Большинство типичных соблазнителей поддерживают связь сразу с несколькими жертвами — со своим личным детским «секс-кружком». Жертвами могут стать члены скаутского отряда, ученики одного класса или соседские дети. Соблазнитель проводит с ними много времени, присматривается к ним и знает, как с ними общаться — и манипулировать ими. Он взрослый, и большинство воспитанных детей считают, что должны слушаться его, а он пользуется своей властью и положением. Если никто из маленьких жертв не заявит о действиях соблазнителя, он не остановится, пока сам не положит конец этим взаимоотношениям: ребёнок подрастет, повзрослеет и перестанет привлекать соблазнителя. В этот момент жертвы чаще всего заявляют об эксплуатации, если только угрозы соблазнителя, а может, даже физическое насилие не удержит их от такого шага — вероятно, теми же средствами соблазнитель не дает жертвам расстаться с ним или заявить о домогательствах, пока сам не захочет прекратить с ними связь.
В отличие от типичного соблазнителя, другим растлителям с той же потребностью в сексе с детьми просто не хватает навыков поведения в обществе и межличностного общения, чтобы привлечь к себе жертвы. Типичный интроверт больше всего соответствует шаблонному образу злодея-незнакомца в плаще, который, скорее всего, будет шататься по паркам и детским площадкам, наблюдая за детьми. Его нетрудно заметить — он выглядит так, словно готов внезапно напасть на жертву, что иногда и совершает. Его сексуальная активность ограничена краткими встречами, обычно он выбирает незнакомых или совсем маленьких детей. Он может осуществлять свои фантазии, названивая детям, обнажаясь перед ними или занимаясь сексом с девочками-проститутками. Если он не найдет другого способа заполучить жертву, то может даже жениться на женщине с маленькими детьми или обзавестись своими, которые с младенчества станут удобными жертвами.
Но самый страшный и физически опасный тип растлителя — садист. Подобно садистам-насильникам и убийцам взрослых, он испытывает потребность причинять боль — физическую и/или психологическую, —
чтобы возбуждаться и получать сексуальное удовлетворение. Типичный растлитель-садист прибегнет к обману или силе, чтобы добиться контроля над своими жертвами, а затем будет мучить их, чтобы испы-
тать сексуальное удовольствие. Хотя садисты-растлители встречаются нечасто, они наиболее склонны похищать и убивать свои жертвы.
Пугает тот факт, что известны случаи, когда соблазнители становились садистами. До сих пор не ясно, возникали ли у этих преступников потребности садистов с самого начала и позднее всплыли на поверхность, возможно, спровоцированные каким-то стрессом, или же развились со временем, с приобретением уверенности и опыта при общении с первыми жертвами.
Педофилы демонстрируют весьма предсказуемые, доступные для распознания родителями модели поведения, чего не скажешь о ситуационных растлителях. В подростковом возрасте педофил может почти не общаться с другими подростками: его сексуальные интересы уже направлены на детей. Став взрослым, он склонен к частым и неожиданным переездам, точнее — бегствам от подозрительных родителей и представителей правоохранительных органов. Если он поступает на воинскую службу, его могут уволить без объяснения причин. Во многих случаях у субъекта оказывается длинный «послужной список» предшествующих арестов, в том числе по обвинению в совращении и изнасиловании, а также в связи с нарушением законов об использовании детского труда, подделки чеков, попыток выдать себя за должностное лицо. Если прежде он подвергался аресту за растление малолетних, он может увеличить число своих жертв — если совращает -одного ребенка, живущего по соседству, то наверняка попытается совратить и других.
Получив возможность проанализировать все его преступления, мы заметим, какой высокий уровень планирования (и риска) связан с неоднократными попытками совращения детей. В отличие от ситуаци-
онного растлителя, педофил тратит уйму времени и энергии, чтобы разработать идеальный подход, который будет не раз использовать, добиваясь совершенных навыков. Его образ жизни будет отражать тот факт, что он предпочитает детей взрослым партнерам по сексу. В наши дни, когда «возвращение в родное гнездо» приобретает все большую популярность, двадцатипятилетний холостяк, живущий с родителями, — не редкость. Однако с возрастом он должен несомненно привлечь к себе внимание, если никогда не встречается с женщинами. Он может жить и один, в доме, отделанном по вкусу жертв пола и возраста, которые он предпочитает. В зависимости от этих предпочтений он может приобретать игрушки, кукол, всевозможные игры, которые не понадобились бы ему в иных обстоятельствах.
