ДЕД
Начало.
Вначале их было двое. Старик в каракулевой шапке- папахе с заломленным на затылок верхом, с чуть скуластым лицом, острой седенькой бородкой, черными усами и худощавый парень лет двадцати с насмешливыми серыми глазами. Оба в брезентовых дождевиках, под которыми были стеганые ватники и такие же теплые штаны Из-под расстегнутой полы плаща у старика выглядывала рукоятка браунинга в кобуре, за плечом у молодого — карабин. Притаившись за деревянным забором, они наблюдали за гитлеровцами, только что ворвавшимися на окраину города.
Молодой сказал:
Вот что делают, гады! Рыскают по чужим домам рушат все, грабят, да еще песни горланят!
— Мародеры!..— выругался старик,— Им весело пьяные они. Видишь, из фляжек тянут.
С соседнего подворья донеслись пьяный гогот мародеров, кудахтанье перепуганных кур, автоматные очереди. Над забором просвистели шальные пули.
— Надо бы уходить,— забеспокоился парень.
— Не торопись, Вася. Помолчи и гляди в оба. Хорошенько присмотрись, с кем придется воевать.
Старик не робкого десятка. Сражался с германцами еще в первую империалистическую. Ходил на них врукопашную, в разведку, «языка» брал. За смелость и отвагу был награжден двумя Георгиевскими крестами. Он много повидал на своем веку, многому научился, хотя за плечами было всего три класса церковно-приходской школы.
Учила его сама жизнь. Член партии большевиков с 1919 года, Сидор Артемьевич Ковпак еще в гражданскую боролся с врагами Советской власти на Украине во главе авизованного им партизанского отряда, воевал в 25-й Чапаевской дивизии, ходил в походы с Пархоменко, громил Врангеля. Затем работал на многих постах, куда его посылала партия. В 1937 году был избран председателем Путивльского горисполкома. А когда грянула воин и фронт стал приближаться к Путивлю, райком партии предложил ему остаться в тылу врага и создать районный партизанский отряд.
Свинцово-серые осенние тучи заволокли небо. Северный ветер рвал их в клочья и гнал куда-то вдаль. Ковпак неторопливо застегнул на все пуговицы дождевик, покрепче натянул шапку и спокойно произнес:
- Бачив, Терехов, с кем придется сразиться? А теперь, как говорится, с богом...
10 сентября 1941 года Ковпак покинул город. Все эти пни и ночи Сидор Артемьевич был занят эвакуацией населения, оборудования предприятий, складского хозяйства, магазинов, архивов горисполкома и других учреждений. На восток отправил и жену, Екатерину Ефимовну. Прощаясь, она спросила:
- Когда же мы, Сидор, встретимся, где?
- Где? — удивился Ковпак,— Конечно, в Путивле.
Ответ на вопрос «когда» у него не вызывал сомнения после того, как будет разгромлен враг.
Пробираясь к Спадщанскому лесу, Ковпак поднялся на Никольскую горку, чтобы подождать минеров оставленных им для минирования главных дорог от Глухова до Бурыни и некоторых городских объектов. Отсюда было хорошо видно все вокруг — и грозную крепость Путивль, и старое городище князя Игоря, и огромную, живописно усеянную островками ивовых деревьев и стогами сена пойму реки Сейм, и Спадщанский лес, синевший на юго-западном горизонте, где Ковпака ждали его боевые товарищи.
Партизанская группа во главе с Алексеем Ильичом Кореневым ушла в Спадщанский лес за несколько дней до вторжения немецко-фашистских войск в город, там, в лесу, в одном из глухих урочищ, была заложена продовольственная база. И хотя продукты и вещи при соблюдении строгой секретности были надежно спрятаны в ямах и замаскированы, все же не исключалась возможность проникновения к ней вражеских парашютистов. Поэтому там и находился Коренев, а вместе с ним еще восемь человек.
Алексей Ильич, ровесник Ковпака, человек дисциплинированный, с большим опытом, прошел закалку гражданской войны, вот только рано поседел - белый как лунь. Остальных Ковпак тоже хорошо знал. Люди проверенные, добровольно согласились пойти в партизаны. Оружия, правда, у них маловато. Не удалось, к сожалению, запастись. Имели лишь 750 килограммов амманола для мин, но ни одного взрывателя. Что и говорить, трудно воевать с вооруженным до зубов врагом.
А вот минеров Ковпаку прислали из Сум недавно. Хорошие ребята, белорусы по национальности. Старший у них - бывший работник Барановического райкома партии Григорий Михайлович Юхновец. Кроме него еще твое: серьезный и вдумчивый, с открытым интеллигентным лицом Николаи Курс, работавший до войны директором Речицкой средней школы, Вася Терехов и Виктор Островский же, наоборот, молчаливый, замкнутый работал инспектором Минского банка. Оба очень аккуратны и исполнительны. Ковпак с первого взгляда понял и оценил это и, не колеблясь, принял их в свой маленький отряд.
