Избирательные реформы 1867, 1884 и 1918 гг. шаг за шагом вовлекали в политику новые и новые массы британцев. По мере демократизации избирательного процесса успех политических партий всё больше зависел от того, насколько убедительно и последовательно они выглядят в глазах не только элит, но многомиллионного электората, насколько привлекательной и отвечающей интересам максимального числа избирателей является их программа. Партии столкнулись с необходимостью формирования своего реноме, устойчивого образа, идентификации, которые в системе координат общественного сознания ассоциировались бы с определённым набором идей и ценностей, затрагивающих интересы широких слоёв населения, т.е. с "массовыми идеологиями". Их прототипы уходили своими корнями в прошлые века и были адресованы незначительной части населения. Партии, претендующие на власть, были готовы адаптировать свою политику таким образом, чтобы обеспечить себе поддержку как можно большего числа избирателей. В то же время, они должны были представлять из себя альтернативу другим партиям, иметь своё характерное лицо, не совпадающие с другими обещания и лозунги. В условиях общества высокой классовой поляризации, в котором электорат делился на примерно равные по численности половины, партии обладали ограниченными возможностями по идеологической экспансии.
В сложившейся в межвоенный период классической для Великобритании XX века двухпартийной системе, важную роль в складывании которой сыграла мажоритарная система голосования, Консервативная и Лейбористская партии имели свои прочные электоральные ниши и могли рассчитывать не больше, чем на 20–30% "естественного электората" своего соперника. В то же время, без их поддержки на выборах партиям было трудно склонить чашу весов в свою сторону. Таким образом, сложилась достаточно равновесная система, в которой две крупнейшие политические организации страны пользовались классовой и социальной стратификацией общества, но одновременно не могли обойтись без голосов "среднего", т.е. умеренно настроенного избирателя. В результате их политические программы содержали значительный элемент компромисса, им не был свойственен радикализм. С одной стороны, обществу был предложен набор из коллективистских ценностей социал-демократического характера с британской спецификой, включая фабианство и социализм, лейборизм и реформизм, с другой, – набор из консервативных и индивидуалистических ценностей, включая "органическое общество" и защиту частной собственности, свободу и порядок.
Этим двум системам ценностей были присущи гибкость и прагматизм. Долгое время у ЛПВ и тори во внешней и внутренней политике фундаментальных расхождений не было – феномен, получивший в 1950-е годы название "батскеллизм", причём "законодателями мод" выступили лейбористы. Свидетельством эффективности двухпартийной системы с двумя умеренными альтернативами стало функционирование "избирательного маятника", когда к власти приходила то правоцентристская, то левоцентристская партия. Зависание маятника в правой части политического спектра в 1950-е, а также в 1980–90-е годы, не умаляет того факта, что обе партии оказали существенное влияние на послевоенное развитие британского общества.
В 1970-е годы социал-реформистская идеология в своей социально-экономической части постепенно уступала место идеологии либерально-рыночной. Однако если в предыдущий раз межпартийный консенсус был достигнут достаточно быстро благодаря мощному фактору Второй мировой войны, то теперь складывание его новой разновидности заняло более длительное время. Одновременно была нарушена равновесность системы партийной конкуренции, когда и Консервативная, и Лейбористская партия совершили идеологический крен в противоположные стороны, но на этот раз не лейбористы, а тори уловили веяния времени. В отличие от консерваторов второй половины 1940-х годов лейбористы три десятилетия спустя не проявили того же прагматизма и оказались отстранёнными от власти на 18 лет.
Успех тори сопутствовал не потому, что они идеологически сместились вправо, ведь избиратель наказал за радикализацию не их, а лейбористов. Дело было в том, что сдвиг консерваторов вправо был вписан в изменения, происходившие в социальной структуре общества. Лейбористы по-прежнему отталкивались от того, что главными субъектами общественного развития были рабочий класс, с одной стороны, и собственники, наймодатели, управленцы частных компаний, с другой. В действительности социальный состав общества вступил в стадию фрагментации, соотношение между классами и социальными группами менялось, что не замедлило сказаться на конфигурации электората партий. Соответственно требовалась смена идеологических приоритетов. Страна вступила в полосу тэтчеризма, для которого были характерны неолиберальные подходы в социально-экономической политике и неоконсервативные – в вопросах государственного управления, внешней политики, закона и порядка.