Педофил может поддерживать связь с женщиной, но тут возможны только крайности; женщина будет либо слабой, похожей на девочку, либо, наоборот, властной и более сильной, чем ее партнер. Хотя большинство подруг.или жен не желают обсуждать свою " интимную жизнь, в конфиденциальной беседе они могли бы признаться, что у их мужей или любовников имеются какие-либо сексуальные проблемы. Педофил также коллекционирует детскую порнографию, даже присоединяет к коллекции снимки, сделанные собственноручно. Как тот парень, на которого я обратил внимание Пэм во время репетиции детского танцевального кружка: он может приходить в возбуждение, фотографируя одетых детей в самых обычных, отнюдь не сексуальных позах. Он может брать фотоаппарат в парк и тратить по нескольку катушек пленки, а потом проявлять их и представлять себе, какими были бы его встречи с этими детьми. Не следует забывать, что педофил способен возбуждаться, листая раздел детских товаров каталога Мейси, точно так же, как большинство нормальных мужчин возбуждаются, разглядывая каталоги женского белья. Несмотря на то что многие педофилы успешно функционируют в обществе и сливаются с ним, по
крайней мере на некоторое время, определенные аспекты их образа жизни не могут не настораживать. Люди, проявляющие чрезмерный интерес к нашим детям, вызывают у нас недоверие. Взрослый человек,
болтающийся по паркам и детским площадкам и не имеющий друзей-ровесников, кажется не вполне нормальным. Педофил знает, что его сексуальные пристрастия надо держать в тайне, поэтому почти не под-
держивает более-менее близкие взаимоотношения с другими людьми. Часто его друзьями становятся другие взрослые педофилы, способные понять его и оказать поддержку.
Типичный педофил обычно пользуется идеализированным языком, к примеру, называя детей невинными, чистыми, непорочными ангелочками. Кроме того, он может говорить (или писать) о детях как об
«объектах, проектах или имуществе». Кен Ланнинг приводит выдержки из писем вроде «у этого ребёнка очень маленький пробег» или «я работал над этим проектом целых полгода».
Кроме того, они осмотрительно подходят к выбору юных друзей, хотя видимое могут оценить выше реального: другими словами, если мужчина предпочитает десятилетних девочек, четырнадцатилетняя под-
ружка, которая выглядит и ведет себя как десятилетняя, будет предпочтительнее десятилетней, которой с виду можно дать все четырнадцать лет.
Не следует забывать, что любой отдельно взятый из этих признаков еще не превращает вашего соседа в растлителя малолетних. Но, взятые вместе, они могут свидетельствовать об опасности. Как во многих других ситуациях, с которыми приходится сталкиваться нам, родителям, здесь мы должны прибегнуть к помощи здравого смысла и довериться нашей интуиции. Эти описания помогут нам распознать потенциальную опасность, но они не заменят внимательного, вдумчивого подхода к родительским обязанностям, обучению ребенка мерам предосторожности и, в ^некоторых случаях, просто удачи.
Известны случаи, когда родители не в состоянии защитить ребенка — по крайней мере, один родитель, поскольку в нём-то и заключается проблема. Как бы трудно ни было нам это вообразить, многие дети становятся жертвами членов собственной семьи, тех же самых людей, к которым большинство малышей обращаются за советом, любовью и поддержкой. Виновные в кровосмешении растлители малолетних могут
соответствовать любому из профилей, обсужденных выше, — от подавленного типа до соблазнителя. Они могут быть безжалостными и расчетливыми в преследовании целей: педофилы-интроверты женятся или
сходятся с женщинами с единственной целью — родить ребенка, которого можно подвергать насилию (педофил в этом случае идет на риск, поскольку нет никаких гарантий, что ребенок окажется того пола,
который он предпочитает); типичный соблазнитель может жениться или дружить с женщинами, у которых есть дети подходящего возраста и пола, и делать вид, что заменяет им отца. Когда дети в одной семье подрастают и перестают привлекать его, соблазнитель находит новую семью, и все начинается сначала. Такие соблазнители занимаются сексом с женой или подругой только в случае абсолютной необходимости, при этом представляя себе сношение с детьми, или же могут просить женщину одеваться и вести себя по-детски.
