– Ехать в ту сторону было так же легко, как съесть кусок пирога. Но теперь дорога просто исчезла, ни единого ориентира не осталось. Земля и воздух – все превратилось в сплошной снег. Лошадь, по брюхо в снегу, шла боком. Я опустил фонарь. Мы заблудились в ночи. Когда мы заснем и замерзнем, было только вопросом времени. Да, мне было страшно. Но я молился. И я чувствовал, что со мною Бог… – Где-то завыли собаки. Он поехал на шум, пока не увидел окна соседской фермы. – Нужно было остановиться у них. Но я подумал о своих – представил себе, как мать плачет, а папа и братья отправляются на поиски, и поспешил дальше. Поэтому естественно, что я не слишком обрадовался, когда наконец добрался до дома и увидел, что окна не светятся. Двери заперты. Все спят, а обо мне просто забыли. Никто не мог взять в толк, чего я так расстроился. Папа сказал: «Мы были уверены, что ты останешься ночевать в городе. Господи, малыш! Кому могло прийти в голову, что ты не придумаешь ничего лучшего, чем в буран отправиться домой?»
Крепкий запах сидра от гниющих яблок. Яблони и груши, персики и вишни: сад мистера Клаттера, драгоценное собрание его плодовых деревьев. Бобби, бегавший без цели и мысли, не стремился сюда попасть, вообще не стремился на ферму «Речная Долина». Как он здесь очутился – не поддается объяснению, и Бобби уже повернулся, чтобы уйти прочь, но потом снова побрел к дому – такому белому, прочному и просторному. Дом всегда вызывал у него уважение, и ему было радостно думать, что здесь живет его подруга. Но теперь, лишившись заботливого внимания покойного хозяина, он стал покрываться первыми паутинками разрушения. Грабли для песка, ржавея, лежали на подъездной дорожке; лужайка была выжжена и казалась плешивой. В то роковое воскресенье, когда шериф вызвал санитарные машины, чтобы увезти убитых, они подъехали к главному входу прямо по траве, и следы шин все еще были заметны.
Домик работника тоже пустовал; Стоуклейн нашел себе новое жилище поближе к Холкомбу – что ни у кого не вызвало удивления, поскольку сейчас, хотя слепило солнце, ферма Клаттера казалась сумрачной, затаившейся, застывшей. Но пройдя мимо амбара для зерна и загона, Бобби услышал свист рассекающего воздух лошадиного хвоста. Это была Нэнсина Крошка, послушная старая крапчатая кобыла с соломенной гривой и темно-фиолетовыми глазами, похожими на увеличенные цветки анютиных глазок. Бобби схватил ее за гриву и потерся щекой о ее шею – так когда-то делала Нэнси. И Крошка заржала. В прошлое воскресенье, когда он в последний раз навещал Кидвеллов, мать Сью вспоминала Крошку. Миссис Кидвелл, загадочная женщина, стояла у окна и смотрела, как вечер опускается на расстилающуюся впереди прерию. И стоя на фоне синевы, она произнесла:
– Сьюзен? Знаешь, что у меня стоит перед глазами? Нэнси. На Крошке. Как она скачет к нам.
Перри первый их заметил – голосующих на дороге мальчика и старика. За спинами у обоих были домодельные ранцы, и несмотря на то, что день выдался ветреный и злобный техасский ветер жег их песком, путешественники были в одних тонких рубашках и комбинезонах. «Давай подвезем их», – предложил Перри. Дик отказывался: он не прочь был помочь тем, кто мог заплатить за услугу – хотя бы «взять на себя пару галлонов горючего». Но Перри, маленький добрячок Перри, всегда приставал к нему, когда подвезти нужно было самых убогих, жалких людишек. Наконец Дик согласился и тормознул.
Мальчик – быстроглазый говорливый кудлатый крепыш лет двенадцати – принялся горячо благодарить, но старик, желтое лицо которого было изрезано глубокими морщинами, кое-как заполз и молча плюхнулся на заднее сиденье. Мальчик сказал:
– Для нас ваша помощь очень кстати. Джонни просто с ног валится. Мы от Галвестона пешком топаем.
