К.С.Люис. Боль утраты. Наблюдения

--------------------------------------------------------------- © Copyright Kira Kobets From: mkurland2000@yahoo.com Date: 07 Mar 2003--------------------------------------------------------------- Я никогда не думал, что горе похоже на страх. Мне не страшно, ночувства, которые я испытываю, похожи на внезапный испуг, та же внутренняядрожь, то же беспокойство, постоянная зевота, мне трудно глотать. Иногда это похоже на легкое опъянение, иногда - замешательство. Какбудто между внешним миром и мной существует невидимая мягкая, как одеяло,перегородка. Мне трудно воспринимать то, что говорят окружающие. Вернее, яне желаю слушать их разговоры. Мне не интересно, о чем они говорят. С другойстороны, я хочу, чтобы они говорили исключительно обо мне. Я ненавижуоставаться один в комнате. Вот если бы "они" разговаривали между собой, ане со мной. Бывают моменты, они всегда неожиданные, когда что-то внутри меняпытается уговорить меня, что не так уж все ужасно, не так безнадежно. Кромелюбви в жизни есть другие радости. Ведь был же я счастлив до встречи с Х. Уменя есть еще много, как говорят, источников удовольствия. Брось, не так ужвсе плохо. Я немного стыжусь этого внутреннего голоса, но это кажущеесяоблегчение быстро проходит. Внезапный толчок раскаленной памяти - и весьэтот "здравый смысл" улетучивается, как исчезает крохотный муравей в пламенисвечи. И меня отбрасывает назад, к слезам и страданию. "Слезы Магдалины".Иногда я предпочитаю эти моменты агонии, по крайней мере, они честны и чисты. Но это погружение в море жалости к себе, это противное липко-сладкоеудовольствие, которое испытываешь при этом, мне отвратительно. Я отдаю себеотчет даже во время этих приступов, что я искажаю ее образ. Стоит толькопоупиваться этими настроениями буквально несколько минут, и вместо живойженщины я проливаю слезы над куклой. Слава Богу, память о ней так сильна (всегда ли она будет так сильна?), что такие минуты проходят, не оставляявидимых следов. Ее ум был сильный и гибкий, как леопард. Ни страсть, нинeжность, ни боль не могли разоружить ее разум. Он чуял первые признакислюней и сентиментальности, вспрыгивал и валил тебя с ног, прежде чем тыуспевал сообразить что произошло. Сколько моих мыльных пузырей онамоментально прокалывала своей острой булавкой! Я быстро научился не нестивздор, разве только из чистого удовольствия наблюдать ее реакцию - и сновагорячий раскаленный толчок - быть ранимым и смешным в ее глазах. Ни с кемдругим я так не боялся показаться смешным. И никогда ни от кого я не слышал о том, что скорби сопутствует лень.Это не касается моей работы -здесь машина крутится, как обычно - я неспособен к малейшему усилию, мне тяжело не только написать, даже прочестьписьмо, зачем бриться по утрам, какая разница, гладкое или небритое у менялицо? Говорят, что несчастный человек жаждет отвлечься, как угодно, лишь быуйти от себя. Но бывает и так: человек, уставший, как собака, просыпаетсясреди ночи от холода, ему нужно лишнее одеяло, чтобы согреться, но он скореепролежит всю ночь, трясясь от холода, чем встанет и достанет это одеяло. Нетрудно понять, почему одинокий становится неряшливым, а со временем грязными отвратительным. Тем не менее, возникает вопрос: Где же Бог? Это самый тревожный симптом. Когда ты счастлив, так счастлив, что не нуждаешься в Нем, ты дажечувствуешь, что обращение к Нему лишь отвлечет тебя, и если все-таки тыопомнишься и обратишься к Нему с благодарностью, Он, по крайней мере ты такчувствуешь, принимает тебя с распростертыми объятиями. Но попробуйобратиться к Нему, когда ты в отчаянии, когда все надежды напрасны, и чтотебя ожидает? Двери захлопывается перед твоим носом и ты слышишь, как дваждыповорачивается ключ в замке, гремит засов - и потом тишина. Нечего большеждать, поворачивайся и отправляйся, откуда пришел. Окна темны. Похоже, что вдоме никого нет. И неизвестно, был ли кто там прежде. Когда-то казалось,да. И прежняя уверенность в том, что дом был населен, была такой же сильной,как теперь - там никого нет. Что это значит? Что означает Его явноеприсутствие во времена благополучия и полное отсутствие тогда, когда тебенеобходима Его помощь в самый тяжелый момент твоей жизни? Сегодня я поделился этими мыслями с С. Он напомнил мне, что то же самоепроизошло с Христом: "Почему ты оставил меня?". Я знаю, но от этого нестановится легче и понятнее. Я не думаю, что существует опасность утратитьверу в Бога. Истинная опасность состоит в возможности поверить в то, что Он- плохой. Я боюсь не того, что я