И так поступают не только отцы. Питер Бэнкс, директор филиала НЦППЭД, много лет прослуживший в полиции Вашингтона и расследовавший случаи растления малолетних, рассказывал душераздирающую
историю о том, как в семье из двух знакомых ему сержантов полиции возникли проблемы со старшим сыном. Все началось с плохих отметок и неуважения к старшим, перешло в мелкие хищения — например,
кражи из магазинов, и, наконец, завершилось преступлением: подросток отправился в Джорджию, угнал машину и был пойман во время ограбления универмага. Когда его уводили в наручниках, мать спро-
сила у него, можно ли что-нибудь сделать, чтобы его младший брат не вырос таким же. «Да, — ответил подросток, — надо только держать его подальше от деда». Отец этой женщины жил в ее семье и, по-видимому, годами совращал старшего внука прямо под крышей собственного дома. Несчастная мать потеряла в один день и отца, и сына. Почему этот мальчик не мог открыть родителям ужасную истину раньше? Жертвам инцеста есть что терять в случае разглашения тайны. Если задуматься, наше общество карает эти молодые жертвы во многих, отношениях, зачастую по неосторожности. Подумайте, что станет с ребенком, который сообщит о действиях члена его семьи, вдобавок к мучающим его смущению, страху, унижению. Когда немедленно предпринимаются действия по защите ребенка, из окружения удаляют в лучшем случае не растлителя, а саму жертву. Дети теряют дом, братьев и сестер, друзей, школу, собаку — словом, все. В худшем случае, человек, к которому ребенок обращается за помощью, либо не может, либо не хочет помочь, заявляя, что ребёнок недостоин таких затрат времени или хлопот; жертва получает психологическую травму, угроза растлителя о том, что случится, если ребенок кому-нибудь скажет правду, подтверждается.
Ребёнку, которого совращает не член семьи, не менее трудно сообщить о случившемся. Вначале жертва молчит потому, что ей льстит внимание и она не знает, что будет дальше. Позднее растлитель заставляет ребенка молчать таким же действенным способом, как и в начале соблазнения. К какому бы типу ни принадлежал растлитель, ребенок будет бояться физического вреда для самого себя или членов своей семьи, причиненного его мучителем. Своё влияние оказывают и другие эмоции — смущение, замешательство. Растлитель может прибегнуть к эмоциональному шантажу. И поскольку многие из них успешно добиваются возможности всегда находиться в окружении детей (в качестве тренера младшей лиги или просто «приятного знакомого», который всегда берет соседских детей в походы или на прогулки), они могут даже воспользоваться групповой иерархией, чтобы держать жертвы в подчинении.
При этом они могут прибегнуть и к конкуренции или давлению со стороны самих детей, чтобы обеспечивать постоянный приток новых жертв и избавляться от прежних, не рискуя выдать себя. Взрослый растлитель опытнее, старше, изобретательнее, опаснее ребенка и способен гораздо более успешно манипулировать людьми. Единственная реальная защита для вашего ребенка — это безопасность и уверенность в себе, которую вы обеспечиваете и постоянно поддерживаете для него.
Кен Ланнинг описывает предсказуемое поведение растлителя малолетних после того, как тот сталкивается с риском расследования или наказания. Неудивительно, что вначале он все отрицает. Он может разыграть удивление, шок, даже возмущение, услышав выдвинутые против него обвинения. Может попытаться представить дело так, будто ребенок его неправильно понял: «Разве обнять ребенка — преступление?» В зависимости от структуры его социальной поддержки он может заручиться помощью членов семьи, соседей или коллег, способных положительно охарактеризовать его.
Если имеются неопровержимые доказательства, не позволяющие ему отрицать обвинения, растлитель может попытаться свести их до минимума: да, он действительно прикасался — но только к одному ребёнку, или всего один раз, или же он ласкал ребенка, не испытывая никакого сексуального удовольствия. Часто растлитель бывает знаком с законами и готов сознаться в менее серьезном преступлении. В таких случаях жертвы иногда невольно помогают ему своим смущением. К примеру, мальчики-подростки могут отрицать свое участие в половых актах, даже если у следователей окажутся фотографии, подтверждающие эти факты. Жертвы могут также снизить число случаев, когда «это» происходило.
