Эндрю Майкапар
ПУТЬ УЧЕНИКА МАХАВАТАРА БАБАДЖИ
Предисловие
Моя жизнь была обычной по североамериканским меркам. Но, невзирая на обычность, что-то удивительное происходило в ней. Это был этап созревания и подготовки, который привел меня к ногам моего учителя. Прочитав о моей жизни, вы, может быть, увидите и себя иначе, чем вы это себе представляли. Подготовка к высшему сознанию всегда незаметна, но когда начинаются завершающие ступеньки, то ясно видно, что вся жизнь и все события были совсем не случайны. Есть сила, которая ведет каждого, притягивает и наставляет, даже если нам кажется, что избранный нами путь ведет к беде и разрушению. Не забывайте слова, которые Бабаджи сказал однажды: «Нет святого без прошлого и нет грешника без будущего». Каждый из вас на правильном пути, знаете вы об этом или нет, но нужно ваше согласие, чтобы ускорить процесс. Ускорение процесса развития не только зависит от вашего согласия, но и от усилия, которое вы прилагаете к этому. Своими словами я скажу так: «Нет просветленного, который достиг свободы без усилия, и нет человека, которому эта свобода недоступна».
Глава 1
Первые шаги к истине
С ранних лет я находился среди ищущих Истину, испытывая жажду того, что может утолить ее. В юности я не знал, чего мне не хватает, но жизнь всегда направила в духовный поиск, который длился почти сорок лет. Это были годы увлечения, уверенности, что я нашел то, что искал, а потом разочарования. Но главное, я не терял надежду и мой энтузиазм, как мне казалось, всегда вел меня дальше и глубже. На самом деле, я постепенно удалялся от того, что искал, но в то время не видел и не мог видеть этого. Я не знал, что мой поиск состоит из двух отдельных частей, каждая из которых требует своего подхода. Но теперь я знаю, что только когда обретается зрелость личности и самостоятельность мышления, можно успешно вступить на путь духовного созревания.
Воспитание в нашем современном обществе заставляет каждого развивать ум за счет заглушения сердца. С раннего детства мы поверили, что живем телом и умом, даже не подозревая о том качестве, которое возвышает человека над животными и мы изо всех сил стараемся его заглушить. Хорошо сказал об этом Шри Рамана Махарши: «Тело мертво даже пока человек жив, ибо оно - бесчувственная материя, а дух создает видимость жизни и действия». Пока мы не сбросили иго наших представлений, приобретенных от незнающих воспитателей, мы будем искать всюду то, что находится в нас изначально. Сердце не нуждается в развитии, воспитании или усовершенствовании. Но ум можно развить, чтобы он стал единомышленником и инструментом этого духа.
Мои первые шаги со Свами Вишну Девананда в его ашраме недалеко от Монреаля в четырнадцатилетнем возрасте положили начало для более обширных поисков. Но все-таки то ограниченное христианское воспитание, которое я получил от моих родителей, дало о себе знать. Мои первые шаги пошли по установленному руслу. В восемнадцатилетнем возрасте я стал послушником в православном монастыре и вскоре убедился, что злоба и высокомерие, которые там наблюдал, не соответствуют учению Иисуса.
Начал бродяжничать, искать приключения и тех, кто мог меня наставить на правильный путь. И вскоре убедился, что взрослые не знают больше, чем я, и что они так же растеряны в жизненных и духовных вопросах, как и я. Побывал я в ашраме Йогананды в Лос-Анджелесе. И там мне показалось, что жизнь, преданная медитации и обсуждению метафизики, не дает какой-либо радости. Поэтому пошел дальше.
Встречал немало людей, которые хотели обратить в свою религию или посвятить в свою истину. Я понял, что многие принимают духовность и веру, как что-то такое, что можно купить, продать или извлечь из нее пользу. Всюду я видел слабых, загнанных людей, не имеющих малейшего представления о том, зачем они существуют и как найти смысл жизни. Все они жаждали счастья, все критиковали других, видели в них лишь недостатки. Нужно сказать, что я разочаровался в том, что видел вокруг. Особенно разочаровался в тех, кто красивее всех говорил о счастье, о Боге… В годы бродяжничества я пришел к заключению, что бедные и простые люди гораздо счастливее и человечнее богатых и обеспеченных.
