Маша и Саша - мои правнучка и правнук, а между собой они двоюродные брат и сестра. Они уже подросли настолько, что, играя в песочнице, не набивают рот песком. Однако следить надо, я и слежу по доверию, предоставленному внучкой и невесткой. Наблюдаю чем-то знакомую и какую-то тревожную картину. Машенька очертила вокруг своих, построенных из песка, домиков круг и говорит Сашеньке: Вот этот песок мой. На него не наступай!» «А как же мне проехать до моего гаража?»
- Вокруг поезжай!
- Но тут неловно. Камески и желески. Я масынку новую сломаю.
У Сашеньки на глазах слёзы, а Машенька нахмурилась и стала в воинственную позу.
Я пугаюсь и вмешиваюсь в конфликт: «Машенька, пусть Сашенька проедет своей машинкой вот по этому краешку. Давай сделаем ему дорожку».
- Нет! – Говорит-кричит Маша – Это мой песок!
Как быть Саше? Я предлагаю сделать мостик через неровности, Саша соглашается, и мы строим мостик из дощечки.
- Ага! – говорит Маша – Я тоже хочу такой мостик. Пусть он будет мой.
Когда за детьми пришли их родители, мы уже достигли соглашения при помощи конфет и обещания купить Маше новую посудку, а Саше – новый гараж.
Мне показалось, что конфликт между правнуками как две капли воды похож на всемирно известный факт противостояния нашей Украины и нашей России. В смысле попадания из Крыма на материк и с материка в Крым. Разве не проще, если надо, попасть из Москвы в Симферополь, ехать прямо? Есть же дорога. По железной дороге ехать всего около суток. «Нет! Не пустим москалей!» - Кричат Киевляне, а Москвичи, вместо того, чтобы договориться, призвать на помощь здравый смысл, давай в обход ездить. До порта Кавказ, потом на паром вместе с поездом. Поезд отдельно, пассажиры отдельно. Для безопасности из вагонов выходят и так до Керчи плывут. Потом опять грузятся в поезд, и тогда уже до Симферополя. Вместо неполных суток, почти двое суток в пути. А подумали президенты Украины и России, и министры путей сообщения, что о них скажут потомки и теперешние народы иностранных государств. Смеяться же будут. Как только они позора не боятся! А чего боятся? Стыд не дым, глаза не ест. Но чтобы уж никто смеяться не смел, русская сторона с Крымчанами вместе построили Крымский мост. Теперь не до смеха. Мост с одного берега моря на другой – осуществлённая давняя мечта. Какой мост получается! Автомобильная часть уже действует, а в скорости и поезда пойдут! Надо бы радоваться, но нагнетают беспокойство несмолкающие обсуждения: чей это мост? Общий или чей-то. Да не нападёт ли кто и испортит мост. Да как его охранять. Да правильно ли он построен. А пройдут ли большие суда под мостом. А есть ли разрешение построить.
А идёт всё от Крымского вопроса. Чей Крым? Глупый вопрос по сути. Земля не может быть чья-то. Пока он тех людей, которые на нем живут. Самое меньшее через сто лет уже будут другие люди, и Крым будет их. Да понимаем мы, не дураки, о чём речь. Речь об административной подчиненности. Ну был такой казус объединения Крыма с Украиной. Да и казус ли это? Разве мог Никита Сергеевич Хрущёв предполагать, что некто замутит воду на Украине и начнёт рвать Договор о Воссоединении Украины с Россией. В 1954 году мы по всей стране праздновали 300 – летие этого договора и не предполагали, что на Украине так всё повернётся. Но если по-честному насчёт Крыма, то кто его отвоевал от татаро-монгольского ига? Русские дружины. А кто защитил его от турецкого султана? Русские флотоводцы. А кто от Англичан и французов в турецкую войну и в гражданскую? А кто от фашистов освободил? А кто построил русские города по всему побережью? Да чего там говорить, сами всё знаете. Звали мы Крым «Всесоюзная здравница», и ездили туда отдыхать по профсоюзным путёвкам, и «дикарями», и детей возили набираться сил и здоровья. И никогда не возникал вопрос: «Чей Крым?». Это все равно, что вопросить: «Чьё Солнце?»
Там видно будет
Вовочка подрастал. Мелькали годы. Детский садик. Школа. Скоро - семнадцать, а там и восемнадцать. А это значит - Армия! Мама и бабушка...!!! Их ужас рос по мере сокращения дней допризывного возраста. - Чтобы его не забрали в армию, нужно, чтобы он хорошо учился и сразу после школы поступил в институт. - Таков был вердикт. А Вовочка, чем ближе приближался к одиннадцатому классу, тем хуже учился. Он до предела запустил математику, пропускал занятия, не учил уроки. Но у него была репутация способного, умного, необычайно талантливого. Где-то в конце 8-го класса он написал потрясающее сочинение про Евгения Онегина. Вернее, сочинение, которое потрясло учителей, не избалованных прилежанием учеников. Тогда же Вовочка однажды выучил на 5 урок по английскому языку. И слава способного, умного, начитанного кандидата на золотую (в крайнем случае, на серебряную) медаль приклеилась к нему так прочно, что никто до самого 11-го класса иначе и думать не мог. Никто, кроме самого Вовочки. Когда у него кто-нибудь уточнял: "Ну, ты как - на медаль?" - Вовочка остроумно отвечал: "Если только посмертно".