В 1945–70 гг. классовый состав электората двух крупнейших партий был прямо противоположным. Если консерваторов поддерживало более 60% представителей среднего класса (социальные группы А, В и С1) и менее 30% рабочего (социальные группы С2, D и Е), то лейбористов – более 60% рабочего и менее 30% среднего. В 1970-е годы положение стало меняться. К октябрьским выборам 1974 г. поддержка тори среди среднего класса упала почти до 50%, однако этим оттоком воспользовались не лейбористы, а третьи партии. Во второй половине десятилетия свой традиционный электорат начали терять уже лейбористы, которых в 1979 г. поддержала лишь половина рабочего класса. Однако если лейбористы не сумели раньше обратить в свою пользу фрагментацию электората консерваторов, то последние в отношении их визави делали это с успехом – в том же году их поддержало рекордное количество рабочих – 35%.
Положение лейбористов усугубилось в начале 1980-х годов, когда они продолжили терять поддержку и среди своих "естественных" сторонников – рабочих, и среди среднего класса. В 1983 г. оба показателя достигли своего минимума в XX веке. В то время как в Великобритании полным ходом шла глубокая социальная перестройка, и тэтчеризм занимал командные высоты, лейбористы по-прежнему основывали свои идеологические постулаты на представлении о классовой структуре общества 1940–60-х годов. Однако это был тупиковый путь. Индекс голосования по классовому признаку показывает, что, достигнув 82 единиц в 1951 г., он упал ниже 60 единиц в 1974 г. и составил лишь 45 единиц в 1983 г. Это означало, что к тому времени уже меньше половины электората обеих партий поддерживала ту или иную сторону, руководствуясь классовым признаком. После второго и особенно третьего поражения на всеобщих выборах в 1983 и 1987 г. лейбористы сделали соответствующие выводы и вслед за консерваторами стали превращаться из классовой партии в "партию для всех".
Наконец, после периода вызревания в 1970-х годах и утверждения в 1980-х, либерально-рыночный идеологический цикл, начиная с 1992 г., вступил в период нового межпартийного консенсуса. Парадоксально, но, как и в период социал-реформистского цикла, его главным действующим лицом вновь стали лейбористы. К 1997 г. они не только вернулись к уровню 1970 г. по поддержке среди рабочего класса, но, что было качественно новым, добились небывалой популярности у среднего класса, обогнав впервые в истории по этому показателю тори. Ситуация начала 1980-х годов повторилась ровно наоборот, но с ещё большим размахом: теперь уже лейбористы отобрали у консерваторов значительную часть их "естественных" союзников. Другим явлением качественного характера было падение индекса классового голосования до 27 единиц. Другими словами, лишь треть электората обеих партий руководствовалась классовыми стереотипами. Всеобщие выборы 2001 г. не изменили положения дел.
Новый межпартийный консенсус вписался в либерально-рыночный идеологический цикл, однако не стал механическим продолжением доктрины неоконсерватизма. Он основывается на модернизированной версии неолиберализма в социально-экономических вопросах и имеет специфику в иных политических измерениях, выходящих за рамки идеологической оси "левые – правые", "коллективизм – индивидуализм". Комбинация этих двух составляющих получила название "третий путь" – первый опыт идеологии "партии для всех".
Эта идеология не похожа на предыдущие. Её можно назвать микроидеологией, которая свободна от жёстких схем и догм. Она не отражает интересы определённого класса или узкой группы населения, имеет открытый характер, рассчитанный на привлечение максимального количества избирателей. В то же время она аморфна лишь до определённых пределов, у неё есть свои границы, которые задаются тремя факторами, дополняющими друг друга: политический маркетинг, стремление заполучить голос "среднего" избирателя и традиции со свойственной им инерционностью. Первый придаёт идеологии гибкость и мобильность, адаптирует её к нуждам избирателей, второй придаёт ей устойчивость, структурирует электоральное пространство по идеологическому признаку, третий является элементом преемственности, вписывает современный этап в развитии данной партии в исторический контекст.