Ожидая минеров, Сидор Артемьевич с грустью, словно прощаясь, смотрел на старое городище. Невеселые мысли не давали ему покоя. О чем он думал? Может, о том что отыскать место базы по описанным Кореневым приметам будет все-таки не просто, или о судьбе ушедшего в Новослободский лес, что раскинулся на запад от Спадщанского, небольшого отряда, сформированного кадровым военным, полковым комиссаром Семеном Васильевичем Рудневым с которым Ковпаку еще предстояло встретиться...
Со стороны Путивля раздались взрывы. Его город горел, а от окраин гонимые страхом и горем бежали люди. Они спускались к Сейму и — кто в лодке, а кто вплавь — переплывали реку, чтобы укрыться на пойме, в зарослях и кустах.
Значит, фашисты уже полностью захватили Путивль. И, наконец, разрушат и сожгут его так же, как некогда дикие орды Батыя сожгли и уничтожили древний город Игоря..
Наконец Ковпак увидел поднимавшихся в гору минеров. Запыхавшийся Григорий Юхновец хотел было что то доложить, но Сидор Артемьевич только махнул рукой:
- Пошли, хлопцы!
Он еще раз взглянул на горящий Путивль и берегом Сейма направился в Спадщанский лес...
Прошло дней десять. За это время Ковпак встретился с группой Коренева и добрался к месту партизанский базы. Кроме того в лесу он случайно наткнулся на цель взвод красноармейцев, которых выводил из окружения с Апиным боевым вооружением сержант Федор Карпенко. После непродолжительных переговоров Сидор Артемьевич лия красноармейцев остаться и вести совместные боевые деяния против оккупантов. Отряд уже насчитывал сорок человек.
22 сентября в приказе № 1 Ковпак утвердил личный состав отряда, разделив его на две боевые группы. В первую вошли путивляне и белорусские товарищи. Вторая группа, возглавляемая сержантом Карпенко, состояла из красноармейцев-окруженцев.
Так тревожной осенью 1941 года зародился Путивльский партизанский отряд. О его первых шагах помогли мне узнать воспоминания Сидора Артемьевича боевых побратимов. Сам я стал ковпаковцем в начале 1912 год.
Боевые действия.
Они начались с диверсий на прилегающих к лесу дорогах, по которым безостановочно катили вражеские автомашины и мотоциклисты. А было так. Партизанская разведка обнаружила недалеко от лес итого массива минное поле, оставленное нашими поисками при отступлении. Минеры под руководством Николая Михайловича Курса и Григория Михайловича Юхновца извлекли и перевезли все до единой мины на партизанскую базу. Затем оперативные группы установили их на основных транспортных артериях противника, устроил там засады.
И вот первые результаты. 19 сентября на дороге между Сафоновкой и хутором Красный был подорван и обстрелян партизанской засадой вражеский грузовик с «заготовителями» продовольствия. Гитлеровцы, бросив машину, разбежались. Немало фашистских головорезов нашли погибель на минах, установленных Виктором Островским и Васей Тереховым на других лесных дорогах, а Р бережке Сейма, на большаках, которые вели из Путивля Глухов и Рыльск, редко проходил день, чтобы не гремели взрывы. До середины октября на этих дорогах было подорвано десять грузовиков с боеприпасами и живой силой врага. Партизаны добыли несколько винтовок, автоматов и много патронов.
Слух о действиях партизан разнесся по окрестным селам. Вскоре в отряд влилась группа из шести человек под командованием председателя Конотопского райисполкома Федора Ермолаевича Канавца и районного прокурора Василия Порфирьевича Кочемазова. Ковпак хорошо всех знал по областным совещаниям партактива. В это же время примкнула и партизанская группа, возглавляемая председателем колхоза «Вiльний край» села Воргол Степаном Федоровичем Кириленко.
С каждым днем отряд все больше и больше пополнялся людьми. Они рассказывали о зверствах фашистов в Путивле, Конотопе, Шалыгино, Глухове. Говорили о том, что к Спадщанскому лесу стягиваются карательные подразделения с пушками и танками. Черная фашистская ночь опустилась на всю временно оккупированную советскую землю. Но, несмотря на жестокий террор, казни, репрессии, партизанское движение продолжало развиваться.
В жизни Путивльского отряда произошло еще одно знаменательное событие. Была наконец установлена связь с партизанами Семена Васильевича Руднева, а вскоре весь его отряд перебрался из Новослободского леса в Спадщанский.
