– О‑о‑о... – Белка задумалась, напрягая уши. – Возможно, да. А вы служили там, где принята субординация?
– Разумеется! – Форт едва ли не с яростью вспомнил специалистов из лаборатории Яримицу, которые грузили его наставлениями: как считывать данные со встроенных во «флэш» биобоксов, как соблюдать режим входа‑выхода во время квантового переброса, – и как постепенно накалялась обстановка, как повышались голоса, а затем вихрем выплёскивались возмущённые претензии...
– Мистер Мошковиц, образец два препятствует выполнению наших экспериментов. Позаботьтесь, чтобы он нормально принимал задания!
– Между прочим, у меня есть имя и фамилия – Албан Даглас, – сдержанно добавил «образец два», чьему долготерпению Джомар втайне поражался. – И, кстати, звание имеется – я сэконд‑лейтенант.
– В нашей документации вы значитесь как «образец два» из опытной серии управляющих модулей «сефард», то есть – как унитарный многоцелевой процессор. Процессоры не уговаривают, их программируют. Нас не интересует, какую кличку вам дали в проекте. Ваши индивидуальные соображения и прихоти пусть останутся вне службы. Мы не требуем невозможного – вам надлежит только отслеживать параметры. На борту «флэша» нет других компьютеров, только вы.
– А мне не нравится ваша возня с биобоксами. Не знаю, что в них, но после выхода из броска там уже ничто не шевелится. Слушайте, как вас – а, Яримицу! мистер Яримицу, у вас есть кошка?
– При чём тут кошка?! я говорю о пунктуальном выполнении штатных обязанностей!
– Давайте я приеду к вам и в научных целях стукну вашу кошку кулаком. Положим, я хочу выяснить, как кошки переносят соударение с тупыми твёрдыми предметами.
– Мистер Мошковиц, отдайте ему соответствующую команду. Он совершенно разрегулирован; я составлю рапорт об исключении его из работ с биологическими объектами.
– Яримицу, вы видели режимные характеристики «флэша»? там указано: «Ни одно позвоночное не выносит квантового переброса». А вы животных мучаете.
– Албан, перестань, – негромко молвил Джомар. – Нам. придётся выполнять заказы биологов, это неизбежно. Не ссорься больше с профессором Яримицу.
– Наш профессор в детстве с лягушками не наигрался. Известно, все живодёры начинают с мелкой живности. Птички, йонгеры... а потом люди.
– Албан... – Джомар устало прикрыл глаза. – Ты военный пилот. Если начнётся война, ты отправишься в бой.
– Куда деваться, отправлюсь. Свой дом надо защищать. Но чтоб в лаборатории годами кошек и мышей казнить – таким надо родиться. В смысле, родовую травму получить с подвывихом мозгов.
– Образец два! эй, образец два, отвечай!
– Обращайтесь по званию, мистер Яримицу.
– Невероятно! мистер Мошковиц, что о себе возомнила эта машина?! где понятие о субординации?
Джомар промолчал. Его тяготил невысказанный вопрос об иной субординации.
– Как были построены ваши отношения с начальством? – хитро спросила Тими.
– Запросто. Мы были на «ты» и хлопали друг друга по плечу. Особенно на вечеринках.
«Попадись мне Яримицу – я б его похлопал, – размечтался Форт. – Два года бы плечо назад вправляли, с передышками».
– Позволю себе вам не поверить. Я изучала сведения о служебном этикете эйджи.
– Ну и что? я прочёл инструкцию для въезжающих на Ньяго, затвердил, приехал – и бьюсь о всякие нюансы, как лбом о притолоку. Думаешь, ты смогла бы по книжкам вжиться в наши обычаи?
– Я допускаю, что не всё уразумела, – признала Тими с неохотой. – Давайте учиться взаимно.