Еще одна распространенная реакция преступника — "попытка оправдаться: он может заявить, что уделял ребёнку больше внимания, чем родители, поэтому в его попытках рассказать ребенку о сексе нет ничего странного, или же утверждать, что он испытал стресс и/или слишком много пил. Такие люди постоянно оправдывают свои потребности и действия перед собой — они не хотят считать себя сексуально извращенными преступниками. Наиболее распространенное оправдание — попытка переложить вину на жертву: жертва сама соблазнила его, а он не знал ее возраст, или жертва на самом деле была проституткой. Но даже в этом случае преступление остается преступлением, поскольку согласие ничего не значит, когда речь идёт о сексе с участием ребенка.
Наряду с оправданиями в ход пускается фальсификация, и чем умнее растлитель, тем более запутанной будет ложь. Один педофил сообщил, что дети сами сняли на видеопленку половой акт, а когда он узнал об этом, то сохранил кассету, чтобы показать их родителям. Менее талантливые, но в равной степени отчаявшиеся растлители могут изобразить внезапный приступ психического заболевания или же сыграть на чувствах людей, надеясь, что раскаяние и прочная связь с обществом заставят окружающих пожалеть непутёвого, но в душе доброго парня. Прибегая к извращённому, окольному пути, они пытаются защититься, якобы внося свой вклад в жизнь общества — например, добровольно вызвавшись работать с детьми с единственной настоящей целью — иметь постоянный доступ к ним.
Кроме того, всегда есть вероятность, что растлитель будет настаивать на совершении менее серьезного преступления, чтобы избежать публичного процесса. Безусловно, маленькую жертву не будут подвергать травме присутствия и дачи показаний в суде, но это может привести к замешательству в тех случаях, когда преступник признает себя «виновным, но невиновным». Он может признавать свою вину, не признавая, что совершил преступление, или же настаивать на своей невиновности по причине невменяемости. В этом случае общественность никогда не узнает, что натворил растлитель, а ребенок так и не поймет, почему его мучителя закон признал невиновным.
И наконец, подобно множеству преступников, теряющих контроль над своей жизнью в результате раскрытия преступления, любой растлитель малолетних после ареста способен совершить самоубийство. А поскольку большинство их происходит из среднего класса и не имеет ранних судимостей, в случае самоубийства полицию обвинят в его смерти, а пострадавший ребёнок или дети окажутся в замешательстве.
Подобно мальчику, совращенному дедом и нарушившему закон, многие растлители малолетних в детстве сами были жертвами одной из форм совращения детей. Это не оправдывает их поведение, но иллюст-
рирует взаимосвязь двух понятий (жертва—преступление), которую мы наблюдаем постоянно. Питер Бэнкс советует: зайдите в полицейское управление и посмотрите имена детей в делах о растлении и эксплуатации. Затем просмотрите досье несовершеннолетних преступников и, наконец, досье проституток и насильников. Многие имена повторяются во всех трёх отделах архива. Конечно, далеко не каждый ребенок, подвергшийся совращению, становится преступником, но буквально все преступники когда-то были детьми, с которыми дурно обращались. В будущем они могут совершать преступления против детей и/или взрослых или становится тем, что мы называем «профессиональными жертвами» — женщинами, которые вступают в связь с мужчинами, плохо обращающимися с ними, или, к примеру, становятся малолетними проститутками. Как общество, мы должны быть готовы пожать то, что посеяли. Но если мы заметим, что в жизни ребенка что-то идет не так, и не попытаемся улучшить его положение, мы рискуем подтолкнуть его дальше по опасной дороге.
Ричард-Аллен Дэвис, обвиненный в похищении и убийстве двенадцатилетней Полли Клаас из Петалумы, Калифорния, в октябре 1993 года, заявлял, что преступником его сделало тяжелое детство. В заключительной речи адвокат нарисовал портрет матери подзащитного как эмоционально отчужденной женщины, которая однажды держала руку сына над огнем и в буквальном смысле слова бросила мальчика после развода с его отцом. В отчаянной, но безуспешной попытке избежать смертного приговора адвокат также напоминал, что отец плохо обращался с подсудимым, а однажды ударом сильно повредил сыну челюсть. Практически у Дэвиса не было дома, а вот Полли он похитил прямо из её дома. Это было чрезвычайно рискованное преступление.
