В 1971 году, перед премьерой «Большого босса», Брюс Ли уже начал работу над вторым фильмом. «Яростный кулак»[12]– это воспевание мести, фильм играет на глубоком чувстве вражды между китайцами и японцами, называвшими китайцев «больными азиатами». Отношения между китайцами и японцами напоминают отношения греков и турков, их вражда очень похожа на вражду католиков и протестантов в Ирландии.
Отправной точкой сюжета послужило реальное историческое событие – смерть китайского учителя боевого искусства Хо Юаня Чиа в 1908 году. В начале столетия Япония установила сильное политическое присутствие в Шанхае. Хо был докером необычайных силы и способностей и однажды разгромил целую банду японцев. Брюс Ли играет Чень Ченя, бывшего ученика старого мастера, который приезжает в школу Чин By, чтобы выразить уважение своему бывшему учителю, и обнаруживает, что тот только что умер. На похоронах обезумевший от горя Чень бросается в могилу, пытаясь отворить гроб учителя. «Как могло случиться, чтобы умер человек с таким прекрасным здоровьем?» – вопрошает он.
Память мастера оскорблена, когда господин By, пресмыкающийся перед японцами китаец, работающий переводчиком в японской ассоциации боевых искусств, представляет ученикам школы табличку с надписью «Больной нации Восточной Азии».
Его слова: «Что случилось, ты что – трус?» подталкивают Ченя к мести. Но в то же время эта фраза – ужасный непреднамеренный каламбур, возникший в процессе дублирования.[13]Ченя это оскорбление приводит в такую ярость, что он, нарушая кодекс поведения своего учителя, отправляется в японский клуб, где единолично сметает весь членский состав и рушит оскорбительный лозунг. Президент японской ассоциации требует ареста Ченя, и тому приходится скрываться.
Тем временем Чень раскрывает двух «шпионов», приложивших руки к отравлению его учителя. Каким образом это удается Ченю, не совсем очевидно для западной аудитории: он знает разницу между китайским и японским стилями нижней одежды. Чень убивает шпионов и вешает их тела на уличном фонаре возле дома японского консула. Пока Чень скрывается на кладбище, питаясь жареной кошатиной, японцы нападают на китайскую школу, не милуя даже учениц‑женщин, и оскверняют святилище памяти мастера. Невеста Ченя находит его на кладбище, и они строят совместные планы о побеге и о том, как они начнут новую жизнь. Но позже Чень решает, что его долг – отыскать провокатора и отомстить за смерть учителя.
Ло Вэй, который опять режиссировал фильм, играл также следователя на судебном процессе Ченя. Тем временем японская школа проводит прием в честь приезда русского борца (Боба Бэйкера), который счел необходимым покинуть свою страну. Ухмыляясь танцовщицам и заливаясь саке, они оскорбляют китайского коллаборациониста, господина By, который уползает с вечеринки пьяный в стельку. На улице он, пошатываясь, подходит к рикше, которым случайно оказывается прячущийся под видом рикши Чень. Чень поднимает тележку вместе с севшим в нее пассажиром в воздух на несколько футов в высоту и выслушивает признание о том, что приказ об убийстве учителя был отдан Сузуки, главой японской школы. Перед смертью By, хныкая, произносит еще ужаснее переведенную фразу: «Ну отчего все всегда выбирают меня?», после чего тоже оказывается повешенным на уличном фонаре.
После этого, переодетый в костюм работника телефонной службы, Чень проходит в японскую школу. (То, как Брюс изображал японца, привело китайских фанов в неописуемый восторг). Пробравшись внутрь школы, Чень прорывается мимо мечника и русского борца во внутренний кабинет, где в схватке с Сузуки убивает его, осуществляя месть за смерть учителя.
Вернувшись в свою школу, Чень видит, что там идет настоящая бойня, но когда прибывает полиция, угрожая закрыть школу из‑за сильного давления японских властей, Чень выходит из своего убежища и сдается шанхайской полиции с условием, что ученики его школы будут освобождены и честь школы останется незапятнанной.
У ворот школы ряд вооруженных полицейских поднимает на него ружья. С раскрытой грудью, всем видом показывая свое презрение к смерти, Чень бежит прямо на них, взлетая в последнем смертельном прыжке под град пуль своих преследователей.