Сразу же состоялось совещание партизанских командиров, на котором единодушно решили, что обстановка в районе требует от бойцов более решительных и активных действий. Необходимо ободрить растерявшуюся, впавшую в уныние часть населения, собрать тех, кто разбрелся по лесам, и доказать всем есть грозная сила против фашистов. И станет это возможным тогда, когда партизаны откажутся от первоначальной тактики наскока маленькими группами, а начнут действовать объединенными силами.
— Что ж, Сидор Артемьевич, ты командуй, а я по старой армейской привычке буду комиссаром,— заявил в конце разговора Руднев.
На том и порешили. Интересно, что бойцы начали называть Руднева комиссаром раньше, чем это было утверждено приказом.
Впоследствии, тесно общаясь с Семеном Васильевичем, я понял, что как воин он был гораздо образованнее и опытнее каждого из нас. Ведь за его спиной к началу Великой Отечественной были гражданская война, военная академия, двадцатилетний опыт службы в армии. А членом ленинской партии он стал еще в 1917 году.
Однако для нас Руднев был не только опытным военным - он был комиссаром наших душ! Уже само присутствие этого всеми любимого чуткого человека вливало в партизан новые силы и желание бороться до победного конца.
Война... Вокруг беснуется фашизм, чернеют висилецы. На оккупированной территории люди не знают правды о положении на фронте, о жизни там, на Большой земле. И Руднев доносит до каждого сердца эту правду. Рассказывает о победах Красной Армии, о том, как развивается партизанское движение на Украине. Призывает население к бесстрашной борьбе с врагом. И люди идут к нам.
Вижу Руднева в бою - решительного, смелого, находчивого. После боя, как правило, - разбор операции. Комиссар с указкой в руке у карты анализирует каждую мелочь прошедшего боя, каждый успех и промах командиров и бойцов (он знал всех по имени), делает выводы. Так он готовил нас к следующим боям. И каждый командир, каждый разведчик словно становился после этого опытнее, умнее. С каждым из нас комиссар, казалось, был связан незримой сердечной нитью.
Тех, кто погиб в бою, Руднев всегда провожал в последний путь. Над могилой погибших товарищей по оружию он находил такие волнующие, за душу берущие слова, что суровые, видавшие виды партизаны плакали.
Однажды кто-то из бойцов завел патефон с пластинкой партизанской песни времен гражданской войны "В чистом поле под ракитой" в исполнении хора имени Пятницкого. Комиссар и начальник штаба отряда как раз сидели под деревом и что-то "ворожили" над картой будущего боя. Когда хор запел: "...Там схоронен красный партизан", Руднев задумался. Что ему вспомнилось, не знаю, но я заметил, как по его щеке скатилась слеза...
Видел я комиссара и гневным, непримиримым, когда дело касалось нашей боевой чести. Разгильдяйства, недисциплинированности Руднев не терпел.
На первом совещании в Спадщанском лесу обсуждалась и кандидатура начальника штаба объединенного Путивльского отряда. Им был назначен Григорий Яковлевич Базыма, пришедший с отрядом Руднева и имевший опыт штабной работы: в годы гражданской войны он был помощником начальника штаба красноармейского полка.
Затем были подсчитаны наличные силы и вооружение: сто двадцать бойцов, сто семь винтовок разных систем, десять автоматов, три ручных пулемета...
Через день в домике лесника, находящемся на небольшом островке за болотом, где располагался штаб отряда, состоялось второе совещание. Сюда также прибыли командиры партизан Глуховского и Шалыгинского районов, прослышавшие о действиях Путивльского отряда и решившие установить с Ковпаком связь. Неожиданно в лесу раздался крик:
— Танки!
В этот момент в штабе и возле него было человек двадцать, остальные бойцы — на лесных заставах.
Когда все выскочили из домика, уже слышалось ревение моторов. Танки подходили со стороны Путивля по дороге, которая на всякий случай минировалась партизанами. Их было два: тяжелый и средний.
Не растерявшись, Ковпак приказал Курсу и еще трем бойцам обойти танки и заминировать за ними дорогу. Минеры тут же исчезли в густых зарослях. Выполнив задание, они вернулись обратно.
Тем временем мчавшиеся с открытыми люками танки все больше углублялись в лес. Партизаны уже различали фигуры гитлеровцев, высунувшихся из башенного люка головного тяжелого танка, и среди них человека в гражданской одежде, направлявшего, очевидно, движение машин. Перед трясиной танки остановились. Развернули башни и начали стрельбу из орудий по домику лесника. От прямых попаданий он вспыхнул и разлетелся в разные стороны. Партизаны рассыпались по лесу и дружно открыли ответный огонь. Встретив сопротивление, вражеские танкисты захлопнули люки и повернули машины в направлении партизанских землянок, но и там их обстреляли. Вдруг грохот затих.