Если двухпартийный консенсус социал-реформистского цикла опирался со стороны каждой из партий в первую очередь на поддержку её "естественного" электората, т.е. "левого" или "правого" избирателя, и во вторую – на симпатии части "естественного" электората другой партии противоположного политического спектра, то консенсус либерально-рыночного цикла зависит от привлечения голосов "среднего" избирателя, у которого нет чётко выраженных классовых признаков.
Для наглядности описания динамики магистрального идеологического развития современной Британии, в части фактора "среднего" избирателя в условиях двухпартийной конкуренции, плодотворно использование методологии "экономической теории демократии", разработанной Энтони Даунсом[54], которую также называют "центростремительной моделью конкуренции". Она предполагает, что группы электората и политические партии в отношениях друг с другом руководствуются рациональными мотивами: первые голосуют за партию, политика которой обещает им наибольшие блага, а вторые выстраивают свою идеологическую программу таким образом, чтобы максимизировать количество своих избирателей.
Графически Э.Даунс представил действие этого закона в виде колокола, где процессы имеют центростремительный характер, – большая часть электората представляет собой "среднего избирателя"[55]. Политические партии, в данном случае лейбористы и тори, претендуя на его поддержку, тяготеют к консенсусу. Данная модель – идеальный тип: она не только исключает из рассмотрения фактор других политических сил, но располагает имеющиеся партии строго в одномерном пространстве – по оси "левые–правые".
Колокол Даунса имеет одну "вершину" лишь тогда, когда классовая поляризация общества минимальна, и большинство электората придерживается одной системы ценностей. Следовательно, центростремительная модель межпартийной конкуренции в отношении периода 1945–70 гг. должна иметь не одну, а две вершины с близкими максимальными значениями, которые представляют распределение электората в обществе, разделённом по оси "левые – правые", примерно на две равные части. Понятие "среднего" избирателя не утрачивает силу, но появляется в обеих частях графика.
Мажоритарная система способствовала тому, что обе ведущие партии представляли собой "большие приходы" и имели свои выраженные левые и правые фланги, а также своего левого и правого избирателя. За счёт правого избирателя Лейбористской партии и левого избирателя Консервативной модель обретала устойчивость. Ни одна из партий не могла одержать верх, ориентируясь только на собственного "среднего" избирателя, так как этого было недостаточно для победы. Поэтому она претендовала на часть "естественного" электората своего соперника, что и было представлено в рассматриваемый период 20–30% "блуждающих" голосов. Так же, как и модель 1990-х годов, модель 1945–70 гг. была равновесна и обеспечивала условия для складывания межпартийного идеологического консенсуса.
Переход от одной идеологической динамики к другой был опосредованным благодаря промежуточной модели, сложившейся в 1980-е годы. Лейбористская партия не только ориентировалась исключительно на свой "естественный" электорат, но за счёт радикализации своей программы потеряла "блуждающие" голоса и правого, и левого политического спектра, и даже часть голосов ядра своего электората. Межпартийный идеологический консенсус был разрушен.
Консерваторы, напротив, не только воспользовались естественной прибылью своих сторонников, но сумели привлечь на свою сторону значительно большее количество голосов слева, чем обычно. В результате двухпартийная система потеряла свою устойчивость, и электоральный маятник надолго завис в правом политическом спектре. Лишь в 1990-е годы, благодаря дальнейшей классовой конвергенции и собственному идеологическому перевооружению, лейбористы смогли исправить положение и одержать верх над консерваторами.
Описываемая Э.Даунсом модель с единой вершиной и единым "средним" избирателем по внешним признакам приближается к модели политического маркетинга. Действительно, если "смирительная рубашка" классовых идеологий исчезла, и классовые партии превратились в "партии для всех", тогда ничто не стоит на пути идеологического оппортунизма и беспрерывного ревизионизма, подлаживания под требования момента и интересы постоянно меняющихся избирательных коалиций. Однако в этой модели встроен важный механизм, который на практике не позволяет партиям действовать таким образом – фактор доверия. Модель 1990-х годов, несмотря на свою значительную унификацию по сравнению с двумя предыдущими, оставляет достаточно места для идеологического маневра. В реальности "партия для всех" – лишь идеальный тип, который на практике может воплотиться до определённых пределов.