Как и в случае с «Большим боссом», вторая картина начала сниматься по сценарию, который давал лишь самую общую картину того, как могло бы развиваться действие. Оборудование и материалы в «Голден Харвест» были немногим лучше, чем в Таиланде. Уже ранее напряженные взаимоотношения Брюса с Ло Вэем продолжали ухудшаться. Брюса просто выводило из себя полное отсутствие интереса к работе. Молчаливая терпеливость – не самое выдающееся качество Брюса, и во время съемок стычки с режиссером случались не раз. В Таиланде это не принесло большого вреда, но теперь, когда Брюс стал местной кинозвездой, а съемки происходили в самом сердце Гонконга, местная пресса не замедлила оповестить об этом публику ядовитыми заметками.
Сам Ло Вэй начал работать в киноиндустрии в 1948 году как актер, а режиссером стал с 1957 года. Он поставил более восьмидесяти дешевых художественных фильмов, большую часть из них для «Шоу Бразерс», перед тем, как Чоу пригласил его в «Голден Харвест». Он не собирался терпеть ситуацию, когда какой‑то желторотый начинающий, который делает только второй фильм, рассказывает ему что и как делать. Вскоре эти двое не могли договориться уже ни до чего.
И все же «Яростный кулак» был закончен за шесть недель.
Многие лица, знакомые по «Большому боссу», опять появились на экране. Как и предьщущий фильм, «Яростный кулак» был сделан за 100 000 долларов. Большая часть бюджета была потрачена на устройство двух японских зданий и садиков с мостами и прудами. Неделю съемки проходили в близлежащем парке. Там Ло Вэю пришлось удовлетворить требования местной уличной банды, чьи заправилы требовали платы за использование «их участка дороги». Деньги «за защиту» обычно выплачивались к большому раздражению Брюса, которого пришлось удерживать, чтобы он не атаковал мошенников.
На оформление картины было потрачено больше денег, чем в «Большом боссе». Было добавлено музыкальное сопровождение по типу фильмов «спагетти‑вестерн». Но самыми интересными были звуки, издаваемые Брюсом в боевых сценах, в которых «кулак» из названия фильма почти имеет свою собственную волю. Хотя за пределами съемок Брюс дрался с молчаливой молниеносностью, в «Кулаке ярости» он издает по‑странному прекрасные крики, подобные крикам дикого кота или птицы, которые дополняют его звериную грацию. В версии, продублированной на английский, часть эффекта потеряна из‑за смехотворного голоса, дублирующего текст, но, по крайней мере, эти крики – Брюса.
Каскадерные трюки (типа десятифутового прыжка с трамплина в «Большом боссе») опять были включены по настоянию Ло Вэя. Это также отвлекает внимание зрителей от настоящего мастерства Брюса. Сцена, в которой он, переодетый рикшей, поднимает в воздух тележку вместе с пассажиром и держит на высоте нескольких футов, – фантастический подвиг, и это затмевает его реальные возможности, – которые сами по себе почти чудо.
Вдобавок к силе боевых действий Брюса и его криков, выражение его лица несет в себе порой почти силу самой стихии.
Иногда на лице его изображается необыкновенная смесь эмоций: шок от того, что он забрал у кого‑то жизнь, экстаз воздаяния мести, сожаление, что все должно быть именно так, странное выражение, которое появляется в его глазах, когда он убивает противника. Однако все эти вещи бледнеют в сравнении с впечатлением, которое произвело новое оружие, примененное Брюсом Ли, – наверное, оно всегда теперь будет ассоциироваться с его именем, – нунчаку. Хотя нунчаку уже появлялось ненадолго в сериале «Зеленый шершень», именно в «Яростном кулаке» они впервые по‑настоящему используются в фильме.
Нунчаку – это две короткие палочки из твердого дерева, связанные гибкой цепью или струной. Если схватиться за одну из палочек, то, раскрутив вторую, можно нанести удар с силой до 1 600 фунтов в точке удара. Отдача такого удара не передается палочке, зажатой в руке, благодаря изолирующему действию короткой связывающей струны.
Нунчаку, которые Брюс использует в «Яростном кулаке», легче, чем тяжелое деревянное оружие, обычно используемое для поединков. Эти более легкие «палочки» можно вращать еще быстрее, что только усиливает восторг зрителей. Когда позже свистящий звук рассекаемого воздуха перекрыл дубляж, сцены оказались еще более впечатляющими. Хотя Брюс не был официальным постановщиком схваток, его влияние ощущается сразу, и особенно – в сценах с нунчаку.[14]
«Палочки» появились на белый свет в качестве орудия труда, а не оружия. Первоначально их использовали крестьяне на острове Окинава, расположенном в Южно‑Китайском море, при молотьбе риса, – чтобы отделять зерно от шелухи. Когда японцы завоевали Окинаву, они конфисковали все оружие у островитян, чтобы предотвратить месть. Островитяне, люди смешанной крови, живущие на перекрестке нескольких торговых путей, в течение столетий сочетали китайские боевые методы с развитыми в азиатских культурах. И теперь они проявили находчивость, разработав систему борьбы, в которой использовали свои орудия труда в качестве боевого оружия. На острове жило немало китайских семей, в том числе там обосновались и несколько монахов. Окинавские повстанцы уговорили этих монахов обучить их секретам китайского рукопашного боя.