Тогда я еще не знал, что люди тратят так много жизненной силы на выживание и у них почти ничего не остается для себя. Когда я женился и стал отцом трех детей, которых нужно было кормить и одевать, то понял, что очень дорого расплачиваюсь за скоротечные моменты телесного удовольствия. Изматывающая жизнь, работа и постоянные семейные обязанности не способствует саморазвитию, а наоборот притупляют всякое желание летать. Я добровольно отдал себя в рабство ради каких-то приобретений, которые в конечном итоге не доставляли никакой радости. Но самым неприятным было то, что я потерял спонтанность и чувство свободы. Я еще помнил, что в юности это у меня было, и я стал задумываться о своем положении.
Ранней весной 1983 года я находился в глубокой депрессии. Оставшись без работы, и потеряв всякое чувство уверенности в себе, я лежал на кровати, когда услышал голос прямо в голове. Он мне сказал: «Пора ехать в Индию!».
Но как я мог себе это позволить при таком сложном семейном положении. У меня ни на что не было денег. И я обратился к тому, кто меня звал: «Если ты сделаешь это возможным, то я поеду».
В скором времени у меня появилось большое количество денег, и я тут же купил билет в Дели.
Глава 2
Встреча с Бабаджи
Первое мое впечатление об Индии было ошеломляющим. Из моей тихой лесной обители в Северной Канаде я очутился в самом грязном, жарком и густонаселенном городе мира. Возникли мысли, что никогда больше не увижу свою страну, жену, детей. Я был уверен, что меня заберет какая-нибудь болезнь или же меня просто ограбят и убьют. Случайная встреча привела в ашрам Шри Ауробиндо на окраине города. Там я поселился и обрел внутреннее спокойствие. Работая в пекарне и на кухне, подружился с жителями ашрама. Одна замечательная престарелая женщина, с которой я работал на кухне, начала посвящать меня в культуру, обычаи и религию Индии. Она дала мне глубочайшие знания, которые очень пригодились в дальнейшем. Наши длинные беседы во время работы переходили на послеобеденный чай, когда она приглашала к себе в комнату. Там со своим мужем они меня с радостью просвещали. Я заметил, что общаться с индусами легко, они принимают и дружат со мной с большим удовольствием. Это простые, открытые и исключительно честные люди.
Однажды вечером, недели через две после моего приезда в ашрам Ауробиндо, ко мне подошел молодой итальянец и сказал, что через три дня в Дели приезжает Бабаджи и я могу там получить его даршан. В то время я еще ничего не знал о Бабаджи почувствовал, что этот молодой человек мне что-то навязывает. Чтобы побыстрее от него отделаться, записал адрес и время встречи и распрощался с ним.
На следующее утро я все же решил побольше узнать про Бабаджи. Но итальянец куда-то уехал и я не смог с ним переговорить. На третий день я все-таки поехал на эту встречу в Тилак Нагар - один из пригородных районов Дели. Приблизившись к месту события, я увидел огромный тент, натянутый в центре широкой улицы. Там, на расстеленных коврах уже расположилось много народу. Люди сидели кучками в ожидании Бабаджи. Среди них было много диковинного вида йогов - почти голых и обсыпанных пеплом. Все это зрелище было больше похоже на цирк, и я с большим интересом изучал эту сцену. В середине было поставлено огромное кресло на низком пьедестале. Ощущалось суета и напряженность. По улице выставили громкоговорители, и из них весь день шла очень шумная, режущая уши музыка и пение. Сидящие люди подхватывали песни, барабанили, и мне казалось, что они поют одни и те же слова только под разные мелодии и ритмы. Расспросив кого-то рядом, я узнал, что поют мантру «ОМ Нама Шивай».
Ждать гуру пришлось целый день. И это в пятидесятиградусную жару! Я очень утомился и поражался терпению индусов, которые совершенно не проявляли своего недовольства. Но, в конце концов, к вечеру подъехали машины. И я впервые увидел Бабаджи.
Он был окружен свитой почти голых, бритоголовых мужчин, намазанных краской, обсыпанных пеплом и увешанных внушительного вида мечами и пиками.
Ничего особенного я не увидел в Бабаджи. Он был небольшого роста, пухленький, но достаточно симпатичный мужчина средних лет. Зашел он под тент и присел на приготовленное для него огромное кресло, более похожее на трон. Когда он уселся, и его свита приняла свои места за ним, то вся толпа ожидающих людей ринулась по одну сторону и стала в огромную очередь. Затем они по одному начали подходить к креслу и делать низкий земной поклон. Я рассматривал эту сцену с недоумением. Каждый подходил с каким-то подарком или гирляндами цветов в руках и перед тем, как упасть ниц у его ног, вручал ему свой подарок. А Бабаджи в это время сидел в своем кресле, подогнув под себя одну ногу и спустив другую, и не обращал на них внимания. Мне показалось, что эти бедные люди, с такой радостью прождавшие весь день в таком пекле, заслуживали лучшей участи. Надменность и пренебрежительность Бабаджи показались мне недостойными гуру, и я уже был готов уйти.
