Культура – это центральное понятие в выбранной мной профессии, антропологии. Поэтому я мог бы представить антропологическое описание этого понятия, которое, я надеюсь, читатели смогут найти в моём новом учебнике по культурной антропологии. Однако, вместо этого я хочу продемонстрировать вам, как профессиональные христиане вполне намеренно и на удивление эффективно впитали и использовали эту концепцию.
Без ведома большинства рационалистов, атеистов и ученых-антропологов, христианские миссиологи (те, кто исследует и преподаёт идеи и методы миссионерства) написали значительное количество литературы на эту тему, активно совершенствуют свое мастерство и делятся им. Для выполнения этих функций существуют целые организации, институты и издательства (Orbis Books и Zondervan в числе многих других). Главная проблема для миссионеров состоит в том, что сообщества, в которых они проповедуют, уже имеют собственные религии и, что гораздо более проблематично, свои собственные языки, ценности и институты, которые имеют тенденцию поддерживать их верования и выставлять христианство странным и непонятным или даже отвергать его полностью. Находчивые миссионеры понимают, что им необходимо преодолеть эти барьеры, изменить и подчинить себе их языки, системы ценностей и институты (что и является причиной того, почему проблема перевода христианских писаний на местные языки стоит для них так остро) настолько быстро и полно, насколько это возможно, заменив эти системы и институты своими собственными и в их собственном представлении.
В книге «Взгляды на мировое христианское движение» Уинтера и Ховторна, которая является путеводителем для осведомлённых в культурологии миссионеров, многие главы посвящены распространению информации о критической важности понятия культуры. Чарльз Крафт, один из ведущих соавторов этой книги, описывает культуру как «обозначение, которое антропологи дают совокупности структурированных обычаев и основных мировоззренческих предположений, который люди используют, чтобы управляют своей деятельностью. Культура (включая мировоззрение) является образом жизни людей, основой их жизнедеятельности, их способом справиться с их биологической, физической и социальной средой. Она состоит из приобретённых, упорядоченных предположений (т. е. мировоззрения), концепций и моделей поведения и полученных на основе их артефактов (т. е. материальной культуры)». Я думаю, что большинство профессиональных антропологов приняло бы это в качестве адекватного определения культуры.
Крафт идет дальше, перечисляя некоторые другие более специфические признаки культуры:
• Культура «предоставляет стройный план для жизни человека, имеет дело с каждым её аспектом и обеспечивает людей способами её регулирования»;
• Культура «является наследием прошлого и воспринимается таким образом, как если бы оно было абсолютным и совершенным»;
• Культура «имеет смысл для тех, кто в ней обитает»;
• Культура «является адаптирующей системой, механизмом для преодоления трудностей. Она обеспечивает людей примерами и стратегиями для возможности адаптироваться к физической и социальной обстановки вокруг них»;
• Культура «концентрируется более или менее тесно вокруг доминирующего в ней мировоззрения»;
• Культура «является сложным явлением».
Также он приводит несколько признаков центрального для какой-либо конкретной культуры мировоззрения:
• Оно «состоит из предположений (в том числе представлений), лежащих в основе всех культурных ценностей, пристрастий и поведения»;
• Оно даёт основания для «нашего представления о реальности и даёт ответы на вопросы о нём»;
• Его основные утверждения или основы «пришли от старейшин и появились не посредством рассуждений, а в качестве истины, не нуждающейся в доказательствах»;
• «Мы организуем нашу жизнь и жизненный опыт в соответствии с нашим мировоззрением и редко подвергаем его сомнению, кроме случаев, когда наш опыт противоречит некоторым из его предположений».
Значение всего этого для христианского миссионерства и целей данной главы можно выразить в следующих трёх пунктах:
1. Христианство, как и любая другая религия, является частью культуры. Оно приобретаемо и распространяемо, будучи интегрированным в другие части культуры, вроде экономики, родства и политики;
2. Христианство, как и любая другая религия, само является культурой. Оно предлагает новое мировоззрение, особые термины, используемые в коммуникации и в мышлении, а также особые формы символизма, организации и социальных институтов. Оно никогда не состоит из одних лишь верований, а, как указывает Пол Хиберт в том же томе «Взглядов на мировое христианское движение», также выражается в чувствах, ценностях, пристрастиях и стандартах для оценки и суждения явлений. В той или иной степени – это полный план жизни.