Перри и Дик покинули этот портовый город час назад, после того как все утро провели в конторах по найму матросов и портовых рабочих. Одна компания предложила им немедленно поступить на танкер, направляющийся в Бразилию, и они бы, конечно, уже были в открытом море, если бы их наниматель не обнаружил, что у них обоих нет ни паспорта, ни каких-либо других документов. Странно, но Дик был разочарован больше Перри: «Бразилия! Там строят полностью новую столицу. Прямо на пустом месте. Представь, каково оказаться на первом этаже такого здания! Любой дурак сумеет разбогатеть».
– Куда направляетесь? – спросил Перри мальчика.
– В Свитуотер.
– А где это?
– Ну, примерно в этом направлении. Где-то в Техасе. Джонни – вот он – мой дед. У него в Свитуотере сестра живет. Во всяком случае, Святый Боже, я надеюсь, что она там. Мы думали, что она живет в Джаспере. Но когда добрались до Джаспера, нам там сказали, что она со своими домашними переехала в Галвестон. Но в Галвестоне ее нету – там одна леди нам сказала, что она уехала в Свитуотер. Святый Боже, хоть бы уж мы ее нашли. Джонни, – сказал он, растирая старику ладони, словно хотел согреть, – ты слышишь меня, Джонни? Мы едем в хорошем теплом «шевроле» пятьдесят шестой модели.
Старик закашлял, слегка запрокинул голову, открыл глаза, снова закрыл и опять закашлял. Дик спросил:
– Эй, послушай. Что это с ним?
– Это от перемены климата, – сказал мальчик. – А еще от ходьбы. Мы вышли еще перед Рождеством. Мне кажется, мы добрую половину Техаса прошли пёхом. – И мальчик, продолжая разминать старику руки, самым сухим голосом поведал им, что до того, как они тронулись в путь, он с дедом и теткой жил на ферме неподалеку от Шривпорта, штат Луизиана. Недавно тетка умерла. «Джонни последний год что-то хворал, и тетя все делала сама. Только я ей помогал. Мы кололи дрова. Пытались расколоть один чурбак. И вдруг посреди дела тетя говорит, что она выдохлась. Вы когда-нибудь видели, как лошадь ложится и уже не может подняться? Я видел. И вот так же померла моя тетя».
За несколько дней до Рождества человек, у которого его дед арендовал ферму, «вытурил» их, продолжал мальчик.
– Вот так и вышло, что мы отправились в Техас. Искать миссис Джексон. Я ее ни разу не видел, но она Джонни родная кровная сестра и нас даже пустили в машину. Главное, его. Он много ходить не может. Вчера вечером мы попали под дождь.
Машина встала. Перри спросил Дика, из-за чего остановка.
– Этот старик совсем больной, – сказал Дик.
– И что? Что ты хочешь сделать? Высадить его?
– А ты подумай головой. Хотя бы разок.
– Ты просто скотина.
– А вдруг он умрет?
Мальчик сказал:
– Он не умрет. Мы уже так далеко забрались, теперь уж он подождет.
Дик не сдавался:
– Ну а вдруг он все-таки умрет? Подумай, что может случиться. Вопросы.
– Честно говоря, мне плевать. Ты хочешь их высадить? Воля твоя. – Перри посмотрел на старикашку, все такого же сонного, вялого и глухого, потом на мальчика, который ответил ему спокойным, не умоляющим взглядом, «ни о чем не прося», и Перри вспомнил себя в его возрасте и как сам он странствовал со стариком. – Валяй. Высаживай их. Только я тоже выйду.
– Ладно, ладно, ладно. Только не забудь, – сказал Дик, – в случае чего виноват будешь ты.
Дик выжал сцепление. Но как только машина тронулась, мальчик завопил: «Погодите!», выпрыгнул и, подбежав к обочине, подобрал с земли одну за другой четыре пустых бутылки из-под «кока-колы». Потом снова запрыгнул на сиденье и счастливо улыбнулся.
