Жизнь в селе Квашнинское.
К 70-летию Победы
Село наше в те годы было большое, много улиц и много домов. Работали все в основном в колхозе им. Пульникова. Занимались земледелием, растили хлеб. Были фермы крупного рогатого скота, коровы дойные, молодняк. Были овцы, лошади и свиньи. Работали вручную и на лошадях, работали за трудодни. На трудодни в конце года давали зерно, если год был урожайный. А бывало, хлеб не уродится, тогда и люди, и скот голодали.
Конечно, жили бедно. Денег на трудодни не давали, люди держали своё хозяйство. Продавали на рынке молоко, яйца, мясо, даже дрова и сено, чтобы купить что-нибудь на вырученные деньги. В колхозе работали по десять часов и больше. Выходных общих не было. Если у кого что случится, то отпрашивались на день, два. Жить было трудно, но люди жили и радовались жизнью. Любили, играли свадьбы, создавали крепкие семьи, рожали и воспитывали детей, а детей в семьях было много. Год от года жизнь налаживалась в лучшую сторону. Но чёрной тучей на нашу страну без всякого объявления напала фашистская Германия. И началось, это страдание…
22 июня 1941 года. Воскресенье. Стояла жаркая погода, над селом светило яркое солнце. Примерно к часу дня жителей собрали в два места: в центре у клуба (Гор У шина) и за мостом (Заречье) – 4 улицы. Объявили людям, что началась эта проклятая война. В те годы не было ни телефонов, ни радио, не говоря о телевидении, но оповестили каждый дом. Людей собралось много. Рёв, слёзы, стоны, разочарования! Тогда же многим мужчинам вручили повестки. На следующий день 23 июня утром их уже повезли на бортовой машине в район – город Камышлов, а вечером по железной дороге отправили на фронт. Нашего отца, Чуркина Павла Иосифовича, как и других взрослых мужчин, взяли в первый день войны. У всех остались семьи: жёны, дети по три-четыре и более. Дорога в Камышлов проходила по нашей улице, мы жили в конце села. Наши отцы садились в машину, а там уже сидели мужчины с Горы. С ними до района поехали жёны. Знаете, сколько было слёз, когда отцы прощались с детьми! Когда всех усадили, и машина тронулась, некоторые мальчишки лет по 8-9 с рёвом бежали следом за ней. А представьте, что творилось на железнодорожном вокзале в Камышлове, когда со всего района и города отправляли людей на фронт. Ужас!
Житель Камышлова Роман Низовцев, который был во время войны мальчишкой и также провожал на фронт своего отца, написал стихотворение. Прекрасные слова! Он назвал этот стих «Вокзал»:
Уверен, каждый знает это место,
И каждый не однажды здесь бывал.
И я, как все, запомнил с детства
Ворота города – вокзал!
Вот здесь, на краешке перрона,
Отца на фронт я провожал.
«Прощай, сынок, вернусь не скоро!» –
Вот всё, что он тогда сказал.
Затем команда: «По вагонам!»
Свисток и громкий стук колёс,
И воздух, оглушённый стоном,
Рыданье женщин, море слёз…
Потом я часто вспоминал,
Война для всех была сурова.
Меня тянуло на вокзал,
А вдруг отца увижу снова.
Но вот настал войне конец,
Казалось, счастье где-то рядом,
Но не вернулся мой отец.
Он был убит под Сталинградом.
Затем и мой настал черёд.
Долг перед Родиной – святое!
Перрон шумит, кругом народ,
А небо! Небо бледно-голубое.
Цветы, нехитрые подарки.
Вокзал – знакомый с детства мир.
И марш «Прощание славянки»,
Что нас служить благословил…
Потом под маршевые звуки,
Черту вокзальную пройдя,
Служил мой сын, служили внуки.
Их на перроне встречал я.
И вновь под сводами вокзала
Я вспоминаю о былом.
Недаром как-то мать сказала:
«Здесь жизнь завязана узлом».
Все было: встречи и разлуки,
И клятвы верности навек,
Порой страдания и муки.
Такой уж, видно, человек.
Здесь расставались навсегда,
Влюблялись пылко и нежданно.
И пусть их всех хранит судьба,
Людское счастье так обманно.
Вокзал. Иного мне не надо.
Вот он стоит передо мной,
Его величие, громада,
Он должен быть всегда со мной.