3. Христианская миссионерская деятельность – это тип межкультурной коммуникации и культурных изменений. Таким образом, переход их одной религии в другую никогда не является лишь вопросом смены веры; как Крафт напоминает нам «Значительные культурные изменения – это всегда вопрос изменений мировоззрения (…) Если что-то оказывает влияние на мировоззрение человека, то оно повлияет и на культуру в целом, как и на людей, которые мыслят терминами этой культуры».
В любых своих попытках использовать методы антропологии в миссиологии (среди которых несомненно встречаются различные вариации и исключения) христианские авторы признают, что христианство и его множество христианских культур – это не одно и тоже; оно должно принимать разные формы в разных культурных контекстах. По-сути, смысл этих сочинений заключается в том, что христианство должно принимать различные формы в различных контекстах, поэтому авторы призывают миссионеров «реконтекстуировать» христианство таким образом, чтобы вписать его в местную культуру, не отвергая при этом каждый её аспект, но и не теряя ядро религии. Однако, несмотря на то, что они признают культурный характер их религии, они не идут в этом до конца, прекрасно понимая её зависимость и относительность; то что христианство тоже:является лишь одним из способов регулирования человеческой жизни среди многих других;
l является достоянием своего собственного прошлого, развивалось в течение долгого времени, происходит от своих предшественников, но считаться абсолютным и идеальным;
l имеет смысл для тех, кто уже внутри него, но не имеет смысла вообще для тех, кто находится за её пределами;
l состоит из собственных допущений и предпосылок, которые лежат в основе его норм, ценностей, привязанностей и институтов;
l устанавливает и наделяет смыслом особое представление о природе реальности, а также предоставляет возможные ответы на него;
l не постигается логически, а преподносится в качестве истины без предварительных доказательств;
l организует жизнь и повседневный опыт своих последователей, в буквальном смысле обеспечивая их терминами, которыми они живут и описывают свой повседневный опыт, а также редко подвергаюи их сомнению.
Другими словами, несмотря на весь глубоко звучащий лепет о культуре, мировоззрении и прочем, миссионеры все еще думают (как они и должны думать, чтобы быть мотивированы к обращению в свою веру), что их культура и мировоззрение – это единственные истинные культура и мировоззрение. В своих «Божественных откровениях» Хиберт объясняет, что «нормы Библии (…) должны быть мерилом всех других культур (…). Истина, в конце концов, под которой он, естественно, понимает исключительно христианскую истину, «не зависит от того, что люди думают или говорят, а от того, что на самом деле». Видите? Другие культуры – это просто культуры, но христианская культура – это уже «реальность». Это и выдаёт их реальные намерения, как и общее значение антропологии.
Христианство наступает на культуру
То, что эти миссиологи таким образом описывают, является центральным антропологическим принципом под названием «холизм», который означает, что каждый аспект культуры: её религия, экономическая система, институт родства, политика, язык, гендерные роли и прочее интегрированы и взаимозависимы. Функционирование каждой её составляющей влияет на другие, а изменения в одной приводят к изменениям в остальных. Кроме того, доминирующие элементы культуры пронизывают её, воспроизводя самих себя в различных институтах и практиках. В конечном счете, все аспекты культуры образуют своего рода созвучие – общее последовательное восприятие или мотив.