– Идёт! Для начала стоит уяснить, что я – свободный человек из свободного мира... – размашисто и вдохновенно заявил Форт, почти со сладострастием ощущая, как над ним реет флаг, сияет герб и звучит гимн Отечества, а вместо солнца светит Свобода. В такой атмосфере, словно гриб после дождя, рядом должен был вырасти плюгавец из «Помилования», чтобы раздавать листовки. Однако гибкий демон демократии явиться не посмел, а Тими осторожно подёргала Форта за рукав и потянулась вверх и вперёд, поближе к его уху:
– Да вы что, мотаси Фортунат, как можно! На нас люди смотрят!
«Отдай мне твоих бедных и усталых! Они задыхаются в толпах огромных!» – запела жар‑птица свободы где‑то в субстрате мозга, но, оглядевшись, Форт быстро придушил горластую куру. Откуда знать – может, ньягонцам этого не надо. Игрушечные люди с длинными ушами и очаровательными глазами выглядели сытыми и здоровыми, а неяркая одежда их была чиста и добротна. Чувства Форта были угнетены только слабым светом и низким потолком вагона.
Захотелось подробно выяснить, какими же пытками и ущемлениями прав, ценою каких лишений всевластные нао добились сытости своего малорослого народца.
– Но перейти на «ты» я, вероятно, не смогу. – Убедившись, что землянин угомонился, Тими вернулась к прерванной беседе.
– Рост смущает?
– Опытность. Я тоже прочла ваше досье.
«Издайте досье в виде брошюры, тиражом тысяч двести, – хмуро подумал Форт, – станет бестселлером. Пари, что квази‑люди моей модели к вам ещё не заезжали!»
Ушастики столпились у мишени – сменить её и обсудить результаты Форта.
Арендованный силами безопасности спортзал позволял и отрабатывать навыки лазания, и устроить тир. Щит для мишеней собрали из трубок и пористых кирпичей, которые бойцы доставили в карманах рюкзаков. Расстояние прицельной стрельбы в граде редко превышало 35‑40 метров, так что снайперской подготовки не требовалось. Главное – быстро открыть огонь на поражение с короткой дистанции.
– Он долго практиковался, – предположил парень, лицо которого носило следы ранения; один из тонких рубцов пролегал почти у глаза.
– Pax сказал – он пилот.
– Да? и давно Pax заделался сказочником?
– Эйджи любят с ним поговорить...
– О лишайниках, плесени, бледных грибах...
Компания у мишени весело рассмеялась.
Форту понравился штатный пистолет‑автомат ньягонцев «шорба», то есть «сотка» – оружие из кераметалла оказалось сбалансированным и удобным, простым при разборке, с надёжным механизмом перезарядки. Шнековый магазин содержал как раз сотку, 64 безгильзовых патрона калибра «зерно» – 5,5 мм. Переводчик режима – на одиночные выстрелы, очереди по четыре патрона и непрерывный огонь.
– Я не заметил в граде противников, – промолвил Форт.
– Вы их заметите, когда они появятся. Это всегда неожиданно. Отличить их порой трудно. Каждую луну мы меняем метки «свой‑чужой». Глаз‑фонарь, – Тими щёлкнула ногтем по предмету на вороте, обманчиво похожему на пуговицу, – дает серию вспышек, и если метка верная, она пламенеет в ответ. Тот, чьи метки не горят, должен быть поражён. Вы сможете выстрелить в человека?
– Да.
– Тогда я спокойна. У вас завидная реакция и меткость. Владеете кортиком?
– Нет. Если я дотянусь до противника, холодное оружие не понадобится.
Вместо ответа Тими со сверхъестественной быстротой выхватила свой клинок – и рука её остановилась в воздухе, мягко и надёжно перехваченная Фортом.
– Примерно так.
– Годится. Теперь освоим снаряжение. В обычный набор входят: разведшлем с усилением слуха и зрения и с затылочным глазом, защитный костюм со стелью управления системами...