Однажды поздно вечером Дэвис бесшумно проник в дом матери Полли в Петалуме и похитил девочку, угрожая ей ножом, на виду у двух ее подруг, оставшихся ночевать (мать Полли и ее сводная сестра спали в соседних комнатах). Похищение сочли настолько рискованным для преступника, что все члены команды следователей подозревали в случившемся кого-то из родственников, человека, имевшего доступ в дом. Вначале полиция подозревала отца Полли, который развелся с ее матерью и жил отдельно. Маленький сонный городок на севере Калифорнии был потрясен, когда всем, и в первую очередь следователям, стало ясно, что отец девочки не имел к случившемуся никакого отношения: в дом проник незнакомец. По иронии судьбы, в первые несколько часов, когда следователи искали отца Полли как возможного подозреваемого, Дэвис столкнулся с помощником шерифа возле Санта-Розы, всего в двадцати пяти милях к северу от Петалумы. Расследуя сообщение о вторжении в частные владения, сотрудники офиса шерифа обнаружили, что Дэвис пытается вытащить свой белый «форд-пинто» из кювета. Его допросили, обыскали машину и уехали, не подозревая, что человека именно с такими приметами разыскивает полиция Петалумы, и не догадываясь, что Дэвис временно спрятал еще живую девочку поблизости. Когда помощник шерифа уехал, Дэвис вернулся к жертве, задушил её и оставил труп в неглубокой яме возле шоссе.
Ещё одна случайная встреча Дэвиса с полицией в конце концов привела к завершению поисков. Дэвиса арестовали за вождение машины в нетрезвом состоянии, но полиция сравнила отпечаток его ладони с единственным отпечатком, оставленным похитителем Полли. Сознавшись в преступлении, он описал место, где спрятал труп. Позднее, на суде, его адвокат утверждал, что похищение и убийство стали результатом.неудавшегося ограбления, и отрицал попытку сексуального насилия над Полли. Однако обвинители представили свидетелей, которые заметили Дэвиса в округе за несколько дней до похищения и обратили внимание, что он выслеживает девочку — это соответствовало ранним моделям его нападений на женщин. Присяжные не купились на оправдания подсудимого.
Очевидно, никто не требует, чтобы родители стояли по ночам над спящими детьми, как вооруженная стража. В данном случае защитить ребенка не сумела система правосудия. Во время совершения похищения и убийства Дэвис отбыл половину шестнадцатилетнего срока заключения за похищение ребенка и был досрочно освобожден. Большую часть своей взрослой жизни он просидел в тюрьмах, совершая одно преступление за другим, и, подобно множеству преступников, смелел с каждым преступлением. Вместо того чтобы поднять себя в глазах общества, после освобождения Дэвис каждый раз совершал еще более тяжкое преступление. «Послужной список» Дэвиса включал обвинения в нападении с огнестрельным оружием, похищении детей, грабежах. Обвинители по делу Ктаас представили показания некоторых его прежних жертв, до сих пор не избавившихся от страха. Это было сделано с целью представить убийство Полли как одно из проявлений опасной модели поведения. В заключительной речи обвинитель Грег Джейкобе назвал это похищение и убийство «вопиющим оскорблением, нанесенным человечеству», и, по-видимому, избиратели из Калифорнии согласились с ним. Считается, что именно благодаря делу Полли в штате была введена одна из самых жестких версий закона о «трех ударах», требующего пожизненного заключения за повторные преступления. Вдобавок к трудному детству, команда защитников Дэвиса упоминала его пристрастие к алкоголю и наркотикам. Я способен посочувствовать человеку, который прилагает усилия, чтобы преодолеть эти проблемы и совершить что-нибудь полезное в жизни, но Дэвис сделал сознательный выбор. К счастью, в деле Полли присяжные сочли его виновным. Хотя адвокаты Дэвиса пытались убедить присяжных, что подсудимого следует пощадить, поскольку он раскаивается, их клиент нагло утверждал обратное, сделав туманные жесты перед камерами, когда выслушал обвинительный приговор. По обвинению в убийстве первой степени с отягчающими обстоятельствами — похищением, взломом и грабежом, а также попыткой совершить половой акт с ребенком, — присяжные вынесли ему смертный приговор, постановив, что казнить его должны, сделав смертельную инъекцию. Похищение и убийство девятилетней Эмбер Хагерман, совершенное 13 января 1996 года в Арлингтоне, Техас, было не столь дерзким, но тем не менее рискованным — преступник стащил девочку с велосипеда на стоянке у обочины дороги, на глазах у свидетелей. В этом случае, будь преступник более опытным и проворным, он сумел бы рассеять подозрения свидетелей, которые услышали крики девочки, — для этого ему понадобилось бы только забросить велосипед в багажник своего пикапа и произнести что-нибудь вроде: «Все в порядке, детка. Едем домой». Я хотел бы обратить ваше внимание на следующий факт: если мы видим конфликт между взрослым и ребенком в общественном месте, не всегда стоит думать, что этот взрослый — один из родителей, наказывающий сына или дочь за капризы или непослушание.