Пишу это не для того, чтобы как-то умалить моего учителя в ваших глазах. Мне хочется, чтобы вы знали, как я в то время воспринимал то, что происходило перед моими глазами. У меня были свои предубеждения и комплексы, как и у всех, и они мне постоянно мешали установить правильное внимание и видение. Исходя из своего жизненного опыта, я считал, что учитель должен действовать в лучших интересах ученика и никогда не отталкивать или шокировать его своим поведением. В моем уме сложился образ учителя - своего рода святого, блаженного, непротиворечивого, милого на вид и всегда радостно приветствующего своих званных учеников и поклонников. В дальнейшем я понял, что ученик не вправе когда-либо осуждать своего учителя или оценивать его по своим меркам. Но в тот момент, когда я рассматривал сцену, где сидит, как мне казалось, высокомерная личность, принижающая достоинство других людей, вызвало во мне шоковое состояние.
Всю свою прожитую до этого жизнь я расплачивался одиночеством и отчужденностью только за то, что считал себя вправе судить всех. И только у ног моего единственного, удивительного учителя смог увидеть, каким я всю жизнь был несчастным. С помощью его проницающей и исцеляющей любви я смог сбросить свое высокомерие и найти ту радость, которая ждала меня всю жизнь. Но в тот момент мой ум не был готов принять такого учителя. Я решил уйти и забыть об этом позоре. Встав, чтобы выбраться из толпы, я вдруг снова услышал знакомый голос в голове. Он четко и ясно приказал мне:
- Пойди, возьми цветы и встань в очередь.
- Вот это оборот, - удивился я, но все же послушно пошел на улицу и купил гирлянду цветов.
Стоя в очереди, начал соображать, как же мне оправдать себя в такой унизительной ситуации. Посмотрев вокруг и не увидев ни одного белого лица, я вздохнул с облегчением:
- Хорошо, что никто не видит, как я тут себя унижаю.
На душе стало намного спокойнее. И вот подходит моя очередь преклониться перед Бабаджи. Меня вдруг охватило сильное волнение, когда я посмотрел на угрожающую охрану, выстроенную за троном. Подумал, что если я как-то не так повернусь или как-то не так посмотрю, то они запросто могут заколоть меня прямо на месте. Еще пара минут, и вот я стою на коленях перед Бабаджи протягиваю ему гирлянду цветов. Кто-то их забрал из моих рук и положил на кучу со всеми другими гирляндами.
В этот момент Бабаджи посмотрел мне в глаза, и я почувствовал, что с огромной скоростью падаю в какую-то бесконечную черную пропасть. Это падение казалось вечным. Но вдруг я вижу яркий свет. Я падаю в него и чувствую взрыв внутри себя. Этот свет и я - мы становимся одним. Я растворюсь в свете.
Открыв глаза, я увидел лицо Бабаджи и все понял. Когда мне было восемнадцать лет, я очутился в тюрьме Сан-Франциско после очередных демонстраций против войны во Вьетнаме. Просидел там примерно месяц. Однажды, лежа на койке, ощутил сильную боль в области сердца и начал задыхаться. В то же время почувствовал, что падаю в черную бездну. Я понял, что умираю. Совершенно обессилив, прошептал знакомую молитву. В тот же миг бетонная стена напротив лежанки стала удивительно светлой. Из нее выступила яркая фигура человека и подошла к моему изголовью. Протянув руку, она коснулся моего лба. Боль сменилась ощущением, что внутри меня произошел ядерный взрыв. Я сам стал светом. И такое чувство радости овладело мной, что я даже опасался не выдержать такого блаженства. Лица пришедшего ко мне существа, я не смог увидеть из-за яркого света, который он излучал. Коснувшись моего лба, он снова вошел в стену. Когда я пришел в себя, то подумал: «Кто же это был - ангел или сам Иисус?»,
И вот, стоя на коленях перед Бабаджи, я понял: это был ОН! Именно Он приходил в мою камеру, когда мне было так плохо. Именно ОН всегда оберегал в годы моей сумасшедшей юности. Именно ОН позвал в Индию и предоставил условия для этой поездки. Именно ОН положил конец моим вечным поискам.