«Может, она поймёт, что я лучше их прибамбасов?.. Не‑ет, нельзя докладывать свою спецификацию. Я – ноу‑хау Джомара Дагласа, а тайны Создателя не разглашают. И сидел Джомар в мечтах о Гессенской премии, и сказал своим ассистентам: „Сотворим человека по образу Нашему, по подобию Нашему", и наклепал он пять дивных первосуществ. И рёв Джомар Всемогущий: „Не плодитесь и не размножайтесь, а бомбите и стреляйте, ибо такова святая Функция ваша". И сели Пятеро во „флэши", и рёв истребителей порвал покровы Бытия...»
– Образец один, к выходу – товсъ!
– Образец один к выходу готов.
– Точку выхода отметить.
– Есть.
– Наводка на точку выхода, проверка радиуса окружения.
– Чисто.
– Выход.
– Есть выход. Что... масса у точки выхода! дистанция – ноль и сорок семь безопасной. Масса смещается. Ноль и тридцать четыре, ноль и двадцать шесть...
– Образец один, поворот от точки выхода, вниз и влево. Образец один! в левый нижний квадрант!
– Заткнись, я уже выхожу! Да! и вообще это не масса! это фрегат – «Бетхэн Галлахер»!
«Встреча масс, – вспыхнула мысль в „Образце один", – блистательный финал!..»
– Провались вы все! иду в бросок!
В точке выхода блеснуло радужным огнём, пустота расцвела пучком выброса – и «флэш», едва показавшись в реальности, вновь ушёл за немыслимый предел, где проходили его трассы. Радужная волна накрыла встречный корабль – и он прошёл сквозь неё. Джомар посерел, глядя на замедленную анимацию события, с запредельной быстротой случившегося в трёх биллионах километров. Сатанинские скорости, дьявольские ошибки! Какой‑нибудь микрон смещения прицела оборачивается огрехами в тысячи астрономических единиц. Яримицу, не мигая, жадно внимал переговорам между операторами.
– Запросите «Бетхэн Галлахер», – неживым голосом попросил Джомар. – Немедленно! Если там кто‑нибудь жив.
– Какая трагедия, – бормотал Яримицу, с помощью наладонника решая некую срочную задачу. – Какая нелепая ошибка... Мистер Мошковиц! Я должен взять бот, чтобы лететь на. «Бетхэн Галлахер», Сейчас же! Великолепный выброс. Нельзя было предугадать... Сколько там экипажа? есть ли па борту животные или растения?
– Шестьсот тридцать человек, – сжав челюсти, процедил вахтенный офицер. – Артур, связь с «Бетхэн Галлахер», живо!
– Есть ответ фрегата, сэр. Они... передают, что произошёл обвальный отказ части аппаратуры. Управление сохранено.
– Дайте сюда. – Вопреки всем правилам Джомар выхватил шлем связи. – Эффи! проверьте, как там образец один!
Образец один, как и положено, лежал плотно втиснутый в ложемент и залитый жидким гелием, нагой и прекрасный, пронзённый кинжальными штекерами, словно святой Себастьян стрелами. Черты его совершенного лица были недвижимы, как у мраморной статуи; на устах замёрзла улыбка. Внутри, в бронированном туловище, в яйцевидной оболочке нерушимого фартанга, в опаловом кабошоне субстрата трепетал от ужаса человеческий разум, нейромедиаторами навсегда связанный с игрой в войну, – как будто из экрана выплеснулась кровь, а на экране наискось застыла маска смерти. « Отменить » – нажимал он в спешке виртуальные клавиши, но видение не исчезало, потому что пришло не извне, а из сознания. « Не сохранять игру » – но игра зависла. Душа игрока дрожала нитью молочно‑белого свечения в слитке мозга. Он боялся шевельнуться. Любое движение могло запустить механизм Апокалипсиса, вселенскую мельницу уничтожения.. Сейчас он хотел мгновенно умереть, чтобы не видеть жертв и ни с кем. не встречаться взглядом.
– Образец один стабилизирован в пространстве квантового броска. По данным телеметрии его системы исправны, но на запросы он не отвечает.