прихожу к выводу "оказывается, Бога нет!",но: "Так вот какой Он, оказывается, и нечего себя обманывать". Старики покорились и сказали: "Да будет так". Как часто горькую обидуподавляет смертельный страх, и притворная любовь, да, именно притворная,пытается прикрыть истинное чувство ужаса. Да, проще всего сказать: Бога нет, когда мы больше всего в немнуждаемся, потому что Его - нет, Его не существует. Но тогда почему Он естьтогда, когда, если быть откровенным, мы можем обойтись без Него? Как бы то ни было, в одном я уверен: брак был создан для меня. Яникогда не поверю, что религию придумали, чтобы прикрыть нашибессознательные желания и заменить ею секс. Потому что эти несколько лет,что мы были вместе, мы наслаждались любовью во всех ее проявлениях: временасерьезные и веселые, романтически- приподнятые и приземленные, иногда -иногда драматические, как гроза, временами - удобные и уютные, как домашниешлепанцы. Ни единая крупица тела и души не остались неудовлетворенными.Если бы Бог заменял собой любовь, мы по идее должны были бы потерять к Немувсякий интерес. Кому нужна подделка, если у тебя есть подлинник? Но этогоне происходит. Мы оба знали, что помимо друг друга нам нужно было что-тоеще, нечто, чему нет названия, какая-то смутная потребность. Другимисловами, когда любящие вместе, им больше ничего не нужно, не нужно, кпримеру, читать, есть, дышать. Несколько лет назад умер мой друг, и какое-то время я испытывал сильноечувство уверенности, что он продолжает жить, даже более полнокровной жизнью.Я молил Бога, чтобы Он дал мне хотя бы сотую долю такой уверенности после ееухода. И снова никакого ответа. Запертая дверь, железный занавес, пустота- абсолютный нуль. "Тому кто просит, ничего не отпустится". Было глупо ипросить. И теперь, даже если похожее чувство уверенности и посетит меня, яне стану ему доверять. Я подумаю, что мои мольбы вызвали самогипноз, неболее того. В любом случае, я постараюсь держаться подальше от спиритов, я ей этообещал, она знала кое-что об этой компании. На словах легко исполнять обещания, которые ты давал умершему. Но яначал убеждаться, что уважение к воле покойного - ловушка. Вчера, например,я во-время остановился, прежде чем сказать о какой-то ерунде: Ей бы это непонравилось. Это несправедливо по отношению к другим. Скоро я начнуупотреблять "Этого бы хотела Х." как инструмент домашней тирании, ее"желания" станут все более прозрачным прикрытием моих собственных желаний. Я не могу говорить о ней с детьми. Как только я пытаюсь заговорить оней, я вижу на их лицах не скорбь, не любовь, не жалость, не страх, носамое фатальное из всех видов "непроводимости" - стыд. По их виду можнопредположить, что я совершаю что-то непристойное. Они страстно желают,чтобы я замолчал. То же самое ощущал я, когда после смерти матери мой отецупоминал ее имя. Я их не осуждаю. Так уж устроены мальчики. Иногда я думаю, что стыд, обыкновенное чувство неловкости,бессмысленное смущение часто больше мешают совершать добрые поступки ипросто чувствовать себя счастливым, чем что бы то ни было И не только вюности. Правы ли мальчики? Что бы подумала сама Х. об этой ужасной тетради,к которой я все время возвращаюсь? Не отвратительны ли эти записи? Когда-тоя прочел такую фразу: "Всю ночь я провел без сна, думая о зубной боли и обессоннице". Это очень похоже на жизнь. Часть любого страдания являетсятенью или отражением этого страдания. Факт тот, что ты не простострадаешь, но и одновременно думаешь о том, что ты страдаешь. Я не толькопроживаю каждый бесконечный день, испытывая горе, но каждый день я живу,думая о том, что каждый прожитый день я испытываю горе. Может быть, этизаписи только усугубляют мои страдания? Просто подкрепляют монотонное, какдвижение мельницы, кружение мыслей вокруг одного и того же. Но что же мнеделать? Мне нужно какое - то лекарство, чтение - недостачно сильнаяпилюля. Записывая все свои мысли (нет, лишь одну сотую), мне верится, что якак-то отвлекаюсь. Так бы я оправдывался перед Х. Но скорее всего она нашлабы слабое звено в моей защите. Дело не только в мальчиках. Странный продукт моей утраты это то, что яполностью осознаю, что у всех, кого бы я ни встретил, я вызываю смущение. Наработе, в клубе, на улице я встречаю знакомых, которые подходя ко мне, находу пытаются быстро сообразить, надо ли заговаривать со мной об "этом". Яненавижу, когда они заводят разговор об "этом" и не переношу, когда ониизбегают этой темы. Некоторые просто стараются увильнуть. Р. избегает меняуже целую неделю. Больше всего мне нравятся хорошо воспитанные юноши, почти мальчики,которые подходят ко мне, как входят на прием к зубному врачу, жуткокраснеют, стараются побыстрее отделаться, а потом, когда самое неприятноепозади, быстро и по возможности соблюдая приличия, исчезают в дверях бара.