В дальнейшем я полностью осознал заботу и защиту, которую дарит учитель своему преданному ученику, которая называется Абхия Дхан. Учитель в ответе за своего ученика, сколько бы он ни наделал ошибок и глупостей и сколько бы воплощений он не брал. Если учитель принял кого-то в ученики, то посвящает ему себя полностью, и он будет идти с ним, давая ему свою милость, пока ученик не преодолеет пелену Майи, и не станет свободным. Только тот, кто победил смерть и постоянно пребывает в вечном Абсолюте, может быть настоящим учителем. Таким является Бабаджи.
Когда я вернулся на свое место, мне было совсем не до рассуждений о том, что со мной произошло и как дальше действовать. Я знал только одно: во что бы то ни стало мне надо быть с ним. Через несколько минут, полностью очухавшись, я подошел к Бабаджи, и попросил его разрешения приехать в его ашрам. Он велел быть там через три дня. На этом наше общение закончилось.
Через пару дней я собрал свои вещи, попрощался со всеми милыми и добрыми людьми в ашраме Ауробиндо и поехал в Халдвани - ближайший городок от Хериакхана, где находился ашрам Бабаджи. Я ощущал некоторое волнение, так как ехал в совсем неизвестную для меня жизнь. Но ехавший со мной в грузовике ученик Бабаджи Мунирадж, внушал мне спокойствие и уверенность.
Глава 3
День первый
Приехав на место, мы вывалились из кузова (нас было человек десять). На берегу реки нас уже ждал Бабаджи. Приветствуя каждого, он всем и мне тоже, задал два вопроса на английском языке: «What country?» (какая страна) и «What is your name?» (как имя). После этой встречи нас послали с провожатым, чтобы показать, где мы будем жить. Поднимаясь по 108 ступенькам наверх, к главному ашраму, я увидел красоту гор, долину и речку Гаутама Ганга. Мне все очень понравилось. Когда мы расположились в своих комнатах, нас позвали обедать. Каждый день мы обедали на противоположной стороне реки, где расположены девять храмов, которые стоят в ряду около той пещеры, откуда появился Бабаджи в 1970 году. Эту сторону все называли «cave side» - сторона пещеры. Гаутама Ганга летом очень мелкая, и переходить ее вброд не представляет никаких сложностей.
Обед проходил примерно в час дня на открытом месте вблизи от кухни. Все садились на землю рядами. По мере того, как люди приходили, их обслуживали следующим образом. Сперва клали перед каждым тарелку, сделанную из листьев банана, связанных деревянными булавками. Ставили перед каждым стакан для воды. Сразу же подходили разносчики с ведрами, наполненными едой, предлагали чапати, рис, дал и кичири. Эти четыре блюда были нашей каждодневной пищей.
Дал и кичири были всегда очень перченые и весьма жгучие. Оба эти блюда клались на рис, как подлива. Дал - это разваренная чечевица, а кичири - сваренные овощи. Питаться по вегетариански достаточно сложно, и надо всегда соблюдать правильные пропорции углеводов, вареных овощей, фасоли или гороха. По моему опыту, несоблюдение этих правил может быть очень вредным для здоровья практикующего вегетарианца. После недели вегетарианской пищи, я заметил, что чувствуется сила, но не агрессивность, пища легко переваривается и ощущается более легкое состояние тела.
Мы ели руками, смешивая рис с подливой в однородную массу и кладя ее маленькими горсточками в рот. Мои первые попытки оказались странными, непривычными и много еды падало на мою одежду, оставляя желтые пятна, которые очень трудно отстирываются. Но вскоре я научился аккуратно есть, и для меня возможность есть руками доставляла огромное тактильное удовольствие, напоминая мне о раннем детстве. Во время еды в ашраме не положено разговаривать или вести себя шумно. Время принятия пищи - лучшее время для почитания богини матери в форме природы и ее даров, которые способствуют жизни этого тела. Бабаджи часто делал замечание, когда оставалась еда на тарелке. Надо было просить такое количество, которое мог осилить с легкостью. Раздающие пищу подходили по несколько раз, и у них можно было просить добавки. Закончив обедать, каждый брал свою тарелку и швырял подальше в сторону, где ее с удовольствием облизывали собаки, а затем съедали коровы. Каждая современная хозяйка позавидовала бы тому, что посуду можно не мыть.