– Готовьте к запуску образец два, – сухо скомандовал Джомар. – Албан!
– Да, мистер Мошковиц?
– Иди и вытащи его оттуда. Сделай это как угодно. Можешь нарушать все технические нормативы, я разрешаю – только достань его.
– Не понял, кого – «флэш» или Альфа?
– Обоих, – после паузы сказал Джомар.
Явились хористы, числом с полсотни, и бойцы сил безопасности, собрав манатки, безропотно оставили зал. Форт помедлил уходить, глядя, как певчие бельчата разбирают нагромождённые бойцами панели из прессованного дерева, чтобы соорудить восходящие ступени, на которых надлежало стоять хору.
Команд не было, заторов тоже. Без спешки, чётко одни уходили, другие входили, не задевая друг друга. Казалось, что массы людей подчиняются чьим‑то беззвучным распоряжениям или выполняют издавна заученный порядок действий. Или это вообще инстинкт. Ход шеренг затягивал и покорял. Форт с удивлением осознал, что следует за Тими, приноравливаясь к ритму её шагов. Это раздражало, но противиться завораживающей власти людского потока было трудно.
Что это за тихое, мерное постукивание вверху?.. не техногенный шум вентиляторов – навязчивая музыка, задающая темп пешеходам.
Тук‑тук‑тук, хлоп‑хлоп‑хлоп, топ‑топ‑топ – без остановки двигалась река людей, навстречу слева текла другая. Одинаково покачивались головы и уши, стрелки‑указатели моргали, повторяя вспышками однообразную мелодию ходьбы. «На‑пра‑во», – первый в шеренге дач отмашку вскинутой рукой, и сдвоенная вереница бойцов приготовилась к повороту. Звук стал протяжным, жужжащим – внимание, впереди эскалатор! В выемках стен закусывали, стоя у окошек; заслонка окошка уходила вверх, и рычаг выталкивал коробок, где дымились стаканы с едой. Над головами ветер вентиляции покачивал вывеску: «ГОРЯЧЕЕ, 4 ВИДА ОБЕДА – ОТ 4 АГАЛ ДО 1 КРИНЫ2 АГАЛ». Шаг в сторону – ты в нише, выбрал, прижал кредитку к пластине «РАСЧЁТ», провёл над ней телефоном или вложил монеты, нажал, поел, надавил педаль – квадратный рот заглатывает и жуёт бумажную посуду.
Жизнь – метроном, отстукивающий шаги, движения рук и челюстей. Поел – уступи нишу; шаг в поток – над окошком загораются синие слова: «ДЕЛАЙТЕ ЗАКАЗ». Устал? Справа зальчик за решётчатым барьером, вход 1 агала, сидячая подушка 4 пин за 10 минут, без подушек не сидеть!
В тесном загончике под висячими тусклыми лампами сгорбилось множество сидящих на подушках – играют, пьют из кружек, тараторят и оживлённо жестикулируют. Деньги, ремонт, работа, чей‑то оболтус отбился от рук... мешанина бесед обдала сдержанным гомоном – и сгинула за поворотом. Потаённое существование в недрах. Может, наверху воет ветер, завивая смерчами серый песок, кадит слепое белое солнце, и только приплюснутые, наглухо запертые оголовки шахт и пыльные жерла воздухозабора указывают, что под землёй кто‑то есть. А ночами люки открываются с железным скрежетом, и вылезают эльфы подземелья.
Тум‑тум‑тум – глухо бьёт барабан, отмеряющий шаг.
Голос свыше начал проговаривать слова, синхронизируя ударения с ритмичным боем: «Каждый – должен – знать – сигнал – угрозы – своё – место – и – пути – отхода». Свисток – шеренги сдвинулись на ходу – скорым маршем прошла группа медиков с оранжевыми кругами на груди и спине. Под размеренный гипнотический речитатив писклявым говорком врезалось: «Граждане корней 21, 27, 28 – пуск технической воды с 12.00 до 14.00. Для питья и приготовления пищи пользуйтесь запасами и водой из запечатанных бутылей».