Наверное, он и в самом деле был не дурак, если понимал, что с науками у него дело обстоит плохо и для страховки пошел учиться на курсы шоферов-водителей классов А, В и С без отрыва от школы. Закончил их на отлично и по достижении 18 лет заимел право получить водительские права. Мама и бабушка и, даже, папа и дедушка были несказанно горды. Хвалили Вовочку, не жалели денег, уплаченных за курсы, и еще больше стали надеяться, что и 11-ый класс он закончит так же блестяще. Однако к концу обучения истинное положение дел прояснилось, и за Вовочку стало боязно. Но школу он таки закончил. Получил документ и, мало того, поступил в институт каких-то общественных наук.
Должно быть, это был серьезный институт с серьезными преподавателями, потому что Вовочку отчислили за неуспеваемость со 2-го курса. И это несмотря на то, что родители аккуратно вносили плату за обучение сколько-то (не очень мало) тысяч за семестр. Повестка из военкомата пришла через 2 дня после отчисления из института.
На медкомиссию Вовочка пошел в сопровождении мамы и бабушки. Осмотр, замеры, взвешивание, анализы жидких и полужидких фракций организма. Мама и бабушка рыдают. Все у Вовочки отменного качества. Годен.
Везет же некоторым. Предыдущие мама и бабушка счастливы. У их Коленьки искривление позвоночника и плоскостопие. У следующего Ванечки - истощение нервной системы и общее истощение - вес 42 кг. Еще одна счастливая мама показывает справку - у сына порок сердца. Вовочкин дружок Витя - сирота, пришел на медкомиссию один. Надеяться можно только на себя. Он и не растерялся. Сказал, что у него ночное недержание мочи. Признали не годным для службы в Российской Армии.
-Бывают же такие умные дети, - сказала бабушка, - и ты бы, Вовочка, так сказал.
-А если бы наш дедуля так сказал на медкомиссии в 43-м году, ты пошла бы за него замуж? - Ехидно поддел Вовочка, за что получил сокрушительный отпор:
-Не надо демагогии, - строго сказала бабушка. - Наш дедуля шел на войну против фашистов. За Родину, за Сталина, за светлые идеалы. А ты за что собрался воевать и против кого?
-Ну, там видно будет. - Не сдался Вовочка и поехал поближе к "горячим точкам" в расположение аэродрома десантной авиации.
Мама и бабушка - за ним. Едут, рыдают. Смотрят, в вагоне и другие женщины тоже едут и тоже рыдают. Стали знакомиться. Рыдать постепенно перестали. Поделились своими заботами. Заботы общие. У всех в соседнем вагоне едут любимые сыночки. У одной даже двое - близнецы.
Одна энергичная мамаша сказала:
-Хватит нам рыдать. Давайте думать, как уберечь наших дорогих мальчиков от дедовщины, несправедливых придирок командиров, от чеченских пуль и недоброкачественной пищи.
Все решили: надо быть рядом или близко.
По приезде в часть мамы и бабушки пошли оформляться вольнонаемными на любую работу. Требовались: повар, два продавца, учительница начальных классов, бухгалтер, медсестра, санитарки, дворник, садовник, конюх, свинарки и разнорабочие. Вскорости все вакансии были заполнены. Жилье вольнонаемным не предоставлялось, зато пропуска в расположение части все получили.
Началась служба: подъем, зарядка, застилание кроватей (коек)... все расписано по минутам. Командиры следят. Мамы и бабушки бдительно следят за командирами. Для жилья купили в складчину две десятиместные палатки. Смотрят, чем можно помочь мальчикам. Ну, сунут тайком шоколадку в карман - в ответ ворчание:
-Лучше бы сигарет пачку.
Проникнут на кухню. Почистят килограмм сто картошки. Разве это помощь? На полигон, где стрельбы, не проникнешь. С парашютом вместо сынка не прыгнешь.
А тут вдруг посылают на опасное задание в горное ущелье для освобождения его от банды боевиков. Из-за них через ущелье не пройти и не проехать ни военным, ни мирным жителям. Сыграли подъем в четыре утра. Выдали боезапас: по пятнадцать обойм патронов к автоматам, по пять гранат, снаряжение для условий горной местности и продовольствие на четыре дня.