Перед началом обеда Бабаджи благословлял приготовленную еду, и только после этого она разносилась. В Индии пище придается огромное значение. Это не только средство для выживания, она вообще считается священной, и кухня считается таким же священным местом, как и алтарь. Хозяйка, готовящая еду, сначала молится, медитирует, находит внутренний покой и только после этого приступает к приготовлению. Пища считается питанием не только для тела, но и для души. Если готовящий не находится в спокойном молитвенном или медитативном состоянии, то его негативные энергии передаются через еду. Бывает и так, что если повар теряет свое спокойствие, то может все выбросить и начать заново после очищения и успокоения.
Поскольку мы ели лишь один раз в день, то приходилось насыщаться большими порциями. Но, не имея такой привычки, я часто был очень голодным. Но следует сказать, что в ашраме была возможность есть вегетарианскую пищу в итальянском ресторане. Там готовились платные блюда в европейском стиле. Это было спасением для тех европейцев и американцев, которые не могли привыкнуть к острым индийским специям и для тех, кто страдал от кишечных заболеваний. Назывался он итальянским потому, что его построили и содержали итальянцы, которых в ашраме всегда было много. Я как-то опоздал на обед, и мне пришлось поесть в этом ресторане. По сравнению с индийской кухней еда показалась пресной и неинтересной.
На берегу реки Гаутама Ганга были чай-шопы, маленькие хаты, где несколько предприимчивых местных жителей варили чай и кофе, продавали конфеты и печенье. Мы часто собирались в этих хатах по утрам и вечерам. Иногда Бабаджи сам приходил туда посидеть с людьми. Чай и кофе не часть программы ашрама, но особенных препятствий к их потреблению не ставилось. Для курящих тоже была возможность спокойно сделать затяжку, но подальше от людей. А на территории ашрама или вблизи от Бабаджи курить не позволялось.
Бабаджи не ставил акцент на отрешенное и аскетическое поведение или соблюдение всех правил, установленных в других ашрамах Индии. Он больше поддерживал естественный рост и очищение путем карма-йоги и повторением мантры. Но грубое нарушение незамеченным не оставалось. Он мог сделать выговор или выдворить сердито со словами: «YOU GO!», что значит - «Убирайся вон!».
Если следовало раскаяние, то он часто менял свой гнев на милость и позволял людям остаться. Такое происходило по несколько раз в неделю, если не каждый день. Это было его способом помочь сосредоточиться на причины, из-за которых люди приехали к нему. Но бывало и заслуженное наказание за нарушение. Таким примером может послужить следующая история.
Однажды в ашрам приехала одна американка со своим четырнадцатилетним сыном. Мальчику было скучно, а поскольку мать им не занималась, то он пошел гулять и вскарабкался на вершину горы Кайлаш. Пришел он поздно вечером, когда уже стемнело. Весь ашрам был встревожен пропажей этого мальчика, и когда он, наконец, объявился, Бабаджи в ярости выставил мать и сына обычными словами «You go!». И все знали, что тут он их не примет обратно, как бы они не извинялись.
В других случаях Бабаджи ударял палкой или давал пощечину со ставшими привычными словами. Это обычно означало, что человек не столько провинился, сколько поддался каким-то низким импульсам, обычно зависти или самосожалению. Для многих такой удар четко выявлял вредность своего собственного состояния, после которого можно было просить его не выдворять. Слезы текли ручьями, особенно у женщин, и это помогало им преодолеть много слабостей. Почти во всех таких случаях Бабаджи позволял остаться, но иногда с некоторыми условиями. Эта тончайшая игра была проявлением его заботы и любви к своим ученикам, а не публичное унижение или проявление власти и авторитарности.
Поскольку мы все с самого начала ознакомлялись с условиями пребывания в ашраме, то надо сказать и о том, что считалось правильным поведением.
Соблюдение чистоты и чистоплотности было очень важным. Мы купались в реке минимум два раза в день: утром и до вечернего арати, после окончания работ. Нас будили в четыре часа утра, после чего все шли на речку купаться. В этот час было холодно, и вода казалась ледяной. Но от холода мы быстро просыпались и согревались. Туалета не было, и приходилось находить себе укромное место, чтобы справлять нужды. Женщины ходили вверх по течению, мужчины - вниз. Туалетной бумагой не пользовались: чтобы подмываться, каждый имел при себе бидончик или кувшин с водой. Вначале мне это казалось не очень удобным, но со временем такой способ соблюдения чистоплотности мне стал даже нравиться, и я по сей день пользуюсь им.
Во время месячных, женщины оставались почти безвылазно в своих комнатах, так как им не полагалось работать или появляться на людях. Для многих европейских женщин это вначале казалось диковинным унижением, но со временем многие начали принимать это, как желанное время для отдыха, очистки и обновления, и были рады провести три или четыре дня, читая книги, занимаясь собой или приводя себя и свои вещи в порядок.