Справа открылся расцвеченный огнями портал, ведущий вниз; из глубины шёл низкий прерывистый гул, породивший у Форта тревогу. Там, в глубине, в алой пульсации, виднелись чёрные фигурки, движущиеся замедленно и беспорядочно, словно бактерии под микроскопом. Порой сквозь цвет пожара нижний ярус озарялся белым или жёлтым, высвечивались ящики у стен, пурпурные дорожки по чёрному полу – ТАНЕЦ, ТАНЕЦ, ВЕСЕЛИСЬ, ЗАХОДИ! Фигуры качались, стонали, закинув руки за голову или изображая, что лезут по лестнице, вращались, втаптывая в пол нечто незримое: «НЭЙ‑ЙА‑ГО! НЭЙ‑ЙА‑ГО!» В колеблющемся воздухе портала объёмно засияла остроконечная зелёная звезда, похожая на букву X, а сзади приблизились и слились со звездой в открытом долгом поцелуе пунцовые губы, образуя герб Ньяго. Привлечённый броской голограммой парень прыгнул в неё, раскинув руки и расставив ноги, чтобы вписаться в зелёный диагональный крест, и звезда впустила его в пышущий тёмным подземным весельем портал.
Свет внизу померк, вырвался визг множества людей, и Форту показалось, будто зал внизу внезапно залило потоком черноты... надо бы броситься на помощь, но по ступеням поднимается, бурля и поглощая утопающих, хищная масса клокочущей грязи. Холодная вязкая гуща затекает в рот, и отчаянный крик сменяется стихающим утробным бульканьем; жидкая земляная каша влезает в ноздри, залепляет глаза и смыкается над головой.
Маршевая поступь шеренг увлекла Форта дальше, утащила за поворот. Шаг за шагом тягостное впечатление ослабло, но память запечатлела видение – колючая зелёная звезда, больно, до крови стиснутая в губах.
Комнаты дизайнеров светились мирной тишиной, как островок спасения. Нашлась и парикмахерская машинка. Тоненькие волосы на головах ньягонцев росли густой ровной шапочкой, как у кошек. Клановые бойцы, регулируя глубину захвата, создавали на голове фигурные стрижки. Встретившись с волокнами биопроцессоров, воины озадачились. Машинка безнадёжно вязла в шевелюре Форта, забиваясь жёсткими волосами. Выручила Тими, достав какой‑то особый набор инструментов.
– О, великолепно! – загалдели бойцы, обступив Форта. – Вы художница, Гутойс Тими!
– Мужские дела вам по плечу.
– Мой дядька‑пестун так стриг. Отличная работа!
– По‑моему, стрижка вам к лицу, – осторожно польстила себе Тими, чтоб сделать Форту приятно.
Пока Тими трудилась над ним, Форт за отсутствием стульев восседал на упругом кирпиче. Для его новых соратников это был момент торжества – стоя, они имели уникальную возможность поглядеть на его стриженую голову сверху.
Форт машинально провёл рукой по укоротившимся волосам – там хоть что‑нибудь осталось? Ладонь почувствовала острые колкие пеньки волос. Он с любопытством заглянул в любезно поднесённое зеркало – о, кто это?!. Очень короткая стрижка с выступающим мысом на лбу и высоко выбритыми висками. Точь‑в‑точь, вылитый Pax! Они что, другого фасона не знают? Форт не решился высказать своё мнение вслух, чтобы не задеть гордость Тими. Для сравнения оглядел стоящих вокруг.
«Как я раньше не подумал! у них же волосы одинаково растут, что у мужчин, что у женщин, – не длинней двух сантиметров. Откуда им знать о причёсках?..»
Когда все расположились на своих удобных кирпичах, Форт вырос над ньягонцами, словно учитель в классе. Ньягонцы вынимали из рюкзаков коробки с едой и фляжки с водой, наблюдая – что достанет чужак‑великан? Форт, усилив слух, превосходно различал переговоры шёпотом:
– Я слышала, эйджи с таким телом заправляются из картриджа. Не слишком ли мы его смущаем? Одно дело – кушать среди своих, а тут мы целым отрядом...