Протопали километров 30. Отряд солдатских матерей (и бабушек) не отстает. Мальчики в тяжелой обуви, с тяжелой поклажей, женщины в кроссовках, налегке, естественно, без оружия, с миротворческой целью. Перед походом долго обсуждали: воевать, не воевать. Решили выйти с отрядом солдат - своих сыновей и внуков в расположение отряда боевиков и постараться договориться. О чем договариваться? Чтобы не воевать. Для этого кто-то должен сдаться в плен. Или они, или наши. Лучше пусть они сдаются. А они, наверняка, думают - пусть мы сдаемся. Задача не для среднестатистических мозгов. Задача - для мозгов высших эшелонов власти. А вот надейся на эти высшие эшелоны... Что же делать? Допустить, чтобы наши мальчики стреляли в чеченских, а те в наших? Нельзя этого допустить, а что можно сделать!? Головы у матерей и бабушек кругом идут. Они женщины, они против убийств. А ведь сейчас, через полчаса, через час, через десять минут полетят пули.
-Мы здесь для чего? Предотвратить надо убийства.
Мальчики залегли, стали окапываться, за камнями искать укрытия.
Женщины идут вперед. Чеченцы удивляются. Куда тетки направились? Наши ребята в ужасе - они же их демаскируют и сами себя под пули подставляют. Попробовали остановить словами:
-Мама, бабушка, куда вы? Убьют! Ложись!
А они идут. Остановились на линии огня. Стоят. Выходят из-за камней чеченцы с автоматами. В бородах, лохмотьях. Есть и безбородые. Один совсем близко. Вовочкина бабуля к нему присмотрелась и спрашивает:
-Сынок, ты старшего лейтенанта Исмаила Кадырова не знаешь ли?
-Знаю. Это мой дед. Хочешь с ним поговорить, уважаемая? - Повернулся к скале - Исмаил-ака, тебя женщина спрашивает, поговорить хочет.
Выходит из-за горы чеченец ужасного вида. Борода, глаза злые, в лохмотьях, с автоматом, у пояса гранаты, кинжал. Увидел Вовочкину бабулю, открыл беззубый рот, да как заорет:
-- А-а-а-а-нюта! - и побежал к ней.
Схватил ее, давай давить своими лапищами, а потом еще и целует.
Тут Вовочка не выдержал. Выскочил из-за укрытия, схватил чеченца за шиворот, тащит.
-Оставь мою бабулю.
Чеченец ослабил хватку.
-Это Анюта. Дочь нашего полка. Анюта - снайпер. Мы воевали вместе. Фашистов били. До Берлина вместе дошли. Нас вместе медалями "За отвагу" наградили. Выходите, джигиты, здесь свои.
Вышли из расщелин, из-за камней чеченцы, наши ребята вылезли из укрытий. Сошлись на поляне. Знакомятся. Руки жмут. Исмаил опять Вовочкину бабулю обнимает. Вовочка косится, но молчит.
-Исмаил, - говорит бабуля, - как же ты меня узнал?
-Сразу узнал. Как же не узнать, ты совсем не изменилась.
-И я тебя сразу узнала, - говорит бабуля и смотрит на внука Исмаила. - Вот он ты стоишь. Тебя теперь как зовут?
-Так как и раньше - Исмаил, и фамилия такая же - Кадыров.
-Я тебя сразу узнала, как его увидела. Совсем такой, как в 45-м. Только форма на тебе была красивая с погонами, с медалями, сапоги блестели начищенные. А сейчас ты оборванный весь, да и все вы оборванные, не бритые.
Наши ребята высыпали на полянке свой 4-х дневный паек, угощают чеченцев. Потом стали совет держать, что делать дальше.
Исмаил-ака сказал:
-Вот сидит Анюта - дочь нашего полка, вот ее дочь, а вот ее внук, вот товарищи внука. Кто послал их воевать на нашей земле? А я зачем, старый дурак, взял в руки автомат? Что теперь делать будем?
-Что делать будем? - Сказали и женщины.
Наверное, в школе не зря считали Вовочку очень умным. Он сказал:
-Давайте разойдемся в разные стороны. Мы пойдем в свою часть, а вы - в свой аул. А там видно будет.
-Ай, молодец! - Сказал Исмаил-ака, - ай, какой умный у тебя внук, Анюта.
И они разошлись в разные стороны.