– Бутылки – это те же деньги, – поведал он Дику. – Так что, мистер, если бы вы ехали чуточку медленнее, мы бы набрали их до черта, это я вам гарантирую. Мы с Джонни только так и живем – на стеклотаре.
Дик посмеялся, но все же принял его слова к сведению и, когда мальчишка в следующий раз крикнул ему остановиться, сразу послушался. Команды притормозить следовали с такой частотой, что пять миль они ехали целый час, но дело того стоило. У мальчишки оказался «божественный дар» различать в придорожной траве, среди камней и коричневых пивных бутылок, изумрудные склянки из-под «Сэвен-ап» и «Канада-драй». Скоро и Перри развил в себе умение высматривать нужные бутылки. Сначала он просто указывал парнишке на них, считая, что самому подбирать – ниже его достоинства. «Слишком глупо», как-то «по-детски». Тем не менее эта игра пробудила в нем азарт кладоискателя, и наконец он тоже включился в эту забавную гонку. И Дик тоже – только Дик отнесся к делу со всей серьезностью: пусть на первый взгляд это и дурацкое занятие, но все же способ разжиться хоть какими-то деньгами. А деньги им с Перри сейчас о-го-го как пригодились бы: на данный момент их общий капитал составлял меньше пяти долларов.
Теперь все трое – Дик, мальчишка и Перри – то и дело выскакивали из машины, бесстыдно, хотя и дружелюбно соревнуясь друг с другом. Один раз Дик нашел в канаве склад винных бутылок и был ужасно раздосадован, узнав, что его находка не имеет никакой ценности.
– За бутылки из-под вина или виски ничего не дают, – просветил его мальчишка. – Даже пивные не везде принимают. Я с ними обычно не связываюсь. Беру только те, что можно сдать точно. «Доктор Пеппер», «Пепси», «Коку», «Уайт Рок», «Нэхи».
Дик спросил:
– А как тебя звать-то?
– Билл, – ответил мальчишка.
– Ну что ж, Билл, ты мне открыл много нового.
Спустились сумерки, и охоту пришлось прекратить, тем более что и свободного места в машине уже не осталось. Багажник был забит под завязку, а заднее сиденье превратилось в настоящую свалку; забытый даже собственным внуком больной старик сидел, заваленный шевелящимися и угрожающе позвякивающими бутылками.
Дик сказал:
– Вот будет смеху, если мы во что-нибудь врежемся.
Россыпь огней возвестила о приближении к «Нью-мотелю», который оказался внушительным комплексом, состоящим из бунгало, гаража, ресторана и коктейль-бара. Мальчишка, перехватив инициативу, сказал Дику:
– Притормозите-ка, мистер. Может, удастся с ними столковаться. Только говорить буду я. У меня уже есть опыт. А то они, бывает, норовят надуть.
Перри не мог представить себе человека, у которого бы «хватило ума надуть этого мальчишку», как он сказал позже.
– Он ничуть не стеснялся идти туда с этими бутылками. Что до меня, то я бы лично не смог. Я умер бы от стыда. Но в мотеле к нему отнеслись приветливо. Только посмеялись. За бутылки мы выручили двенадцать долларов шестьдесят центов.
Билл разделил деньги поровну, половину оставил себе, а половину отдал своим компаньонам и сказал:
– Знаете что? Мы с Джонни не прочь чего-нибудь съесть. А вы разве есть не хотите?
Дик, как всегда, хотел, да и Перри проголодался после столь бурной деятельности. Сам он потом рассказывал:
– Мы затащили старика в ресторан и усадили за стол. У него был все такой же вид – мертвенный. И он все время молчал. Но видели бы вы, как он уписывал свои оладьи! Мальчишка сказал, что это его любимое блюдо. Клянусь, он слопал не меньше тридцати штук. С двумя фунтами масла и квартой сиропа. Мальчишка и сам был не дурак пожрать. Он взял себе только картофельные чипсы и мороженое, но зато очень уж много. Просто удивительно, как ему плохо не стало.