Интеграция культуры – это двусторонний процесс и один из его векторов направлен от религии к остальным частям культуры, а христианские миссионеры понимали это ещё со времён того, что Майкл Велтон называл «коварной педагогикой» первых миссионеров–иезуитов. Еще в 1600–е годы иезуиты в Америке вторгались в местные коренные сообщества со своей «педагогикой» – просветительским режимом, который был «мотивирован интересом в достижении символического, культурного господства над противниками в лице собственных учеников». Будучи тщательно разработанной и приведённой в действие, их педагогика была сосредоточенной и непреклонной атакой на сами основы местных религий и культур:
Агрессивная педагогика иезуитов была направлена, прежде всего, на подрыв основ индийского образа жизни. Мировоззрение племени воспринималось им как сам собой разумеющийся источник смысла жизни, а различные духовно–религиозные практики (анимизм) были неразрывно вплетены в их повседневность … Иезуиты пытались выбить [шамана] из его главенствующего места в мировоззрении племени через насмешки, издевательства и состязания с ним с целью поставить себя на его место. Это было блестящей и беспощадной педагогической стратегией. Они использовали свои научные знания о солнечных и лунных затмениях, приливах, а также магическую силу печатного слова, чтобы уничтожить авторитет шамана. Они внедряли свои собственные мировоззренческие ресурсы (в настоящее время все больше и больше пронизанные научными формами знания), чтобы подорвать культурные основы индейцев и создавали собственную пятую колонну в «Империи Дьявола».
Среди тактик, используемых ими тогда и сейчас, было изучение местного языка для того, чтобы найти способы перевести идеи и доктрины" иерархической, патриархальной, технологичной и статусной христианской Европы в ментальность индейцев". Вооруженные знаниями языка и культуры (многие из которых были результатами первых «этнологических» исследований, проведённых в не–западных условиях), иезуиты начали наступление против местных основ жизни и религии по всем фронтам, особенно касаемо таких не прямо религиозных вопросов, как гендерные роли. Межполовые отношения, существовавшие там до контакта с иезуитами, были особенно важными и одновременно неприемлемыми для их миссии потому, что местные женщины "обладали значительной властью, авторитетом и уважением в жизни индейского племени. Хотя в них и было половое разделение труда, индейским культурам не хватало морального словарного запаса, чтобы считать женщин «плохими» или «злыми». Другим инструментом была подконтрольная европейцам торговля мехом, которая постепенно добилась включения местных сообществ в возникающую тогда глобальную колониальную экономическую систему, навязывая им порядки и ценности, подобающие для (нижних классов) нового христианского\капиталистического уклада жизни. Другими явными и отточенными педагогическими методами, используемыми на этих народах, были насмешки и словесные нападки на местные верования и практики, а также на местный уклад. Когда миссионеры – «воины просвещения», «чувствовали, что традиционный жизненный уклад сходит на нет, они сосредотачивали свои атаки на неадекватности их представлений о мире». Их оружием были научные знания, чтобы делать природные прогнозы (вроде затмений) и грамотность, чтобы утверждать, что письменное слово лучше подходит и более авторитетно, чем устная традиция и изображения, для целей представления и утверждения своей точки зрения. Они использовали эмоции и театральные приёмы, «изучали эстетические предпочтения своих учеников, чтобы повысить эффективность своей педагогики». В частности, иезуиты стремились создать роскошное, чувственное и духовное педагогическое пространство для того, чтобы оказывать влияние на своих последователей. Они совершали свои службы и ритуалы с невиданной помпой, чтобы обеспечить верующих особой духовной атмосферой, которая бы пробудила в них чувства и зачаровала их".
Антропологи Джон и Жан Комаровы обнаружили те же самые процессы на более позднем этапе колонизации Африки в 00–х годах XIX века. Колонизация, где бы и когда она не проводилась, включает изменение и подчинение политических и экономических сфер колонизируемых сообществ, вместе с религией и другими культурными традициями, вроде одежды, речи, брака, гендерных ролей и прочего. Все эти формы и практики, и не только религиозные догмы и обряды, несли послания христианства о том, что правда, что хорошо, что важно и что разрешено. Большая часть подобного культурного и религиозного «знания» скрыта и неформальна, встроена в те важные и не очень вещи, которыми мы занимаемся каждый день, и которые Жан Комаров называет «символами и структурами повседневной жизни». Таким образом, процесс этого преобразования был разработан, чтобы вызвать изменение этих символов и структур, «революцию в привычках», «стремление изменить повседневность»: для того, чтобы перенаправить человеческие усилия на скромный ландшафт повседневности, в то «здесь и сейчас», в котором практика протестантского искупления грехов выражается сегодня". Они даже назвали это «эпопеей обыденности» и «каждым днём, как Божественным Откровением»: "именно посредством остаточного, натурализованного характера привычки, власть поселяется в культуре, проникая в структуру мировоззрения. Это, на наш взгляд, послужило тому, почему перестройка мирских повседневных действий была столь важна для всякого рода социальных реформаторов, включая колониальных миссионеров".