– Надеюсь, Тими объяснила ему, что мы стерпим его необычное питание.
– В своих столовых эйджи тоже кормятся вместе.
– Всё‑таки у них чрезмерно развит индивидуализм. Иногда они ведут себя как эгоисты.
– Но Pax...
– Так то Pax!
Все готовились внутренне содрогнуться, глядя, как иноземец извлекает баллон с насосом, втыкает наконечник... куда? жутко любопытно! – и сидит в прострации, пока жидкость втекает в него. Но Форт разочаровал сотрапезников. Многие переглянулись, пожимая плечами, когда он откусил пасты, похожей на графит.
«Плюс коллективный приём пищи строго по часам», – Форт добавил пункт к перечню угнетений. Вид дружно жующего собрания вынуждал присоединиться к общей трапезе – сидеть в сторонке, скрестив руки, и изображать человека на диете было бы глупо.
Нет уж, пусть жители тьмы привыкают к новичку! Надо вести себя как ни в чём не бывало.
«Нечего стесняться и платочком прикрываться – какой я есть, таким и принимайте. Хуже будет, если забьюсь в угол ко всем спиной. И притворяться неедякой незачем – ем я, ем, видите? как все – ртом! ням‑ням! Ещё не хватало разворачивать здесь комплект питания и изображать Храброго Инвалида, Которого Не Сломила Хворь. Никому не позволю считать меня ущербным».
– Мы хорошо позанимались. – Тими метко бросила салфетку в мешок, с которым младший воин обходил наевшуюся братию. – Отменно показал себя... – Она чуть помедлила, подыскивая молчаливому эйджи отрядное прозвище, чтобы как‑то выделить его и при этом не обидеть. – Эксперт Удача.
Форт моргнуть не успел, как его должность стала именем, а имя – эпитетом.
– Кое‑кому надо подтянуться! Каждый может быть в любую ночь поставлен на передовой рубеж; там с нерасторопных спросят по‑другому. Всем спасибо за работу; я аттестую отряд как готовый к бою.
Бойцовые лемуры слаженно воскликнули:
– Ой‑е!
– Ни минуты праздности – вот наша задача. – Сытость не смягчила Тими, она дала всем отдыха ровно столько, чтоб поесть. – Сперва споём песню дружбы наших нао, а потом будет учебная конференция. Знакомимся с цивилизацией землян по живому представителю. Все будут задавать ему интересующие нас вопросы.
Предавшись было размышлениям о том, что пригласившей стороне пора перестать отнекиваться и темнить (уже сутки сплошные увёртки: «Об этом мы поговорим после», «Пока вы не готовы, мы не можем приступать к беседе»), Форт спохватился, изумлённо повернувшись к Тими – что за новости? кто это у нас подопытный образец – л?!..
Тими его взгляда не заметила – она грациозно взмахнула тонкими руками, дирижируя бойцами, а те грянули торжественным многоголосьем:
Когда радужный меч опустился с небес,
Когда бездна извергла потоки огня,
Закипел океан и обуглился лес,
И багровым стал свет наступившего дня.
В том кромешном пылу, в буре гибельной той
Только мы устояли, чтоб Эрке спасти.
Братство нао Унгела и нао Гутойс –
Крепче уз боевых на земле не найти!
* * *
– Как прикажете остричь вас? – Тими пощёлкивала ножницами, изображая парикмахера, а Рах, усевшись в позу Будды, чающего просветления, исполнял роль обречённого клиента.
– Если я не ошибаюсь, мне суждено пасть от вашей руки. Я отдаюсь вам добровольно... Меня ждёт лёгкий путь за облака... О, осчастливьте напоследок!