За обедом Дик, сверившись с картой, объявил, что Свитуотер находится больше чем в сотне миль к западу от их маршрута, который проходит через Нью-Мексико и Аризону до Невады – в Лас-Вегас. Это соответствовало истине, но Перри понимал, что Дик просто хочет избавиться от мальчишки и старика. Мальчишке это тоже было ясно, но он лишь вежливо сказал:
– О, за нас не беспокойтесь. Тут машин много. Мы найдем попутку.
Мальчишка проводил их до автомобиля, оставив деда поглощать свежую стопку оладьев, пожал руки Дику и Перри, пожелал им счастливого Нового года и махал вслед, пока «шевроле» не исчез в темноте.
Вечер среды, 30 декабря, надолго запомнился в семье агента Э. А. Дьюи. Его жена впоследствии вспоминала:
– Элвин пел в ванной. «Желтую розу Техаса». Дети смотрели телевизор, а я накрывала стол в столовой. Для праздничного обеда. Я родом из Нового Орлеана, люблю готовить и развлекать гостей, а моя мать как раз прислала нам корзину с авокадо, горошком и еще со всякими вкусностями. Вот я и решила: соберем друзей – супругов Марри, Клифа и Доди Хоуп. Элвин не хотел, но я настояла. Господи! Дело Клаттеров могло затянуться навечно, а у него с тех пор, как он взялся за расследование, не было ни минутки отдыха. Так вот, я накрывала на стол, поэтому, когда услышала телефон, попросила взять трубку младшего сына – Пола. Пол сказал, что спрашивают отца, а я ему: «Скажи, что он в ванной». Но Пол говорит – наверное, лучше его позвать, потому что это мистер Сэнфорд из Топики. Начальник Элвина. Элвин выскочил из ванной в одном полотенце. Чуть с ума меня не свел – закапал весь пол. Но только я пошла за шваброй, как увидела кое-что похуже: этот придурок Пит, наш кот, забрался на стол и жрет крабовый салат с авокадо.
А в следующую минуту Элвин вдруг обхватил меня и ну обнимать, а я ему: «Элвин Дьюи, ты в своем уме?» Шутки шутками, но он был весь мокрый и измял мне все платье, а я уже нарядилась, чтобы встречать гостей. Конечно, когда я узнала, в чем дело, я сама бросилась его обнимать. Можете представить, что для Элвина значило известие об аресте этих двоих! В Лас-Вегасе. Он сказал, что должен прямо сейчас ехать в Лас-Вегас, а я говорю: «Должен, значит езжай, только сначала оденься». Элвин был так взбудоражен! Он говорит: «Ох, милая, боюсь, я испортил тебе вечер». Но трудно представить себе более приятный способ его испортить; я думала только о том, что скоро вернется прежняя жизнь. Элвин рассмеялся – как замечательно было снова услышать его смех. Видите ли, последние две недели были самыми ужасными, потому что за неделю до Рождества эти люди были в Канзас-Сити – приехали и уехали, – и я никогда не видела Элвина в более подавленном состоянии, разве что в молодости, когда у него был энцефалит, он лежал в больнице и мы боялись, что можем его потерять. Но не будем об этом.
Как бы там ни было, я сварила ему кофе и отнесла в спальню: я думала, он там одевается. Только он не одевался. Он сидел на краешке кровати и держался за голову, словно у него началась мигрень. Даже носков еще не надел. Я ему говорю: «Хочешь заработать воспаление легких?» А он взглянул на меня и сказал: «Мэри, послушай, это должны быть те самые парни, просто обязаны, это единственное логическое объяснение». Смешной он все-таки. Помню, как он в первый раз баллотировался в шерифы округа Финней. В ночь после выборов, когда уже были подсчитаны практически все голоса и стало ясно, что он победил, Элвин вдруг говорит – я чуть его не задушила, – повторяет и повторяет: «Ну, пока не будут подведены итоги, еще ничего не известно».