На территории ашрама не позволялось ссориться, драться и ругаться. Бабаджи был всегда центром внимания, и когда появлялись напряженные ситуации, он быстро их разряжал или выдворял зачинщика. Но в любом случае вероятность, что отношения могли разгореться в ненависть и перелиться во взаимные оскорбления и драку, почти не существовало в этом глубоко спокойном и заряженном любовью месте.
Почти все без исключения женщины влюблялись в Бабаджи. Нередкими были слезы безответной любви. Бабаджи желал, чтобы неустойчивые чувства влюбленности менялись на стойкие чувства преданности, доверия к нему и на решимость выполнять его указания. Поэтому, он не позволял чувствам влюбленности ученика быть причиной сближения. Только искреннее доверие и безусловное подчинение могли вызвать его милость.
Посещать утренний и вечерний арати, киртаны, даршан и приходить вовремя было всеобщей обязанностью. Только веская причина могла избавить от посещения и участия в них. Утренний арати начинался в шесть часов, так что надо было вставать вовремя, чтобы успеть искупаться в реке и в глубоком спокойствии приходить на молитвы и духовные песнопения. Многие в этот ранний час занимались медитацией и другими практиками. Бабаджи требовал, чтобы люди не тратили попусту время, а сосредотачивались на свою садхану. Вначале моего пребывания в ашраме я попытался заговорить с одним человеком, но тот сказал мне, что не желает вступать в разговоры, пусть даже на духовные темы, так как занят повторением мантры. Тогда я тоже начал повторять мантру ОМ Нама Шивай и вскоре это стало так привычно и желанно, что был рад выходить на самую тяжелую работу, чтобы оставаться в спокойном состоянии ума. Далее опишу более подробно причины для повторения мантры (джапа), и как эта практика воздействует на духовный рост и раскрывает путь к сердцу.
В первый вечер моего пребывания в ашраме в главном храме зазвенели колокола. К нам, новоприезжим, подошел человек, чтобы сказать, что начинается вечерний Арати. Я сразу же пошел в храм, где вся община была в полном сборе. Люди сидели на полу и громко пели, выбивая ритмы на барабанах и бубенцах, звучала фисгармония. Женщины, одетые в сари, сидели на одной половине зала, мужчины в лунгах и куртах - на другой. Мое первое чувство, войдя в зал, было стеснением. Я не понимал языка, и притом я был одет в обычную для западного человека одежду. Вскоре уяснил, что сидеть по два часа на холодном бетонном полу, стиснутым между мужчинами так, что невозможно двигаться, очень сложно. Сильный запах благовоний витал в воздухе, и атмосфера была заряжена ожиданием.
Пели бхаджаны - простое повторение мантр. В Индии сначала ведущий поет строчку и затем за ее повторяют остальные. После получаса песнопений все встали, и начался Арати перед алтарем. Под громкие звуки колоколов и гудения раковин проводился ритуал предложения светильника перед изображением Бабаджи и разных богов Индии. Эта церемония продолжалась не более пяти минут. Затем все расселись на своих местах, и началось песнопение, которое называется киртан. Слова этих песен были сочинены Махендрой Бабой, который был ревностным учеником Бабаджи в своем прошлом воплощении. В них можно найти все учение Бабаджи описание взаимоотношений ученика к этому великому бессмертному учителю.
Во время киртана вошел Бабаджи сел на свое место впереди на маленьком подиуме. Сразу же, как он уселся, все по очереди начали подходить и простираться перед ним, давая ему в руки конфеты, фрукты и другие подарки. Это простирание перед ногами учителя называется Пранам и имеет особое значение в отношении ученика к своему Сатгуру. После совершения пранама, он каждому отдавал часть приношения, которое называется Прасад, после чего он или она возвращались на свое место. В то время, как каждый чинно подходил и делал пранам, все остальные пели бхаджаны. После завершения пранамов, мы еще некоторое время сидели и пели бхаджаны, и затем разошлись по своим комнатам.
Так завершился мой первый день в ашраме.
Глава 4
Второй день в ашраме
Нас подняли, как мне показалось, очень рано. Я плохо спал на твердых досках, и в четыре утра, когда нас будили, мне показалось, что я только что заснул. Первым делом надо было в полумраке спуститься по ста восьми ступенькам до речки с полотенцем и мылом в руках. Дойдя до воды, я быстро разделся и окунулся в студеные воды горной реки. Но когда я вышел из нее, то мне стало еще холоднее, так как воздух был тоже холодным. Спотыкаясь о камни, я дошел до ступенек к ашраму и наверх поднялся, тяжело дыша.
