- Все небывальше и небывальше! - воскликнула Алиса (она была так удивлена сейчас, что совершенно забыла, как следовало бы сказать то же самое, но правильным языком). - Похоже, что я сейчас раскладываюсь, как подзорная труба. До свидания, ноги! (когда она посмотрела вниз на свои ноги, они почти исчезли из поля зрения - такими далекими они теперь оказались). О, мои бедные маленькие ножки, я даже и не знаю кто теперь будет надевать на вас туфли и чулки! Уверена, что я–то уж точно не смогу. Я буду теперь слишком далеко, чтобы заботиться о вас, так что вы уж как–нибудь сами управляйтесь…
«Но я должна быть добра к ним, - подумала Алиса, - а не то, вдруг, они не захотят идти туда, куда захочу я! Дай–ка подумать… О! я буду присылать им новую пару обуви на каждое Рождество.»
И она принялась представлять себе как будет управляться с этим. «Наверное, придется воспользоваться посыльным, - подумала она. - И как забавно это будет выглядеть — посылать подарки собственным ногам. И как необычно будет смотреться адрес!»
Правому Колену Алисы, эсквайру,
Каминный Коврик,
что близ Каминной Решетки,
(от Алисы, с любовью).
«О Господи, какую чепуху я болтаю!»
И как раз тут ее голова ударилась о потолок зала, потому что в ней было теперь почти три метра росту. Она быстро схватила маленький золотой ключик и поспешила к двери в сад.
Бедная Алиса! Самое большое, что она теперь могла сделать — это лечь на бок и одним глазком посмотреть на сад сквозь замочную скважину. Но пройти через эту дверь было для нее еще более невозможно, чем раньше. И она снова села и принялась плакать.
- Тебе должно быть стыдно за себя, - сказала Алиса, - за такую большую девочку (сейчас она имела полное право так о себе сказать). Прекрати это немедленно, я тебе говорю!
Но она продолжала, проливая литры слёз, пока они не образовали большую лужу вокруг нее - около десяти сантиметров глубиной и достигающую середины зала.
Некоторое время спустя она услышала негромкий торопливый топот чьих–то ног неподалеку и поспешно отерла глаза, чтобы увидеть, кто это там на подходе. Оказалось, что это был Белый Кролик, который возвращался роскошно одетым, с парой белых лайковых перчаток в одной руке и большим веером в другой. Он бежал рысью, с большой поспешностью, бормоча самому себе: «О! Герцогиня, герцогиня! О! Не будет ли она в ярости, если я заставлю ее ждать?»
Алиса чувствовала такое отчаяние, что была готова просить помощи у кого угодно, так что когда Кролик пробегал мимо нее, она начала тихим и грустным голосом: «Не будете ли вы так любезны, сэр…» Кролик стремительно подпрыгнул, обронив белые лайковые перчатки и веер, и суматошно исчез во тьме - так быстро, как только мог.
Алиса подняла веер и перчатки и, поскольку в зале было достаточно жарко, принялась обмахиваться этим веером, время от времени говоря: «Боже, Боже! Как странно все сегодня! А еще вчера все шло совсем как обычно. Неужели я изменилась за ночь? Дай–ка подумать… Была ли я обычная я, когда проснулась сегодня утром? Я почти уверена, что могу припомнить чувство какого–то незначительного отличия. Но если я не та же, что всегда, тогда следующий вопрос: кто в этом мире я? Ах, это великая загадка!» И она принялась думать обо всех детях, которых она знала и которые были ее возраста, чтобы решить, не могла ли она превратиться в кого–нибудь из них.
- Я точно не Ада, - сказала она, - потому что ее волосы вьются такими длинными локонами, а мои вообще нисколько на локоны не похожи. И я уверена, что не могу быть Мэйбл, поскольку я знаю все обо всем, а она… О! Она знает совсем немного! С другой стороны, она — это она, а я — это я, и… О, Боже! как это все непостижимо! Я стараюсь узнать все, что может быть полезно знать. Дайте подумать… четырежды пять двенадцать, а четырежды шесть — тринадцать, а четырежды семь — это… О, Господи! Я никогда не дойду до двадцати таким темпом! Однако, таблица умножения — это не самое главное. Возьмем–ка лучше географию… Лондон — столица Парижа, Париж — столица Рима, а Рим… нет, это неправильно! Пожалуй, мне придется изменить свое мнение о Мэйбл… Попробую–ка лучше рассказать «Трудолюбивая пчела…»
Она сложила руки, как делала всегда, когда отвечала урок, и начала повторять стишок, но голос ее звучал хрипло и странно, а слова выходили какие–то не такие, как обычно:
Трудолюбивый крокодил
Не покладал хвоста:
Перечерпал почти весь Нил -
Уж верно неспроста.