Я сказала ему: «Ради бога, Элвин, не начинай этих разговоров. Конечно, это они». А он мне: «Но какие у нас доказательства? Мы не можем доказать, что они вообще входили в дом Клаттеров!» Но мне казалось, что как раз это-то он доказать может: следы – разве эти скоты не оставили следов своих сапог? Элвин сказал: «Да, это хорошее доказательство – но только в том случае, если эти парни до сих пор ходят в той же обуви. А сами по себе эти следы не стоят и ломаного гроша». Я говорю: «Ладно, милый, выпей кофе, а я помогу тебе собрать вещи». Бывают случаи, когда его убеждать бесполезно. Он сам почти убедил меня в том, что Смит и Хикок невиновны, а если даже и виновны, то никогда не признаются, а без признания обвинить их нельзя: улики все косвенные. Однако больше всего его тревожило, как бы они не узнали, за что арестованы, пока их не допросят в Бюро. Пока "что они думали, будто их задержали за нарушение условий освобождения и за фальшивые чеки. И Элвин считал, что они обязательно должны быть уверены, что больше за ними ничего нет. Он сказал: «Имя Клаттера должно поразить их как удар молота, удар, которого никто из них не ждал».
Пол – я его послала в бельевую за носками для Элвина – так вот, Пол прибежал и смотрит, как я собираю вещи. Он спросил, куда уезжает папа. Элвин поднял его на руки и сказал: «Ты умеешь хранить тайны, Пол?» Это он просто так спросил. Наши мальчики знают, что нельзя никому рассказывать о папиной работе, – они же слышат дома всякие обрывки разговоров. А потом Элвин сказал: «Пол, помнишь тех двоих, которых мы искали? Ну вот, теперь мы знаем, где они, и папа едет, чтобы привезти их сюда, в Гарден-Сити». Пол стал его умолять: «Не надо, папа, не надо их сюда привозить!» Он испугался – да и любой девятилетний ребенок испугался бы на его месте. Элвин его поцеловал и сказал: «Ничего страшного, Пол, они никого больше не тронут. Мы им не дадим».
В тот же день в пять часов, приблизительно через двадцать минут после того, как угнанный «шевроле» въехал из невадской пустыни в Лас-Вегас, долгое путешествие Перри и Дика закончилось. Правда, не раньше, чем Перри зашел на почту и получил посылку, которую сам себе отправил «до востребования», – большую картонную коробку, отправленную из Мексики и застрахованную на сто долларов, – причем эта сумма значительно превышала реальную стоимость ее содержимого: солнечных очков, джинсов, грязных рубашек, нижнего белья и двух пар сапог со стальными подковками. Дик, поджидавший Перри снаружи, пребывал в самом лучшем расположении духа; он решил, что пора ему покончить со всеми мытарствами и начать все сначала. На горизонте появилась новая радуга: превратиться в офицера военно-воздушных сил. Эту идею он лелеял давно. И опробовать ее было лучше всего в Лас-Вегасе. Он уже выбрал себе звание и даже имя – его он позаимствовал у своего старого знакомого, тогдашнего начальника Канзасской исправительной колонии: Трейси Хэнд. Под видом капитана Трейси Хэнда, одетого в соответствующий мундир, Дик собирался пройтись по всем круглосуточно открытым казино, как захудалым, так и первоклассным. «Пустыня», «Звездная пыль» – он намеревался «пощипать» все, применяя на практике принцип «с миру по нитке». Без устали выписывая фальшивые чеки, он был намерен за двадцать четыре часа огрести три, а то и четыре тысячи долларов. Но это была только половина его замысла; вторая звучала так: гуд бай, Перри. Дик устал от него – от его гармошки, от его болей и хворей, от его суеверия, от его слезливых бабьих глазок, от его занудного вкрадчивого голоса. Подозрительный, самодовольный, язвительный, он казался Дику женой, с которой пора расставаться. И сделать это можно было лишь одним способом: ничего не говорить, а просто уехать.