Важным нерелигиозным средством внедрения изменений была экономика, в частности агротехника. Миссионеры предложили модель «цивилизованной культивации» в виде «миссионерского сада»; важным аспектом этой новой модели было переиначивание традиционных гендерных ролей, в которых женщины делали большую часть полевой работы. Плуг стал мощным культурным символом, заборы ввели новую концепции «огораживания» и частной собственности, а неравенство в количестве продукции, связанное с производительностью труда, породило различия в богатстве и статусе как на Западе. Но экономические изменения вышли за рамки садоводства и привели к появлению новых институтов, таких как рынки и деньги. Современная организация труда и денежные средства стали частью новой «моральной экономики», клеймя праздность и «примитивное производство», при этом содействуя «тому честному труду и образу жизни, что смоет грязь былой традиции». При этом более приземленные обычаи, такие как чистота, одежда и бытовой уклад, ценились за распространение цивилизованности и христианских ценностей. Внедрение западного стиля не только означало прикрытие языческой наготы, но и обучение местных жителей надлежащему ношению и уходу за одеянием; местный стиль, как казалось колонистам, был грязным, слишком «естественным», ему не хватало необходимых маркеров социальных и гендерных различий. Дом превратился в «бытовую» сферу, которая стала вотчиной женщины, где она бы буквально только и делала, что сидела, шила и прислуживала. Но традиционный дом для этого бы не подошёл; дома и сообщества должны были перестать быть тем, что европейцы воспринимали как «дикий массив мелких, безликих хижин, разбросанных по всей окрестности». Дома и постройки миссионеров снова послужили примером: с их прямыми углами, выделенными комнатами (например, для приема пищи, сна и т.д.), дверьми и замками для личного пространства и современной мебелью, устройство миссии «стало диорамой» для того, как люди должны жить. Собрание частных домов, которое и стало «городом», разделило общественные места от частных, загнав людей во вселенную квадратных блоков и широких улиц. Делая всё это, иностранцы занимались чем–то гораздо большим, чем привносили новую религию; они «учили туземцев строить новый мир», в котором цивилизация находила выражение «в квадратах и прямых линиях». При этом многие люди, в том числе атеисты и рационалисты, по–прежнему думают, что если они не живут в каком–либо первобытном сообществе или если в них не вбивают веру силой, то они обезопасили себя от влияния религии. Если вышеизложенное не открыло им глаза на все те обыденные способы, которыми религия пропитывает нашу жизнь, то они должны прислушаться к Крафту, который гарантирует своим читателям, что религиозная колонизация не является и не может быть просто лобовой атакой на «ложные» религии: для хитроумного культурного преобразователя "христианизация должна быть направлена на мировоззрение народа таким образом, что она будет влиять на каждую из подсистем в самом сердце его культуры. Истинно новообращенные люди (в Америке ли или за рубежом) должны демонстрировать библейско–христианские стремления и поведение во всей их культурной жизни, а не только в своих религиозных практиках". Соответственно, христианство в Америке и других странах Запада, как и другие религий в других сообществах, активно и целенаправленно преследует ту же цель, создавая всеобъемлющее и в значительной степени принимаемое как должное религиозное мировоззрение, которое, как правило, ускользает от критики, ускользая в первую очередь от нашего внимания. Как я и пытался предупредить читателей в моей предыдущей работе, Соединенные Штаты и западный мир в целом глубоко пропитаны христианством посредством множества больших и малых культурных механизмов. Знают они это или нет (и гораздо хуже, если не знают), но жизнь не–христиан, живущих в христианских сообществах, пронизана христианскими допущениями и предубеждениями. Как христиане, так и не–христиане, буквально с головой погружены в христианские культурные воды, и как рыбы, они обычно принимают как должное воду, в которой плавают.
Подсистемы, к которым ссылается Крафт, охватывают, по–сути, все аспекты культуры, включая язык, поворотные моменты жизни, повседневные и телесные привычки, социальные институты и даже понимание пространства и времени.