Может быть, людей, потерявших близких, следует изолировать и помещать вспециальные заведения типа лепрозория? В некоторых я вызываю кое-что похуже смущения. Для них я тень самойсмерти. Когда бы я ни сталкивался со счастливой жeнатой парой, я знаю, очем они думают, глядя на меня: "Один из нас когда-нибудь будет на егоместе". Сначала я опасался посещать наши любимые места, где мы с ней былисчастливы когда-то - наш любимый паб, парк. Однажды я решился сразу, какпосылают в полет пилота после того, как он побывал в аварии. К моемуудивлению, никакой разницы. Ее отсутствие в этих местах ощутимо не болеечем повсюду. Оно не имеет привязанности к определенному месту. Думаю, еслитебе вдруг запретят употреблять в пищу соль, ты не будешь замечать еенехватку в одном блюде больше чем в другом. Весь процесс еды будет другим,каждый день, любая пища. Это так просто. Весь жизненный процесс изменился.Ее отсутствие - как небо, распростершееся надо всем. Хотя нет, это не совсем так. Есть одно место, где ее особенно нехватает, и этого места мне не избежать, ибо это я сам, мое тело. Когда-тооно было значительно, так как оно было телом возлюбленного Х. Теперь же моетело - опустелый дом. Однако зачем обманывать себя? Я знаю, наступит время,и мое тело обретет былую важность для меня, и я даже забуду, что с ним былочто-то неладно. Рак, рак и рак. Моя мать, отец, жена. Кто следующий, думаю я. Тем неменее, Х., умирая от рака и зная это, призналась, что она больше нечувствует прежнего ужаса. Когда это стало реальностью, сама идея и имяболезни до какой-то степени утратили силу. И какое-то время я почти понималее. Это очень важно. Мы никогда не переживаем просто Рак, Войну илиНесчастье (также и счастье). Мы живем одним часом, одной минутой. Взлеты ипадения. Лучшие времена омрачены множеством мелких несчастий, и наоборот,самые тяжелые скрашиваются хорошими счастливыми минутами..Мы никогда неосознаем до конца воздействия того или иного события в нашей жизни, мы даемему название, которое в корне неверно. Сама жизнь - взлеты и падения,остальное - чистая идея. Сейчас даже не верится, что мы бывали счастливы и веселы тогда, когдане оставалось никакой надежды. Как долго, содержательно и насыщеннопроговорили мы в последнюю ночь! Хотя нет, мы были не совсем вместе. Есть граница, за которой это уже нетвоя "плоть". Невозможно до конца разделить слабость, страх и боль другогосущества. То, что переживает другой, конечно, ужасно. Может быть, вам так жеплохо, как близкому вам человеку, но я бы не стал особенно доверять тому,кто настаивает на этом. Все-таки разница есть. Ибо, говоря о страхе, я имеюв виду животный страх, смертный ужас, охватывающий весь организм передконцом, удушье - ощущения крысы в мышеловке. Этот ужас нельзя разделить нис кем. Сознание сострадает, тело сострадает меньше. Уж по крайней мере,телесная близость знакома любой любящей паре. Весь любовный опыт тренируетдва тела переживать не идентичные, но дополняющие друг друга,взаимосвязанные, даже если и противоположные чувства. Мы оба знали это. Я испытывал свои собственные, а не ее страдания, унее были свои, а не мои. Конец ее страданий означал лишь "совершеннолетие"моих. Мы пошли дальше каждый своей дорогой. Эта леденящая душу правда, этоужасное правило уличного движения ("Вам, мадам, направо, а вы, сэр, следуйтеналево") - лишь начало разлуки, которая есть сама смерть. Эта разлукаожидает всех. Я думал, почему именно нам с ней так фатально не повезло, насразлучили. Но, полагаю, все любящие думают так про себя, оказавшись в такойже ситуации. Однажды она сказала мне: "Если мы даже умрем в один день и в один час,лежа рядом, все равно это будет та же разлука, которой ты так боишься".Разумеется, она не знала больше, чем я. Но она была ближе к смерти, и ейбыло легче попасть в цель. Она часто цитировала: "Один ты пришел в этот мири один уйдешь". И она говорила, что она это чувствовала.. И было бысовершенно невероятно, если бы было иначе. Нас свело время, пространство иплоть, мы общались друг с другом, как по телефонным проводам, стоитперерезать один проводок - и связь прервана. Так или иначе, должен жекогда-нибудь прерваться наш разговор? Если только не предположить, что этотвид связи заменяется совсем другим, но достигающим той же цели.