Поглощенный своими планами, Дик не заметил, как мимо медленно проехал полицейский автомобиль. И Перри, выйдя из дверей почты с мексиканской коробкой на плече, не обратил внимания ни на машину, ни на полицейских, сидящих в ней.
Офицеры Оки Пигфорд и Фрэнсис Макаули надежно хранили в памяти страницы оперативных сводок, в том числе и описание черно-белого «шевроле» выпуска 1956 года с канзасским номером JO 16212. Ни Перри, ни Дик не знали о том, что когда они отъехали от здания почты, патрульная машина последовала за ними. Дик сидел за рулем, Перри указывал дорогу. Проехав пять кварталов на север, они повернули налево, потом направо и еще через четверть мили остановились перед засохшей пальмой и потускневшей вывеской, на которой сохранились лишь буквы «ОМНАТ».
– Здесь, что ли? – спросил Дик.
Перри кивнул, и тут же рядом остановился полицейский автомобиль.
Следственный отдел Лас-Вегасской городской тюрьмы состоит из двух комнат для допросов – освещенных люминесцентными лампами кабинетов размерами десять на двенадцать футов, с потолком и стенами из «целотекса». В каждой комнате, кроме вентилятора, металлического стола и складных металлических стульев, были еще замаскированные микрофоны, скрытые диктофоны и вставленные в двери тонированные стекла. В субботу, во второй день 1960 года, обе комнаты были зарезервированы на два часа дня – это время четверо детективов из Канзаса выбрали для первого разговора с Хикоком и Смитом.
За несколько минут до начала Гарольд Най, Рой Черч, Элвин Дьюи и Кларенс Дунц собрались в коридоре. У Ная была повышенная температура.
– Был немного простужен, но, как и все, рвался в бой, – говорил он впоследствии журналистам. – К тому времени я был в Лас-Вегасе уже два дня: я вылетел из Топики первым же рейсом, как только получил известие об аресте. Остальные: Эл, Рой и Кларенс – приехали на машинах. Отвратительная поездка и отвратительная погода; Новый год они встретили в занесенном снегом мотеле в Альбукерке. Когда ребята добрались наконец до Лас-Вегаса, им были просто необходимы добрая порция виски и добрые вести. У меня наготове было и то и другое. Наши молодые люди подписали отказ от права выдачи их другому штату. Более того: у нас были сапоги, обе пары, и рисунок подошв полностью совпадал со снимком в натуральную величину следов, обнаруженных в доме Клаттеров. Сапоги оказались в коробке, которую эти парни забрали на почте непосредственно перед тем, как занавес опустился. Я так и сказал Элу: «Похоже, мы расколем их на пять минут раньше, чем думали!»
Конечно, наше положение все равно оставалось довольно шатким: нечего было предъявить суду. Но я помню, что пока мы ждали в коридоре, я, конечно, чертовски нервничал, но не сомневался. Как и все остальные: мы чувствовали, что правда вот-вот откроется. Моя задача, вернее наша с Черчем, состояла в том, чтобы нажать на Хикока. Смит оставался на растерзание Элу и Старику Дунцу. До сих пор я не встречался с подозреваемыми – только осмотрел их вещи и оформил отказ от права выдачи. Я ни разу не видел Хикока до того, как его ввели в комнату для допросов. Я представлял его себе более крупным. Загорелым. Мускулистым. Но никак не тощим мальчишкой. Ему было двадцать восемь, но выглядел он как ребенок. Худющий – кожа да кости. На нем были голубая рубашка, солнечные очки, белые носки и черные туфли. Мы обменялись рукопожатием; его ладонь была суше моей. Чистый вежливый голос, хорошая дикция, весьма располагающий к себе парень с обезоруживающей улыбкой – а поначалу он улыбался много.
Я сказал: «Мистер Хикок, меня зовут Гарольд Най, а это мой товарищ, мистер Рой Черч. Мы специальные агенты Канзасского бюро расследований и приехали сюда, чтобы обсудить нарушение вами условий освобождения. Разумеется, вы имеете право не отвечать на вопросы, и я обязан предупредить, что все сказанное вами может быть использовано против вас. Вы имеете право на адвоката. Мы не собираемся применять силу, угрожать вам и не даем никаких обещаний».