По прибытии в часть старший группы - младший сержант Гена Иванов доложил, что задание выполнено: Ахызское ущелье свободно от боевиков. Посланная разведка это подтвердила. От имени командования всем участникам операции была объявлена благодарность. Старшему группы присвоено звание сержанта. По дороге через Ахызское ущелье возобновилось движение автомобильного и конного транспорта, даже на ишачке можно проехать, и на велосипеде, и пешком пройти. Мир воцарился в Ахызском ущелье. Вот бы так везде, во всех аулах, во всех ущельях, в горах и долина
Год службы
После окончания педагогического института, Максим Калугин приехал в свой родной город и поступил на работу по своей специальности учителем физкультуры в среднюю школу номер 2, которую сам закончил пять лет назад. Он терпел в течение месяца с небольшим разное от своих учеников. Скучно перечислять что. Две вороны в спортзале - это самая невинная диверсия. Когда он поймал в раздевалке ученика шестого класса, подсыпающего в его кеды канцелярские кнопки, то отвесил тому такой подзатыльник, что сразу же и навсегда лишился права быть воспитателем подрастающего поколения. Еще раньше, получив зарплату за первый месяц работы, он и сам понял, что эта работа не для него. А тут все само собой разрешилось, и Максим поступил работать охранником, что обеспечило ему заработок в семь раз больший, чем зарплата учителя. "Побуду пока охранником, а там видно будет». Но не получилось. Пришла повестка из военкомата. Максиму предложили выбор: или он служит год, как рядовой, или два года, как офицер. В институте он изучал военное дело и имел звание лейтенанта. Максим выбрал один год службы в качестве рядового и, одетый в камуфляжную форму, заступил выполнять долг по охране безопасности своего отечества на объекте, затерявшемся на Дальнем Востоке. Гарнизон объекта - радиолокационной станции-6 составляли восемь солдат и один сержант, Максим Калугин был десятым.
Их было девять, сержант тоже был с ними, а Калугин - один.
-Давай пиши домой папе с мамой, пусть пришлют пять тысяч рублей, купим телик.
-У меня нет папы с мамой, только мама и у нее нет таких денег.
-Ничего, найдет, когда сынок попросит.
-Не буду я просить.
Кроме мамы, у Максима была Наташа. У нее бы нашлось для него пять тысяч, но Калугин скорее застрелится, чем попросит.
Отдубасили первый раз. Калугин, трезво оценив соотношение сил, понял, что сопротивление бесполезно, чревато нежелательными последствиями, и только группировался, держал удары, старался поворачиваться так, чтобы удары шли вскользь, но все равно получил много прямых. Когда парни устали, лежал долго на полу с закрытыми глазами, знал, что если сразу начнет шевелиться, будет только хуже. Понемногу проверял, какой вред нанесли товарищи по оружию. Руки, ноги, кажется, целы. Нестерпимо болит большой палец правой руки, помнил, как его пытались вывернуть. Возможно, сломали одно или два ребра. Надо как-то восстанавливаться. Он стал тянуть время. Надо полежать еще полчаса, час. Встал, когда кто-то пнул в бок и заматерился. Преувеличенно еле-еле стал разгибаться, поднялся, сел на стул и тут же упал на койку.
-Э, нет, так не пойдет, а службу кто за тебя нести будет? Давай иди снег размети.
Встал, пошел. Немного, с трудом помахал метлой. Думал. Что же делать? Их девять, он - один. Ребра, кажется, целые, и палец уже не так болит. Но если они надумают снова бить? Убить, скорее всего, не убьют. Но никак нельзя предоставить им еще одну такую возможность. Почему же это с ним происходит. Что они за нелюди. Неужели все такие.
Потихоньку стал наблюдать. Заводил, кажется, трое. Здоровые бугаи. С каждым по одиночке Калугин бы справился, даже сейчас, весь помятый. Остальные перед этими тремя заискивают, подхалимничают, даже и сержант. Вечером он не стал есть, когда все ужинали консервами и чаем. Делал вид, что его тошнит. Услышал, как сержант ругался с "бугаями":
-Такую мать! Начальство приедет, что я ему докладывать буду? Он же еле шевелится. А если ему хуже будет?
-Да ничего не будет. Скажешь, что он упал.
Калугин обрадовался. Значит, не насовсем они тут брошены. Начальство может приехать.
На следующий день, когда все ушли, кроме одного солдата, Калугин спросил:
-Вы что, всех так бьете?
Солдат ответил:
-Я тебя не бил, и другие ребята тоже не били. Только вид делали. А этих трое, которые всех бьют. Их и сержант боится. Заодно с ними. Ты вообще-то как? Сильно они тебя?
-Мне бы бинт, палец перебинтовать. Болит. Видишь, как распух.
-В аптечке есть бинт. Это тебе Колян чуть палец не выломал. Он всегда так делает.
Калугин наложил тугую повязку и прикинул, что кулак у него в рабочем состоянии.
Несмотря на нездоровую, враждебную обстановку, солдаты несли службу. Сидели по очереди за приборами, вели наблюдения, связывались с центральным пультом на аэродроме, который обслуживали несколько таких радиолокационных станций.
-Тебя как зовут?
-Женя.
-Меня Максим, можно Макс. Как думаешь, они еще меня бить будут?
-Вообще-то будут, но не сегодня. Сегодня начальство с поверкой приезжает.
-Тебя тоже били?
-Ну, так, чего меня бить, я сразу покорился.
-А остальные?
-Все так.
-Как же так, вас пятеро, еще и сержант, что вы, не могли им противостоять?