Язык
Язык в обществе – это первое, но далеко не последнее место, в котором можно увидеть почти неуловимое влияние религии. Даже атеисты говорят на языке религии, что в американском обществе называется «говорить по–христиански». Религия не только проникает в местный язык, но и сама по себе является языком со своим собственным лексиконом, который не имеет смысла вне этой религии. Например, христианство богато на терминологию, которая часто не имеет аналогов в других религиях: «Бог», «рай», «ад», «грех», «ангел», «дьявол», «благословить», «душа», «святой», «молитва», «священный», «божественный», «крещение», «чистилище», «благая весть» и так далее. Они являются не нейтральными, универсальными понятиями, а специфичны для этой конкретной религии. Такая религия, как индуизм, имеет свой собственный уникальный лексикон с дхармой, кармой, сансарой, мокшей, югой и прочим. Христиане не общаются подобными выражениями, так как они не встречаются в христианстве, а индуисты не используют «христианские слова», поскольку они не встречаются в индуизме.
Но религия – это нечто намного большее, чем её лексикон; религии, как и другие области культуры, включают в себя конкретные утверждения и понятия. Некоторые из этих общепринятых для религий понятий являются пропозициями, то есть претензиями на правду, вроде «Бог существует» или «Иисус был сыном Бога.» Многие, однако, таковыми не являются: они могут быть утверждениями власти, призванными оказывать влияние на действительность, начиная от «Боже, благослови Америку» и заканчивая молитвами Навахо о здоровье и фразами вроде «абракадабра». Многое из религиозного лексикона состоит из готовых последовательностей выражений, которые люди говорят точно так же не задумываясь, как «Привет, как дела?» или «Хорошего дня»; в крайнем случае, эти последовательности становятся литургиями, как в случае с католическими мессами или церемониями венчания. Религия также включает истории(которые, как правило, предназначены для того, чтобы организовывать нашу жизнь в определённом порядке) и метафоры для восприятия мира и построения на них своего поведения. И было бы непростительно не признать то, что религиозный язык может также хранить секреты, скрывать правду, манипулировать слушателями, а иногда даже открыто лгать. Религии вроде христианства также содержат образы, истории и метафоры, которые пронизывают речь и мышление культуры. Даже краткий перечень подобных примеров показывает, насколько глубоко христианство пропитывает нашу речь: Печать Каина, Сад Эдема, Давид против Голиафа, Лестница Иакова, страдания Иова («ангельское терпение»), «мой крест», «розги пожалеешь – ребенка испортишь», «перековать мечи в орала», «глас вопиющего в пустыне», «может ли барс переменить пятна свои?», «не прячь свечу под спудом», «волк в овечьей шкуре», «войны нынешние и грядущие», «врач, исцели себя самого», «заблудшие овцы», «гроздья гнева», «бросить первый камень», «через тусклое стекло» и многие, многие другие. Большинство атеистов используют эти фразы не имея ни малейшего представления об их источнике и о том, как их использование к нему относится.
Поворотные моменты жизни
Религия также вторгается в основные моменты нашей личной и общественной жизни. Два наиболее очевидных: это рождение и смерть. Хотя религия и не является их причиной (хотя многие и утверждают обратное), она настаивает на своей роли в них или даже власти над ними. Многие религии утверждают, что человек не может «хорошо» или «успешно» родиться или умереть без религиозного свидетельства и церемонии. То же самое с браком – социальным и гражданским союзом, который религия часто пытается приписать исключительно себе, говоря, что брак может заключаться только в церкви. Во времена болезни или несчастья, религия настаивает на своей в них роли в качестве либо избавления, либо их причины. Почти всегда, во времена всеобщего смятения, вроде войн, стихийных бедствий и других трагедий, религия заявляет о себе. Также религия может просто придумывать свои собственные поводы и события, такие как крещение, посвящение, бар–мицву (в иудаизме) для ребёнка, корабля или чего–нибудь еще, на что религия хочет наложить свои руки.