Он был спокоен, как мы и хотели.
– Я знаю правила, – сказал Дик. – Меня уже раньше допрашивали.
– Итак, мистер Хикок…
– Дик.
– Итак, Дик, мы хотим поговорить с тобой о том, чем ты занимался после условного освобождения. По нашим сведениям, ты провернул по крайней мере два крупных мошенничества с чеками в окрестностях Канзас-Сити.
– Угу. Пришлось поработать.
– Не мог бы ты составить нам список?
Заключенный, явно гордясь своим природным даром – блестящей памятью, – перечислил названия и адреса двадцати магазинов, кафе и гаражей Канзас-Сити, а также все «приобретения», сделанные в каждом из них, и сумму, на которую был выписан чек.
– Мне интересно, Дик, почему эти люди брали у тебя чеки? В чем секрет?
– Секрет один: люди тупы.
Рой Черч сказал:
– Отлично, Дик. Очень смешно. Но давай на короткое время забудем о чеках.
Хотя голос у Черча жесткий, как свиная щетина, а руки такие мощные, что он может пробить кулаком каменную стену (на самом деле это его излюбленный трюк), люди почему-то принимают его за любезного маленького человечка, лысого и розовощекого «доброго дядюшку».
– Дик, – попросил он, – не расскажешь ли ты нам о своей семье?
Заключенный с охотой ударился в воспоминания. Однажды, когда ему было девять или десять лет, его отец заболел – «у него началась кроличья лихорадка», – и болезнь его продолжалась несколько месяцев, в течение которых семья жила только за счет помощи церкви и милосердия соседей, – «если бы не они, мы бы умерли с голоду». За исключением этого эпизода, детство Дика протекало нормально. «У нас никогда не было много денег, но мы и не нищенствовали, – говорил он. – У нас всегда была чистая одежда и еда на столе. Папаша у меня строгий и заставлял меня работать по дому. Без этого он себе жизни не представлял. Но мы с ним нормально ладили – никаких серьезных разногласий. Мои родители никогда не ссорились. Не помню ни одного случая, чтобы они поругались. Матушка у меня просто чудесная. И отец тоже славный малый. Я бы сказал, что они сделали для меня все что могли». Школа? Ну, Дик считал, что мог бы учиться лучше, если бы больше времени уделял книгам и не «разбазаривал» его на спорт. «Бейсбол. Футбол. Я играл во всех командах. После школы я мог поступить в колледж на футбольную стипендию. Я хотел стать инженером, но даже если бы была стипендия, все равно на учебу нужно много денег. Не знаю, мне показалось, что проще устроиться на работу».
До того как ему исполнился двадцать один год, Хикок успел поработать и носильщиком, и водителем «скорой помощи», и в мастерской по покраске автомобилей, и механиком в гараже; кроме того, он уже был женат на шестнадцатилетней девушке.
– Кэрол. Ее папаша был священником. Меня на дух не переносил. Говорил, что я полное ничтожество. Вечно мне палки в колеса вставлял. Но я был без ума от Кэрол. Она настоящая принцесса. Только, понимаете, у нас было двое детей. Мальчики. А мы были слишком молоды, чтобы растить двоих детей. Может быть, если бы мы не залезли в долги, если бы я мог зарабатывать больше… Я пытался.
Он пытался играть на деньги, начал подделывать чеки и экспериментировал с другими видами мошенничества и воровства. В 1958-м он был осужден за кражу со взломом, и суд округа Джонсон приговорил его к пяти годам заключения. Но к тому времени Кэрол уже от него ушла, и он нашел себе другую шестнадцатилетнюю невесту.
– Злая, как сто чертей. И вся ее семейка была не лучше. Пока я сидел, она со мной развелась. Но я не жалуюсь. Прошлым августом, выйдя на волю, я решил, что еще не поздно начать новую жизнь. Нашел работу в Олате, поселился у родителей и ночевал только дома. Был паинькой, одним словом.