Десятки тысяч мужчин, молодых парней, женщин, девушек ушли на фронт из города Камышлова, из сёл и деревень Камышловского района, ушли через Камышловский железнодорожный вокзал. Немногие из ушедших уцелели, вернулись домой. Больные, израненные, они снова шли через вокзал города Камышлова. Отсюда же увозили на фронт из колхозов самолучших молодых лошадей…
Началась наша жизнь без отцов в это проклятое военное время. В колхозах становилось всё меньше рабочей силы, мужчин почти всех забрали на фронт. Оставались на брони в селе два комбайнёра и два тракториста. Молодые парни подрастали, их тоже забирали на фронт. На полях и фермах работали женщины, девушки, старики и парни-подростки. Работали день и ночь, вручную. Лошадей осталось мало, приходилось работать на быках. В посевную боронили даже на дойных коровах. Как бы там ни было, всю пахотную землю обрабатывали, сеяли зерновые. У нас в колхозе было четыре старых чугунных трактора и два прицепных комбайна. Были конные сеялки, но их было мало. Приходилось сеять вручную лукошком, эту работу я знаю, сеяла.
Пахали на лошадях в несколько пар. За плугом ходили молодые парни и девчонки. Я также пахала. Лошади были бессильны, как и мы, бывало, не могли тянуть и падали от изнеможения, потому что были голодные. Никакого зерна, хлеба ни людям, ни скоту не давали. Всё сдавали государству. Война! Мы все это понимали. Падали, засыпали на ходу, но не хныкали. Все шли только вперёд. Были расклеены лозунги: «Всё для фронта, всё для победы!». Так мы и жили день за днём…
Начиналась уборка. У колхоза были жатки, они сбрасывали горсть Ё кучками. Запрягали в эту жатку пару сильных лошадей, впереди их была на постромках ещё одна лошадь, на ней верхом сидел молодой мальчишка-гонщик. А на паре руководил жаткой мужчина или молодая женщина. Лошади тянули эту жатку очень тяжело. Сжатое горстьё женщины вязали в снопы. Снопы ставили в кучи: 9 снопов сыспол О га, а десятый наверх, чтобы закрыть вершинки с зерном у тех девяти. Снопы сохли и, когда дойдут руки, осенью на телеге, бывало, уже выпадет снег, возили их на ток. Из снопов сооружали кл А ди, ск И рды. Видите, сколько надо труда, рабочей силы, чтобы получить зерно! Скирды были большие. Мы, молодёжь, ночами молотили на «сложке», машина такая. День работали в бригаде, на ферме доярками, овчарками, а в ночь молотили, когда и всю зиму ездим. Если что сломается, мы рады, хоть подурим…
Молотили и комбайном. Потом уже, после войны, пошли самоходные комбайны, а старые были в войну прицепные, работал комбайнёр и штурвальные. Где валилась солома, стояло 2 человека, всё летело в глаза, и ость, и мякина. Да на кант А рке зерна было 2 человека, насыпали мешки, завязывали вязкой и скидывали на поле. Затем на паре лошадей едешь, поднимаешь эти мешки на телегу, везёшь на ток, что на краю поля, перекладываешь на весы, после этого перетаскиваешь, вываливаешь в ворох. На этих работах работали подростки. Голодные бессильные, но работали.
Было очень строго. На трудодни ничего не давали. Мололи на муку только отходы. Но в обед в поле варили, была повариха, строго развешивали по 200 г хлеба.
В военное время в сельской местности были наложены на каждое частное хозяйство налоги: молоко – сдать государству 300-350 литров, яйца – 100 штук, мясо – 50 кг. Были и денежные налоги: сельхозналог, самообложение, бездетный и т.д. Распространялся военный заём, в обязательном порядке! Я хорошо помню, у нас было много облигаций, потом после войны на них по годам возвращали деньги.
Председатели колхоза часто менялись, потому что это были неграмотные пожилые люди, им было тяжело. Помню, до войны в нашем колхозе было четыре бригады, в войну же, когда мы работали, было только две, первая и вторая. В каждой бригаде были бригадир, учётчик, был свой конный двор, где содержались лошади. Лошади жеребились, молодняка было много. Жеребят растили, обучали, и переводили в разряд рабочих. Была молочно-товарная ферма. Колхозники налаживали план сдачи молока и мяса государству. Была овцеферма. Овец стригли, а шерсть и мясо тоже сдавали. Была небольшая свиноферма. Летом свинарки пасли свиней по обочинам прямо в селе, осенью, когда уберут хлеба, гоняли их на поля. Зимой свиней много погибало, потому что был голод. Коров и молодняк с фермы выгоняли, как только сойдет снег. Бывало, скот тонул в топких местах, так он был истощён.