Спрашивается, зачем же было разрушать старый способ? Бог - не клоун, который вытаскивает из-под носа. тарелку супа, чтобытут же подсунуть другую тарелку того же супа. Даже природа не устраиваеттакие фокусы, она никогда не повторяет дважды одну мелодию. Очень трудно выносить тех, которые говорят: "Смерти нет" или "Смертьне имеет значения". Смерть есть и она имеет значение, и ее последствиянеизбежны и непоправимы. С таким же успехом можно сказать: Рождение неимеет значения. Я гляжу на ночное небо. Ни в чем я так не уверен, как в том, чтоникогда, ни в каком времени и пространстве я больше не увижу ее лица, неуслышу ее голос, не коснусь ее. Она умерла. Она мертва. Неужели так сложноэто понять? У меня не осталось ни одной ее хорошей фотографии. Когда я пытаюсьвспомнить ее лицо, мне не удается его увидеть отчетливо в моем воображении.А вот лицо абсолютно незнакомого человека, мелькнувшее в утренней толпе, явижу с безошибочной точностью, стоит мне закрыть глаза. Несомненно на этоесть простое объяснение. Мы видим лица тех, кто нам ближе и дороже всех, вразных ситуациях, под разными углами, в разном освещении, с разнымивыражениями, мы видим их, когда они гуляют, спят, плачут, едят, говорят,задумываются - и все эти разнообразные выражения смешиваются в нашей памятии сливаются в неясное расплывчатое пятно. Но голос ее я слышу так яственно.Иногда, вспоминая ее голос, я могу разрыдаться как малое дитя. 2 Впервые за это время я решился перечитать свои записи. Мне сталонеприятно. Читая эти записи, можно подумать, что ее смерть не имеет значениясама по себе, а важно лишь то, как она повлияла на меня. Сама Х. как бывыпала из поля зрения. Как я мог забыть, с какой горечью она восклицала:"Как много еще осталось всего, ради чего так хочется жить!" Счастье пришло к ней довольно поздно. Она могла прожить еще 1000 лет иникогда бы не заскучала. Ее вкус ко всем удовольствиям чувства, разума идуха никогда не притуплялся. Она наслаждалась всеми радостями жизни, какникто другой, кого я знал. Она была как голодный, перед которым поставилиизобильную еду и сразу же отобрали. Рок, судьба (или как это называется)обожает дарить огромные возможности, чтобы затем обмануть ожидания. Бетховеноглох...Как ни посмотри, все это смахивает на злую шутку, фокус злобногокретина. Я должен думать больше о Х. и меньше осебе. Звучит неплохо. Но тут естьзагвоздка. Я думаю о ней постоянно. Я вспоминаю, как она выглядела, как онаразговаривала, как она двигалась. Но все эти факты и детали отбирает исортирует мой разум. Меньше месяца прошло после ее смерти, и я уже чувствую,что начался медленный процесс превращения живой Х. в придуманную мноюженщину. И это несомненный факт. Я больше не буду ничего выдумывать (покрайней мере, надеюсь). Но что, если мои записи все равно будут все больше ибольше сосредотачиваться на моей персоне? Нет больше самой реальности,которая меня могла во-время одернуть, как это делала, всегда неожиданно,живая Х, будучи самой собой, а не мной. Самый ценный дар, который мне дала женитьба, это то, что рядом со мнойвсегда было существо, очень близкое, тесно связанное со мной и в то же времяотличное от меня и даже сопротивляющееся, одним словом - сама реальность.Неужели весь этот труд пойдет насмарку? Неужели я допущу, чтобы Х. будетуходить все дальше и дальше, пока не станет не более чем одним из снов, которые меня посещали в молодые годы, когда я был еще неженат? О, родная моя, вернись хоть на минуту и прогони этот страшный призрак!О, Господи, зачем Ты приложил столько стараний, чтобы вырвать это существоиз его оболочки, если его затягивает, засасывает назад? Сегодня мне надо было встретиться с человеком, которого я не видел 10лет. Все эти годы я считал, что я прекрасно его помню - его внешность,манеру говорить, его любимые словечки. Но в первые же пять минут реальныйчеловек полностью разрушил живущий в моей памяти образ. Это не значит, чтоон сильно изменился. Наоборот, я мысленно говорил себе: "Да, конечно,конечно, я просто забыл, что он думал о том-то, как он не любил того-то, чтоон знал о том-то, или его манеру откидывать назад голову". Но его облик заэти 10 лет потускнел и вылинял в моей памяти, и когда я увидел реальногочеловека, я был поражен удивительной разницей. Могу ли я надеяться, чтоэтого не произойдет с моей памятью о Х.? Что это уже не началось? Медленно,бесшумно, как падают на землю снежные хлопья, и снег будет идти всю ночь -хлопья моего воображения, моей избирательной памяти будут накрывать ееобраз...И в конце концов полностью погребут под собой реальные очертания.