— Стоят. Вероятно, в смотровую щель им не видно дорогу, а люки боятся открыть,— предположил Руднев и крикнул партизанам: — За мной!
Перебегая от дерева к дереву, бойцы скрытно приблизились к немецким машинам. Видят, гитлеровцы суетятся возле гусеницы среднего танка.
— На пень наскочили,— Терехов приложил палец к губам.— Тут им и капец!
— Огонь! — приказал Руднев.
Партизаны ударили из всех видов оружия. Фашисты, бросив танк, развернули второй и помчались обратно, ломая на своем пути кусты и деревья. Вскоре донесся отдаленный взрыв.
- И этому крышка! Подорвался на нашей мине! - захохотал Терхов.
Соблюдая осторожность, бойцы подбирались ближе к неподвижно стоявшему танку. Кто-то бросил гранату.
Еще не остыв от боя, сверкая черными глазами, Руднев побежал вперед. Вылез на танк, заглянул в открытый башенный люк.
- Никого нет, машина наша!
Несколько партизан тоже взобрались на броню, через люк спустились внутрь танка. И вот уже стали подавать наверх ящики с патронами, пулеметные ленты, узлы с награбленным фашистами у советских граждан имуществом. В одном из них обнаружили алое полотнище. Григорий Яковлевич Базыма радостно воскликнул: это было знамя пионерской дружины Путивльской средней школы, в которой он до войны работал директором.
Комиссар бережно принял из рук начальника штаба отряда дорогую реликвию. Развернул кумач с пионерской эмблемой и взволнованно произнес:
- Из искры возгорится пламя! Пламя партизанской борьбы в тылу врага. Пусть это пионерское знамя отныне будет нашим боевым знаменем! Не возражаешь, товарищ командир?
- Хорошая идея, - одобрил Ковпак. - Вот только вышьем мы на нем слова: "Путивльский партизанский отряд".
Должен сказать, что под этим знаменем ковпаковцы и прошли весь свой славный боевой путь...
Между тем Островский и Терехов с группой партизан ушли к тому месту, где сработала мина. Они увидели дымящийся остов танка, а неподалеку сорванную взрывом башню. Когда пламя улеглось, бойцы насчитали девять обугленных трупов - все, что осталось от экипажей двух вражеских машин. Опознали путивляне и труп предателя, направлявшего гитлеровцев.
- Собаке собачья смерть! - пришли к справедливому выводу партизаны.
...Ободренные первыми успехами, ковпаковцы активизировали боевую деятельность. В канун 24-й годовщины Октября они взорвали мосты через Сейм, несколькими днями позже - через Клевань. Путивль таким образом оказался от Бурыни, где находилась железнодорожная станция. В течении ноября было уничтожено также свыше десяти вражеских автомашин.
Однако каратели от плана уничтожения партизан е отказались. Из сообщения члена Яцинского подпольной организации Веры Силиной ковпаковцы узнали, что в район Путивля на подкрепление имеющимися силам было переброшено до тысячи немецких солдат и офицеров. Каратели заняли окружающие Спадщанский лес села, опушки, дороги и утром 1 декабря развернули новое наступление. Прочесывая автоматными очередями каждый кустик, цепи гитлеровцев пытались взять в кольцо окружения партизанский лагерь. И хотя ковпаковцы создали довольно мощную оборонительную линию, центр которой прикрывал своим огнем исправленный трофейный танк, силы были все же явно неравны. Тяжелый кровопролитный бой длился до самого вечера. Фашисты и на этот раз отступили, оставив на поле боя убитых и раненых. Были потери и среди партизан. Погибли, проявив исключительное мужество, И.Т. Челядин, В.В. Ильин, Н.А. Воробьев и другие. Их похоронили в братской могиле неподалеку от землянок.
К ночи Ковпак собрал командный состав отряда, командиров и политруков оперативных групп. Выяснил, что боезапас на исходе.
- Обстановка сложная. Что будем делать? - обратился он к присутствующим.
- Мы выстояли. Но противник не оставит нас до тех пор, пока не уничтожит, - рассудил Руднев. - Думаю, главное сейчас - сохранить личный состав...
Так появился приказ:
"...В связи с сосредоточением сил врага в ближайших селах: Литвиновичах, Яцино, Кардашах, Спадщине, Боровом и подготовкой его к наступлению на Спадщанский лес, с целью сохранения личного состава отряда для дальнейшей борьбы против немецко-фашистских захватчиков считать целесообразным 1 декабря 1941 года в 24 часа оставить Спадщанский лес и выйти в рейд в направлении Брянских лесов".
