Корона Ста Королей
Автор: Рейчел Хиггинсон
Серия: Девять Королевств
Книга 1
Переводчик: _Kirochka_, Rovena_nn
Редактор: Gosha_77, NaPanka, svetik99
Вычитка: Gosha_77, NaPanka, Rovena_nn
Переведено для группы
https://vk.com/booksource.translations
При копировании просим Вас указывать ссылку на наш сайт! Пожалуйста, уважайте чужой труд
АННОТАЦИЯ
ГЛАВА 1
ГЛАВА 2
ГЛАВА 3
ГЛАВА 4
ГЛАВА 5
ГЛАВА 6
ГЛАВА 7
ГЛАВА 8
ГЛАВА 9
ГЛАВА 10
ГЛАВА 11
ГЛАВА 12
ГЛАВА 13
ГЛАВА 14
ГЛАВА 15
ГЛАВА 16
ГЛАВА 17
ГЛАВА 18
ГЛАВА 19
ГЛАВА 20
ГЛАВА 21
ГЛАВА 22
ГЛАВА 23
ГЛАВА 24
ГЛАВА 25
ГЛАВА 26
ГЛАВА 27
ГЛАВА 28
ГЛАВА 29
ГЛАВА 30
ГЛАВА 31
АННОТАЦИЯ
Пропавшая принцесса…
Когда-то у Тессаны Аллисанд была семья. Дом. Чин. Будущее. До той ночи, когда у
неё отняли всё любимое. В тайне увезенная в труднодоступный и уединенный монастырь
в самый дальний уголок её мира, Тесс была воспитана в безмолвии монахов и трагизме сиротства. Она бы там и осталась, если бы её не отыскала тёмная магия, убившая её семью.
Невыполнимая миссия…
И теперь, когда её личность раскрыта, Тессана должна предстать перед домом, из которого она сбежала так много лет назад. Корона Девяти Королевств должна быть возвращена на законное место, и Тесс должна быть той самой единственной, кто пронесет её через все девять королевств. А когда она прибудет на место, ей потребуется убедить умирающее королевство, что корона, которая принадлежала сотне королей, должна быть передана королеве.
Мятежный принц…
Тейлон Трескинат когда-то любил. Принцессу. Дочь, убиенного короля. Он рискнул всем ради её спасения, лишь бы она выжила. И когда эта самая принцесса внезапно возвращается в его жизнь — но только это уже не перепуганная до смерти девочка, которую он помнит из детства, — он должен решить, в чём заключается его долг. Что делать с девушкой, которая угрожает всему, что он знает и любит. Или с королевством, ради защиты которого, он пойдет на всё.
ГЛАВА 1
— Тесс! — крикнул кто-то. — Тесс!
Перевернувшись на другой бок, я глубже зарылась в шерстяное одеяло и заплаканную подушку, боясь покинуть свои сны. Они нуждались во мне. Они нуждались в моём мече, моём мастерстве и моём отмщении.
— Тесс! — настойчиво повторил голос. — Я принесу ведро воды, если ты не прекратишь упрямиться, — повисла пауза, а потом голос произнёс: — В прошлый раз, когда я использовал воду, чтобы разбудить тебя, тебя это взбесило.
Я открыла глаза и моргнула, желая разглядеть, что творилось вокруг. Тёмные, дикие образы в моей голове сменились простой, но уютной спальней, выкрашенной различными оттенками серого. Я прищурилась от света свечи, падающего на моё лицо, и от руки, протянутой в намерении потрясти меня за плечо.
— Я проснулась, — выдохнула я.
— Тебе приснился ещё один сон.
Я приподнялась на локте и уставилась на белую стену.
— Мне снился тот же сон. Мне всегда снится один и тот же сон.
— Твоя семья?
Вопрос задел мои и без того натянутые нервы.
— Оливер, если отец Гариус найдёт тебя здесь, он отрежет тебе язык, — я наклонилась вперёд, глядя на молодого монаха, который пока ещё был на обучении. — Что вообще-то может сослужить тебе хорошую службу, уж больно плохо у тебя получается соблюдать обет молчания.
Оливер выпрямился. Он пододвинул свечу поближе к своему длинному серому одеянию и вздёрнул подбородок.
— К несчастью для тебя, Тессана, мой обет молчания — вторая скрипка в твоей потребности говорить. Если бы я всегда соблюдал свои клятвы, ты бы уже сошла с ума, — он хихикнул. — Ты бы всё ещё разговаривала с чучелом и бронзовой миниатюрой отца Гариуса.