Во-первых, в обществе сохранились центры притяжения, образованные вокруг интересов фрагментированных классов и больших социальных групп. Во-вторых, на месте былых классовых разломов возникли не столь глубокие, но многочисленные новые противоречия, которые невозможно примирить в рамках одной идеологии и политической платформы. Если бы партии стали по конъюнктурным соображениям менять свою идеологическую окраску, идеологически "перепрыгивать" друг через друга, претендовать на выражение интересов то одной группы избирателей, то другой, они потеряли бы не только своё лицо, но и доверие значительной группы избирателей, им перестали бы верить. Избирателю по-прежнему необходимы идеологические ориентиры, устоявшиеся стереотипы, с помощью которых он мог бы понять, где располагается та или иная партия в его виртуальной системе политических координат. Именно поэтому лейбористы до сих пор называют себя партией левого (иногда – радикального) центра, а консерваторы – правого.
При всех её достоинствах, ограниченность этой модели в том, что она применима лишь к ситуации двухпартийной системы, которая в Великобритании в настоящее время представлена только на общенациональном уровне. На уровне региональном, и, тем более, местном, межпартийная конкуренция в условиях трёх- или многопартийности следует иным законам, где у партий нет необходимости обеспечивать поддержку "среднего избирателя". Даже на общенациональном уровне эта модель не описывает ситуацию полностью. Так, двухпартийная система в 1990-е годы фактически превратилась в двухсполовинную, в которой фактор малых партий играет существенную роль и их потенциал растёт. Либерал-демократы закрепили за собой статус "третьей партии" британской политики и воспользовались тем, что лейбористы в последнее десятилетие совершили значительный сдвиг вправо. В результате ПЛД заняла по ряду позиций положение слева от лейбористов, что никогда не происходило раньше, т.е. пошла на идеологическое "перепрыгивание", которое не допускается моделью Даунса. Несмотря на это, обе партии не только не потеряли доверие избирателей, но добились наибольших успехов за многие десятилетия. В 1990-е годы анализ межпартийной конкуренции усложнился и тем, что пространство политической борьбы превратилось из одномерного в многомерное.
2. Тэтчеризм [56] и посттэтчеризм.
В 1970–80-е годы XX века обострились проблемы, с которыми британское общество столкнулось при переходе от индустриального к постиндустриальному типу развития. Популярность завоевали идеи раскрепощения человеческой личности, освобождения институтов гражданского общества от государственного контроля, расширения сферы деятельности свободно-рыночных сил. Правые политические силы выступили с лозунгом возрождения "либеральной Англии", принципов добровольности, индивидуальной свободы, самопомощи.[57] Они требовали свести функции государства к минимуму, создать условия для "спонтанного развития общества". Были выработаны концепции развития свободного рынка и пересмотра функций государства.
Британские "новые правые" совершили идейный переворот, придав традиционной трактовке консерватизма неолиберальную интерпретацию. Феномен подъёма неолиберальной волны стал частью более широких явлений, проявившихся не только в политике, но и в гражданском обществе. Тэтчеризм, открыв в 1979 г. новый этап в общественно-политической жизни страны, почти на два десятилетия монополизировал политический Олимп. Поражение консерваторов на всеобщих выборах 1997 г. подвело под его историей черту.
Общей проблемой ведущих политических сил страны стало отношение к развивавшимся в британском обществе кризисным явлениям. Кейнсианство всё отчётливее обнаруживало свои слабости. Интенсификация идейных дискуссий вылилась в оживление интереса к либеральной модели общественного развития. Возник феномен британского неоконсерватизма, зарождение которого пришлось на 1970-е годы. Наиболее ярким его воплощением стал тэтчеризм, прошедший несколько этапов развития. В следующие два десятилетия он стал одним из самых успешных послевоенных европейских политических проектов. Разработка новых концепций проходила на фоне переработки наследия консервативной и либеральной мысли.