Этот приказ имел очень большое значение. Он не только решал судьбу группы партизан, оставшихся без боеприпасов и теснимых противником, а по сути вводил в борьбу народных мстителей в тылу врага новую тактику, которая в исторической литературе стала известна под названием рейдовой. На Украине в годы войны появились десятки рейдовых партизанский соединений, которые прошли с боями по областям республики с востока на запад, я партизанское соединение под командованием С. А. Ковпака и С. В. Руднева — от Путивля до Карпат. На своем пути оно осуществило сотни операций, ошеломляя врага стремительностью и дерзостью налетов на его гарнизоны, транспортные коммуникации. Тысячи километров прошли ковпаковцы, но колыбелью Путивльского партизанского отряда навсегда остался Спадщанский лес...
Архитекторы и скульпторы нашей творческой бригады, которой Министерство культуры Украины поручило создание памятника дважды Герою Советского Союза С. А Ковпаку всегда с интересом слушали мои рассказы. Им хотелось знать о прославленном Деде, как за глаза называли партизаны Сидора Артемьевича, буквально все. Работали мы в мастерской заслуженного скульптора республики М. Г. Лысенко. Этот талантливый человек, создавший немало подлинных шедевров искусства, запомнился мне своим неистощимым трудолюбием, оригинальностью мышления и мягкостью характера. До сих пор затрудняюсь ответить на вопрос, что ему больше помогало в нашей совместной работе: мои эскизы и рисунки или рассказы из партизанской жизни.
Часто, вконец утомленные ваянием, мы разжигали камин, усаживались вокруг в мягкие кресла и вот так подолгу беседовали.
Не скажу, что Михаил Григорьевич отличался многословностью. Очевидно, печать тяжелого недуга, которым он страдал от рождения, лежала и на его характере. Но, руководствуясь какими-то своими соображениями, Лысенко дотошно выяснял детали партизанского быта, характерные особенности внешности и привычки бойцов, многое другое, что, казалось бы, не имело никакого отношения к личности Ковпака.
Выглядело это примерно так. Михаил Григорьевич, зябко поеживаясь, подбрасывал в камин поленья и, прищурив цепкие, запоминающие глаза неожиданно спрашивал:
— А какова судьба тех минеров, которые пришли вместе с Ковпаком в Спадщанский лес?
Я рассказал, что знал.
Василий Терехов был награжден орденом Красного Знамени. После войны, демобилизовавшись, уехал в милую сердцу Белоруссию. Виктор Островский — кавалер ордена Ленина. Прошел всю войну. Затем приехал в Киев, женился... Теперь у него уже два внука... Николай Курс и Григорий Юхновец также удостоены высоких наград Родины. Николай ордена Ленина, Григорий — Красного знамени. Оба, к сожалению, погибли в 1942 году.
Помнится, многие из основателей отряда получили боевые награды в то жаркое лето сорок второго — Семен Васильевич Руднев, Григорий Яковлевич Базыма, Яков Григорьевич Панин, а Сидор Артемьевич Ковпак удостоен был звания Героя Советского Союза. Весной 1943 года ему присвоили воинское звание генерал-майора. Генералом стал наш Дед! Мы этим очень гордились. И всегда, обращаясь к нему, называли эти звания: «Товарищ командир, Герой Советского Союза, генерал-майор, разрешите обратиться?». Ковпак не возражал, думаю, по единственной причине: он твердо считал, что это повышало его роль как командира в глазах новичков.
— А правду говорят, будто крутоват был Сидор Артемьевич? — лукаво улыбаясь, задавал очередной вопрос Лысенко.
Я задумался. Действительно, наш Дед был натуры непростой. Мог и вспылить, и взбучку задать, но так же быстро отходил, не держа зла на провинившегося. Припомнился один случай, в котором, на мой взгляд, проявился в какой-то мере его характер.
Это произошло весной 1943-го, когда мы стояли в селе Аревичи, что на Припяти. Неподалеку от села организовали аэродром. Метеоролога прислали с Москвы — молоденького безусого паренька. Фамилию его забыл, а имя помню — Борей его звали. Я ушел на фронт тоже из столицы и меня интересовало все: как живут москвичи, ходят ли в кино, театры, работают ли учебные заведения, часто ли бывают бомбежки? Борис охотно отвечал. Так и подружились.
По утрам мы взбирались на песчаную горку за селом. Борис сосредоточенно изучал какой-то справочник с рисованными иллюстрациями облаков различной формы. Сравнивал их с теми, которые видел на небе. Затем опять заглядывал в свой справочник, читал разъяснения под рисунками и вновь смотрел на небо.
- Как ты думаешь,— наконец глубокомысленно изрекал он,— кучистые или слоистые это облака?
- Вроде перистые. Видишь, похожи на гусиные перья,— сомневался я.