Я плюхнулась обратно на единственную выделенную мне подушку и проигнорировала то, как вылезшая из наволочки солома впилась в кожу.
— Полагаю, ты прав. А теперь, если ты меня извинишь, я с нетерпением жду тишины сна, — я закрыла глаза и мысленно приказала этому идиоту исчезнуть.
А когда он этого не сделал, я постаралась не возжелать ему заразы оспы на лице. Я пыталась, но я не была монахом на обучении. Поэтому я потерпела неудачу.
— Если бы только можно было уснуть, миледи. Но, увы, наступило утро. А ты на курином дежурстве.
— Ненавижу куриные дежурства, — проворчала я.
— Ты ненавидишь любые обязанности.
— Я тут подумала, пожалуй, я сама отрежу тебе язык и избавлю отца Гариуса от лишних хлопот.
Глаза Оливера распахнулись, и он попятился от моей кровати.
— Сначала ты должна поймать меня.
А потом он исчез, быстро пробежав по коридору, как испуганная маленькая мышка, которой он и был.
Я улыбнулась, села и потянулась. Оливер, возможно, и был самым раздражающим существом, когда-либо украшавшим королевство, но он был моим раздражающим существом, и он был прав.
Без него я бы давно сошла с ума.
Я собралась с духом и сбросила с себя шершавое серое одеяло. Я быстро переоделась из ночной рубашки в простое серое платье и натянула чулки.
Я нащупала свои туфли, тоже серые, в ещё не проснувшемся свете, не обращая внимания на лампу рядом с кроватью. Я не была готова к свету. Я не была готова ясно видеть и встречаться лицом к лицу с реальностью.
Проблески ужасного сна всё ещё плавали в моём сознании, и я отчаянно пыталась уцепиться за исчезающие, искажённые образы, которые всего несколько мгновений назад были так ясны. Образы моей семьи. Воспоминания о семье, которую я любила всем сердцем.
Семья, которую я всё ещё любила всем, что у меня осталось. Но теперь, когда кто-то забрал их у меня, стало ещё тяжелее.
Я плеснула в лицо ледяной воды и заплела в косу каштановые волосы. Выскользнула из своей комнаты и вышла на улицу покормить кур. Голодные
твари.
Холодный воздух просачивался в одежду и цеплялся за кости. Проигнорировав дискомфорт, я закончила работу по дому и вернулась на кухню. Коридоры оставались тихими и неподвижными, хотя большая часть монастыря уже проснулась. Храм Вечного Света требовал, чтобы его жрецы блюли обет молчания, начиная с самого детства и вплоть до момента их смерти.
Возможно, даже после смерти. Я не была экспертом по Братству Молчания. Даже если последние восемь лет я называла это уединённое место своим домом.
Вряд ли они смогут ответить на мои вопросы, если я их задам. Вместо этого они указывали мне на тома, тексты и бесконечные страницы литературы о Свете. И как бы интересно это ни звучало, я просто должна была верить, что моя загробная жизнь будет громогласной.
Отец Терош кивнул мне, когда я пронеслась мимо него к камину. Он стоял у каменного стола и месил тесто для завтрака. Отец Сало стоял рядом с ним и нарезал овощи для некой разновидности тушёного мяса, ежедневного подаваемого к каждой трапезе. Монахи были людьми привередливыми. Рутина была такой же частью их религии, как и свет, которому они поклонялись.
Я протянула руки к огню и вдохнула запах тлеющих углей и кипящей овсянки. Закрыла глаза и позволила теплу окутать меня. Весь остаток дня от меня будет пахнуть, как от костра, но мне было всё равно. Что угодно, лишь бы прогнать холод.
У меня за спиной цокнул язык, и я отступила назад. Я оглянулась и увидела, что отец Терош грозит мне пальцем. "Отступи. Сожжёшь своё платье", — мысленно предупредил он, бросив на меня острый взгляд.
"Воспылаешь и станешь огнедышащим драконом, вынужденным подняться в небо во имя спасения от бунтующих жителей деревни".
Надо признать, эта последняя мысль была моей.
Затем отец Сало прищёлкнул языком. Даже не глядя на меня, я знала, что он прогоняет меня. Я отошла от камина и схватила яблоко. Я уже два года была на овсяной забастовке. На монахов произвела впечатление моя твёрдая позиция. Или отвращение. Я не был уверена, что именно. Но поскольку их обет молчания растянулся на десятилетия, у меня было чувство, что они оценили мою упрямую убеждённость.