Люди тоже голодали, питались крапивой, перезимовавшей в поле картошкой, клеверной мякиной. Копали репейные корни и варили, добавив немного молока. Если мы, молодёжь, работали во время сенокоса в поле, то, как отдых, забегали в лес. Тогда было много грибов, мы их собирали. От син Я вок корни (ножки) сразу съедали. Помню, на поскотине рос небольшой с крупкой и листочками «папоротник», мы так его звали. Вот его искали и ели. Ранней весной пойдут мед У нки в лесу, тоже чистили и ели вместе со цветом, стряпали лепёшки. Затем пойдут п У чки, пик А ны. У нас бабушка варила пик А нницу, очень вкусно! Подрастали в своём огороде бобы, горох, огурцы, морковь, капуста, брюква, тыква и всякое другое. К осени созревала картошка. Она в войну была как второй хлеб, но урожаи были плохие. Садили тогда мелкие картошины, срезки, кожурки. У кого были большие семьи, всё съедалось и к посадке не оставалось ничего. Садили много подсолнухов, почти в каждом огороде висели «шляпы», семя и даже мякоть ели. Поспевали ягоды, их собирали обязательно. Черёмухи тогда было черно. Сушили мешками и зимой возили на мельницу, мололи. Просевали, заваривали помак У шку и из одной чашки все вместе ели. Так жили и так выжили!
Не только выжили, а пели и плясали. Молодость берет своё! Очень уставшие за день и полуголодные мы, молодёжь, вечерами с балалайкой, с гармошкой собирались, то на площади, то на мосту. Мост был длинный, широкий деревянный. Вот на нём мы плясали ланц Е ю, кадриль, пели частушки! Конечно, в то время наряжаться было не во что, но матери перешивали свои старинные вещи детям. Я помню, ходила «на выход» в маминых хромовых ботинках на высоких «клабуках» с длинной голяшкой. В наше время, мы не видели, чтобы парни курили, не говоря уже о девушках. Домой с гуляния расходились все по парам. Парни провожали девчат до ворот и ещё подолгу сидели на лавочках, влюблялись…
Трудились с утра до ночи, тяжело, голодали, но выручала колхозников песня! С ней и погорюешь, и всплакнёшь, и оживёшь. Покосы были за 3–5 км от села, людей работало много, всё делалось вручную. Вот едем с работы домой, в телегу запряжена пара лошадей, на телеге сидит десять, а то и двенадцать человек. Несколько телег – друг за дружкой, а в них: женщины, пожилые мужчины и мы, молодёжь. Едем, поём. А как подъезжаем ближе к селу, поём самые хорошие проголосные песни. По заре они разливались, и в селе уже знали, что возвращаются с покоса. Я рассказываю про военное время, которое длилось четыре года, но после войны ещё терпели горя не один год! Много раз говорила и снова повторю: «Без песни бы нам не выжить». Бывало, косим вручную, человек 15–20 бригада. Кричат: «Перекур!» Садимся все кружком, разговариваем, а женщины в возрасте начинают старинную проголосную песню, и все потихоньку подхватывают. Если трогательная песня, кто-то и поплачет. А мы молодые слушали и запоминали их песни. Отдохнём и опять работать…
В зимнее время мы, молодёжь, молотили на току. Возили на фермы, на конный двор сено и солому. Силос травяной был заложен летом в ямах. Это всё подвозилось на лошадях, на быках для корма скоту. Дрова к учрежденьям поставляли. Едем в лес, спиливаем берёзу, осину, кряж У ем, затаскиваем на сани все вместе. Подвод по 5–6 было. Пилы и топоры тупые, поточить некому и нечем. Снега были глубокие, морозы стояли крепкие. Нагрузим, поехали! Но мы не сидим на возу. Лошади бредут друг за дружкой, а мы идём сзади полуголодные, замёрзшие. Одевать тоже было нечего, на нас всё было ветхое…
Каждую зиму посылали на лесозаготовки. Это было и до войны, наш отец тоже ездил. От колхоза требовалось по нескольку человек. Сосновый красный лес, необходимый для страны, пилили попер Е чными старыми пилами, обрубали сучья. Бензопил тогда знать не знали. Сначала выпиливали деловой лес, а остальное – на дрова. За эту работу и там ничего не платили. Если выполнишь норму, давали хлеба 0,5 кг, не выполнишь 300–400 г. Утром и вечером мы питались в столовой, а там была одна грибница. Матерям из дома послать нам было нечего. Многие из нашей деревни работали на лошадях: старенькие мужчины, парни, женщины и даже девушки. Участки, где рубили лес, были далеко от дома, 40–50 км и более. Если кто поедет домой, хоть немного привезут продуктов. В основном это была картошка. Жили в огромном бараке с деревянными нарами в 2 этажа. Вверху 2 человека, тут же одежда. У меня сундук был, в ногах стоял. И внизу такие же нары на 2 человека. Всё шмуть Ё держали около себя. Внизу был неширокий проход. Электричества не было. Посреди барака стоял стол, на нём горела лампа. Около стола – большая печка-буржуйка, она топилась день и ночь. И если привезут нам из дома картошки, был настоящий праздник! Картошку резали пластк А м, подсаливали и лепили на печку: снизу, сверху, сбоку. Все сидели вокруг, ждали, довольные.