Движение британских "новых правых" было многосторонним и разноплановым явлением. Жёсткой организационной взаимосвязи между его отдельными компонентами не существовало. Но имелся ряд принципов, указывавший на их общую природу – неприятие кейнсианства, послевоенного политического консенсуса и культурных изменений, произошедших в западном обществе в 1960–70-е годы, стремление укрепить институт частной собственности и реформировать "государство благосостояния", упрочить прерогативы государственной власти за счёт автономии профессиональных организаций и местных органов власти.
Одной из идейных основ этого движения была деятельность группы "Солсбери" во главе с Роджером Скратоном, Маурисом Коулингом и Питером Уорсторном, которые критиковали государство за пренебрежение традиционными институтами семьи, религии, школы, призывали к укреплению его законодательных функций, выступали против идеологии Просвещения и выросшего на её основе культа потребительского гедонизма. Заметный вклад в формирование идейного климата в стране в 1970-е гг. внёс Фридрих фон Хайек, разработавший концепцию децентрализованного рыночного обмена и "расширенного порядка", основанную на свободном обмене информацией в обществе. Концепцию "негативной" и "позитивной" свободы, важную для обоснования сокращений функций государства в социально-экономической жизни страны, развил Исайа Берлин.
Другим теоретиком британских неоконсерваторов был Карл Поппер. Свою концепцию критического рационализма он противопоставляет "коллективистскому рационализму" и "утопической инженерии". Среди "новых правых" были популярны идеи американских либертарианцев Роберта Нозика и Мюррея Ротбарта. В отличие от представителей утилитарного направления либеральной мысли, стоявших на позициях "этического субъективизма" и "эмпирического индивидуализма", либертарианцы придерживались теории естественных прав и соответствующей ей концепции "морального", "этического" индивидуализма.
Идейной основой британских "новых правых" в экономическом плане была "австрийская школа", которая наравне с "чикагской школой" и "школой общественного выбора" составила костяк неолиберальной политической экономии. Последователи австрийской школы придерживаются доктрины методологического индивидуализма, которая исключает из рассмотрения макроэкономическую проблематику и занимается анализом вопросов микроэкономики. Среди представителей чикагской школы в Великобритании наибольшую известность приобрёл Милтон Фридман. На основе его идей была создана британская версия монетарной теории. C точки зрения представителей школы общественного выбора функционирование общественно-политической системы строилось по аналогии с работой рынка, когда политические áкторы руководствуются в своих действиях рациональным и утилитарным стремлением максимизировать свою выгоду.
Тэтчеризм как неоконсерватизм у власти стал ключевым содержанием политической основы британских "новых правых". Разработка новых концепций проходила на фоне критической переработки идейного наследия традиционной консервативной мысли и творческого развития классического и нового либерализма. Одним из непосредственных вдохновителей неоконсерватизма на стадии его формирования был Инок Пауэлл, а главным генератором идей во второй половине 1970-х гг. – ментор Тэтчер Кит Джозеф.
Приход неоконсерваторов к власти в 1979 г. явился результатом длительного процесса становления этого политического течения. Британский неоконсерватизм, как составная часть международного феномена "новых правых", попал в ритм колебаний общественных настроений; его адепты умело воспользовались ситуацией для завоевания политической власти.
В 1979–97 гг. тэтчеризм прошёл этапы консолидации, стабилизации, расцвета и упадка. Он продемонстрировал способность брать под контроль инфляционные процессы, решать вопросы технологического развития, придать экономике динамичные импульсы. В то же время тэтчеризм оказался бессилен перед лицом проблемы безработицы и цикличности рыночной модели производства. Он привёл не только к расширению демократии собственников, но и к углублению социального неравенства. Снижение роли Великобритании в системе мирохозяйственных связей по сравнению с её главными конкурентами было заторможено, но не остановлено.