Такие потехи по несколько раз за ночь разыгрывались на каждом ярусе общежития, куда молодняк кланов‑побратимов перебирался из родных нор по мере поступления на учёбу второй ступени. «Нравственность и порядок!» – гласил плакат при входе, и жители общаги стойко соблюдали оба принципа... насколько возможно. Особенно удачным считалось, когда все разбегались из комнаты и можно было побыть в одиночестве... пока кто‑нибудь не придёт в гости или по делу. Например, бесплатно подстричься... а заодно и пообщаться без свидетелей.
– Чем я могу вас порадовать? – Почти бессознательно подзадоривая Пятипалого, Тими прохаживалась перед ним, словно по подиуму примериваясь, как удобней подступиться к здоровому парню. Когда она стригла своих, головы у них располагались ниже.
Она держала корпус очень прямо, по‑строевому напряжённо, позволяя Раху изучать соблазнительно плавные изгибы своего тела. «Правда, я очень симпатичная? Погляди, какие тоненькие шорты и с какой они каёмочкой! А мой хвостик? разве он не чудо? Я могу им помахивать по ‑всякому – и вверх‑вниз, и вправо ‑влево, и как вентилятором. Он такой пышный, такой ухоженный! На занятиях я его прячу, но в комнате имею право показать свою красу. Хочешь, смажу тебя хвостом по носу?..»
– Делай это подольше, – глухо, сдавленно ответил Рах, переходя на «ты».
– Искусство стрижки – таинство. Закрой глаза и не подглядывай, – строго приказала Тими.
Тихие прикосновения ступней к полу и приблизившееся дыхание дали Раху понять, что она подкралась и стоит совсем рядом.
– Не бойся, я не кусаюсь. Только ухо мне не отхвати, – немного осмелев, небрежно молвил Пятипалый, хотя сердце сильно стучало в груди.
– Твои уши ещё найти надо. Сейчас я их откопаю... – Убедившись, что курсант Унгела Pax сидит недвижимо, Тими осторожно начала расчёсывать его волосы. О радуга, это просто ужасная шевелюра! это буквально волосища! они жёстче, чем нъягонские... но как здорово погрузить в них пальцы! А выражение лица у Пятипалого такое, будто он видит её сквозь еле заметно вздрагивающие веки. «Перспективный курсант», – изволил сказать о нём инструктор по стрельбе. При минимальном освещении семь попаданий из восьми, а ведь Pax обучается всего четверть года. Лазать по разным узостям и невидимо прятаться умеет так, словно учился этому с младенчества, несмотря на здоровенный рост и ширину тела. Проворен, как дикая пся, в любую щель просочится.
– Если будет больно, говори сразу. – Голос Тими, только что вибрировавший командирскими нотками, стал нежней и тоньше. Или ему померещилось?..
Он дождался, когда её сдерживаемое дыхание коснётся его щёк. Тогда. Pax плавно раскрыл веки.
«Когда надо глядеть незаметно, мысленно усни, всё забудь. И смотри так, словно спишь с открытыми глазами. Спи – и смотри».
Лицо Тими близко‑близко. Оно так ясно видно, что кажется – под пушком волос и мягкой, вроде лучшей замши, кожей проходят почти незримые волны – гаснущими толчками идёт, разливаясь по капиллярам, тёмно‑оранжевая кровь. Склонись ещё ближе... ещё... Чётко различим каждый волосок. Взмах ресниц – и мерцает, плывёт под плёнкой слезы громадный глаз, а зрачок расширяется, словно от ужаса, и едва различим сине‑серебряный блик сетчатки.
Дёрнувшись, её веки закрылись и сжались.
– Почему ты... не мигаешь? – отстранившись, полушёпотом вымолвила Тими, будто выйдя из забытья. – Не смотри так больше.
– Извини, – выдохнул Pax.
Чистая, белая радость пришла к нему, как океанский прилив. Тими была до того прекрасна, что хотелось петь. Насколько она великолепна в каждой своей частице – дышащая жизнью, трепетная и горячая!
«Как хороша! она – совершенство, смотреть не устанешь!»