Борис все проделывал с самого начала и, окончательно «определив» погоду, передавал радиограмму в Москву: «Нелетная». А к вечеру тучи рассеивались, в вышине загорались гирлянды звезд. И так целую неделю: утро было пасмурным, иногда моросил мелкий дождик, а затем небо прояснялось, и можно было бы ночью принять самолеты с Большой земли.
Дело в том, что на партизанском аэродроме ждали отправки в Москву несколько десятков тяжелораненых, которые нуждались в немедленной помощи опытных врачей. И каждый день нелетной погоды стоил чьей-то жизни. Хоронили мы умерших от ран в соседнем соснячке. Тихо, без салютов зарывали в желтый песок. И, молча постояв над свежим могильным холмиком, расходились, кляня в душе погоду и нашего метеоролога.
Спустя некоторое время чувствую, что тучи сгущаются уже не на небе, а над головой Бориса. И вот вызывает его Ковпак в штаб.
— Это почему же у тебя нелетная погода? не глядя на Бориса, спрашивает Сидор Артемьевич.
— Так показывает наука, товарищ командир...
— А где ты учился этой науке и долго ли?
— На курсах. Две недели...
Вижу, Дед закипает, готов вот-вот взорваться. Но все еще спокойно продолжает:
— Сколько же тебе лет, ученый?
— Восемнадцать,— тихо отвечает тот, опустив голову.
Тут уж Ковпак вскакивает из-за стола и начинает
метаться по штабной хате.
— Да знаешь ли ты, что твои прогнозы загнали в гроб людей, которые, вылечившись, могли бы бить фашистскую нечисть?! — Он окончательно взрывается и, обведя всех взглядом, гневно кричит: — Как можно было доверить судьбу отряда недоучке?
Присутствующие, за исключением Бориса, знали: побуйствует Дед, покричит, сядет за стол, вытащит кисет с махоркой, скрутит огромную цыгарку, затянется и успокоится.
Но на этот раз, выпуская огромные клубы дыма, Сидор Артемьевич долго не мог справиться с волнением. Он лишь глухо бросил:
— Иди! Еще раз ошибешься — расстреляю!
Услышав последние слова, Борис побледнел и застыл
на месте, как пригвожденный.
— Чув, що я сказав? Оглох, что ли? Ступай! Видеть тебя не могу!
Метеоролог, пошатнувшись, повернулся кругом и вышел из штаба.
Ковпак посмотрел на меня и уже несколько мягче добавил:
— Поговори с этим синоптиком, а то опять даст неверную сводку.
На следующее утро мы забрались на знакомую песчаную горку. Все небо, сколько хватал глаз, было затянуто плотными тучами. Начал моросить мелкий дождь. Борис, даже не открыв свою инструкцию — и так видно, что погода нелетная,— удрученно спросил:
— Как же мне быть?
— Делай, как того требует Дед.
— Так самолеты, если будет проливной дождь, разовьются. За это меня могут наказать... в Москве.
— А если все наоборот — раненых спасешь и себя. Олово у Деда крепкое,— говорю я для острастки, хорошо понимая, что Ковпак только припугнул метеоролога.
Борис согласился. Составил сводку с прогнозом летной погоды, которая вместе с координатами аэродрома и условной сигнализацией была передана на Большую землю.
После полудня дождь усилился. По аэродрому тогда дежурил подполковник Петр Петрович Вершигора, которого партизаны прозвали Борода. Он загодя приказал заготовить для костров дрова, а чтобы они скорее вспыхнули, рядом поставили бутылки с керосином. Кроме того, дрова были надежно прикрыты плащ-палатками — так и влага не проникает и затушить костры ими легче, если вдруг появятся немецкие самолеты.
К полуночи ливень прекратился, хотя небо по-прежнему было закрыто облаками. Погода для самолетов тех лет явно нелетная. Но раз вызвали, должны прилететь.
Борис в страшном волнении раз за разом переспрашивал у Вершигоры:
— Не забыли, товарищ подполковник, условный сигнал? Пускать ракеты вертикально одну за другой...
— И повторить три раза,— хохотал Вершигора.— Успокойся, Борис, я ничего не забываю. Сам давал радиограмму.
Наконец послышался отдаленный гул моторов. С каждым мгновением он все нарастал, и уже не было сомнении: наши! Дело в том, что немецкие самолеты, как правило, ночью летали на большой высоте, а советские
низко, почти над самой землей. Убедившись в этом Вершигора крикнул:
— Ко-о-остры!
В небо взвились ракеты. Ослепив, вспыхнули костры. Низко над поляной пронесся грохот мотора и удалился. Минуту спустя над лесом вспыхнули огни фар, самолет приземлился и подкатил к нам, потушив фары. За ним другой, третий...