В конце концов японцы обнаружили этот метод и ассимилировали подобные боевые техники в своей собственной культуре. К тридцатым годам двадцатого столетия боевые школы размножились по всей Японии. Этот новый стиль назывался каратэ, в буквальном переводе – «китайская рука», хотя позднее значение было изменено и слово стало значить «пустая рука».
Тот факт, что каратэ, которому было от силы двадцать лет, гораздо лучше известно в Америке, чем кунг‑фу, развивавшееся не одно столетие, объясняется тем, что «каратэ» принесли в США военные после Второй мировой войны. То, что каратэ берет начало от шаолиньских монахов, обучивших своему искусству жителей Окинавы, чтобы помочь им сбросить гнет японских завоевателей, не прошло мимо внимания Брюса Ли.
Первые же сцены «Яростного кулака» затрагивают самые глубокие чувства китайского народа. Веками китайцев грабили и эксплуатировали более сильные иностранные державы. Столетия отношения между Китаем и Японией были открыто враждебными, прерываясь регулярными периодами войны.
Япония повинна в территориальном разделе Китая в начале этого столетия, и она продолжала унижать Китай, Гонконг и остальную Азию в течение Второй мировой войны. Чувства часто были спрятаны под приветливыми улыбками для туристов, но глубокая обида на японцев была затаена. Несмотря на годы, проведенные в Соединенных Штатах, Брюс хорошо знал национальные чувства и беззастенчиво сыграл на них. Сам он также получал некоего рода удовлетворение, изображая сцену, где один мастер кунг‑фу сметает целую школу каратэистов.
Когда Брюс Ли неспешно переводил взгляд на японских противников и провозглашал: «Эй вы, слушайте меня! Я покажу вам, что мы – не больная нация», публика просто шалела, вскакивая с мест или на сиденья, чтобы громко выразить свое одобрение и восторг.
Еще одна ключевая сцена в концентрированном виде выражает настроение картины: Брюс срывает знак «Собакам и китайцам вход воспрещен» с главного входа в Шанхайский парк и, в прыжке забросив ногу выше головы, разбивает его вдребезги. Это не кинематографическая ложь: такой знак действительно там висел. Вдобавок ко всему этому, он еще побеждает русского борца, которого сыграл Боб Бэйкер, перед тем, как фильм достигнет своей кульминации и Брюс расправится с самураем, убившим его учителя.
К концу показа второго фильма Брюс превратился из превосходного бойца, который на экране умел драться так же хорошо, как и в жизни, в что‑то значительно большее. Он сделал то, о чем мечтает каждый политик, – его имя было у всех на устах. Он стал национальным героем.
В первые недели после выхода на экран «Яростного кулака» атмосфера на улицах Гонконга, наверное, напоминала то, что происходило в Англии, когда английская футбольная команда выиграла матч у немцев в финале кубка мира в 1966 году. Это был не просто выигранный футбольный матч, точно так же происходящее на улицах Гонконга в 1971 году было не просто реакцией публики на увлекательный новый фильм. Это было проявление национальной гордости – триумф над давним врагом. В этом смысле «Кулак ярости» ничем не уступал тому наводнению послевоенных фильмов, вышедших в пятидесятые годы, в которых немцы и японцы изображались не иначе как в виде злобных карикатур.
Брюс нанес ответный удар, заявляя во все горло, что он китаец. Сказать, что публика сходила с ума, не будет преувеличением: он задел нерв, идущий в самое сердце своих соотечественников. Он заменил ощущение неполноценности и сомнения в себе чувством достоинства, самоуважения победителя. И новый герой гонконгских китайцев к их изумлению был китайцем!
За первые четыре недели показа «Яростный кулак» побил рекорды, поставленные «Большим боссом», принеся доход в четыре миллиона гонконгских долларов. На руках билеты стоили до 50 долларов. В Сингапуре показ фильма пришлось отложить на неделю, чтобы дорожная полиция смогла разобраться с потоком людей, спешащих посмотреть фильм. В Филлипинах правительство сняло фильм с показа, чтобы местные кинопроизводители также могли получить какой‑то доход.