Я вонзила зубы в сочную мякоть плода и поспешила из тёплой кухни обратно в холодный зной коридоров, в постоянные изгибы и повороты, где я могла ориентироваться
с закрытыми глазами.
Когда они впервые привезли меня сюда, мне было плохо. Я не могла уснуть больше чем на час. Боясь мыслей, которые кружились вокруг моего вечно активного ума,
я бродила по храму в поисках покоя и тишины, которая ускользала от меня даже в монастыре, давшем обет молчания.
Я так и не нашла ни покой, ни тишину.
Но, в конечном счете, я обжилась достаточно хорошо, чтобы теперь спать всю ночь напролет.
На это ушло три года.
Через открытую дверь библиотеки на верхнем этаже в коридор лился свет. Это было моё любимое место во владениях.
Я подошла к Теновианской двери из чёрного кедра и очертила контур трёхглавой змеи, обвитой текстурированными свитками и изящными письменами, которые я не понимала. Я потянулась выше и дотронулась до рукояти мощного меча, кончик которого был сделан в виде пера, а чернила, как кровь, капали с лезвия.
Братство Молчания очень гордилось библиотекой, которую они охраняли за этими дверями.
В комнате щёлкнул язык, и я шагнула внутрь, зная, что слишком долго медлила. Отец Гариус стоял и ждал меня, неодобрительно нахмурив кустистые брови. Его
руки были сложены перед собой, придавая ему видимость терпения и понимания, хотя я знала, что блюсти клятвы и не кричать на меня за трату его времени впустую, ему стоило огромных усилий. Помимо всего прочего.
Когда я только приехала сюда, отец Гариус общался со мной через записки. Но через восемь лет я научилась читать выражения лиц и молчаливо высказанные мысли. Выражение лиц монахов было далеко не таким безмятежным и стоическим, как они думали.
— Доброе утро, отец Гариус, — прощебетала я. — Вам хорошо спалось?
Я никогда не уставала задавать бесчисленные вопросы, которые вертелись у меня в голове. Даже если это лишь только раздражало немых монахов, мне нужно было произнести их вслух, освободить свой разум от их постоянного терзания.
Он постучал ногой в ответ. Я сжала губы, сдерживая улыбку. Оливер уже сидел за столом и что-то яростно выводил пером. Он даже не взглянул на меня, когда я села рядом
с ним.
Я взяла перо и прочитала про себя сегодняшний урок.
Отец Гариус подошёл и встал перед нами. Он стоял молчаливым часовым на протяжении всего урока, пристально наблюдая за нами и посылая неприятные хмурые взгляды всякий раз, когда мы отвлекались от нашей работы.
К тому времени, как утренний урок был закончен, мои пальцы болели от письма, зрение затуманилось от того, что я смотрела на большое количество слов, а зад онемел от изгибов табурета.
Отец Гариус отступил назад, давая понять, что нам позволено передохнуть. Я сразу же подошла к большим окнам, выходившим на раскинувшиеся вдоль западной стены сады. Горизонт скрывался за ними, показывая лишь белые вершины гор, и солнце освещало каждую часть Хеприна.
Хеприн был самым восточным местом в королевстве. Окаймлённый с двух сторон берегами Хрустального моря, а с двух других лесом Теллекан, он был самым изолированным из девяти королевств.
Хеприн был населён мирными людьми, строго преданными своему богослужению
и земледелию. Храм Вечного Света был лишь одним из многих монастырей, разбросанных по этой тихой стране.
Возможно, именно поэтому эта земля так и не стала мне домом. Я не была спокойной. И вряд ли я была религиозна.
Я была кровожадной и дикой. Мне не терпелось избавиться от своей юности, которая удерживала меня от истинной судьбы. Я жаждала пролитой крови и криков ужаса. Мою кожу покалывало от надежды на смерть.
Обещания мести.
— Ты опять взялась за своё.
Я склонила голову набок и впилась взглядом в Оливера и его шёпотом произнесённое предостережение.
— Что?
Его широкий рот растянулся в полуулыбке.
— Витаешь в облаках.
Я опустила руки по бокам и заставила себя успокоиться. Он был прав. Отец Гариус никогда не закончит с моим образованием, если я раскрою свои истинные намерения. Он никогда не отпустит меня, если увидит тьму внутри меня.
Позади нас щёлкнул язык и, повернувшись, я встретилась с мутными серыми глазами монаха. Отец Гариус не мог быть моложе начала времён. Его кожа была жёсткой, как у дракона, а терпение импульсивным. И он всегда олицетворял оттенки серого. Седые волосы. Седые брови. Серая кожа. Серое облачение. Он был одним большим бесцветным пятном.