Зазвучал сигнал – включился компьютер, экран загорелся, а затем искусственный голос загадочно позвал:
– Гутойс Тими, вас вызывают для беседы, номер сорок два... Гутойс Тими, вас вызывают...
– Йо, как же я завозилась с тобой!.. – Поспешно помахав расчёской, Тими настойчиво, нетерпеливо сделала жест «уходи!» – Всё! готово! Сейчас я буду занята; пожалуйста, дай мне побыть одной! Не надо ничего тут подбирать! я сама уберу пылесосом...
– Кто‑нибудь из знакомых? – Pax нарочно вставал помедленней, чтобы изучить экран, вспыхивающий беззвучными красными взрывами вызова – 42, 42, 42. Лицо его напряглось, глаза настороженно сузились, осанка изменилась, словно он готовился к броску, но Тими, активно жестикулируя, с уговорами теснила его к двери:
– О, Pax, какой ты стал красивый! просто прелесть! Сходи к девчатам, они тоже скажут, что ты похорошел! – А Пятипалый упирался, пятясь и не отрывая глаз от экрана. Там., вслед за красной пульсацией, высветился узор вызывающего – перевёрнутая чёрная звезда на тёмно‑жёлтом фоне, сжатая с боков чёрными полосами.
Насилу выпроводила! и тотчас подсела к экрану, поспешно подрегулировала видеокамеру и микрофон, чтобы сорок второй номер хорошо видел и слышал её.
– Хадарк, привет, привет! Я не ждала тебя.
– Ждала, – властно улыбнулся парень на экране. Камера у него была поставлена умело, и, когда он изменил позу, уверенное движение обрисовало подтянутое тело – слиток мускулов и непреклонной воли. Тими почудилось, что от экрана тонко и волнующе повеяло куревом; она невольно задержала дыхание, боясь, чтобы воспоминание о мужском запахе не зажгло её раньше времени.
–.. иначе бы зачем ты оказалась одна в комнате? Ты всех разогнала... умница.
– Да ну тебя! – Тими притворно надула губы.
– Ведь тебе нравится, когда я выхожу на связь? О чём. поговорить с тобой сегодня? Скажи, что ты хочешь услышать.
– Может, о... – начала было она, но Хадарк поднял. руку, жестом приказывая: «Молчи!»
– Я ещё не рассказывал, какая у меня спальня. Она огромная, представляешь? Это не ваши градские норы, где всем положено по восемнадцать квадратных аршин. У нас мерят в саженях. Спальня застелена ковром – он густой и пышный, он глушит шаги и щекочет босые ноги; ложе просторное, под балдахином, рядом тумбочки чёрного дерева и большое, от потолка до пола, зеркало. Тихо, сухо, тепло, и ни звука не слышно...
Взгляд Тими понемногу становится женским – глубоким, чуть отуманенным медвяной поволокой.
– Ты пройдёшь по ковру мелкими шажками, совсем беззвучно. Ты нежна, как топлёное масло... Когда ты будешь там со мной, я обниму тебя.
Тими помалкивала, ни словом не возражая, и всё глубже втягивалась в новую, манящую игру. Взгляд недавно расцветшей и ещё робкой полудевушки‑полудевчонки был смущённым и понимающим, растерянным и лукавым.; в нём. смешались уходящая в никуда детская невинность и жадное желание стать взрослой.
Хадарку нравилась эта юная гражданка – изящно сложенная, чарующая прелестью развивающихся форм, с миленькой круглой мордашкой и озорными глазками, но не утратившая ещё подростковой хрупкости.
Где уж им, с их «нравственностью и порядком», услышать в Эрке такие речи... А в Чёрном городе знают толк в обольщении. И знают цену чистеньким, здоровым, образованным девицам. Такие жёны в пустыне за градским периметром – на вес керилена!А дети от них могут стать гражданами и учиться на всех трёх образовательных ступенях. Главное – пусть девка придёт к мужу сама.