Привычки
Религии не достаточно того, чтобы напоминать о себе по праздникам; проповедники инстинктивно понимают, что мелочи – важнее всего, так как они составляют большую часть нашей жизни. Таким образом религия встраивает себя в такие повседневные события, как приём пищи: она часто ограничивает то, какие продукты и когда мы можем употреблять в пищу (в этой религии нельзя свинину, в другой говядину, в третьей нельзя есть мясо в пятницу или есть мясо вообще и т.д). Также это включает практики поста и застолий, вроде мусульманского Рамадана или католических праздников. Каждый раз, когда вы едите или даже ложитесь спать, от вас может ожидаться произнесение молитвы. Религия может даже заявить о себе, когда вы чихаете ("Будь здоров" в русском языке возможно имеет христианское происхождение). Религия может также вторгаться в ваш день более интенсивно с помощью регулярных церемоний: исповеди, молитвы и прочего.
Один из самых недооцененных способов, с помощью которых религия продвигает себя – это имена. Во многих религиях люди получают имена из мифологии местных верований. В христианстве для мужчин это: Иван, Кирилл, Андрей, Давид, Илья, Михаил, Иосиф, Даниил, Соломон, Филипп; для женщин: Мария, Анна, София, Ева и так далее. В исламе Мухаммед, вероятно наиболее распространенное мужское имя наряду с Али и Хусейном. Индусы часто называют своих сыновей Кришной или Рамом/Рамой, а некоторых скандинавов все ещё зовут Тор.
Телесные привычки
Презрение христианства ко всему телесному вовсе не означает, что христианство оставит ваше тело в покое. Христианство, как и всех другие религии, устанавливает стандарты того, как мы должны одеваться, ухаживать и следить за собой. Волосы – одна из наиболее больных тем: многие протестантские секты считают, что волосы у женщин должны быть длинными, а у мужчин – короткими, в то время как сикхи считают, что мужчины вообще никогда не должны стричься. Волосы индуистов могут быть спутанными или ухоженными, ортодоксальные иудеи могут носить пейсы, у мормонов –фундаменталистов женщины носят высокие причёски, уложенные и завитые определённым образом. Растительность на лице тоже заботит религии. Так фундаменталистский Ислам требует, чтобы все мужчины носили бороды, в то время как мормоны их, наоборот, отращивать не должны.
В дополнение к волосам, одежда также является знаком религиозной принадлежности: женщины среди мормонов–фундаменталистовв недавно мелькали в новостях [имеется ввиду секта Уорена Джеффса, осуждённого в 2011 г. за изнасилование несовершеннолетних], нося длинные платья «под старину»; амиши носят свои подтяжки и шляпы; сикхи носят тюрбаны (чтобы скрывать свои длинные волосы); паломники–мусульмане в Мекке все носят одинаковые простые, белые одежды. Ортодоксальные иудеи иногда носят филактерию – небольшой деревянный ящичек с отрывками Писания на своих лбах и руках, а мусульманским женщинам часто приходится носить платки и абайи, скрывающие волосы или всё тело. Сикхи носят с собой расческу, браслет и короткий меч, а также, как и от мормонов, от них ожидается, ношение особого нижнего белья.
Очевидно, что религия диктует как мы должны одеваться и следить за собой, не говоря уж о других религиозных манипуляциях и операциях над телом, вроде мужского и женского обрезания, татуировок, рубцов, пирсинга и прочего. Религия распространяется даже на личную гигиену своих последователей: многие из них требуют различных ритуальных омовений – повседневных версий христианского крещения. Кроме того, религии могут содержать особые позы и жесты: медитативную позу буддиста, сложные упражнения индуистских йогов, стояние на коленях сжав руки в молитве, крестное знамение и так до бесконечности. И наконец, религия хочет иметь право голоса и в сексуальной жизни человека, в том числе в том, с кем, когда, как и почему.
Социальные институты
Никакая религия не достигнет успеха, если она не сможет превратить свои нормы в долговечные, социально значимые институты или, по крайней мере, не проберётся в уже существующие. Две наиболее очевидных точки входа религии в общественные институты – семья и образование. Религия их тоже не изобретала, но, как и с жизненными событиями, она любит делать вид, что изобретала, или что только её конкретная версия является "правильной". Религия может пытаться диктовать условия вступления в брак, вашу сексуальность, деторождение, воспитание детей и семейные ценности. Она может создавать свои собственные образовательные учреждения или требовать включения в светские учреждения через «минуты молчания», религиозные выставки или публичные молитвы и преподавание религии.