Всего 10 минут, 10 секунд - и реальная, живая Х. могла бы все исправить. Нодаже если бы мне были даны эти 10 секунд, в следующую же секунду снованачнут падать хлопья. И острый, грубый, очищающий вкус ее уникальности сноваисчезнет. Какое жалкое лицемерие - говорить: "Она будет вечно жить в твоейпамяти". Жить? Вот именно жить-то она и не будет. С таким же успехом можно,как древние египтяне, забальзамировать умершего и думать, что он будетвсегда с нами. Что еще может убедить нас, что их нет, они ушли, исчезлинавсегда? Что осталось? Труп, память и (в некоторых вариантах) привидение.Все это издевательство и ужас. Три разных слова, которые означают одно: онаумерла. Я любил Х. Я не хочу любить мою память о ней, ее образ, существующийв моем собственном воображении. Это будет что-то вроде инцеста. Я хорошо помню, как я был неприятно поражен в одно прекрасное утромного лет назад. Полнокровный жизнерадостный работяга с лопатой и лейкой вруках вошел в церковный дворик и, закрывая за собой ворота, крикнул черезплечо своим приятелям: "Скоро вернусь, я только маму навещу!" Он имел ввиду, что он польет цветы и приберет могилу матери. Меня все это ужаснуло,подобное проявление чувств, вся эта кладбищенская ерунда всегда и до сих пормне ненавистны и совершенно неприемлимы. Но в свете моих теперешних мыслей я начинаю задумываться: еслинекоторые (я - нет) могут принять и понять поведение этого парня, то,пожалуй, можно немало сказать в защиту такой позиции. Клумба 6 на 8 футовстала мамой, символом, тем, что связывает его с ней. Ухаживание за могилойозначает навещать маму. Может быть, это в какой-то мере лучше, чем хранитьи ласкать образ, запечатленный в моем воображении, в моей памяти? Могила илиобраз, в принципе, одно и то же: нити, связывающие с необратимым, символыневообразимого. К тому же мысленный образ имеет дополнительный недостаток -он делает все, что ты пожелаешь, он будет улыбаться или хмуриться, будетнежным, веселым, грубым, может спорить с тобой - все зависит от твоегонастроения. Ты - кукольник, дергающий за веревочки. Конечно, это несовсем так. Память еще свежа, подлинные невольные воспоминания, слава Богу,возникают неожиданно и вырывают веревочки из моих рук. Но роковаяподчиненность образа, полная зависимость от меня со временем будутвозрастать. С другой стороны, могильная клумба - это упрямая, упорная, частонесговорчивая часть действительности, каковой, не сомневаюсь, была его мамапри жизни. Кстати, такой же была Х. Или есть. Могу я, положа руку на сердце, сказать, что я верю, что она -есть? Большинство моих знакомых, с которым я встречаюсь, скажем, на работе,уверены, что ее больше нет. Естественно, они не делятся этой точкой зрениясо мной, во всяком случае, пока. Что думаю я сам? Я всегда молился за упокойдуши неблизких мне людей, я молюсь за них и теперь. Но как только я пытаюсьпомолиться за Х., что-то меня останавливает. Мною овладевают смущение изамешательство, я чувствую нереальность происходящего, как-будто я произношуслова в пустоту, и все, о чем я говорю, плод моего воображения. Объяснениедостаточно простое. Вы никогда не знаете, насколько сильно вы верите во чтобы то ни было, пока истинность вашей веры не станет вопросом жизни илисмерти. Легко утверждать, что данная веревка достаточно крепкая, если высобираетесь обвязать ею коробку. Но, предположим, на этой же веревке вампредстоит повиснуть над пропастью. Вот тут-то вы и поймете, насколько выуверены в крепости вашей веревки. Так же и с отношениями между людьми.Долгие годы я полагал, что полностью доверяю Б.Р. Но вот наступило время,когда мне надо было решить, доверить ли ему важный секрет. Тут -то я понялцену своего "безграничного доверия". Я понял, что я никогда не доверял емудо конца. Сила истной веры проверяется только испытанием на риск. Вероятно,моя вера (я думал, что я верю) позволяла мне молиться за чужих мне людей иказалась истинной, потому что по большому счету я был равнодушен к ихсудьбе. Но тут возникают другие сложности. Где она сейчас? Вот именно, где онанаходится в данный момент? Если она покинула свое тело, а тело, которое ятак любил, несомненно, больше не является ею, значит ее нет нигде. Ведь"настоящее время " это дата или определенная точка во времени, в котором мыпроживаем. Как если бы она уехала куда-нибудь без меня, и я бы задумался,взглянув на часы: "интересно, доехала ли она уже до Юстона?" Но если она несуществует в одном с нами временном отрезке, где одна минута состоит из60-ти секунд, как для всех живущих, что значит "сейчас"? Где разница между"был", "есть" и "будет"? Мои добрые знакомые утешают меня: "Она теперь с Богом". Это верно вкакой -то степени. Она, также как и Бог, недоступна и не поддается никакомувоображению. Но я полагаю, как бы ни был важен этот вопрос сам по себе, все это неимеет отношения к горю, которое я испытываю. Предположим, те несколько лет земной жизни, которые мы провели вместе,были только началом, или прелюдией, или земным проявлением двухневообразимых, сверхкосмических бессмертных творений. Эти "творения" можнопредставить себе в виде сфер или шаров, и там, где космическое тело Природыпролетает сквозь них, оно рассекает их на две половинки, две полусферы,которые и соприкасаются на время своего земного существования. Но именноэтого я жажду, именно это я оплакиваю, именно этого мне так не хватает, двухполовинок круга, за пределами их соприкосновения. Вы мне говорите "Она продолжает существовать", но моя душа, мое тело,все мое существо взывают: "вернись, вернись ко мне, будь этим кругом,соприкоснись с моим на космическом корабле Природы!" Но я знаю - этоневозможно. Я хочу того, чего я никогда не получу. Старая добрая жизнь,шутки, споры, бокал вина, до боли знакомая, обыденная - жизнь. С какойстороны ни посмотри, "Х. умерла" означает "Все это умерло с нею". Это сталочастью прошлого. И прошлое это прошлое, это прошедшее время, еще одноназвание смерти или самих небес, где находится все то, что было и умерло. Поговорите со мной о религиозной истине, и я с удовольствием послушаю,Говорите о религиозном долге, я покорно выслушаю. Но не пробуйте говорить сомной о том, что религия утешает, иначе я подумаю, что вы меня просто непонимаете. Конечно, если вы буквально верите во встречу с родными и близкими взагробном мире, которое люди воображают совершенно по-земному, это меняетдело. Однако этого не подтверждают никакие тексты, все почерпнуто из плохихгимнов и дешевых литографий, в Библии об этом ничего не сказано. Да и звучитсовсем уж неправдоподобно. Действительность никогда не повторяется. Нельзяотнять что-то, а потом вернуть в том же виде. Спиритуалисты живозаглатывают приманку: "все там совершенно такое же, как здесь". В Раю тожекурят сигары. Вот чего бы нам хотелось. Реставрировать прошлое счастье. Именно этого хочу и я, об этом плачу по ночам, шепча в пустотустрастные мольбы. Как цитирует бедный С., "Не оплакивайте тех, у кого не остслосьнадежды". Меня поражает, как мы прилагаем к себе слова, адресованные лучшимиз нас. То, что говорит Св. Павел, может утешить тех, кто любит Бога больше,чем умерших, а мертвых больше, чем самого себя. Когда мать оплакивает своедитя, она скорбит не по ребенку, которого потеряла, а по тому, что потерялее ребенок, утешение она находит в вере, что ее дитя обрело другую жизнь,оно не утратило своего предназначения навсегда. Но утешение также в ее вере,что потеряв самое дорогое существо, смысл ее существования, она не утратиласамого главного, она надеется " прославлять Бога и находить в Нем вечнуюрадость". Утешение матери в вечном божественном духе, который будет с нейвсегда. Но нет утешения ее материнству. Радости материнства отняты у неенавсегда. Никогда и нигде не подержит она сына на коленях, не искупает его,не почитает ему сказку, не помечтает о его будущем, никогда не увидит своихвнуков. Мне говорят: "Ей сейчас хорошо", мне говорят "Она успокоилась". Откудау них такая уверенность? Я не хочу сказать, что я боюсь самого худшего. Чутьли не последние ее слова были: "Я в мире с Богом", а она не всегда была сНим в мире. И она никогда не лгала. И ее было трудно обмануть, особенно,если этот обман был в ее пользу.. Я не говорю, что она солгала. Но откудаони взяли, что со смертью кончаются все страдания? Половина христианскогомира и миллионы верующих на Востоке уверены в обратном. Откуда они знают,что она успокоилась? Почему разлука, которая так ужасна для оставшегося, недолжна приносить боль ушедшему? "Потому что она сейчас в руках Бога". Но если на то пошло, она и раньшебыла в руках Бога, и я видел, что с ней сделали. Что, к нам вдруг относятсяболее милосердно, как только мы покидаем бренное тело? Если доброта Боганеразрывно связана с причинением боли, это значит, либо Бог злой, либо -Бога нет: ибо в единственной жизни, которая нам дана, Он причиняет такиезапредельные страдания, которые даже невозможно себе вообразить. Если Онзаставляет нас так страдать при жизни, то Он может вполне причинятьневыносимую боль и после смерти. Иногда сразу напрашивается: "Бог простил Богу". Но если мы истинноверим, то ведь Он не простил, Он распял Его. Нечего