С улыбкой странною поет
Мотив зубастых слов.
И рыбок маленьких зовет
В куплет своих зубов.
- Я уверена, что это не те слова, - сказала бедная Алиса, и ее глаза наполнились слезами. - Я просто обязана быть Мэйбл после всего этого. Я всегда буду жить в маленьком тесном домишке, и у меня больше никогда не будет игрушек, и — ох! - до чего же много уроков мне придется учить!.. Нет, нет и нет, я не готова к этому! Уж если я Мэйбл, так останусь здесь и такой! И пусть они свешивают головы вниз и говорят: «Поднимайся к нам, милая!» - я буду только смотреть на них снизу вверх и говорить: «Ну и кто же я по–вашему? Сначала скажите, а уж тогда, если захочу быть этой персоной, я поднимусь. Ну а если нет, то останусь здесь до тех пор, пока не стану кем–нибудь еще». Но… О, Боже! - и Алиса заплакала, обливаясь горючими слезами. - Мне так хотелось бы, чтобы они вот прямо сейчас пришли и свесили ко мне свои головы! Я так устала быть совсем одна!
Произнеся это, она посмотрела вниз, на свои руки, и была удивлена тем, что надела одну из белых перчаток Кролика, пока рассуждала.
«Как это я умудрилась? - подумала она. - Я, должно быть, снова становлюсь меньше.»
Она поднялась и подошла к столу, чтобы померяться с ним ростом, и обнаружила, что не ошиблась в своем предположении — она действительно была теперь сантиметров шестьдесят в высоту и продолжала стремительно уменьшаться. Вскоре она догадалась, что причиной этого был, судя по всему, веер, который она держала. Алиса поспешила бросить его, и как раз вовремя, чтобы избежать слишком окончательного уменьшения - до размеров точки, до ничего.
- Вовремя! - сказала Алиса, испуганная произошедшей с ней внезапной переменой и довольная тем, что ей по крайней мере удалось избежать обничегошивания. - Ну, а теперь — в сад!
И она помчалась обратно к маленькой двери. Но увы! Дверца снова была заперта, а золотистый ключик лежал на стеклянном столе, как и прежде.
- Дела еще хуже, чем раньше, - сказала бедная девочка. - Я еще никогда не была меньше, чем сейчас, никогда! И все настолько плохо, насколько оно плохо, я тебе говорю!
Говоря это, она подскользнулась и в следующий момент — плюх! - по самый подбородок ушла в солёную воду. Ее первой мыслью было, что она каким–то неожиданным образом попала в море. «В этом случае я смогу вернуться домой по железной дороге», - подумала она.
Как–то раз Алиса была на море и пришла к железному выводу, что куда бы вы ни отправились на Английском побережье, вы всегда найдете на море несколько купальных кабинок, несколько детей, роющихся в песке деревянными лопатками; дальше — ряд домов, где можно снять комнату, а за ними — железнодорожную станцию.
Однако вскоре она поняла, что ни в каком она не в море, а в самом обычном водоеме из слёз, которые нападали из ее глаз в ту пору, когда она была трехметрового роста, то есть, коротко говоря, - в слёзоёме.
- Хотела бы я никогда больше не наплакивать столько! - сказала Алиса, плавая по слёзоёму в поисках берега. - Ну что ж, я буду примерно наказана за свою плаксивость, когда утону в собственных слезах! Это будет довольно странная штука, уж это точно! Однако, сегодня вообще всё какое–то странное.
Тут она услышала громкий всплеск неподалеку и погребла туда, посмотреть, что это было. Поначалу она подумала, что это, должно быть, морж или бегемот, но потом вспомнила, что она сейчас совсем маленькая, а вскоре увидела, что это была всего–навсего мышь, которая, наверное, подскользнулась - так же, как и сама Алиса.
«Будет ли какой–нибудь прок в разговоре с мышью? - подумала Алиса — Сегодня все так необычно, что мышь наверняка должна уметь разговаривать. В любом случае, попытка не пытка».
И она начала:
- О, Мышь, вы не знаете, как можно выбраться из этого слёзоёма? Я уже ужасно устала плавать здесь, о Мышь! (Алиса подумала, что подобная манера изложения и обращения к мыши будет верной. Ей никогда раньше не доводилось беседовать с мышью, но она очень кстати вспомнила латинскую грамматику своего брата. Ну да, именно: «кто? - мышь, кого? - мыши, кому? - мыши, кого? - мышь, кем? — мышью, зовем как? — о мышь!»