Приземлились шесть «дугласов». На партизанском аэродроме закипела работа. К темноте все привыкли. Быстро выгрузили ящики, уложили их штабелями. Затем стали заносить в салоны самолетов раненых.
Рано утром Ковпак вызвал в штаб Вершигору и Бориса.
— Всех отправили? — строго опросил он.
— Так точно, — доложил подполковник. — Никто из раненых не оставлен.
Довольный ответом Бороды, Дед лукаво прищурился и обратился к метеорологу:
— Ну, как себя чувствует наука?
Видя хорошее настроение командира, Борис пытался улыбнуться, но все еще находясь под впечатлением вчерашнего приказа, смущенно опустил глаза.
Ковпак понял его состояние и пришел на выручку:
— Молодец, действовал правильно! — громко произнес он.— Представляю тебя к медали «Партизану Отечественной войны». Базыма, готовь наградной лист.
Борис окончательно растерялся: не ослышался ли, может, шутка? Но решив, что командиру не положено шутить, он выпрямился, подтянулся и, пристукнув каблуками, ответил согласно уставу:
— Служу Советскому Союзу! Разрешите идти, товарищ командир, Герой Советского Союза?..
— Иди,— махнул рукой Дед.— Да смотри у меня, чтобы прогноз был хороший!..
Всякое бывало, особенно в рейдах, а больше всего в самом ответственном и трудном — Карпатском. Но именно в этом походе наиболее ярко проявился талант С. А. Ковпака как командира крупного партизанского соединения.
...Вышли мы из Житомирских лесов в июне сорок третьего, а добрались до Карпат в середине июля. За месяц отмахали до пятисот километров. Это по прямой, а шли мы зигзагами: то на запад, то на восток и юг, а потом снова на запад к Карпатам. Ковпак умышленно запутывал направление движения, чтобы гитлеровцы не разгадали наш замысел: взорвать нефтяные промыслы Прикарпатья.
Все самое трудное началось, когда достигли гор. Шли над ущельями, по раскисшей, предательски скользкой земле. Неосторожное движение — и костей не соберешь... На себе несли оружие, боеприпасы, раненых, помогали лошадям тянуть орудия.
А дождь все льет. Кони вконец измучены, часто ложатся, и, кажется, никакая сила не сдвинет их с места. Устали и люди. Но это вынужденная тактика — в горах кто выше, тот и бог. Убеждаюсь в этом, когда остановились у охотничьего домика под названием «Зеленица». Часть наших сил вела в это время тяжелые бои у сел Зеленая и Пасечная. А мы, расседлав коней, решили все-таки сделать привал.
Внезапно рядом, почти у места расположения штабной группы, застрочили немецкие автоматы. Партизаны бросаются к оружию и залегают на склоне горы. Вижу, как Ковпак отдает какие-то распоряжения Рудневу и Базыме, и вскоре по цепям бойцов разносится зычная команда:
— В ата-а-ку!
Над Карпатами звучит могучее партизанское «ура!». Бьют наши пушки. Контратака настолько стремительна, что ошеломленные гитлеровцы катятся вниз, в долину. Но тут появляются вражеские самолеты. Это уже в который раз за день.
Я поднимаю голову. Три фашистских стервятника с черно-белыми крестами на крыльях заходят в пике.
Неожиданно вместо бомб от самолетов отрываются три белых облачка. Они медленно опускаются, рассыпаясь на мелкие клочки. Так каждый день. Бомбят-бомбят, а потом сбрасывают листовки с предложением сдаваться в плен. Однако не помню ни одного случая, чтобы среди ковпаковцев кто-либо проявил малодушие.
Самолеты скрылись за горизонтом. Несколько листков, покружив в воздухе, упало возле ног гуцула-проводника. Смотрю, что будет старик с ними делать. Тот неторопливо нагибается, отряхивает одну из листовок от пыли и читает вслух.
На этот раз фашисты обещают за голову командира «банды террористов по имени Колпак» сто тысяч и сообщают его приметы: генеральская форма, цвет глаз, волос, прическа и рост 173 сантиметра. Все было скорее похоже па комиссара Руднева, чем на Ковпака.
Возле нас уже собралось несколько человек. Кто-то из партизан пошутил:
- Ну вот, батя, имеешь шанс разбогатеть. Сто тысяч - целое состояние, богатство!
- Так я себя и думаю, - ответил гацул. - Какие эти германцы дурни. Они его ловили, упустили, а теперь просят меня поймать?
Старик повертел-повертел в руках листок, сложил его вчетверо, оторвал кусочек, скрутил цигарку и попросил у меня огоньку.
- Вот на что пригодилась листовка, - сказал он серьезно. - Разве ж, хлопцы, мы не знаем, за кого вы воюете, кровь проливаете, за кого кладете свои молодые головы, жизни не жалеете...