Так почему же некоторые «охотники за детьми» довольствуются возможностью сливаться с толпой, развращать соседских детей, но никогда не похищать, а тем более не убивать их, в то время как другие, вроде Дэвиса, крадут, угрожая оружием? Помня, что каждый преступник руководствуется индивидуальными потребностями и импульсами, Кен Ланнинг и доктор Энн Берджесс из Университета Пенсильвании, сотрудничавшая с нами в широкомасштабном исследовании серийных убийц в 70—80-х годах, описали различия между растлителями, которые похищают и не похищают детей в ходе своей преступной деятельности. Согласно их анализу и исследованиям, большинство похитителей — неудачники, «белые вороны» в обществе и вряд ли прежде поддерживали связь с похищенным ребенком — еще и потому, что они реже контактируют с детьми^ чем растлители, которые не похищают свои жертвы. Ввиду неразвитости навыков общения, похитители не могут найти доступа к детям в отличие от соблазнителей. Нехватка опыта поведения в обществе также осложняет доя них развитие взаимоотношений с женщинами — даже в качестве прикрытия, и потому они обычно бывают неженатыми.
Поскольку они не в состоянии обмануть ребенка или манипулировать им, они нередко носят оружие, с помощью которого чаще запугивают и контролируют свои жертвы, нежели наносят им физические повреждения. И, подобно другим преступникам, похитители выказывают тревожные симптомы еще в детстве. Кен Ланнинг описывает четыре этапа похищения с точки зрения преступника: планирование, похищение, пост-похищение и раскрытие/освобождение. На стадии планирования субъект увлекается фантазиями, которые создают некую потребность в сексуальной активности, хотя она может и не быть с самого начала ориентирована на детей. Он оценивает и логически обосновывает свои фантазии, беседуя с людьми, которые разделяют его взгляды и поддерживают его, или рассматривая порнографические материалы, подкрепляющие его мечты. Затем может возникнуть провоцирующий стресс, который побуждает преступника осуществить свои фантазии, а потом случай либо возникает сам собой, либо преступник планирует и создает его. Когда он готов совершить преступление, главной задачей становится выбор жертвы.
Самое важное — выбрать совершенно незнакомого ребенка, чтобы между ним и похитителем нельзя было установить связи и похитителя бы не поймали. Кен называет «мыслителями» преступников, которые планируют МО и придерживаются его, взвешивают риск И обращают обстоятельства себе на пользу, выбирают любую жертву, удовлетворяющую широким требованиям. Заблаговременное планирование и обдумывание при выборе жертвы, а не импульсивность и поспешность обеспечивают преступнику гораздо больше шансов выйти сухим из воды.
Похититель-«фантазёр», однако, сильнее озабочен своим ритуалом. Он может задумать похищение жертвы определенного типа, и ему не хватает гибкости, чтобы изменить свой план или отклониться от него, даже есди риск возрастает. Эта компульсивность, вызванная специфическими потребностями, осложняет успешное проведение похищения.