Однажды он спас мне жизнь, но монастырь не был моим домом. И отец Гариус знал это.
Он махнул рукой в сторону окна с чёткой командой. Нас гнали прочь из храма. Настало время для ежедневной медитации в саду.
Я лучезарно улыбнулась отцу Гариусу, на что он мягко ответил мне тем же, и со вздохом облегчения покинула библиотеку.
К тому времени, как мы с Оливером вышли на солнечный свет, я уже чувствовала, как надутые губы Оливера заражаются красотой улицы.
— В чём дело? — спросила я, ведя нас в направлении, противоположном саду. Вместо сада мы двинулись к задней части парка, стремясь добраться до реки,
которая извивалась вокруг каменной стены. Стена защищала монастырь от любой возможной угрозы и отделяла нас от внешнего мира.
Оливер остановился и поднял длинную палку, которой он стал прихлопывать стебли сочной травы и танцующих бабочек.
— Это несправедливо, что ты его любимица, когда всё, что ты делаешь, это говоришь.
Я чуть не подавилась со смеху.
— Думаешь, ты должен быть его любимцем, когда всё, что ты делаешь, это... не говоришь?
— Я с ним с самого детства, — заметил Оливер. — Я ему практически сын. И я говорю, благодаря тебе. На самом деле, мне приказали говорить.
Я наблюдала, как белка бегает кругами вокруг большого красного дуба.
— Я помню его стихотворение “последняя Жатвенная Луна", в котором говорится, что все существа под Великим Светом находятся под его опекой. Он брат тем, кто живёт,
и отец тем, кто ищет.
Оливер хмыкнул.
— Но я больше сын, чем большинство.
— Ревность тебе не к лицу, — проворчала я. — Ты мне гораздо больше нравишься, когда просто грустишь.
Он подставил мне подножку, и я споткнулась на три шага, прежде чем спохватилась. Когда я повернулась, он поднял руки и показал на свой закрытый рот.
— И что за Брат Молчания выбирает, когда ему молчать? — потребовала я ответа. Он пожал плечами и улыбнулся так очаровательно, что я не могла не простить его. Через несколько мгновений мы добрались до задней стены. Виноградные лозы и
плющ переплетались у основания и тянулись до самого выступа, позволяя нам легко взобраться на возвышающуюся границу.
Вдали, там, где извилистая река обрывалась в предательские водопады, ревела вода. Вода перед нами была не менее спокойна, несясь сверкающими стремнинами. На деревьях пели птицы. Густой полог зелёных листьев заслонял солнце, а нас окутывала прохлада Теллеканского леса.
Мы сбросили обувь и двинулись к грязному берегу реки.
— Я думала, что моя рука отвалится, если мне придётся написать ещё одну банальность Барстуса. Если бы у людей Барстуса была хоть капля здравого смысла, они бы отбросили свои самодовольные бредни и начали всё заново.
Оливер ухмыльнулся, глядя на свои босые ноги и прыгая с камня на камень.
— Ты должна предстать перед их королевским двором. Уверен, они оценят твоё посвященное мнение.
— Возможно. В чём разница между тем, чтобы предложить ближнему своё пальто,
и тем, чтобы предложить ему свой плащ? Почему бы просто не сказать: если ваш сосед замёрз, дайте ему что-нибудь, чтобы ему было тепло.
Оливер рассмеялся.
— Или вместо того, чтобы перечислять все способы, которыми ваш сосед с Барстуса может пострадать, такие как падение в колодец или падение с крыши или…
— Падение со скалы, — подсказала я.
— Да. Как насчёт того, чтобы просто сказать: если ваш сосед упадёт с любой высоты, большой или малой, помогите ему.
Я пошатнулась на маленьком скользком камне, но в последний момент удержала равновесие.
— Барстус, должно быть, самая скучная страна в королевстве. Даже представить не могу, какой ужасный университет там будет.
— Я очень сомневаюсь, что там разрешают побеги на реку.
Я посмотрела на него.
— Технически нам тоже не разрешены побеги на реку. Отец Гариус думает, что мы медитируем.
Смех заплясал в его карих глазах.
— По крайней мере, он винит тебя в моей неудаче.
Мои глаза распахнулись от его хладнокровия.
— Он винит меня, потому что ты обвинил меня! Перед всем собранием!
— Они хотели знать, почему я не могу стать дисциплинированным! И в этом только твоя вина! Ты не обязана жить здесь всю оставшуюся жизнь, принцесса. И мне придется. Конечно, я обвинил тебя. Я всё ещё виню тебя.