Прибежал вестовой - меня разыскивал Ковпак, чтобы подвести итоги боевых действий за последнюю декаду. В то время я был помощником начальника штаба.
Собрав донесения из батальонов, я подсчитала, сколько было уничтожено нефтевышек, нефтеперегонных заводов, подорвано мостов, автомашин, разбито вражеских ордой, захвачено боеприпасов. Изобразил все это на карте и показал Сидору Артемьевичу.
- Хорошая помощь фронту! - с гордостью сказал он.
Руднев, что-то записывал в блокнот, поднял голову:
- Вчера на курсо-орловском направлении Красная Армия перешла в решительное наступление, фашисты бегут в панике. Это прекрасно!
- Дожить бы до победы, - услышав голос комиссара, произносит один из раненых. Голова бойца забинтована так, что виден лишь один глаз.
- Верю, хлопцы, доживем до победы, - спокойно ответил Ковпак. — Иначе и не может быть...
Что меня особо поражало в Ковпаке-командире? Не только знание дела, понимание обстановки, а и удивительное умение побеждать врага малыми силами.
Когда мы пришли в Карпаты, у Ковпака насчитывалось чуть больше полутора тысяч партизан. А гитлеровский генерал Кригер бросил против нас восемь танков, дивизию СС, танки, артиллерию, самолеты. Но смотря на тридцатикратное превосходство противника только в живой силе, Ковпак выполнил задание командования.
Понятно, нам было трудно. Ежедневные бои, голод и холод - на вершинах гор и летом зябко - крайне изнуряли партизан. Кроме того, мы оказались в плотном кольце окружения. Но Ковпак и тут нашел выход. Он разделил соединение на шесть групп, которые должны были разойтись во все стороны «звездным рейдом». Фашисты этого не знали. Они нападут на одну из групп, а в это время другие прорываются. Мы знали, что один из отрядов — его вел Вершигора, за которым устремился Кригер,— обречен. Но Вершигора многому научился у Ковпака. Он вывел партизан из Карпат почти без потерь и скрылся в Черном лесу на Станиславщине. Спустились с гор и остальные отряды, около месяца пробиваясь до назначенного пункта сбора на севере Житомирской области.
За этот рейд, ставший легендарным, Сидор Артемьевич был награжден второй Золотой Звездой Героя Советского Союза. Раненый, измученный, он больше уже не воевал. В декабре сорок третьего ЦК КП (б) У отозвал Ковпака в Киев, на излечение.
До последнего дня своей жизни Сидор Артемьевич работал заместителем Председателя Президиума Верховного Совета Украинской ССР. Избирался депутатом Верховного Совета СССР и депутатом Верховного Совета УССР. Двадцать три года вел большую государственную и общественную работу. Руководил Комиссией по делам бывших партизан при Президиуме Верховного Совета УССР. Скончался он в декабре 1967-го на 81-м году жизни.
Почти всю войну, да и после мы были рядом. Но, как говорится у Есенина: «Лицом к лицу — лица не разглядеть, Большое видится на расстоянии». Вот почему обобщающую и объективную оценку легче и вернее можно дать с дистанции времени. С годами имя Ковпака стало для меня символом всего того лучшего, что есть в нашем народе. И видится он мне могучим былинным богатырем, который вышел из народа, поднял его и повел за собой по степям и лесам Украины, сокрушая вражьи орды на своем пути....
Дрова в камине догорали. Уже только пышащие жаром угли мягко освещали лица моих коллег. Они долго молчали.
— Вот о такой трактовке образа Ковпака я и думал! — воскликнул наконец Лысенко.— И это решение памятника будет самым верным.
Утром Михаил Григорьевич, надев рабочую куртку, подошёл к одному из вариантов памятника, вылепленному нами из глины, и начал решительно отбрасывать все лишнее. Мы видели тайное волшебство искусства! На наших глазах рождался образ народного героя — одновременно простого и величественного. Это было именно то, что так долго искали.
Отлитый из чугуна памятник С.А. Ковпаку установлен в Путивле, на самой высокой части Никольской горки в Путивле, над рекой Сейм. Как горный орел, стоит он на скале, обвиваемой всеми ветрами Украины, а вокруг - новостройки древнего и вечно юного Путивля, широкие просторы заречных далей, леса и пашни, бескрайнее голубое мирное небо.
УЧИТЕЛЬ ИЗ ПУТИВЛЯ
Карпаты, Карпаты...
Здесь, под Делятином, в бою, мы потеряли нашего комиссара Семена Васильевича Руднева. По приказу Ковпака разведчики — в надежде, что комиссар укрылся от врагов где-нибудь раненый,— обыска