Помыться и постираться было проблемой. Столько людей работало на участке, а баня была очень маленькая, как у хозяина в деревне. Висело объявление: 3 дня в неделю – мужская баня, 3 дня – женская. Женщин было намного больше, чем мужчин, помыться было невозможно. Один раз нам пришлось мыться со стариками из нашей деревни. Были голодные, грязные, усталые, не до стыда и стесненья. А сколько было вшей! Кроме работы мы ничего не видели. Не было Красного уголка, никто не привозил кино, даже радио не было. Никто из нас не знал, что делается в стране.
Вот дожили до марта. Солнце стало пригревать, потеплело. Люди собирались около костров, где сжигались обрубленные сучья, общались. Думаете, о чём мы говорили? О еде, о хлебе! Вспоминали, как когда-то до войны в семьях стряпали пироги, шаньги, блины, готовили мясо и разные вкусности! Ведь всё было своё, домашнее. Вспоминали, как к Пасхе красили яйца, готовили сыр, куличи. Все говорили про еду. И хотя мы были плохо одеты, о нарядах даже не вспоминали. Все едва таскали ноги.
Солнце пригревало всё теплее, но домой никого не отпускали, люди начали сбегать. На лесозаготовках работали колхозники из Камышловского района, из Белоярского, из Богдановича. Были конные и пешие. Ночью запрягали лошадей, с ними садились односельчане и поминай, как звали. Тогда сбрую с лошадей стали закрывать на ночь, но люди все равно убегали. Убежали и мы. Никакого расчета никто никому не давал…
Я по лесозаготовкам ездила три зимы. Первый год была пешая. Второй год работала конюхом, мне нравилось. Было около тринадцати лошадей из колхоза. День на них работают, а ночью я их кормлю, пою, из колодца в колоду воду начерпываю, выгоняю, потом застаю по ст А йкам. Ходила с фонарём ночью, не боялась. Была молодая девчушка шестнадцати лет. Днём чистила стайки, раздавала сено. Мне это очень нравилось. И бригада меня подхваливала. Третий год я работала в лесу на лошади. Мне нравилось и там. Это было перед Победой. Тогда уже лошадям давали немного овса, а рабочим немного денег. Стало жить чуть легче. Так было на лесозаготовках.
А в колхозе жизнь не улучшалась. С фронта приходили похоронки всё чаще и чаще. Шёл 1944-й год. Отправляли на фронт уже моих одноклассников, 1926–1927 гг. рождения, кому исполнилось 17–18 лет. Их вернулось мало… Приходили с фронта домой раненые, калеки, но многие из них не могли работать в колхозе.
Больше всех в этой проклятой войне досталось нашим «золотым» матерям, которые стали солдатками, проводив мужей на фронт. На их руках остались малолетние дети. Нас у матери было четверо. Я старшая, мне было 14 лет, младшей Вале едва 6 исполнилось. И так у всех. Были семьи, где остались по семь ребятишек. В те годы никаких пособий никому не выплачивали. Представьте, наши матери приходили с работы уставшие, голодные, а дома их ждали дети со слезами на глазах. Одно просили: кушать, хоть маленький кусочек хлебушка. И наши бабушки, уже старенькие, целым дням работая по дому, для еды копали какие-то корни, собирали крапиву, щавель, мед У нки. Из всего этого готовили что-то поесть. Дети младшего возраста были в яслях, на площадках, там их всё-таки как-то кормили. Ну, а дети школьного возраста были предоставлены сами себе. В 10–12 лет уже выполняли посильную работу. Нашим матерям самим приходилось вести хозяйство: заготовлять дрова на зиму, корма для скота. Сено косить не разрешали, собирали по копне где придётся. Денег у людей не было, но и купить в магазине было нечего. Продавали из-под полы соль, керосин, мыло и др. Помню, мы щеп И ли много лучины и вечерами ею освещались.