Мышь посмотрела на Алису с некоторым любопытством; показалось даже, что она подмигнула ей одним глазком. Но ничего не сказала.
«Возможно, она не понимает по–английски, - подумала Алиса. - Полагаю, это французская мышь, приплывшая вместе с Вильгельмом Завоевателем.»
Не смотря на свои познания в истории, Алиса не имела точного представления, насколько давно то или другое произошло. Поэтому она начала снова:
- Où est ma chatte[2]? - это была первая фраза из учебника французского языка.
Мышь неожиданно выпрыгнула из воды, словно намереваясь убежать, и выглядела она при этом крайне испуганной.
- Ой, простите! - поспешно воскликнула Алиса, испугавшись, что задела чувства бедного животного. - Я совершенно забыла, что вы не любите кошек.
- Не люблю кошек! - воскликнула Мышь дрожащим пылким голосом. - А ты бы любила кошек, будучи на моем месте?
- Ну, возможно, нет, - произнесла Алиса примирительно. - Не сердитесь из–за этого. А все же хотела бы я показать вам Дину, нашу кошку. Я думаю, вы бы сразу полюбили кошек, как только увидели бы ее. Она такое милое создание!
Алиса продолжала, обращаясь больше к себе, предавшись воспоминаниям и делая лениво–неторопливые гребки руками:
- Ой, она так мило мурлычет, уютно устроившись у камина, вылизывая лапки и умывая мордашку… И она вся такая приятно–мягкая на ощупь… И она отличный специалист по ловле мышей…
- Ой, простите! - воскликнула Алиса, приходя в себя.
На этот раз Мышь вся ощетинилась от негодованя, или это от страха шерсть на ней встала дыбом; скорее, да - она выглядела по–настоящему испуганной.
- Мы больше не будем говорить о ней, раз вы не хотите, - поспешила добавить Алиса.
- Ну конечно, мы! - воскликнула Мышь, вся дрожа, от усов до кончика хвоста. - Еще бы я говорила на подобные темы! Кошки!.. Наша семья всегда ненавидела кошек — этих гадких, низких, вульгарных созданий! И даже не упоминай больше при мне это мерзкое название!
- Да–да, конечно, я больше не буду! - пообещала Алиса, и поторопилась сменить тему разговора: - А вы… вы любите… любите ли вы… собак?
Мышь не ответила, и Алиса нетерпеливо продолжала:
- Вы знаете, у нас по соседству живет такая милая собачка, я бы хотела вам ее показать! Маленький терьер, - ну, вы знаете, - со сверкающими глазками, с такой длинной курчавой рыжей шерсткой, просто прелесть! Он принесет любую вещь, которую вы бросите, и он так забавно садится на задние лапки и просит чего–нибудь вкусненького, и все такое… Я не могу вспомнить и половины вещей, которые он умеет делать, правда. Он принадлежит фермеру, - ну вы знаете, - и фермер говорит, что от этого песика столько пользы, столько пользы, что цена ему не меньше ста фунтов! Представьте, - говорит фермер, - он, - говорит, - поубивал в округе всех крыс и…
- О, Господи! - воскликнула Алиса, спохватившись. - Боюсь, я снова обидела ее!
И действительно, Мышь уплывала прочь со всей скоростью, на какую только была способна; может быть, при других условиях она и была бы способна на меньшее, но сейчас ее яростные движения порождали бурные волны, расходящиеся по всему слёзоёму.
- Милая Мышка! - позвала Алиса кротко и жалостливо. - Пожалуйста, вернитесь, и мы ни за что больше не будем говорить о всяких кошках, собаках и прочих неприятных вещах, раз это вам не нравится!
Услышав ее, Мышь повернула обратно и медленно поплыла к Алисе. Ее лицо при этом было совершенно бледным (от гнева, подумала Алиса). Приблизившись, Мышь сказала подрагивающим голоском:
- Давай доплывем до берега, и там я расскажу тебе мою историю, и ты поймешь, почему я так ненавижу кошек и собак.
И действительно, нужно было поторапливаться, потому что слёзоём уже кишел птицами и животными, нападавшими в него. Здесь были и Селезень и птица Додо, попугай Лори и Орленок, и несколько других самых разных созданий. Алиса взяла курс на берег, и все это разношерстное и разноперое общество поплыло за ней к берегу.