кондитер сейчас в кладовой, — сказал поварёнок. — Он развешивает продукты для печенья к вечернему чаю. Нам нужно ус­петь до его возвращения.

— Правильно, — согласился продавец, — медлить не стоит.

— Сейчас. Я знаю один секрет.

С этими словами поварёнок подошёл к большой медной кастрюле, стоявшей на кафельном кубе, потом он поднял крышку.

— Давайте шары, — потребовал он.

— Ты сошёл с ума!— рассердился продавец. — Зачем мне твоя кастрюля? Я хочу бежать. Что же, в кострюлю мне лезть, что ли?

— Вот именно.

— В кастрюлю?

— В кастрюлю.

— А потом?

— Там увидите. Лезьте в кастрюлю. Это наилучший способ бегства.

Кастрюля была так объёмиста, что в неё мог влезть не только тощий продавец, но даже самый толстый из Трёх Толстяков.

— Лезьте скорее, если хотите успеть вовремя.

Продавец заглянул в кастрюлю. В ней не было дна. Он увидел чёрную пропасть, как в колодце.

— Хорошо,— вздохнул он.— В кастрюлю так в кастрюлю. Это не хуже воздушного полёта и кремовой ванны. Итак, до свиданья, маленькие мошенники. Получайте цену моей свободы.

Он развязал узел и роздал шары поварятам. Хватило на каждого: ровно двадцать штук, у каждого на отдельной верёвочке.

Потом с присущей ему неуклюжестью он влез в кастрюлю, ногами вперёд. Поварёнок захлопнул крышку.

— Шары! Шары! — кричали поварята в восторге.

Они выбежали из кондитерской вниз— на лужайку парка, под ок­на кондитерской.

Здесь, на открытом воздухе, было гораздо интереснее поиграть с шарами.

И вдруг в трёх окнах кондитерской появились три кондитера.

— Что?!—загремел каждый из них. — Это что такое? Что за непорядок? Марш назад!

Поварята были так напуганы криком, что выпустили верёвочки. Счастье окончилось.

Двадцать шаров быстро полетели кверху, в сияющее синее небо. А поварята стояли внизу на траве, среди душистого горошка, разинув рты и задрав головы в белых колпаках.

 

Глава V

НЕГР И КАПУСТНАЯ ГОЛОВА

 

ы помните, что тревожная ночь доктора окончилась по­явлением из камина канатоходца и гимнаста Тибула. Что они делали вдвоём на рассвете в мастерской доктора Гаспара, неизвестно.Тётушка Ганимед, утомлённая волнением и долгим ожиданием доктора Гаспара, крепко спала и видела во сне курицу.

На другой день,— значит, как раз в тот день, когда продавец детских воздушных шаров прилетел во Дворец Трёх Толстяков и ког­да гвардейцы искололи куклу наследника Тутти,— с тётушкой Га­нимед произошла неприятность. Она выпустила мышь из мышеловки. Эта мышь в прошлую ночь съела фунт мармеладу. Ещё раньше, в ночь с пятницы на субботу, она опрокинула стакан с гвоздикой. Ста­кан разбился, а гвоздика почему-то приобрела запах валерьяновых капель.

В тревожную ночь мышь попалась.

Встав рано утром, тётушка Ганимед подняла мышеловку. Мышь сидела с крайне равнодушным видом, как будто ей не впервые си­деть за решёткой. Она притворялась.

— Не ешь в другой раз мармеладу, если он тебе не принадле­жит!— сказала тётушка Ганимед, поставив мышеловку на видное место.

Одевшись, тётушка Ганимед отправилась к доктору Гаспару в ма­стерскую. Она собиралась поделиться с ним радостью. Вчера утром доктор Гаспар выразил ей сочувствие по поводу гибели мармелада.

— Мышь любит мармелад, потому что в нём много кислот, — ска­зал он.

Это утешило тётушку Ганимед.

— Мышь любит мои кислоты… Посмотрим, любит ли она мою мышеловку.

Тётушка Ганимед подошла к двери, ведущей в мастерскую. Она держала в руках мышеловку.

Было раннее утро. Зелень сверкала в раскрытом окне. Ветер, унёсший в это утро продавца шаров, поднялся позже.

За дверью слышалось движение.

«Бедненький!— подумала тётушка Ганимед.— Неужели он так и не ложился спать?»

Она постучала.

Доктор что-то сказал, но она не расслышала.

Дверь открылась.

На пороге стоял доктор Гаспар. В мастерской пахло чем-то похо­жим на жжёную пробку. В углу мигал красный, догоравший огонь тигелька.

Очевидно, остаток ночи доктор Гаспар был занят какой-то науч­ной работой.

— Доброе утро! — весело сказал доктор.

Тётушка Ганимед высоко подняла мышеловку. Мышь принюхи­валась, дергая носиком.

— Я поймала мышь!

— О!—Доктор был очень доволен.— Покажите-ка!

Тётушка Ганимед засеменила к окну.

— Вот она!

Тётушка протянула мышеловку. И вдруг она увидела негра. Возле окна, на ящике с надписью «Осторожно!», сидел красивый негр.

Негр был голый.

Негр был в красных штанишках.

Негр был чёрный, лиловый, коричневый, блестящий.

Негр курил трубку.

Тётушка Ганимед так громко сказала «ах», что чуть не разорва­лась пополам. Она завертелась волчком и раскинула руки, как ого­родное чучело. При этом она сделала какое-то неловкое движение — задвижка мышеловки, звякнув, открылась, и мышь выпала, исчезнув неизвестно куда.

Тётушка Ганимед стреми­тельно вылетела из комна­ты.

Негр громко хохотал, вытя­нув длинные голые ноги в красных туфлях, похожих на гигантские стручья красного перца.

Трубка прыгала у него в зубах, точно сук от порывов бури. А у доктора прыгали, вспыхивая, очки. Он тоже смеялся.

Таков был ужас тётушки Ганимед.

— Мышь! — вопила она. — Мышь! Мармелад! Негр!

Доктор Гаспар поспешил ей вдогонку.

— Тётушка Ганимед,— ус­покаивал он её,— вы напрасно волнуетесь. Я забыл вас пред­упредить о своём новом опыте. Но вы могли ожидать. Я ведь учёный, я доктор разных наук, я мастер разных приборов. Я произвожу всякие опыты. У меня в мастерской можно уви­деть не только негра, но даже слона. Тётушка Ганимед… Тё­тушка Ганимед… Негр — одно, а яичница — другое… Мы ждём завтрака. Мой негр любит мно­го яичницы…

— Мышь любит кислоты,— шептала в ужасе тётушка Га­нимед,—а негр любит яичницу…

— Ну вот. Яичница сейчас, а мышь ночью. Ночью она поймается, тётушка Ганимед… Ей уже