-Молчи лучше. Идет кто-то.
Громко топая, зашел один из "бугаев", тот самый Колян. Прямо в сапогах рухнул на койку.
-Что, уже сговариваетесь?
-Да что ты, Колян. Ничего такого.
-Чаю налей!
Женя услужливо подал кружку. Колян схватил, выплеснул на пол.
-Свежий завари.
-Сейчас, сейчас.
Колян спустил с койки ногу в сапоге.
-Эй, новый, давай работай, сапог стащи.
"Удобная позиция ему ногу подправить, чтобы не лягался"-
подумал Максим и стал медленно разгибаться.
-Шевелись резвее, - подбодрил его Колян. Максим в ответ заохал и застонал - Кончай притворяться.
-Сейчас, сейчас, - подражая Жене, подобострастно залебезил, приковылял к койке, взялся за сапог. "Грех не воспользоваться такой позицией", - подумал Максим, поудобнее ухватил сапог и одним движением, вроде бы и не сильно дернул, но наверняка попортил связки в паху, а в щиколотке - точно порвал.
Колян мощно взревел, цветасто заматерился. Влетел дружок.
-Колян, ты что? Что с тобой? Что с ним?
Женя в испуге тычет пальцем в Калугина:
-Сапог ему снимал, ничего не делал, а Колян как закричит.
А Колян уже молчит, глаза закатил. Прибежали еще солдат и сержант. Третьего "бугая" нет - на дежурстве.
-Что это с ним? - сержант строго глядит на Максима.
-Я не знаю. Велел сапог снять, я потянул, а он как закричит.
-Похоже, ты знал, как тянуть. Смотри, как бы тебе самому обе ноги не выдернули. - Стал осматривать ногу. - Давай нож, надо сапог распороть.
Распороли сапог. Нога в щиколотке багрово синела и прямо на глазах распухала.
Сержант посмотрел в глаза Максиму:
-И что, ты скажешь, что нечаянно повредил ему ногу?
-Конечно, нечаянно. Я раньше никогда и никому сапоги не снимал. Вот и получилось так неловко.
-Что-то мне кажется, что слишком ловко у тебя получилось.
Максим пожал плечами:
-Можно я лягу, товарищ сержант. Не могу стоять. Голова кружится, наверное, сотрясение мозга. У меня, по моему, все ребра поломаны, мне к врачу надо.
-А ему, по-твоему, к врачу не надо?
-Я не знаю. Я ему ничего такого не делал. У меня вон и рука болит, пальцы не сгибаются.
Сержант перепугался не на шутку. Как ни крути, а начальству надо докладывать о травмах.
А начальство - вот оно, подъехало на УАЗе. Майор, старший лейтенант, сержант за рулем. Заходят. Все встают, двое лежат на койках. Сержант даже не успел рта открыть, как майор железным голосом загремел:
-В чем дело? Докладывайте!
Сержант, заикаясь, стал докладывать, на ходу сочиняя версию, хоть как-то объясняющую ситуацию. Майор слушать не стал, немедленно приказал сообщить о происшествии командиру полка и вызвать на место военного прокурора, следователя и врача. Травмированных поместили в госпиталь. Закрутилось дело об избиении вновь прибывшего военнослужащего и о несчастном случае неизвестного происхождения - вывихе голеностопного сустава с разрывом связок и повреждением связок в области паха. О последнем Максим пожалел и подумал, что он теряет квалификацию. Должен был бы связки порвать, а только повредил. Впрочем, может быть, очень крепкие связки у "бугая".
В ходе следствия выяснилось, что вновь прибывший Максим Яковлевич Калугин, с высшим педагогическим образованием, был преподавателем физкультуры. Лишен права преподавать в связи с избиением учащегося шестого класса, обладатель черного пояса по карате, и кандидат в мастера спорта по боксу в среднем весе.
-Признавайся, что ногу товарищу повредил нарочно, - потребовал следователь.
-Во-первых, он мне не товарищ, во-вторых - ногу повредил нечаянно.
-На этом и будешь стоять?
-Так точно.
-Имея черный пояс по карате, и будучи кандидатом в мастера по боксу, ты мог проделать это специально.
-Мог, конечно, но я это сделал нечаянно, наверное, инстинкт сработал.
-А били тебя за что?
-Ни за что. Отказался просить у мамы деньги.
-Сколько денег потребовали.
-Пять тысяч. Откуда у нее такие деньги? Да и не собираюсь я у нее деньги просить, хоть и сто рублей.
-Врач говорит, что вы вполне здоровы и собирается вас выписать.
-Ему виднее. Только меня тошнит. Я думаю - сотрясение мозга и боли в области почек. - Максим был хорошо подкован по части медицины. После такого заявления надо будет пройти обследование, которое могло затянуться надолго. Служить ему оставалось одиннадцать месяцев и три дня. Провести часть этого срока в госпитале было бы совсем неплохо.