Я была старшей из сестёр и уже работала на паре лошадей. Мне приходилось иногда выполнять мужскую работу. Я ездила в лес, где с корня рубила берёзы. Топор и пилу было некому поточить. Так и долбилась, бессильная, усталая. Всё равно нагружу воз и привезу домой. Так жили день за днём, год за годом… И выжили. Диво!
Опять пишу про наших матерей, ещё раз повторю, что им досталось больше всех горя! Но они не сломались. Работали с утра до позднего вечера в колхозе и, как бы там ни было, вели своё хозяйство. Даже была сложена частушка: «Я корова, я и бык, я и баба, и мужик». Так оно и было. Не смотря ни на что, они растили и воспитывали своих детей. В такое трудное военное время даже слуху не было, чтобы кто-то сдал в детдом или бросил хоть одного ребёнка…
Так и наша мать тянула нас во время войны. Чтобы не умереть с голоду, променяли все вещи на муку, зерно. Бабушкины кашемировые шали, парочки, пуховые шали… Ходили далеко в другие сёла, носили вещи и там их меняли. То муки мама принесёт, то зерна. Мы из травы, прибавляя муку, стряпали хлеб. Помню, у нас оставалась ещё старинная швейная машинка. Но и её променяли на зерно, ржи мешок 30–35 кг. Толкли в ступе рожь и опять же понемногу добавляли в хлеб. Так сумели выжить, благодаря нашей бабушке, которая готовила для нас и нашей матери. Я всех матерей военного времени до сих пор называю «золотые наши матери». Они остались от мужей солдатками, а через год, два стали солдатскими вдовами. На сегодняшний день в деревнях Квашнинского сельского совета не осталось ни одной солдатской вдовы. Они все ушли из жизни…
Я низко преклоняюсь перед всеми. Пусть земля им будет пухом!
В сентябре 1942 года на отца пришла похоронка: «Без вести». Так в 33 года наша мать, Васса Петровна Чуркина, стала солдатской вдовой. А мы Наталья Павловна, Лидия Павловна, Людмила Павловна и Валентина Павловна стали сиротами. Знаете, как нас тогда звали? Не по отцам. Мы все были безотцовщина. Вот наши соседи: Колька Грунин (мать Аграфёна – четверо детей), Ванька Акулинин (Акулина – четверо), Вовка Варварин (Варвара – двое)… И мы – девки Вассины (Васса Петровна – четверо).
Началась наша сиротская жизнь, началась и потекла дальше. Работали все в колхозе, тянули один другого. Подрастали сёстры, братья, все шли работать в колхоз. Выполняли посильную и непосильную работу, зарабатывали трудодни. Паспортов в селе не было, уехать мы никуда не могли. Если только выйти замуж за чужого парня или мужчину. Некоторые девушки так и поступали, выходили замуж, получали справку, делали паспорт, а потом разводились…
Всё-таки мы выжили, дождались желанной Победы!
9 Мая 1945 года. Раннее утро, на улице грязь. Телефон только один, в сельсовете, при нём дежурили исполнители, даже ночью. Кончилась война! Радостная весть быстро облетела всё село. Кто плакал, кто веселился. Люди бежали во все концы, стараясь сообщить своим соседям…
Позднее наш молодой парень, житель Квашнино, написал стихотворение. Он также остался без отца, а мать его Бессонова Дарья Ивановна – солдатской вдовой с тремя детьми…
Первый день Победы.
Земля дышала испареньем,
Как в самый жаркий летний день.
Глядела мама с удивленьем
на развалившийся плетень.
Пришла весна с землею талой,
С едва тащившимся конём.
И этот день для нашей мамы
Стал самым, самым светлым днём.
Свалил с себя печали, беды
Исстрадавшийся народ.
Был самый первый день Победы,
Крестились бабки у ворот...
Солдаты гордо, твёрдым шагом
Шли, искалечены войной,
А мама с грустью вслед вздыхала,
Печальный облик спрятав свой.
У клуба музыка играла,
Зовя собраться здесь людей.
Печальной грустью навевало
От вдов солдатских и детей…
С улыбкой тихо шепчет мама:
«Ваш папка скромным парнем был.
Да ты же должен помнить, Саша!
Он на руках тебя носил». –
«Так что же долго нет его?
А может быть, его убили?
Ведь ты же, мама, ничего
Об этом нам не говорила».
И тут она, сорвав платок,
Черней земли вдруг сразу стала.
«Расстроил, ты меня сынок».
И тихо-тихо зарыдала.
С тех пор прошло немало лет,
Виски мои седыми стали.
Подолгу я стою в тоске,
Склонившись над могилой мамы.
Бессонов Александр Яковлевич, с. Квашнинское