Хотя вряд ли кто‑нибудь на Западе осознавал это, без сомнения, Брюс Ли был самой быстро взошедшей кинозвездой в мире, а вместе с тем и самой желанной собственностью в киноиндустрии. Внезапно оказалось, что он уже не может просто пройти по улице или поесть в ресторане без того, чтобы вокруг него не образовалась толпа поклонников. Если все молодые парни в Юго‑Восточной Азии хотели быть похожими на Брюса Ли, то любая девушка, казалось, мечтала о том, чтобы выйти за него замуж. Но не только молодежь оценила уникальное мастерство Брюса. Один пожилой англичанин, одетый в строгий деловой костюм, ответил на вопрос корреспондента после просмотра кинофильма так: «Он ни на кого не похож. Его успех – в его умении двигаться, хореографии и умении выбрать время, в выходе за пределы человеческих возможностей».
Были и не слишком приятные аспекты внезапной известности Брюса, в частности, каждый уличный панк считал своим долгом вызвать Брюса на поединок, мечтая о моменте победы.
Фотографии Брюса Ли ежедневно появлялись в китайских газетах над статейками, вскрывающими его отношения с какой‑нибудь местной кинозвездой или выдавая последние подробности в происходящей борьбе с Ло Вэем. Режиссер же принялся теперь называть себя первым «директором‑миллионером», объявляя успех фильмов Брюса своей собственной заслугой. Ло Вэю удалось превзойти все границы возможного доверия: он заявил, что учил Брюса бою при постановке «Большого босса», говоря, что, хотя Брюс и был неплохим уличным бойцом, его пришлось учить, как драться при съемках фильма.
Настоящей правдой было то, что Брюс не только поднял Ло Вэя к его десятиминутной славе, но и единоручно вывел «Голден Харвест» и Рэймонда Чжоу на свет из неизвестности. И теперь Брюс выполнил контракт на две картины для Чжоу и был свободен заключать новый. Продюсеры со всей Юго‑Восточной Азии с ног сбивались, пытаясь получить его подпись под контрактом. Люди останавливали Брюса на улице и вручали ему чеки на большие суммы, которые он незамедлительно разрывал в клочья, зная, что, если он поддастся соблазну обналичить хоть один из них, наверняка окажется, что он уже связан обязательствами с каким‑либо проектом. Ран Ран Шоу, который всего год назад считал, что 10 000 долларов для Брюса будет слишком много, теперь сделал ему самое быстро выросшее предложение в истории – в двадцать раз больше. Когда Брюс отказался, последовал незаполненный чек. Некоторые продюсеры обещали 10 000 долларов любому, кому удастся просто получить подпись Брюса под контрактом. Один из отдаленных родственников Брюса вдруг почувствовал вдохновение разыскать давно потерянного двоюродного брата. Все это привело только к тому, что Брюс стал очень осмотрительным, – внезапно он понял, что уже не знает, кому можно доверять, а кто хочет его использовать.
Одно было несомненно ясно: Брюс Ли уже не будет наемным работником за зарплату. Он встретился с Рэймондом Чжоу и предложил стать партнерами. Помня, что Ран Ран Шоу все еще поджидает Брюса прямо за поворотом, тот точно прикинул, что половина прибыли вместе с Брюсом – безусловно значительно лучше, чем совсем никакой. Двое партнеров образовали кинокомпанию «Конкорд Продакшинс», в которой Брюс отвечал за творческие решения, а Чжоу решал текущие вопросы.
К сожалению, первым решением Чжоу было предложить Ло Вэю режиссировать новый фильм с Брюсом. Фильм назывался «Тигр с желтой мордой», съемки решено было начать в Японии в январе 1972 года. Опять‑таки, никакого сценария не было, и Брюс отказался брать на себя обязательства, пока его не предоставят. Хотя они и прошли через шараду нескольких неудавшихся встреч, посвященных планированию, на самом деле у Брюса не было ни малейшего намерения подпускать Ло Вэя сколько‑нибудь близко к своим картинам, и он уже публично заявлял об этом. Брюс заявил, что хочет писать свои собственные сценарии, хочет сам ставить свои фильмы и хочет также получать долю прибыли от проката фильма, потому что это именно его идеи и именно его появление на экране собирают толпы. Ни один гонконгский актер ранее не осмеливался на такое. Брюс сделал это не потому, что считал себя лучшим писателем или актером в округе, а потому, что не имел никакого доверия или уважения к режиссерам‑халтурщикам. Брюс был уверен, что его собственный энтузиазм даст в результате лучший фильм, чем конвейерный метод Ло Вэя.