В палате они лежали рядом с Коляном, загипсованным от пояса до пятки. Колян бросал на Максима злобные взгляды и время от времени цедил сквозь зубы угрозы в его адрес. Максим, наоборот, выказывал всяческое великодушие поверженному врагу. Подавал ему миски с едой, кружку с чаем и, даже, "судно", на что Колян рычал:
-Ничего, ничего, и над тобой скоро поиздеваются, - а Максим отвечал елейным голосом:
-Ты не нервничай, Коля. Это на здоровье плохо отражается. Дай-ка я тебе подушечку поправлю.
Когда приходил врач, Колян просил перевести его в другую палату, или пусть этого "салагу" от него уберут.
Порой Максима беспокоила совесть, что он покалечил парня, практически беспомощно подставившего себя под его коварный прием. Тогда он пробовал разговаривать с Коляном серьезно:
-Послушай, Коля, что бы ты на моем месте сделал. Ведь вы на меня всем отделением навалились, а я ни в чем перед вами не виноват. - На это Колян отвечал матом и велел заткнуться.
Максим поставил своей целью заставить Коляна смириться, раскаяться в своих агрессивных действиях. Стать на путь благочестия и благонравия. В институте он изучал психологию, сейчас эти знания ему пригодились.
-Коля, ты крещеный? - как-то спросил Максим, подловив момент, когда Колян был сыт и находился под действием обезболивающего укола.
-А ты как думал? Что я - нехристь?
-Нет, я так не думал. Но если ты крещеный, ты о Боге думаешь ли когда-нибудь?
-Да нет как-то. Редко вспоминаю. Ни к чему как-то.
-О Боге надо думать, - назидательно вещал Максим, состроив приличествующее теме беседы выражение лица, - вот ногу тебе повредили....
-Так ты же и повредил.
-Это только так кажется, что я повредил, а ведь моей рукой кто-то управлял. Свыше.
-Бог, что ли, мне эту подлянку подстроил?
-Так нельзя про Бога говорить. Вот вы с Гришей и Вадиком обижали ребят, Бога и прогневили. Тебе и досталось. Хоть и моими руками, но ведь кто-то мной руководил. Сам бы я ни в жизнь не осмелился.
-Врешь ты все. А Гришке с Вадей чего же тогда не досталось?
-Ну, это не за горами. Со временем и им перепадет.
-Что, ты и их уделаешь?
-Зачем же сразу я? Много разных способов у Бога есть. Вот, к примеру, нападут на Гришу волки и разорвут его на клочки, а на Вадика - рысь...
-Вот ты придумал! На клочки. Лучше уж ты сам с ними разберись. После тебя хоть вылечиться можно, а то - на клочки.
-Жалостливый ты парень, Коля, как я посмотрю. Товарищей своих пожалел. Бог это любит. Это тебе зачтется.
-Слушай, задурил ты мне совсем голову. А ты сам-то крещеный?
-Я-то - не крещеный. Родители у меня комсомольцами были, когда я родился, а потом - коммунистами.
-Так чего ты мне про Бога впариваешь? Пошел ты знаешь куда....
-Ладно, я-то пойду, а ты вот о своей душе подумай. Ты-то у нас крещеный, значит - Бог тебе судья.
-Слушай, где ты так научился языком молоть. Вот бы мне так.
-Так это не трудно. Вот на книжку, почитай.
-Там что, написано про то, как разговоры разговаривать?
-Там про все написано.
-Давай.
Колян читал быстро. В день по одному тому средней величины. Он перечитал все, что было в библиотечке. Шолохова, Тургенева, принялся за Толстого.
-Остановись, - сказал Максим, - а то у тебя в голове каша будет. Обдумывать надо прочитанное.
-Чего тут думать, все же понятно.
-Современных писателей почитай.
-Неси.
* * *
Как ни старался Максим жаловаться на боли в разных частях своего тела, его, в конце концов, признали здоровым и выписали из госпиталя. Возвращаться на радиолокационную станцию ему не хотелось, и он предложил свои услуги в качестве "мед. брата". Во время учебы в институте он прошел курс начальной медицины, умел оказывать первую помощь, делать уколы, ставить банки, ухаживать за лежачими больными. Главный врач с большой охотой взял бы его, но командир полка и замполит уже положили глаз на Калугина. Узнав о его спортивном прошлом, прочили в тренеры сборной полка. "Какой кадр!" - радовались командиры. Исходя из этого, они закрыли глаза на травму, полученную солдатом Николаем Петренко, а следователь тоже в этом был с ними согласен, тем более, что Калугин напрочь отрицал свою вину. О таком факте в биографии, как затрещина ученику шестого класса, они и вовсе не стали думать, полагая, что ученик, скорее всего, схлопотал затрещину не за просто так.
