- Сержант, пасуй!
- Держите, сэр.
Отлично, мяч у меня. Черт, и это я назвал мячом – половину гильзы от снаряда, обмотанную старой шинелью. Ну и пусть, лучшего все равно не найти. Добежал до центра поля, обошел двух гансов. Ворота уже близки. Толчок в спину и я падаю в холодную грязь. Свисток судьи, назначение пенальти.
Несколько метров отделяют меня и эту пародию на мяч от вратаря. Несколько метров отделяют меня от врага. Врага, которого я еще вчера был готов хладнокровно застрелить. А сейчас единственным моим желанием является забить гол. А потом еще один, что бы сравнять счет и еще один, что бы Англия одержала победу на этом поле посреди ничейной земли между линиями траншей. А потом и в этой блеваной войне. Войне, разрывающую Европу на части вот уже полгода.
Почти два месяца я на фронте. Если быть точным, то пятьдесят семь дней. Пятьдесят семь дней я по колено в грязи. Пятьдесят семь дней я прячусь в укрытии, как мышь в норе, каждый раз, когда кайзерорвская артиллерия начинает утюжить наш участок фронта. Пятьдесят семь дней обороны, контратак, атак и затиший. Пятьдесят семь дней я не живу, а стараюсь выжить. Выжить, чтобы вернуться в родной Кардиф к семье и к моей дорогой Амелии.
Но сегодня я опять живу. Ведь сегодня Рождество – день, когда поют ангелы.
Я до сих пор не понимаю, как такое могло произойти. Каким образом я сейчас играю в футбол, а не сижу в окопе и не высматриваю через бинокль немецких солдат.
Все началось вечер сочельника. Сначала мы услышали рождественские песни, доносившиеся со стороны позиции немцев. Пускай, они и пели на своем лающем языке. И вообще с их музыкальным слухом и голосами создавалось такое впечатление, что противник изобретает новый вид психической атаки. Но для меня и бойцов моего взвода их песни в тот момент были подобны лучшим оперным партиям Альберт-холла. Да и чужой язык быстро перестал смущать – мелодии были знакомы.
Потом, рядовой, из второго отделения, Макфаррел прокричал, чтобы они спели «Каролину». Потом немцы попросили нас спеть что-нибудь. И вот, через семь или восемь песен мы увидели офицера селедочников медленно идущего к нам. В руках он держал белый флаг. Офицер предложил нашему ротному заключить перемирие длительностью в двадцать четыре часа. За несколько дней до этого приходили указания из штаба, несмотря на просьбу Римского Престола, запрещается прекращение огня и любое якшание с солдатами и офицерами противника. Но, несмотря на приказ, капитан Бастон дал согласие на временное прекращение огня.
К третьему часу ночи двадцать пятого декабря, на ничейной земле был разведен костер. Часть наших ребят и немцев встретились возле него, чтобы отпраздновать рождество и обменяться нехитрыми фронтовыми подарками – консервами с тушенкой, чаем, кисетами с табаком и фотокарточками французских шлюх, а лейтенанту Вильямсу, который неплохо знал немецкий, достался томик Гетте.
Я же вызвался возглавить похоронную команду. Нашей задачей было собрать останки тех, кто не смог пережить очередную атаку. Аккуратно, что бы, не наступить в то, что осталось от очередного бедолаги, не пережившего атаку, идя по этому полю посреди двух параллельных оборонительных линей, я только сейчас начал понимать, сколько жизней уже забрала эта война. Вся земля была пропитана кровью, мочой и рвотными массами. Каким же я был глупцом, я был, кода записывался добровольцем на второй день всеобщей мобилизации. Считал, что нет более достойной судьбы, чем сражаться и умереть за Его Величество. Покажи мне тогда эти, уже начавшие разлагаться трупы. Скорее всего, я бы заперся в своем доме и просидел бы там до окончания войны.
К рассвету, когда тела всех несчастных были собранны, я оставил похоронную команду и отправился к общему костру. Не знаю, кто предложил сыграть футбольный матч, но когда я подошел уже собирались команды. И вот, чтобы отвлечься от всех мыслей, и я решил принять участие в игре.
Несколько метров отделяют меня от вратаря. Разбег. Удар. Противник поймал мяч. Еще пятнадцать минут игры. Свисток судьи. Матч окончен. Больше голов нам не удалось забить. Победа осталась за Рейхом.
Поражение. Я и мои товарищи уже уходили с поля, когда меня окликнул один из игроков противника. Ко мне подошли офицер и капрал.
- С рождеством, гер… - Начал, было, офицер, но запнулся, не зная моего имени.