Когда Брюс начал писать для себя сценарий и готовиться к постановке фильма с предполагаемым названием «Путь дракона», круги стали расходиться по всей гонконговской киноиндустрии. До того как Брюс принял решение сам писать и режиссировать, актеры всегда просто получали свою зарплату и делали то, что им говорили. Не важно, какой доход приносил прокат фильма, только продюсеры видели прибыль; все остальные получали зарплату, и как правило, не очень высокую. А теперь, когда Брюс проторил дорогу, другие ведущие актеры стали требовать лучшей оплаты и условий труда, – и это новое веяние просочилось по всей пирамиде вплоть до технического персонала и съемочных групп. Брюс не только считал, что справедливо, чтобы ответственные за создание фильма люди участвовали в распределении прибыли, он также думал, что это повысит заинтересованность и энтузиазм всех участвующих в проекте, что, в свою очередь, повысит качество производимых фильмов.
То, что фильмы Брюса Ли завоевали международное признание, а гонконгские фильмы стали производиться более профессионально, в большой степени произошло благодаря оживляющему воздействию Брюса на киноиндустрию, чьи методы были устаревшими и поверхностными. Как отметила одна из гонконгских газет, «Брюс – безусловно, ценность для отечественной киноиндустрии, которая является банкротом во всем, кроме количества». Как раз в этот период Брюс давал много интервью и писал статьи для дальневосточной прессы. Если взять все это вместе, можно понять и его устремления, и его проблемы.
Брюсу пришлось отвечать против обвинений в восхвалении насилия за такие сцены, как в «Большом боссе», когда он проламывает противнику голову пилой (сцена была вырезана в британской версии). Брюс объяснял, что то, что он изображает, основывается на фантазии. Настоящее насилие, утверждал он, – это бойня, происходившая во Вьетнаме. Для Брюса проблема состояла в том, что все, что хотел от него его зритель, – это действие, и он воспринимался просто как «супергерой». Брюс выражал свое сожаление в интервью с «Гонконг Стандарт», что, если бы он действительно выражал то, что хотел, в своих фильмах, аудитория просто не понимала бы его большую часть времени. Он говорил, что стремится к тому, чтобы создавать такие фильмы, которые были бы и серьезными, и философскими, и развлекательными в одно и то же время, – и что хотел бы взять на себя ответственность за повышение культурного уровня своей аудитории.
Брюс видел, что главной проблемой киноиндустрии Гонконга является низкое качество фильмов, отсутствие заинтересованности и профессиональной базы. Он считал, что роли в фильмах в мандаринском стиле переигрываются, а сценарии оставляют желать лучшего. Он сказал в интервью с «Нью Нейшин» (англоязычной газете в Сингапуре), что нередко оказывается единственным человеком, пришедшим на работу вовремя, тогда как остальные подходят с опозданием до часа. Он заявлял, что в дело кинопроизводства он готов вложить столько же энергии, сколько вложил в совершенствование боевого мастерства. Он рассматривал двенадцать лет, проведенных в Америке, как период подготовки и роста. Тем же, кто все объяснял его «удачливостью», Брюс отвечал, что сам создал свою «удачливость», осознавая свои возможности и используя их – и проводя тысячи и тысячи дней в оттачивании своего мастерства.
Ко даже несмотря на то, что Брюс купался в лучах всеобщего внимания, продолжая разъяснять свои намерения и изливать свои устремления прессе (называвшей его «королем Гонконга»), в начале 1972 года ему все‑таки пришлось продать дом в Бель Эйр, на который денег уходило больше, чем их успевали зарабатывать. Дом, нуждающийся в некотором ремонте, был продан с небольшой прибылью.
Глава 18. Путь дракона
Брюс Ли сделал два успешных фильма на Востоке, но в своих намерениях он все равно смотрел в сторону Запада. Даже планируя третий фильм, он с беспокойством дожидался решения «Уорнерс» и телесети ABC насчет «Воина». Он так сильно хотел сыграть эту роль, так настроился на нее, что даже сказал друзьям и представителям местной прессы, что дело уже практически улажено.
Но к концу 1971 года интервью, которое Брюс давал канадской телекомпании, показало, что дела шли вовсе не так, как ему бы хотелось. Канадский корреспондент новостей Пьер Бертон, который одним из первых на Западе осознал, что возникло нечто новое, вылетел в Гонконг, чтобы провести интервью с Брюсом.
Бертон: Вы собираетесь оставаться в Гонконге и быть знаменитым или едете в США, чтобы стать знаменитым там?
Брюс: И то, и другое. Я уже решил, что что‑то восточное, я хочу сказать – по‑настоящему восточное, должно быть показано на американском экране.
Бертон: Голливуд, похоже, так не считает.