Гриша с Вадиком с нетерпением ждали, когда Максима Калугина выпишут из госпиталя. Они наметили разобраться с ним, рассчитаться за покалеченную ногу Коляна. Узнав, что врага выписали из госпиталя, прибыли в главное расположение воинской части с определенными намерениями. Послали записку, назначили время и место встречи. Калугин догадался, что ему предстоит. Даже обрадовался. Поучит ребят по их же собственной инициативе, для их же пользы. Ни одного видимого увечья он им не нанесет, но больно будет. Встретились за ангаром, стоят двое - богатыри, залюбуешься. Максим и залюбовался, подошел, протянул руку:
-Здорово ребята! - руки не подают, Максим пожал плечами.
Вступил Гриша:
-Ты думаешь, тебе это даром пройдет? Ты думаешь, за Коляна вступиться некому? Сейчас ты у нас кровью умоешься... - дальше непечатное.
Вадик не такой красноречивый, только прошипел:
-С-сука..
А Гриша уже замахивается, Максим отскакивает.
-Ага, трусишь, курва!
Снова замах. Целится Максиму в ухо, а попадает, как Максим и рассчитал, в бетонный столб. Больно, ох и больно кулаку. Еще и без перчатки. Сзади замахивается ногой Вадик, Максим перехватывает ногу, слегка придерживает, чуточку поворачивает, Вадик падает носом в снег, да так неудачно, твердое что-то попало, кровь из носа пошла.
-Ах, как неудачно. Прости, Вадик. Снежку приложи.
Вадик прикладывает, Гриша свой кулак массирует.
-Может быть, хватит, ребята? Коля ведь на меня не в претензии, а вам лишние увечья ни к чему.
-На приемчики берешь, сука! - Рычит Гриша. - Ну, ты у меня попляшешь, - и разогнался, видно хотел Максима головой боднуть. Максим увернулся, Гриша врезался головой в стенку ангара, а она железная. Хорошо, что успел несколько затормозить, а то проломил бы голову.
Упал Гриша, ничего не понимает, а над ним этот салага стоит, издевается:
-Как твоя голова, Гриша? Может, хватит уже, а то повредишь здесь какое-нибудь казенное имущество. Окажи лучше первую помощь Владику, а то он кровью изойдет.
* * *
Письмо Максима Калугина - маме.
"Дорогая мамуля. У меня все хорошо. Солдатская семья встретила меня с радостью. Отвели самое хорошее место в кубрике (в спальне). Когда услышали, что я горюю о том, что не буду тебе посылать деньги, пока на службе, а не работаю, решили собрать из солдатского жалования, чтобы я тебе послал. Я решительно отказался, так они даже на меня рассердились, чуть не поколотили, разумеется, шутя. Я немного простудился, так меня тут же уложили в госпиталь. Сколько я ни просил, чтобы выписали побыстрее, говорил, что совсем здоров - ни в какую. Заставили лежать еще целую неделю совсем здорового человека. В госпитале со мной лежал мой товарищ Коля Петренко. Он повредил ногу. Подвернул. Еще и сейчас лежит в гипсе. Мы с ним подружились. Очень хороший и добрый парень. Много читает. Буду его навещать, пока он не выпишется. Если встретишь Наташу Снегиреву, передай от меня привет.
Целую крепко. Твой сын Максим".
Письмо Наташе от Максима
"Дорогая моя Наташа, Наташенька, Наташечка, Наташка! Как я по тебе скучаю....".- Далее на четырех страницах следует описание, как он скучает и как ему хорошо живется...
Письмо от Наташи - Максиму
"Дорогой Максим, пока ты прохлаждаешься в своей Армии, наслаждаешься замечательной армейской службой, мне стало совсем плохо. Кружилась голова, тошнило, падала в обмороки в общественных местах, даже пришлось обратиться к врачу, что я не делала много лет, так как всегда была здоровой. Врач Елена Марковна, ты ее знаешь, сказала, что у нас с тобой будет ребенок. Мальчик или девочка. Я очень обрадовалась, и меня перестало тошнить, голова больше не кружится и в обмороки не падаю. Ты рад? Конечно, рад, что я спрашиваю. Я купила для нашего ребенка много разных вещей: одежду и игрушки, спортивный комплекс, коляску, кроватку, коньки и лыжи. Ну, коньки и лыжи ему, пока, не понадобятся, пусть лежат. Теперь боюсь ходить на работу, очень скользко, могу упасть, а это для меня - опасно. Придется попросить Витьку Крылова, чтобы провожал меня."
Письмо Максима - Наташе.
"Дорогая Наташа! Не смей просить Витьку Крылова, чтобы провожал тебя на работу. Как это могло придти тебе в голову, он же плохо видит, у него астигматизм и координация плохая. Попроси лучше Ленку Ковалевскую, у нее второй разряд по лыжам и третий по конькам...". Далее на четырех страницах о том, как он скучает, а теперь еще и переживает за нее и ребенка...В конце было напоминание о том, чтобы Витьки возле нее и близко не было.