— Ах, ты!
Я рванула вперёд, балансируя на краю остроконечного камня, не обращая внимания на острую боль в ступне. Оливера ещё пока не дорос до своего долговязого тела. Несмотря на его высокий рост, во мне было нечто твёрдое, в отличие от его тощих рук, которые едва могли принести ведро воды из колодца на кухню. Я попыталась столкнуть его в реку, но он, смеясь, отскочил в сторону.
Я перепрыгнула на следующий камень. Мы старались держаться поближе к берегу реки, но где-то во время погони я забыла об осторожности. Не успела я опомниться, как поток лизнул мои лодыжки и намочил подол платья. Камни были покрыты скользким мхом, и я больше не могла быстро передвигаться между ними. Мне нужно было время успокоиться и восстановить равновесие.
Поняв, как далеко мы ненароком забрели, Оливер начал прыгать назад к берегу, его смех плыл по ветру. Мне не терпелось окунуть его в могучую реку. Он умел плавать, но не очень хорошо.
Я усмехнулась, представив, как он плюхается на грязный берег.
Карканье нарушило наш момент и, подняв глаза, я увидела большого ворона, сидящего на свисающей ветке над головой. Он поднял голову к небу и снова пронзительно закричал.
Во мне промелькнуло воспоминание. Изящные, покрытые перьями крылья, с кончиков которых капала кровь. Почерневшие лапы с когтями хищника. Такие же потемневшие глаза сверкали ненавистью и яростью. Я закрыла глаза, стремясь избавиться от образов, которые не могла точно воспроизвести в памяти. Они проплывали в моём
сознании, как во сне и мимолётно. И всё же, где-то на задворках моего сознания, я чувствовала, что это уже случилось однажды.
Моя кровь превратилась в лёд.
Взгромоздившись на камень, где вода струилась по моим голым ногам, я снова услышала крик существа, такой громкий, что я остановилась, чтобы посмотреть на него. Я замахала руками в попытке остаться в вертикальном положении.
На мгновение меня охватил ужас, когда ворон наклонил голову и встретился со мной взглядом. Дыхание со свистом вырвалось из сдавленных лёгких, и на мгновение мне показалось, что птица узнала меня.
Или, может быть, я узнала птицу.
Я покачала головой. Затем птица расправила свои длинные ониксовые крылья и устремилась к моему лицу.
Я закричала и отпрянула в сторону, но потеряла равновесие. Я погрузилась в воду раньше, чем смогла снова закрыть рот.
Я захлебнула полную грудь холодной воды в отчаянной попытке вырваться на поверхность. Моё тяжёлое платье становилось только тяжелее в воде. Ноги скользили по песчаному дну, но вода двигалась слишком быстро, чтобы я могла найти опору и поднять своё тело вверх.
Я отчаянно боролась с потоком воды и спутанной одеждой, но не смогла противостоять яростному течению.
Всё вокруг потемнело.
Образ ворона покинул мои мысли, когда необходимость выжить взяла верх. Думать больше было не о чем, кроме как о том, что всё кончено.
Истинное, кровоточащее разочарование запульсировало во мне. Это была самая глупая из возможных смертей.
Я должна была умереть вместе со своей семьёй восемь лет назад.
ГЛАВА 2
Я толкнулась вверх в последнем огромном усилии, всплыла на поверхность, и сумела сделать последний вдох. В следующую секунду на меня обрушилась волна и снова утащила под воду.
Я услышала отдалённый крик ворона, как если бы его когти могли дотянуться до меня и привлечь моё внимание, но течение продолжало тащить меня за собой. Злобная птица прокричала победную песню.
"Должно быть, это сон", — рассудила я. Образы моей семьи — улыбающиеся, смеющиеся и живые — затанцевали в моём сознании, и у меня возникло странное ощущение, будто я сплю наяву. Их смерти преследовали меня даже тогда, когда я умирала.
Я представила себе, как моя семья ждёт меня по ту сторону смерти. Их знакомые руки широко раскрылись в приветствии, их улыбающиеся лица обещали мир и безопасность, любовь и тепло.
— Тессана, — позвал отец сквозь мутную дымку. — Иди домой. "Он зовёт меня к ним", — поняла я.
Мне не особенно хотелось умирать, но сейчас всё казалось не так уж плохо. С ними мне будет гораздо лучше. Лучше оставить этот мир в прошлом и найти их в великой загробной жизни.