Брюс: Ты лучше послушай меня. В Голливуде всегда одно – хвостик крючком, подбежать с этой стороны, заглянуть с той, знаете ли, глазки стыдливо опущены, и все такое прочее.
Бертон: Я хотел бы спросить тебя о проблемах, с которыми ты сталкиваешься, будучи китайским героем в американских сериалах. Говорят ли тебе люди из киноиндустрии: «Понимаешь, мы не знаем, как аудитория отреагирует на неамериканца».
Брюс: Такой вопрос возникал. Фактически, это обсуждалось, и именно поэтому, вероятно, «Воин» не будет пущен в дело…
Они считают, что с коммерческой точки зрения это риск. И я не могу обвинять их… Был бы я человеком с деньгами, я бы сам решал, примет зритель мои фильмы или нет.
Бертон: А как насчет другой стороны монеты: может ли быть так, что для восточной аудитории ты – скажем, достаточно современный и американизированный человек – слишком вестернизирован?
Брюс: За это меня уже критиковали.
Седьмого декабря 1972 года Брюс получил телеграмму из «Уорнерс», которая сообщала, что «в связи с требованиями по поводу актерского состава, он отстранен от дальнейшего участия в съемках телесериала «Воин», переименованного теперь в "Кунг‑фу"».
Вот вам действие, разворачивающееся на китайском фоне, с главным героем – китайцем, и одной из причин, приведенных для увольнения Брюса, было то, что он выглядит слишком по‑китайски! Были приведены и другие причины: слишком низкого роста, слишком сильный китайский акцент, недостаточно известное имя, чтобы играть в еженедельном шоу, мало опыта. Как признался заведующий отделом телепередач Том Кун, «хотя мы знали, что Брюс Ли хочет играть эту роль, его кандидатура никогда серьезно не рассматривалась».
Двадцать второго февраля 1972 года на экраны вышел «Фильм недели», который был пробным фильмом телекомпании ABC для сериала «Кунг‑фу». Соответствующие материалы в прессе объясняли тему сериала:
Квай Чан Кейн, китайский американец, бежавший из императорского Китая из‑за обвинения в убийстве, становится супергероем кули, участвующих в строительстве трансконтинентальной железной дороги, благодаря своему знанию древней науки‑религии.
«Кунг‑фу» показывал историю странствующего шаолиньского монаха, человека, желающего только мира, но способного принести мгновенную смерть. Эта история напоминает знакомую тему: герой пытается любой ценой воздержаться от вступления в бой, пока у него не остается выбора.
Главная роль в сериале была предложена актеру и танцовщику Дэвиду Карредайну (который совсем чуть‑чуть был похож на китайца) несмотря на то, что все знание Карредайна о кунг‑фу сводилось к тому, что он слышал это название – целых два раза. Фактически, в первых сериях исполнялись приемы дзюдо, поскольку технический консультант Дэвид Чжоу тоже не слишком был сведущ в кунг‑фу. В конце концов пригласили нового технического постановщика, Кам Юня.
Джо Левис, кинозвезда каратэ, также тренировавшийся с Брюсом Ли, вспоминает, как выглядела первоначальная идея первых сцен сериала «Кунг‑фу», принадлежавшая Брюсу Ли: разукрашенная карета китайского вида въезжает на пыльную мостовую центральной улицы. Местные ковбои подходят рассмотреть, что это такое, и вдруг распахиваются двери и оттуда выпрыгивает человек в костюме кунг‑фу. Левис рассказывает, что, когда «Уорнерс» отдали роль Дэвиду Карредайну, Брюс решил сосредоточить силы на Гонконге для начала восхождения к успеху. Точно так же и Клинту Иствуду, и Чарльзу Бронсону нужно было сначала уехать в Европу, чтобы стать кинозвездами, Левис добавляет: «Брюса очень огорчило то, что ему не удалось участвовать в сериале «Кунг‑фу». Ему пришлось пережить много отказов».
Брюс Ли размышлял о сценариях и режиссуре задолго до того, как приехал в Гонконг снимать свой первый фильм для «Голден Харвест». Джо Левис рассказывает, что на протяжении того времени, что они с Чаком Норрисом тренировались у Брюса, он неоднократно говорил про свои идеи для фильмов.
Несмотря на то что Джо Левис и Брюс работали вместе над постановкой боевых сцен в «Команде, потерпевшей крушение», Левис отклонил предложение Брюса о дальнейшей совместной работе. Левис считал, что в задуманном фильме Брюс ставит своей целью показать, что восточный мастер боя сильнее представителя белой расы.