Письмо Наташи - Максиму.
"Дорогой Максим! Ты не переживай насчет Витьки, он хоть и в очках, но видит хорошо и координация у него хорошая, что это тебе пришло в голову, что плохая. У него же второй разряд по фигурному катанию. К тому же он высокий и сильный, а Ленка меня не удержит, если я падать начну, она же легче меня весит. А Витька, если что случится, то может меня и на руках донести до дома или до больницы".
* * *
Максим потерял сон и аппетит. Конечно, этот Витька только и смотрит, как бы ему с Наташей побыть, а тут еще каждый день провожать ее на работу и с работы. Поддерживать! А что на руках, то это вряд ли. У Наташи хорошее здоровье, и с ней ничего не может случиться. Хотя.... Нет, это надо же до такого додуматься. Витьку просить. Все, завязываю с этой армией. Подаю рапорт командиру полка, пускай отпускают домой по причине безвыходного семейного положения. Написал, понес. Часовой не пускает. Объяснили, что рапорт надо подавать своему командиру, а он уже дальше передаст.
"Бюрократы! Там женщина, может быть, погибает, беременная. Ее некому на работу проводить, а они рапорт не могут принять. Мне же ехать надо срочно. Пока доедешь, это дней десять пройдет".
Подал рапорт по команде, деваться некуда. До командира полка дошло через три дня. Приказал замполиту поговорить и объяснить. А Калугин ничего не понимает. Ему говорят: "Ты должен...", а он - свое: "я должен там быть...". Он уже и Наташе написал, что скоро приедет, а его не отпускают. Что это за жизнь такая. Человек себе не хозяин, - раб, подневольный, арестант. Я же никакого преступления не совершал, почему меня насильно здесь держат, когда я должен, обязан быть там, возле Наташи. Если я, конечно, не сволочь последняя. Если не отпустят, сам уйду, убегу, дезертирую.
За Максимом Калугиным стали следить. О его настроениях и намерениях знали, и бдительности не теряли. Придравшись к пустяку, посадили на гауптвахту на двадцать суток. Так как он нужен был в спортзале в качестве тренера, был отдан приказ приводить его на тренировки под конвоем двух солдат. Всю силу своего возмущения Максим вкладывал в тренировки. Его боялись. Он вселял ужас всем своим существом. Встречаться с ним в поединке никто из спортсменов не решался, и это придавало Максиму еще больше злости. Из когда-то добродушного парня он превратился в бесстрашного дикого зверя, а встречаться в поединке с разъяренным тигром или барсом кто же решится. По окончанию тренировки Максим с нарочито покорным, униженным видом подходил к своим конвоирам. Руки за спину, гимнастерка без ремня, голова свисает на грудь. Еле переставляет ноги, идет в сторону гауптвахты некоей демонстрацией протеста. Посмотреть, как ведут тренера сборной полка, выходили свободные от службы любители необычных зрелищ.
Когда до командира полка дошло, что вытворяет солдат Калугин на тренировках и по пути на гауптвахту, последовал приказ тренировки временно прекратить. Помещение гауптвахты было велено покрепче запирать и получше охранять. Пусть арестант остынет. Максим постепенно остывал и хладнокровно готовил побег из части. Если бы не арест, он бы уже сбежал сгоряча и, конечно, был бы пойман. Теперь он тщательно обдумывал каждый свой предстоящий шаг. План был такой. Завладеть ключами от вездехода. Забраться в него и ждать, когда ворота будут открыты. Может быть, ждать придется долго. Выехать через ворота и на большой скорости устремиться в сторону железнодорожной станции. Вездеход бросить в лесу, не доезжая станции. Сесть на любой поезд, идущий на запад, естественно, без билета. Можно на товарняк. Даже лучше. А еще лучше на платформу с какой-нибудь техникой. Если повезет, можно забраться в салон легкового автомобиля, хорошо бы японского. Проехать сколько можно, а там сойти на какой-нибудь подходящей станции, купить билет в общий вагон до места. Если все пойдет так, как он задумал, то ехать он будет с опережением погони...
"Все! Стоп! План не годится. Не буду я ехать с опережением погони. Телеграф, телефон, электронная почта всегда обгонят. Дурак я, дурак. Так рисковать собой, когда я так нужен Наташе".
Вездеход для побега не годится. Самолет! Он поднимет в воздух истребитель, никто его не догонит. Сразу надо было с этого начинать - с самолета. Но надо обстоятельно подготовиться. Нужна гражданская одежда и сообщник здесь, в части. В сообщники он выбрал Коляна. Решил ему во всем признаться, обсказать свое безвыходное семейное положение и призвать на помощь Бога, который, несомненно, одобрит действия Максима, а если Колян ему поможет, то и Коляну будет от Бога одобрение.
Между тем закончился срок пребывания Максима на гауптвахт