На стадии, наступающей после похищения, для преступника возникают по-настоящему серьезные затруднения. Если похищение было мотивировано сексуальными фантазиями, субъекту приходится прятать
живого ребенка достаточно долго, чтобы осуществить эти фантазии. Садисту, к примеру, необходимо, чтобы ребенок был жив, оставался в сознании и находился в звуконепроницаемом помещении, чтобы пре-
ступник мог насладиться своей силой и властью, причиняя боль. Растлитель малолетних по предпочтению может разработать «безоблачный» сценарий как часть своей фантазии, который в реальности невозможен и требует тщательного планирования. Зачастую преступник оборудует потайную комнату или камеру, где можно содержать жертву.
Если совершенное становится достоянием СМИ или если преступник понимает, что реальность не совпадает с его фантазиями — перед ним встает необходимость избавиться от ребенка, живого или мертвого. В зависимости от конкретных деталей похищения преступник может просто отпустить ребёнка, высадив его на обочине дороги или даже у дома. В тех случаях, когда ребенка похищает человек, не входящий в число членов его семьи, ребенок часто возвращается домой живым. Впрочем, чем дольше отсутствует жертва, тем меньше шансов на положительный исход дела. (В отдельных случаях похититель совершает самоубийство.)
Для некоторых преступников убийство жертвы входит в сам ритуал, другие просто не знают, что предпринять. Ричард Аллен Дэвис утверждал, что не собирался убивать Полли Клаас, но, бесцельно повозив её по округе какое-то время, понял, что убить её придется, поскольку ему не хотелось попадать в тюрьму. Только совершив убийство, он смог бы контролировать ситуацию.
Составляя профиль личности убийцы ребенка, важно проанализировать внешний вид места преступления, которое во многих случаях становится и местом обнаружения трупа. Место, где был найден труп, и-
время, по прошествии которого его обнаружили, может многое поведать об убийце. Организованные убийцы часто увозят жертвы (живые и мертвые) на значительные расстояния. Они прячут трупы там, где
их не сразу найдут и где будут уничтожены улики — к примеру, в воде. В других случаях, желая вызвать шок у окружающих, убийца оставляет труп там, где его непременно найдут, выбирая место с расчетом пробудить гнев общественности. Подобно организованным преступникам, виновным в других видах нарушения закона, убийцы детей обычно обладают средним интеллектом или чуть выше среднего, а также скудными навыками общения. Они планируют преступления, нацеливаясь на незнакомую жертву и особо не выбирая (выбор жертвы-ребенка может быть ситуационным или предпочтительным), и убивают, чтобы избежать разоблачения, испытать удовольствие, осуществить садистские потребности, или же по другим причинам. Организованным детоубийцей вполне может оказаться маньяк, серийный убийца-психопат. Он проявляет большую агрессивность в сексуальных действиях с жертвами, прежде чем убить их. Неорганизованные преступники более неполноценны в сексуальном отношении и потому скорее нападают на мёртвую или потерявшую сознание жертву. Обладая более низким интеллектом, они зачастую не планируют похищение и совершают убийства непреднамеренно — к примеру, не рассчитав силу при попытке заставить ребенка замолчать. Социально-неполноценные, они склонны выбирать знакомую жертву. Не рискуя перевозить её, они чувствуют себя увереннее, похищая и убивая вблизи от дома. У них может даже не быть возможности куда-то отвезти труп. Обычно они оставляют жертвы на месте преступления или там, где их быстро обнаружат, — например, выбрасывают труп неподалеку от дома или прячут его в неглубокой яме.
Как это ни печально, существуют родители, способные убивать родных детей и инсценировать похищение, как случилось с Сюзан Смит в Южной Каролине в 1995 году. Чем младше погибший ребенок, тем больше вероятность, что в его смерти повинен кто-нибудь из членов семьи, хотя в таком случае сексуальное нападение — редкость. Трагический и типичный пример — отчаявшаяся мать-одиночка, считающая, что ее единственный шанс стать счастливой — мужчина, который клянется в любви к ней, но не желает слышать о ее ребенке или детях. Или же он готов жениться на этой женщине и создать собственную семью. Если труп ребёнка найден, у нас есть немало шансов выяснить, кто убил его. Родители редко бывают настолько бессердечными, чтобы избавляться от трупов детей так, как это делают незнакомцы: родители чаще во что-то заворачивают труп и хоронят в месте, которое имеет для них особенное значение. Если они раскаиваются в содеянном, то могут попытаться навести полицию на след, чтобы труп обнаружили и похоронили с надлежащими церемониями.