Другим продуктивным местом для религиозного вмешательства являются политические или государственные учреждения. В некоторых религиях, вроде ислама, религия, по существу, является законом и судебной практикой, формируя судебную систему и отвечая за все решения: от брака и бизнеса до войны. Проникновение религии в политику может принимать различные формы: от прямой теократии, как в Иране при Хомейни или Афганистане при талибах (или в теократической программе христианских «доминионистов» или «реконструкционистов») до благочестивых политиков, приёма духовенства в армию, религиозных мероприятий на государственной собственности, религиозных лозунгов на деньгах и формулировки клятв и присяг. Кроме того, куда бы религиозные люди не шли и что бы не делали, они часто оставляют напоминание о своей вере, включая их рабочие места, где сотрудники могут возводить алтари, работодатели организовывать молитвенные группы или группы изучения Библии.
Наконец, искусство в целом, от музыки, живописи и скульптуры, до литературы и философии, формируется религиозными темами: какой процент западного искусства за последние две тысячи лет был повторением христианских мифов и образов? Между тем, греческое и римское искусство передавало религиозные переживания этих культур, как и искусство индуизма и буддизма, в то время как еврейское и мусульманское искусство было ограничено запретом на реалистичные изображения. Даже такие современные средства массовой информации, как телевидение и кино, продолжают передавать религиозные послания: открыто в «Страстях Христовых» и тайно в «Матрице» и других тайтлах и жанрах, которые говорят об «избранном» и «спасителе».
Нужно помнить, что если религия не сможет получить место в общественных институтах или доминировать в них, то она просто создаст свои собственные. Если религия не может контролировать светские школы, она будет создавать свои закрытые, «специализированные», либо просто заставит учить своих детей на дому. В крайнем случае, если религия не может доминировать в правительстве, она может уйти в изоляцию (как амиши или мормоны–фундаменталисты), попытаться захватить власть (как Талибан) или установить своё собственное (как движение «Христианского Исхода» в Соединенных Штатах, которое стремится буквально захватить и контролировать государственную власть в своём штате, а также отделиться от США если это будет необходимо).
Время
Религия определяет само понятие времени для своих последователей, что видно на примере крупных явлений, таких как календари и годичные циклы. Когда жители Запада заявляют, что сейчас, например, 2010 год, они молчаливо объявляют победу христианства над временем: это 2010 год в соответствии с христианским календарем, но «реально» это вовсе не 2010 или любой другой год. Мусульмане имеют свою собственную календарную систему, начинающуюся с первого года мусульманской эпохи, евреи имеют свою, как и индусы (на самом деле их там больше одной), китайцы и майя. Религии не только «колонизировали» календарь, но и заполнили год своими событиями и мероприятиями, в том числе ежегодными каникулами и более короткими циклами, вроде семи дней недели со вставленным в неё «шаббатом» (будь то пятница для мусульман, суббота для иудеев или воскресенье для христиан и римлян, у которых они это и переняли). Религия даже определяет макроструктуру времени, будь оно «линейным» с обозначенным окончанием как и в христианстве, или бесконечно–круговым как в индуизме. В меньших масштабах, как уже упоминалось, религии формируют течение дня, определяя даже когда день начинается (закат предыдущего дня в иудаизме, полночь у одних, восход солнца у других и т.д.) и заполняя его религиозными обрядами, вроде пяти ежедневных молитв в Исламе, молитвы перед едой и перед сном, почасовыми церковными колоколами, посещением службы или церкви.