Я открыла рот, желая ответить ему, что уже иду, но тут же набрала полную грудь воды. Страх боролся с принятием. И я решила, что не буду трусихой по этому поводу. Я смело встречу смерть.
Как только вода наполнила мой рот, что-то с силой обхватило меня за руки, подобно зубам. Моё дыхание превратилось в крик, и я зажмурилась в агонии. А потом я полетела... взлетая из воды в огромном водовороте реки и пены.
Я задыхалась, меня рвало, и я дрожала на берегу. Я не могла контролировать яростную дрожь своих конечностей.
Когда меня, наконец, перестало трясти, я перекатилась на бок и распласталась на земле. Я моргнула, глядя на небо, и удивилась, увидев яркий дневной свет. Он казался таким неуместным после темноты моей близкой смерти.
Зубы стучали так сильно, что я испугалась, что какой-нибудь сломается. Надо мной возникла фигура, мрачная и серьёзная. Отец Гариус.
— Мой… — я не могла говорить из-за дрожи. Я попробовал ещё раз: — Мой… Отец... — он наклонился, чтобы лучше меня слышать. — Домой.
Темнота снова окутала мой разум, и я поддалась внезапному, всепоглощающему изнеможению. Образы моей семьи, ожидающей с распростёртыми объятиями, стали чем-то более мрачным. Я перестала хотеть дотянуться до них. Перестала хотеть видеть их красивые лица, обнять мать и отца. Вместо этого инстинкт убежать захлестнул мою бешено текущую кровь, в то время как безмолвный ужас сжал лёгкие в тиски.
Ворон, тот самый, что всегда появлялся в моих снах, сидел на подоконнике и смотрел. Ждал, наблюдал и слушал. Он всегда наблюдал. Он всегда был рядом, пока моя семья тонула в собственной крови. Когда их лёгкие дрожали от влажного, прерывистого дыхания. В то время как их конечности беспомощно подёргивались.
На этот раз я смотрела на него в ответ.
Я смотрела, как он смотрит на меня. Его чёрные глаза-бусинки сосредоточились с расчётливым интересом. Я почувствовала его разочарование. Его молчаливую ярость.
Я почувствовала, как зловещий дух внутри него ощетинился и заартачился, потому что я всё ещё была жива.
Он жаждал моей крови. Он хотел сломать меня.
Во сне я вздернула подбородок и отважилась бросить вызов птице сделать что-нибудь с её недовольством. После реки у меня не было терпения для игр. Я глазела на ворона, осмелится ли он прикончить меня.
— Если хочешь моей смерти, приди за мной сам, — прошептала я.
Моё сердце бешено колотилось в груди. Я никогда раньше не разговаривала с птицей. Я всегда игнорировала его. Я никак не могла оторвать взгляд от безжизненных тел у моих ног, от лужи крови, пропитавшей подол моей ночной рубашки. Обычно я смотрела на безжизненный взгляд отца или на обмякшие, бессильные тела братьев с беспомощностью, которая терзала мою душу.
И тут я впервые заметила чьё-то присутствие, маячившее на заднем плане.
Ворон поднял клюв к серому небу по другую сторону окна и яростно захлопал своими огромными крыльями. Он открыл свою тёмную пасть и закричал на существо, которое, как я знала, парило прямо за пределами моего сознания.
Птичий зов разорвал воздух. Я прижала подбородок к груди и закрыла ладонями уши. И всё равно я его слышала. Как будто он исходил из моего собственного разума. Как будто крик вырвался из моего рта, а не из птичьего.
Как будто я была тем, кто призывал это великое зло.
И пока я боролась с ужасной болью в голове, сквозь крик раздался голос моего отца. До сегодняшнего дня он никогда со мной не разговаривал. Он никогда ничего не делал, только умирал.
— Пора, — объявил он. Его низкий рокочущий голос разнёсся по комнате, заглушая крики птицы. — Тессана, — потребовал он, — Вернись домой.
Крики ворона становились всё громче и громче, пока не стало слышно даже голоса моего отца. Я согнулась пополам, как можно сильнее прижимая ладони к ушам, но ворон всё ещё визжал и орал. Я закрыла глаза и стиснула зубы до боли, уверенная, что от этого ужасного звука моя голова лопнет ещё до того, как я проснусь.
Как только давление за моими глазами стало невыносимым, визг прекратился. Ворон исчез. Образы тел моей семьи пропали.
Темнота не отступала, и я больше не видела свою семью. Наконец я осталась одна в глубокой бездне своего подсознания. Я ничего не видела. Ничего не слышала. Я просто спала.