себя обманывать, мы от этого ничего не выиграем. Мы обреченыстрадать, и это неизбежно. Действительность, если прямо взглянуть ей вглаза, невыносима. Как и почему она и здесь и там расцвела и выросла вужасный феномен, называемый осознанием? Почему она вызвала к жизни нас,которые видим эту действительность и содрогаемся от ужаса? Кто (еще незнакомый с нею) захочет не только увидеть ее, но и приложить все старания,чтобы ее найти, даже если в этом нет никакой необходимости и даже если лишьодин взгляд на нее оставляет в наших сердцах незаживающую язву? Кто? Такиекак сама Х., которая всегда хотела знать правду любой ценой. Если Х. больше нет, то ее никода не было. Я ошибся, приняв облакоатомов за живого человека. Людей не существует и никогда не существовало.Смерть просто обнажает вечную пустоту, которая была всегда. С тех, которыхмы считаем живыми, еще просто не сорвана маска. Все банкроты, но некоторыееще не объявили банкротства. Однако и это полная бессмыслица: пустота там,где никого никогда не было? Объявить себя банкротом - кому? Другимскоплениям искорок или соединениям атомов? Я никогда не поверю, а ещеточнее, не могу поверить, что один набор физических превращений можнозаменить или по ошибке принять за другой. Нет, меня пугает не материализм. Если бы материалисты были правы, мы,вернее, то что мы принимаем за "мы", могли бы избежать мучений, прощепростого - проглотить горсть снотворного. Я больше боюсь другого - что мыкрысы в мышеловке, или того хуже, лабораторные крысы. Кто-то, помнится,сказал: "Бог всегда приумножает". А что, если Бог занимается вивисекцией? Рано или поздно, пытаясь найти ответ, я буду вынужден взглянуть правдев глаза и задать этот вопрос на простом человеческом языке. Что, кроме нашего собственного отчаянного желания, оправдывает нашуверу в милосердие Бога? Весь наш опыт утверждает обратное. Что мы можем наэто возразить? Мы возражаем - а сам Христос? Но вдруг и Он ошибся? Его последние словамогут иметь простое объяснение. Он понял, что Бог-отец совсем не такой,каким он должен быть. Ловушка, которую заранее тщательно продумали,приготовили и искусно подложили приманку, наконец, сработала - на кресте.Злобный розыгрыш удался. Почему все мои молитвы застревают в горле и все надежды кажутсятщетными - потому что я все еще прекрасно помню, как мы с ней страстномолились и напрасно надеялись. Надеялись не только потому что мы хотелинадеяться, но и потому что нам давали, даже навязывали надежду: ошибочнымидиагнозами, рентгеновскими снимками, внезапными улучшениями состояния,которые воспринимались как чудо. Шаг за шагом нас вели по "тропе цветущегосада", и раз за разом, когда Он, казалось, был особенно милосерден, на самомделе, у Него уже была наготове очередная пытка. Это я записал вчера ночью. Это была даже не мысль, а скорее, вопльПопробую еще раз. Разумно ли верить, что Бог жесток? Неужели Он может бытьтаким жестоким? Что, Он - космический садист, злобный кретин? Если подумать, это уже чистая антропология, это еще глупее, чемпредставлять Его в виде доброго царя с длинной бородой. Этот образ -типичная модель Юнга. Этот облик сближает Бога с добрыми мудрыми сказочнымикоролями, добрыми волшебниками, фокусниками и героями народных сказаний.Формально мы представляем его человеком, но в то же время предполагаетсявысшее существо, и уж по крайней мере, мы представляем кого-то, кто старшенас, мудрее нас, знающего гораздо больше того, что доступно нашемувоображению. Сохраняется тайна. И тем самым остается место для надежды.Следовательно, и для страха, и не просто опасения, что с тобой сыграют злуюшутку. Вчера ночью я представлял себе кого-то, похожего на С.С. - когда-тоон был моим соседом по столу и за ужином любил рассказывать, что он сегодняпроделывал с кошками. Если Он такой же как С.С. (пусть это сильноепреувеличение), то, конечно, он не способен ничего ни создать, ни управлятьчем бы то ни было. Он мог бы только расставлять капканы с приманками. Но онбы никогда не додумался о таких приманках, как любовь, смех, нарциссы илизакат солнца в морозный день. И он создал вселенную? Такое существо неспособно просто пошутить, или поклониться, или принести извинения илизавести друга. Можно ли всерьез рассматривать идею недоброго Бога, как бы с "черногохода", в духе крайнего кальвинизма? Вы можете возразить, что мы все погрязлив грехе. Мы настолько грешны, что наши представления о добре и зле ничего нестоят, хуже того, то, что мы считаем добром, может оказаться злом в чистомвиде. Если наши худшие опасения подтверждаются, тогда Бог обладает всемикачествами, считающимися дурными: безрассудность, тщеславие, мстительность,несправедливость, жестокость. Но то, что нам видится черным, на самом делебелое. Наша собственная греховность окрашивает все в черный цвет. Ну, и что с того? Все наши рассуждения и предположения уничтожают самуидею существования Бога. Само определение "добрый" становится бессмысленным,как, скажем, "абракадабра". Нет никакого основания Ему повиноваться, дажебояться Его не стоит. Да, Он угрожает, Он дает обещания. Но зачем им верить?