– До двадцатого ноября, – сказал Най, но Хикок, казалось, его не понял. – В этот день ты перестал быть паинькой и начал раздавать «паленые» чеки. Почему?
Хикок вздохнул:
– Об этом можно написать целую книгу. – Потом, дымя сигаретой, которую ему дал Най, а зажег галантный Черч, он продолжал: – Перри – мой приятель Перри Смит – освободился весной. Позже, когда я вышел, он прислал мне письмо. Со штампом штата Айдахо. В письме он напоминал мне о деле, которое мы обговорили еще в тюрьме. Насчет Мексики. Мы собирались поехать в Акапулько – есть там такой городишко, – купить лодку и возить на ней туристов на рыбалку в открытое море.
Най его перебил:
– По поводу лодки. На какие деньги вы собирались ее покупать?
– Я к этому подхожу, – сказал Хикок. – Видите ли, Перри написал мне, что у него в Форт-Скотте есть сестра. И у нее лежат его бабки. Несколько тысяч долларов. Это была его доля за продажу какой-то хибары на Аляске. Она была у них с отцом общая. Он сказал, что приедет в Канзас за своими деньгами.
– И на них вы хотели купить лодку.
– Правильно.
– Но ничего не вышло.
– Перри явился примерно через месяц после этого. Я встретил его на автобусной станции в Канзас-Сити.
– Когда? – спросил Черч. – Какой был день недели?
– Четверг.
– И когда вы поехали в Форт-Скотт?
– В субботу.
– Четырнадцатого ноября.
В глазах Хикока мелькнуло удивление. Было видно, что он спрашивает себя, почему Черча так интересует точная дата, и детектив спокойно – потому что было еще рано будить в задержанном подозрения – спросил:
– В какое время вы выехали в Форт-Скотт?
– Днем. Мы немного повозились с моей машиной, а потом заскочили перекусить в кафе «Вест-Сайд». Было, наверное, около трех.
– Около трех. Сестра Перри Смита ждала вашего приезда?
– Нет. Потому что, понимаете, Перри потерял ее адрес. А телефона у нее нет.
– Тогда как же вы собирались ее найти?
– Спросить на почте.
– И вы спросили?
– Перри спросил. Ему сказали, что она уехала. Вроде бы в Орегон, но точного адреса не оставила.
– Вероятно, для вас это был тяжелый удар? Ведь вы рассчитывали на кучу денег.
Хикок согласно кивнул:
– Да, мы ведь уже так настроились на Мексику. Если бы не это, я ни за что не стал бы выписывать фальшивые чеки. Но я надеялся… Вот послушайте, я правду говорю. Я думал, что когда мы приедем в Мексику и начнем зарабатывать, я смогу оплатить эти чеки.
– Минутку, Дик, – перехватил инициативу коренастый, нетерпеливый Най. Он с трудом сдерживал свою обычную агрессивность и старался невозмутимо задавать вопросы. – Я хотел бы еще послушать насчет поездки в Форт-Скотт, – сказал он с легким нажимом. – После того, как вы узнали, что сестра Смита уехала, что вы сделали?
– Погуляли. Выпили пивка. Поехали обратно.
– Ты имеешь в виду, домой?
– Нет. В Канзас-Сити. Мы остановились в «Зе-сто Драйв-инн». Съели по гамбургеру и пошли попытать счастья в Вишневые ряды.
Ни Най, ни Черч не знали ни о каких Вишневых рядах.
– Вы шутите? – изумился Хикок. – Любой коп в Канзасе их знает.
Когда же детективы вновь подтвердили свое невежество, он объяснил, что это дорожка в парке, где всегда можно найти «в основном профессионалок», и добавил: «Но и любительницы тоже встречаются. Медсестры. Секретарши. Мне там не раз выпадала удача».
– И в тот вечер тебе тоже повезло?
– Да уж, привалило счастье! Они оказались воровками.
– И звали их…
– Одну – Милдред. Другую, которую взял Перри, кажется, Джоан.
– Опиши их.