Проснулась я с не дающим покоя чувством, что должна что-то делать.
Мои веки дрогнули, и пылающие лёгкие втянули воздух. Я моргнула и снова увидела отца Гариуса, который навис надо мной с торчащим из уголка рта корнем травы телли. Он яростно жевал, нервный тик выдавал его тревогу.
В этот момент я вспомнила. Я почувствовала, как росток стал сильнее, громче, более целеустремлённым… непобедимым.
— Домой, — прохрипела я срывающимся голосом. Отец Гариус коротко кивнул. Он согласился.
Часом позже я приняла ванну и переоделась в самую тёплую одежду, какая у меня была. Мои пальцы дрожали на горячей чашке в моих ладонях. Чай не помог прогнать холод, который проник в мои кости и заставил пальцы ног свернуться в шерстяных тапочках.
Отец Гариус присел на край стола, наблюдая за мной серыми глазами, которые видели больше, чем следовало.
Я наблюдала за ним в ответ. Отец Гариус видел меня в худшем состоянии. Он затащил меня в Храм Вечного Света против моей воли и заставил оставаться здесь все эти годы. Он был такой же упрямый, как и я, и так же твёрдо настроен сохранить мне жизнь.
Я не была пленницей. В конце концов, он спас мне жизнь. Но и абсолютно свободной я не была. Его причины имели смысл, и когда я наблюдала, как политический климат королевства меняется и перестраивается на протяжении всей моей жизни, я поняла.
Однако мне надоело наблюдать за происходящим из своеобразной тюрьмы. Я не могла найти покоя. Мой разум жаждал других обязанностей, кроме кормления цыплят.
И мой язык отчаянно нуждался в разговорах. Помимо болтовни с Оливером.
За этими стенами меня ждало что-то ещё. Теперь я чувствовала это сильнее, чем
когда-либо.
— Мне нужно домой.
Я выдержала взгляд серых глаз моего наставника и заговорила медленно, чтобы мой голос не дрогнул. Братство Молчания сделало всё возможное, чтобы воспитать меня такой, какой, по их мнению, я должна была быть. Но здесь не было женщин. Они не обладали манерами, подобающими аристократам моего положения. Так что, когда я решила сегодня изложить свою точку зрения, я сделала это с достоинством человека, которого почти забыла. Я обратилась к самым ранним воспоминаниям о моём школьном образовании и к образу женщины, которой хотела бы видеть меня моя мать.
— Я слишком долго медлила, отец Гариус. И хотя я благодарна вам за приют, мне необходимо домой.
Он прищурился. "Что для тебя дом, сирота?" И когда я не скукожилась, одна из его кустистых бровей изогнулась в ещё одном немом вопросе. "Откуда ты знаешь?"
Моё дыхание дрогнуло, покидая лёгкие в одном длинном выдохе. Облизнув пересохшие губы кончиком языка, я выложила ему правду:
— Мне снились сны. О моём отце.
Спокойный серый взгляд отца Гариуса стал острым, как серебро.
Братство Молчания не верило в сновидения с мёртвыми. Эта идея была ересью для человека, который верил, что его душа покинет тело и будет поглощена Великим Светом на небесах. Большая часть королевства тоже в это верила. Это моя языческая мать научила меня шептать молитвы тем, кто умер до меня. Искать их в своих снах.
— Он велит мне вернуться домой, — закончила я. — Он говорит, что время пришло.
Отец Гариус пристально посмотрел на меня. Сердился ли он на меня за то, что я проигнорировала все восемь лет его учения? Или то, что я так долго скрывала от него свои сны?
Он никогда ничего не объяснял, поэтому я выбрала третий вариант. Он был убит горем из-за того, что я могла оставить его спустя столько времени.
Не моя вина, что я оставила такое сильное впечатление.
Я сделала глоток обжигающе горячего чая, чтобы скрыть улыбку.
Отец Гариус обвёл рукой круг, показывая, что я должна рассказать ему больше. Я продолжила:
— Они снятся мне почти каждую ночь. Но сегодня днём отец впервые заговорил со мной. А когда он заговорил, то велел мне возвращаться домой.
Отец Гариус встал и прошёлся по своему кабинету. Подойдя к книжному шкафу, он провёл пальцем по корешкам книг в кожаных переплётах на нижней полке.
Найдя то, что искал, он извлёк книгу, прищелкнув языком. Он обернулся, его ряса развевалась. Я почувствовала, как страх давит мне на грудь, а в затылке зловеще покалывает.