Мои соседи по комнате уже готовились медитировать, кто с четками в правой руке, а кто просто сидел в позе лотоса с закрытыми глазами. Мне стало немного неудобно, так как я не медитировал, и оставаться в комнате мне не хотелось. Я вышел во двор и решил прогуляться. Ашрам не очень большой, и я вышел в деревню, где находился чай-шоп, представляющий собой навес и несколько скамеек. Там уже собралось больше десятка человек. Одни пили чай, другие кофе (в самом ашраме кофе и чай не подают). Здесь собрался настоящий интернационал: американцы, немцы, итальянцы, датчане, голландцы, шведы и др. Наш общий язык был английский, так что я быстро познакомился со всеми. В основном, разговор был простой. Мы спрашивали друг друга, откуда приехали и как долго находимся в Индии.
Вскоре начали звенеть колокола в главном храме, и вся компания дружно встала и пошла на Арати. Как и в предыдущий вечер, мы пели бхаджаны и другие установленные песнопения. После завершения арати, мы были свободны на часок до даршана, так что я вернулся в свою комнату и поспал. Кстати, я научился спать урывками, так как распорядок дня не позволял спать больше шести часов в ночное время. Через час мы собрались на площадке перед комнатой Бабаджи. Как и предыдущий вечер, все расселись и пели бхажаны. Все по очереди подходили к учителю и делали пранам, вручая ему приношения. Я тоже принес пакетик конфет, он вскрыл его и дал мне несколько штук. В дневном свете все казалось ярким и интересным. Бабаджи сидел спокойно, непринужденно и рассматривал людей вокруг себя.
Теперь у меня была возможность более подробно и отчетливо рассмотреть Бабаджи его окружение. К тому моменту я еще мало чего понимал. Но мне было интересно все. Во-первых, мой взгляд всегда возвращался к его лицу, к его глазам. Я все старался что-то увидеть в его взгляде, но так ничего и не увидел. Зато имел возможность хорошо рассмотреть, как люди подходят к его сидению и простираются перед ним. Некоторые, явно привыкшие к этому действу, быстро ложились у его ног, притрагиваясь лбом или руками к его ногам, затем поднимались на колени, и Бабаджи к этому времени уже протягивал руку с приношением.
Приняв прасад, ученик быстро садился на свое место, затем подходил следующий и совершал свой пранам. Некоторые, как и я, делали это неуклюже или, наоборот, с излишним пафосом, чтобы обратить на себя внимание. Но я не замечал, чтобы Бабаджи на это как-то реагировал. Также он никак не реагировал на приношения - богатые или скромные. Все принималось с тем же безмятежным спокойствием.
Когда все уже имели возможность подойти и преклониться у его ног, он обратился к одному индусу, который все это время стоял за его сидением и переводил. В дальнейшем я узнал, что этого человека зовут Шастриджи, и что он его давнишний ученик. В нескольких словах Бабаджи приветствовал новоприезжих, и послал нас на работу. Работа или любое дело называлось Карма Йогой, так как это не была работа посвященная благу ашрама и его жителям. На этом все разошлись. Я был немножко разочарован думая, что встреча с учителем должна быть впечатляющая и многозначительная. Мне потребовалось некоторое время, чтобы приобщиться к даршану и понять глубочайший смысл этих встреч.
Даршан понимается как пребывание в присутствии учителя или непосредственный контакт с учителем. Любая встреча может называться даршаном, но в основном это то время, которое выделяет учитель для того чтобы вдохновлять, благословлять или внушать доверие. В Индии даршан имеет огромное значение и считается, что милость учителя, которая дает освобождение и даршан тесно взаимосвязаны. В таком же смысле я это понимаю, так как настоящий переворот в моей жизни, или можно даже сказать «перерождение» началось с того момента когда, припадая к ногам Бабаджи, отдался полностью ему. Этот роковой и исторический для меня момент произошел от длительного непосредственного каждодневного контакта с моим учителем. Ничто другое не имело такого влияния на мою судьбу как даршан с Бабаджи. Я только могу назвать это «чудотворным воздействием любви на исцеление души».
Мы вышли мы на каменистое русло Гаутамы Ганги, Ее исток примерно пятнадцать километрахв выше по течению в ледниках Нанда Деви. Во время муссона (июль - август) она становится бушующим потоком, сметающим все на своем пути. Но весной это был почти незаметный ручеек - по колено в самом глубоком месте.