Левис говорил, что Брюс хотел, чтобы он сыграл «большого, сильного, накачанного, голубоглазого, очень американского блондина – этакую боксерскую грушу». На что Брюс отвечал, что проблема была в том, чтобы найти западного бойца (а почти все они были большего веса) с достаточно быстрой реакцией, чтобы поединки с ним выглядели убедительно. Брюс сказал, что предложил Чаку Норрису сыграть эту роль в «Пути дракона» потому, что Норрис – один из немногих бойцов, кто может драться на большой скорости. Брюс заметил, что он работал на своей собственной скорости, потому что боец в меньшем весе, который делает замах быстрее, делает удар такой же сильный, как и боец в большем весе, замахивающийся медленнее.
«А кроме того, – добавил он, – не искать же карликов для поединка».
По‑видимому, Джо Левис считал, что мощь сильного и более тяжелого западного бойца возьмет верх над скоростью быстрого и более легкого восточного бойца – и что ему придется играть против этого.
«Брюс знал, что он предлагает мне сыграть в фильме, в котором я должен буду получить по голове от маленького 128‑фунтового китайского парня, который ни разу даже не был на ринге», – продолжает Левис.
Краткое замечание матери Брюса показывает, что Джо Левис был не так уж далек от правды. Грэйс Ли вспоминает: «Брюс сказал мне: «Мама, я – человек с Востока, поэтому я должен разгромить всех белых в фильме». Не думаю, чтобы Брюс говорил что‑то подобное Чаку Норрису».
Джо Левис и Брюс Ли никогда не вступали в поединок всерьез, так что остается только гадать, каким бы вышел исход такого поединка. Однако Левис признается, как ему удалось выйти победителем из поединка с чемпионом каратэ в тяжелой весовой категории Грегом Бейнсом в Лос‑Анджелесе 17 января 1970 года: «Я использовал многое из того, что показал мне Брюс Ли».
Афроамериканский мусульманин, рельефность мускулатуры которого сразу свидетельствовала о годах напряженных тренировок, Бейнс был фаворитом. Когда схватка началась, Бейнс принял традиционную глубокую, широкую стойку каратэка.
Послышались подавленные смешки, когда Левис начал подпрыгивать вокруг него, делая броски вперед и назад и набирая очки против почти неподвижного Бейнса. Каждый раз, когда Бейнс собирался сделать удар ногой, Левис успевал перехватить движение и зажать бьющую ногу, а затем быстро парировал последовательностью ударов кулаком. Когда Бейнс выбрасывал руку для удара каратэ, Левис захватывал бьющую руку с одновременным ответным ударом. Зрители сначала оторопели, а потом пришли в полное изумление.
В следующем раунде повторилось то же самое. Хотя Бейнс все делал правильно согласно традиционным методам каратэ, Левис никаких традиций не придерживался. Его стойка была легкой и подвижной, он отклонял удары, вместо того чтобы блокировать их. Он держал руки высоко, а не низко. И вместо того, чтобы жестко выпрямлять руку в локте – «как железную палку», он быстро наносил хлещущие удары – «как железный мячик на стальной цепочке – УАНГ!» Затем беспрецедентным приемом Левис притворился, что нападает в одном направлении, но потом изменил его и бросил Бейнса на помост.
Левис рассказывает: «Сначала я нанес парню прямой удар рукой, которому Брюс научил меня в джит кюн до, а затем сделал старый боксерский круговой удар правой. На этом матч и закончился».
Никто в аудитории уже не мог оправдать превалирования традиционного каратэ. Некоторые не хотели видеть очевидное и обвиняли Бейнса в отсутствии силы духа, хотя все дело было в применявшейся технике, а не в Бейнсе. Так же как приостановилась карьера чемпиона каратэ, так и самодовольное высокомерие традиционалистов поубавило силу.
В начале 1972 года при подготовке к съемкам фильма «Путь дракона»[15]Брюс купил и прочитал дюжину книг, посвященных всем аспектам кинодела. Ставя необыкновенно высокие требования к самому себе, он намеревался практически сделать весь фильм самостоятельно: писать сценарий, организовывать съемки, режиссировать и играть в нем главную роль; разыскивать места для съемок, набирать актерскую труппу, выбирать костюмы и ставить боевые сцены. В процессе он потерял несколько фунтов веса, набранного с таким трудом.
Сюжет Брюс придумал, основываясь на своих воспоминаниях о переезде из Гонконга в Сан‑Франциско в 1958 году и своем опыте работы официантом в ресторане Раби Чжоу. Впервые прибыв в Соединенные Штаты, Брюс купил китайско‑английский словарь; теперь он пользовался этим же словарем для перевода нужных слов с английского на китайский, а не наоборот, чтобы объяснить свои идеи ассистентам на собрании по планированию.