Он положил книгу на стол передо мной, и я узнала текст. Точно такая же книга была спрятана в покоях моей матери, когда я была ребёнком. Языческий священный текст, теперь объявленный вне закона в королевстве и признанный еретическим девятью королевствами в унисон.
Я проследила за скрюченным и покрытым обветренной кожей пальцем отца Гариуса. Тупым ногтем он указывал на тщательно нацарапанные чёрными чернилами слова на древнем пергаменте.
Ворон с расправленными крыльями. Крылья были исцарапаны тяжёлым почерком,
с кляксами, как если бы каждое перо кровоточило. Художник сильно давил на каждую деталь, подчёркивая её особенности, размывая мельчайшие детали.
Его тёмный клюв был раскрыт, голова склонилась набок, он смотрел, ждал... видел. Его острые лапы впились острыми, как бритва когтями в страницу, и казалось сама страница начала кровоточить. Корявые линии художника тянулись, растягивались и сжимались, пока не осталось никаких сомнений, это животное опасно.
Это животное означало смерть.
Отец Гариус нетерпеливо постучал пальцем по изображению. Я окинула взглядом слова, нацарапанные на полях, и абзацы на соседних страницах. Но всё было написано на другом языке, который я не могла понять.
Отец Гариус снова постучал и, подняв глаза, я встретилась с ним взглядом. Другой рукой он схватился за горло и сделал вид, что задыхается.
— Да, — прошептала я, наконец, поняв. — Да, я видела это раньше. В своих снах,
— я сглотнула и выдохнула, моё сердце внезапно затрепетало. — И в реке тоже.
Старый монах опустил глаза, признавая поражение. Он захлопнул книгу, словно мог заточить ворона внутри этих древних страниц. От тревоги меня бросило в озноб.
— Что же мне делать? — я спросила мужчину, который не мог мне ответить.
Отец Гариус долго смотрел на меня. Наконец он снова подошёл к книжному шкафу и поднялся по раздвижной лестнице, открывавшей доступ к верхним рядам книг.
Найдя нужное место на полке, он отодвинул книги в сторону, сложив их в ненадёжную стопку на краю полки. Двумя сильными пальцами он постучал по задней стенке. Что-то поддалось, и его рука исчезла в зияющей чёрной дыре.
Его рука снова появилась, теперь уже сжимая кожаную сумку. Он сунул сумку под мышку, поставил на место стенку, книги и свитки и осторожно спустился с лестницы. Он сел и ещё с минуту пристально смотрел на меня.
Он кивнул, в конечном счете, уступив какой бы то ни было идее, которая привела его в движение. Он развязал клапан на сумке и вынул содержимое.
Я резко втянула в себя воздух. Мощь чистого воздуха пронзила меня подобно острию ножа.
Золото отражало послеполуденный свет, проникавший в комнату, подобно длинным пальцам садящегося солнца. Рубин в центре диадемы подмигнул мне, нашёптывая воспоминания и замыслы, шепча о королевстве полном грёз и ещё более полном сожалений.
Я потянулась к короне ещё до того, как успела связать воедино две связные мысли.
Я сомкнула онемевшие пальцы вокруг тонких граней и позволила золоту врезаться в ладони, показать мне, насколько оно реально, доказать, что это именно то, о чём я думала.
— Откуда? — я поперхнулась словом, заикаясь от его тяжести. — Откуда у вас
она?
Отец Гариус уставился на меня своими мудрыми серыми глазами, и мои мысли вернулись к тому дню, который мне постоянно снился, но я никогда не вспоминала о нём добровольно.
Мальчик. Девочка. Растерянный монах.
"— Они мертвы, — серьёзно прошептал мальчик. — Все до одного. Вся королевская семья, — монах уставился на мальчика. — Возьмите её. Вы должны. Они убьют её, если найдут, — монах покачал головой, отрицая истинность слов мальчика. —
Возьмите её сейчас же, — взмолился он. — Возьмите её и возьмите это. Он сунул окровавленную корону в руки монаха. Его пальцы оставляли липкие отпечатки на грязном золоте. Монах опустил взгляд на корону, на головной убор древнего королевства, а затем перевел взгляд на испуганную маленькую девочку. В итоге монах кивнул. Единожды.
Я плакала. Я не могла перестать плакать.
— Я не могу оставить тебя, — сказала я мальчику.
Его ясные голубые глаза смотрели на меня с непролитыми слезами.
— Это единственный способ уберечь тебя, — он шагнул ближе, сжимая мои руки, алые от чужой крови. — Ты должна идти, Тесса. Ты должна уйти, иначе они убью