Мы носили камни, которые всюду лежали на берегу, на строительство возвышенности, защищающую огород от летнего полноводья. Работали мы под палящим солнцем безостановочно до обеда. Нагибались, поднимали камень по силе, несли шагов тридцать или сорок и бросали в общую кучу. Вскоре я сильно устал, так как с трудом переношу жару. Но больше всего меня мучил голод. С прошлого дня ничего не ел, и мне показалось, что я от слабости упаду в обморок. Когда прозвучал звонок на левом берегу, мы прекратили работу и с радостью пошли обедать.
Вернувшись в свою комнату после обеда, я завалился спать, но от усталости не мог заснуть. Через час нас позвали на работу у реки и так мы проработали еще часов три или четыре. Уже смеркалось, когда мы прекратили работу и пошли купаться в реке. После омовения в Гуатаме Ганге услышали колокола в храме, которые звали на Арати. Спина и все мышцы в теле болели, и я то и дело зевал и засыпал во время песнопения. После даршана я сразу же вернулся в комнату и заснул глубоким сном.
Мое впечатление второго дня в ашраме было менее чем положительное. Усталость и жара давала о себе знать, но больше всего я был разочарован тем, что не видел, как мое духовное продвижение будет осуществляться при изнурительной и, как мне казалось, бестолковой работы почти без существенного контакта с учителем. Мне потребовалась неделя, чтобы вклинится в карма йогу. Что же касается самого процесса духовного роста, то это я только начал понимать немного позже.
На самом деле после второго дня я начал сомневаться во многом. Во-первых, Бабаджи мне показался далеким и недоступным. И как я понял, что никакой техники или учения не будет преподаваться. Мне также не нравилось поведение людей, которые крутились вокруг Бабаджи. Они мне казались заискивающими и неискренними. Я подумал, что если мне придется так себя вести, чтобы смочь приблизиться к учителю, то наверно у меня не хватит лицемерия в характере.
На самом деле Бабаджи был всем доступным по мере того, как шло продвижение и готовность расти. А что касалось потворствующего поведения других учеников, то когда я сам раскрыл удивительную глубину моего отношения к Бабаджи, тогда услужливость, постоянные улыбки и слезы других учеников мне стали совсем понятны и естественны. И я очень рад, что не реагировал на свои первые впечатления. Будучи человеком, исключительно независимым я мог бы с легкостью уехать на следующий день, не познав самое важное, что мне было дано в последствие - познать свое сердце, познать себя, познать Истину.
Глава 5
Бабаджи
Кто такой на самом деле мой учитель Махаватар Бабаджи? Этот вопрос намного усложняется тем, что его познать умом и обычным сознанием невозможно. Я могу привести некоторые данные, которые дадут вам информацию о нем, но это ничем вам не поможет познать его высшую суть. Также как ваш адрес и вид заработков ничего существенного о вас не расскажет. Но по мере того как раскрывается ваша высшая суть, так и он познается.
Бабаджи живет среди нас многие века и тысячелетия. Он принимает разные облики. При надобности появлялся на глазах людей как будто из воздуха. Существует немало свидетельств о его появлении в двух или трех местах одновременно. Бесконечно описание его удивительных чудес. Но самое важное, что я могу о нем сказать это что он учитель всех учителей. Это его слова: «Я гуру всех гуру».
Каждый, кто в процессе созревания приходит к рубежу духовного мира нуждается в учителе, чтобы осуществить этот переход. В жизни у каждого много учителей. Это люди которые помогают расти. Они могут быть родственниками, школьными преподавателями, профессорами, офицерами, тренерами и т.д. Но когда по внутреннему стремлению человек соглашается стать на путь духовного развития, то появляются другие учителя, психологи, философы, духовные деятели и, наконец, духовные наставники. Но они могут вести только до определенной точки. Самые последние шаги человек делает с помощью своего последнего учителя, своего «Сатгуру» – того, чья милость, помощь и защита необходима для завершения пути к Истине. Каждый, кому суждено нести пламя божественного света в мир имеет своим Сатгуру самого Бабаджи. Иисус учился у его ног семь лет в Гималаях. Также он был загадочным наставником Хыдр, который упомянут в Коране.
Конечно Бабаджи не его имя, но последние свои два появления в теле он проводил в Херакхане и по этому его звали Херакхан Баба. На самом деле он живет очень скрытой жизнью и остается недоступным даже очень преданным ученикам. На недоступных вершинах Гималаев, этот величайший из мудрецов прибывает в безмятежном созерцании. Но он, не уходя из своих с<