Если жестокость Он считает милосердием, то и ложь - добро. Если это так, токакая разница? Если Его идея добра так отличается от того, что мы считаемдобром, тогда Его рай - это по-нашему ад и наоборот. Наконец, если самареальность в корне не имеет для нас никакого смысла, или другими словами, мыполные идиоты, какой смысл пытаться раздумывать о Боге, или вообще о чем быто ни было? Этот узел все равно развязывается, как ни пытаешься егозатянуть. Как я смею даже думать о подобной гадости и ерунде? Может быть, янадеюсь, что если чувства настолько искажены, то я буду меньше чувствовать?Не являются ли мои записи бессмысленными попытками человека, не желающегопримириться с фактом, что единственный способ прекратить страдания этопринять и перестрадать их? Кто все еще надеется, что существует какое-тосредство от боли, нужно только хорошенько поискать? Что бы мы ни делали взубоврачебном кресле, хватаем ли врача за руки или смирно сидим, сложив рукина коленях, сверло продолжает сверлить. А горе по-прежнему похоже на страх, вернее, ужас. Или ожидание, будтосидишь и ждешь, что вот-вот случится что-то ужасное. Вся жизнь приобретаетпостоянный привкус временности. Не стоит ничего начинать. Я никак не могуугомониться, меня одолевает зевота, я не могу найти себе места, я слишкоммного курю. До сих пор мне вечно не хватало времени, теперь в жизни неосталось ничего, кроме времени. Чистое время, пустое бесконечное время Единая плоть. Или, если вам больше нравится, другое сравнение -корабль. Потерян мотор с правого борта, я - оставшийся мотор с левого борта,должен как-то дошлепать до пристани. Вернее, пока не закончится плавание.Как я смею даже мечтать о пристани? Скорее всего меня встретит пронизанныйветром пустынный берег, черная ночь, оглушающий грохот шторма, впередипоказались сваи, а мелькнувший на берегу огонек - скорее всего,размахивающий фонарем пьяный забулдыга. Так выглядит ее подход к берегу.Такой же был у моей матери. Я называю это - их подход к берегу, а неприбытие. 3 На самом деле я думаю о ней не все время. Например, во время работы илиразговора это просто невозможно. Но эти периоды, когда я не думаю о ней,пожалуй, хуже всего. Потому что еще даже не осознав причины, я чувствую, чтомне не по себе, мне чего-то не хватает. Бывают такие сны, в которых вроде быне происходит ничего страшного, ничего значительного, о чем можно было бырассказать за завтраком, но в то же время вся атмосфера сна, особый привкускошмара оставляют впечатление ужаса. Также и здесь. Я замечаю, что ягодырябины начинают краснеть, и на секунду не могу сообразить, почему именнорябина ввергает меня в депрессию. Слышу бой часов, и в нем чего-то нехватает, какой-то не такой звук. Что случилось с миром, почему все выглядиттаким плоским, бесцветным, изношенным? И тут я вспоминаю. Вот еще что меня пугает. Природа возьмет свое, постепенно утихнетмучительная боль, пройдут ночные кошмары, но что потом? Просто апатия,мертвая скука? Наступит ли когда-нибудь время, когда я перестану вопрошать,почему весь мир превратился для меня в убогую улочку, потому что грязь имерзость запустения стали для меня нормой? Неужели за скорбью следует скукас налетом легкой тошноты? Чувства, чувства и чувства. Начну-ка я думать. Если трезво подумать,что нового привнесла смерть Х. в мое восприятие мира? Какое основание длясомнений в том, во что я всегда верил? Мне прекрасно известно, что каждыйдень во всем мире умирают люди, происходят вещи и пострашнее. Долженсказать, что я это учитывал, меня предостерегали, да я и сам себяпредостерегал - не рассчитывай на всемирное счастье. Более того, страданияпредусмотрены, они - часть плана. Нам было сказано: "Благословенны те, ктоскорбят", и я соглашался с этим. Я не получил ничего, чего бы я не ожидал.Конечно, большая разница, когда это случилось с тобой, а не с другими, и нев воображении, а в действительности. Да, но как может человек в здравом умепонять эту разницу? Тем более, если его вера была истинной и его сочувствиек горестям других было искр