Я представился.
- Приятно познакомиться, я лейтенант Корштайн. – Продолжил офицер. – Капрал Белов просил передать свои извинения за толчок в спину.
Я получил извинения от врага. Пожалуй за всю свою жизнь я не получал лучшего подарка на Рождество. Я не был так рад, даже когда на рождество девятисотого года получил в подарок от дяди Уинстона, который в тот момент участвовал в Бурской войне, каску и настоящий штык. Правда матушка спрятала штык, посчитав, что восемь лет – еще ранний возраст для подобного подарка.
- Давайте забудем эту историю. – Только и смог произнести я.
Прошло два дня. На нашем участке всё вернулось в привычную колею. Всё, кроме того, что теперь я и мои ребята всё чаще стали задумываться о той бездне ужаса, в которую мы попали. Зачем? Почему? Зачем нам убивать таких же парней, как и мы. Таких же парней, дома, у которых остались любящие их родные и близкие. Могу поставить собственную душу на то, что и они, до этой проклятой мясорубки, посещали каждое воскресенье церковь. Помогали своим отцам в семейном бизнесе, или работали в поле. Часто, вместе с друзьями, устраивали добрые пьяные драки в, каком-нибудь, пабе на окраине города. И конечно проводили многие часы, которых всё равно никогда не хватало, со своими любимыми. Почему мы должны убивать их. Из-за какой-то далекой, забытой Богом колонии? Из-за ссоры между кузенами? Или, конечно, из-за господства нашей великой империи, над которой, и так, никогда не заходит Солнце, над всеми остальными нациями.
Я и рядовые Маккормик и О’Нэйлли пили чай и, неизвестно какой раз за последние два дня разговаривали про эти, так мучающие нас, вопросы. И в этот момент мы увидели пробирающего к нам штабиста.
- Лейтенант, капитан Бастон просит Вас явиться в штаб – Подойдя к нам, сказал посыльный.
Лейтенант, а не положенное «сэр». Чувствую, что поход в штаб не принесет ничего хорошего.
В кабинете нашего ротного было достаточное количество офицеров высоких званий, чтобы понять, что мне не избежать беды.
- Лейтенант, отчитайтесь, о событиях двадцать четвертого и двадцать пятого чисел. – Приказал неизвестный мне майор.
Я рассказал всё. И о песнях, и о костре, и о футбольном матче.
- Лейтенант, вы, капитан Бастон, лейтенант Вильямс и лейтенант Кроули помещаетесь под арест и в скором времени предстанете перед Военным Судом армии Его Величества. – Сказал холодным, словно воды Северного моря, тоном так и не представившийся мне майор.
Через три дня после разговора в кабинете моего капитана. Я предстал перед военным судом. До этого я просидел почти сутки на полковой гаупт-вахте. Потом за мной приехал автомобиль военной полиции. Дорога в глубокий тыл. Камера в тюрьме неизвестного мне города. И сообщение о назначении рассмотрения моего дела.
На скамье подсудимых я был не один. Одиннадцать офицеров, в различных званиях, сегодня предстали перед судом. Да, как оказалось на нескольких участках, произошли очень похожие события.
Никто не ожидал такого приговора. Расстрел. Завтра в девять утра.
Конечно, я не спал всю вою последнюю ночь. Конечно, я думал о семье. Конечно я вспоминал своё детство. Конечно, в своих мыслях, я последний раз гулял по центру Кардифа, в последний раз я зашел в любимый паб, попросил у старины Тома пинту яблочного. Конечно, я пытался доказать любимой Амелии, что впереди у неё ещё целая жизнь, и она будет счастлива. Но даже в своих мыслях я не смог ей это доказать. Я наблюдал за самым последним рассветом в моей жизни. Даже и подумать не мог, что он будет настолько унылым. Медленно поднимающийся над горизонтом бледно-желтый шар на фоне серого неба. А лет в шестнадцать, я представлял всё совершенно по-другому. К черту воспоминания об отрочестве. Через считанные минуты моё сердце перестанет перекачивать кровь по телу.
Без пяти минут девять. Справа и слева от меня два охранника. Мы выходим во внутренний двор тюрьмы. Тюрьмы какого-то далёкого от моей родины города. Расстрельная команда уже здесь. Подхожу к стене. Их командир подходит ко мне и завязывает глаза.
- Я слышал о вашем деле. – Говорит мне на ухо мой палач. – Мне очень жаль.
Наступает последняя минута.
- Отделение, на изготовку. Целься.
- Зачем? Почему? – Произношу я, свои последи слова.
- Огонь. – Тихо произнес офицер.