«Путь дракона» был первым гонконгским фильмом, снятым в Европе. Бюджет фильма (130 000 долларов) был немного выше, чем у предыдущих фильмов, но производственные издержки были покрыты предоплатой, полученной из Тайваня.
Четвертого мая 1972 года первая группа прибыла в Рим; в нее входили Брюс, Рэймонд Чжоу и Нашимото Тадаси. Брюс нанял оператором японца, считая, что японцы более компетентны в технических вопросах. Тремя днями позже в Рим прибыли ведущая актриса Нора Майо и другие актеры и члены съемочной группы. Они провели девятнадцать часов в самолете, летевшем через Таиланд, Индию и Израиль.
Брюс дал своей группе несколько дней на отдых. Но когда с десятого числа начались съемки, он оказался требовательным режиссером, который предполагал, что все должны прикладывать так же много усилий для создания фильма, как и он сам. В последующие дни они быстро обошли Рим, остановившись для нелегальных съемок под Колизеем. У фонтана Треви они задержались достаточно для того, чтобы Брюс успел бросить монету и загадать желание. Какое – догадаться нетрудно.
Сняв мизансцены, Брюс теперь мог приняться за главное: боевые сцены. Только что он гонял труппу по Риму, снимая до шестидесяти сцен в день, а теперь сорок пять часов снимал одну лишь сцену своего поединка с Чаком Норрисом. Инструкции Брюса по постановке этой сцены занимали почти четверть всего сценария. Как он всегда поступал с боевыми сценами, Брюс просматривал отснятые за день пленки; если находился хоть один неубедительный момент, назавтра вся сцена переснималась заново. Зная, как все это выглядит на пленке, Брюс много времени посвятил тому, чтобы научить актеров играть убедительно.
Ко времени завершения съемок Брюс нашел себе еще одно применение в киноделе: он играл на ударниках при записи музыкального сопровождения фильма.
* * *
В «Пути дракона» Брюс Ли играет такого себе деревенского парня по имени Тан Лун («Китайский дракон»), который покидает Гонконг и приезжает в Рим. Ожидая, пока его встретят в аэропорту, он заходит в местный ресторан, и его неудачная попытка установить контакт с официанткой заканчивается выполненным заказом на четыре тарелки супа. Потом Тана встречает его двоюродная сестра (которую играет Нора Майо), и по дороге к себе домой она рассказывает ему о своих проблемах. Ей достался в наследство ресторан, но на эту землю предъявляет претензии мафия. Но больше места в сцене уделено проблемам самого Тана, который пытается найти туалет, – что, по‑видимому, вызывало взрывы хохота зрительской аудитории в Гонконге.
«Путь дракона» сыгран как комедия. Фильм смонтирован с длинными паузами, учитывающими реакцию зрителей, а звуковое сопровождение прерывается комическими звуками «уа‑уа» и ударами в литавры – «бум!». И все же в постановке Брюса выделяются две замечательные боевые сцены и даже один или два отличных урока кунг‑фу.
Все официанты в ресторане учатся каратэ, чтобы противостоять головорезам, которые травят их и прогоняют посетителей. Тан приходит на тренировку, где один из официантов (старый друг Брюса Единорог) натаскивает других (в том числе названого брата Брюса By Нгана). Начинается спор о преимуществах различных боевых систем. «Не имеет значения, какого происхождения система, – говорит Тан, – главное – научиться ее использовать».
Позже, когда громилы опять приходят запугивать посетителей, Так вступает с ними на улице в схватку. Это производит такое впечатление на официантов, что они уговаривают Тана дать им еще один урок. На этом уроке Брюс делает боковой удар ногой по груше и, точно так же, как в «Лонгстрите», отправляет парня, державшего ее, в далекий полет. Все официанты клянутся бросить каратэ и учиться китайской борьбе.
Дальнейшая конфронтация Брюса и громил разыгрывается в основном, чтобы насмешить зрителя, но есть там и великолепные боевые последовательности, особенно хороши те, где Брюс использует нунчаку.[16]Брюс комически обыгрывает тот факт, что это оружие в неумелых руках может оказаться опаснее для владельца, чем для его противника. Когда одному из итальянских бандитов удается схватить пару нунчаку, он, помня, с какой небрежной грацией держал их Тан, начинает воображать, что он тоже наделен сверхъестественной силой магического меча Эскалибура просто потому, что держит его в руках. Собираясь нанести удар Тану, он сам себя сбивает с ног.
Сколь бы ни был искусе