Пространство
И, наконец, религии буквально колонизируют физическое пространство, в котором обитают. Даже самые «потусторонние» религии накладывают свою печать на материальный мир. Каждая религия имеет свои «священные места», которые могут быть городами, в которых находятся их лидеры и учреждения, в которых они были основаны (как в Риме, Иерусалиме, Солт–Лейк–Сити или Мекке) или в местах, где произошли важные религиозные события: для многих религий определённые горы, озера, реки и другие локации имеют особое значение и влияние. Религии обычно нуждаются в ритуальных площадках, чтобы проводить ритуалы или хоронить усопших («священные земли»). Большинство религий строят священные сооружения, вроде соборов, мечетей, ступ, ашрамов, монастырей, храмов и синагог. В дополнение к своим собственным обрядовым местам, религии, как правило, пытаются "застолбить"другие государственные или частные пространства. Многие религии имеют особые знаки: крест, полумесяц, звезда Давида, колесо дхармы, свастика, которыми они помечают всё, до чего дотянутся; они также могут размещать статуи, надписи и другие виды рекламы, постоянно или время от времени (как на Рождество). Среди наиболее ярких примеров находится "Христос–Искупитель" – статуя, возвышающаяся над Рио–де–Жанейро, в Бразилии; 37–метровый колосс буквально клеймит город как свой собственный. Религиозные люди часто приносят эти вещи в свои дома и на рабочие места, возводя алтари, святыни, ставя иконы, портреты, мезузы и вообще всё, что религия потребует. И, как при наделении именем из религиозной мифологии, места часто называют таким же образом, что в буквальном смысле выжигает религию на карте и погружает верующих (и неверующих тоже) в географически воспроизведённый мир религиозных мифов. Вспомните, например, христианские названиея в Соединенных Штатах: Нью–Ханаан в Коннектикуте; Вифлеем в Пенсильвании; Сент–Пол в Миннесоте; горы Сангре–де–Кристо в Колорадо или Корпус–Кристи («Тело Христово») в Техасе.
Культура наступает на христианство
Как мы уже говорили ранее, культурная интеграция – это улица с двусторонним движением: культура адаптируется к религии и проникается ею, а религия, в свою очередь, проникается культурой. Иными словами, религия не только воспроизводит себя через разные аспекты культуры, но и культура воспроизводит себя через религию, переделывая религию, вроде христианства, по собственному образу и подобию. Лофтус проницательно подмечает в предисловии к этой книге способности христианства или любой другой религии к адаптации. С момента своего создания, христианство с необходимостью подстраивало себя к своей культурной среде, что справедливо, поскольку религия, которая несовместима со своим культурным контекстом, была бы непонятна, а значит и непривлекательна для представителей этого общества. Следствием этого является то, что не существует такого понятия, как единое, глобальное христианство. Вместо этого существует много разных, местных христианств, которые часто не признают, не принимают или даже не понимают друг друга.
Элейн Пейджелс находит признаки такой адаптации непосредственно в образующих документах христианства. Каждое из четырех Евангелий является продуктом особенностей своего исторического времени и политической перспективы; они были написанный для или против кого–то и каждое, таким образом, находилось под влиянием своих собственных конкурентов и противников. «От Марка», как правило признаваемое в качестве первого, «занимает примирительную позицию по отношению к римлянам», но противостоит «еврейским лидерам – совету старейшин, Синедриону, наряду с иерусалимскими книжниками и жрецами, отвергнувшими Мессию». Данное христианство – это спор между иудейскими группами. "От Матфея" же отражает создание самостоятельных христианских идентичности и сообщества, отделённых от евреев, то есть «большинства, которое отвергло Благую Весть, и поэтому утратило свое наследие». Лука как «единственный новозаветный автор–неверей, пишет для тех обращенных в христианство язычников, которые считают себя истинными наследниками Царства Израилева»; в то же время, он заключает шаткий мир с еврейскими властями. Ко времени «Иоанна», исторически последней версии, возникла ограниченная и дружная христианская община, которой было заповедано любить друг друга, «а своих еврейских соперников считать порождениями Сатаны. И это не говоря о неофициальных или «неканонических» Евангелиях, вроде «Тимофея», «Марии Магдалины» или «Филиппа», которые рисуют еще более расходящиеся портреты Иисуса и его миссии.
Расщепление христианства не закончилось с его принятием в качестве государственной религии Римской империи. Скорее даже, различные мнения, названные ересями (от гр. «айресис» – «выбрать»), пр