В 1979 г. пришедшая к власти Консервативная партия идеологически была заряжена на борьбу с инфляцией, однако к 1997 г. злободневность приобрели вопросы иного порядка: социального неравенства, ущемления прав наёмных рабочих и неблагополучных групп населения. Неоконсервативные подходы в вопросах социально-экономической модернизации продемонстрировали эффективность своих подходов, однако и они к середине 1990-х годов оказались устаревшими. В целом утверждения "новых правых" о превосходстве рыночной парадигмы над коллективистской так и остались в эмпирической плоскости знаний, не достигнувших уровня концептуального анализа. Неудачей закончились попытки крупномасштабного дирижизма в экономике, однако, подобная судьба ожидала другую крайность – отрицание роли государства в регулировании рыночных процессов.
1990 г. не стал рубежным в истории 18-летнего пребывания Консервативной партии у власти. Произошла смена её лидера, но политика принципиально не изменилась. Однако закрепился миф о радикальности "железной леди" по сравнению со "слабым" и "нерешительным" Джоном Мейджером. В историографии появились оценки периода правления Мейджера как посттэтчеризма, возвращение консерваторов на позиции классического центризма.[58]
Действительно, после 1990 г. консерваторы шире использовали социальное маневрирование, смягчили рыночную риторику. В Консервативной партии произошла перегруппировка сил в пользу "мягких рыночников" ("социальных тори"). Но по сути период правления Дж.Мейджера открыл период "зрелого тэтчеризма". Именно в 1990-е годы были приватизированы угольная промышленность и железные дороги, в систему образования и здравоохранения внедрены рыночные элементы, ужесточились условия выплаты пособий по безработице, были заявлены намерения приватизировать почтовую службу и систему пенсионного страхования, достигнуты успехи в области борьбы с безработицей, инфляцией и др. Последствия победы консерваторов на всеобщих выборах в 1992 г. были не менее значительными, чем результаты трёх предшествующих. После них произошли существенные изменения в механизме функционирования рынка рабочей силы в Великобритании.
В истории Консервативной партии в разной пропорции всегда присутствовали три идейные течения – прогрессизм (социальный реформизм), оформившийся во времена Дизраэли в концепцию "одной нации", индивидуализм, связанный с вопросами личных свобод и частной собственности, и традиционализм, стоявший на страже национального суверенитета, конституционного строя и морали. Социологические исследования настроений среди рядовых членов партии в 1979–97 гг. говорят о том, что индивидуализм незначительно потеснил прогрессизм, смещение консерваторов вправо не было существенным.[59] Позиции рядовых консерваторов заметно отличались от позиций руководства партии. Большинство активистов тяготело к правому центру, благожелательно относилось к идеям повышения размера пособий по безработице, защиты прав потребителей от злоупотреблений в условиях рыночной экономики, контроля за приватизированными предприятиями, увеличения расходов по статьям здравоохранения, расширения прав наёмных рабочих на производстве. Прогрессисты были в меньшинстве только по двум позициям – прогрессивное налогообложение и реформа системы голосования. Более 40% опрошенных позитивно отозвались о "политике доходов".
В то же время влияние индивидуализма усилилось. Большинство опрошенных симпатизировало приватизации угольной промышленности, внедрению рыночных элементов в сферу медицинского обслуживания, частному медицинскому страхованию и образованию, снижению подоходного налога. Данные свидетельствовали, что обе составляющие консервативной идеологии были ярко выражены, хотя отставание индивидуалистов от прогрессистов, очевидное в 1960–70-е годы, было ликвидировано.
Тэтчеризм представлял собой не только крен в сторону индивидуализма, но и укрепление традиционализма. Его сторонники поддерживали смертную казнь, выступали против углубления процессов европейской интеграции, ратовали за жёсткую политику в отношении иммигрантов, национальных и нетрадиционных меньшинств, были противниками практики абортов.
"Мягкие рыночники" с симпатией относились к идее "социального рынка", который трактовали как сочетание традиций либеральной экономики и христианской демократии. "Поздние" тэтчеристы признали не только важность институтов национального государства – "макроконсерватизма", но и видную роль местных и региональных сообществ – "микроконсерватизма", в которых проходит повседневная жизнь человека.
Распространение таких идей свидетельствовало об отходе части идеологов консерваторов от восприятия общества исключительно сквозь призму индивидуализма, но и не было возвратом к концепции органичного общества. В их представлении свободнорыночная модель должна обеспечивать "локальные сообщества" социальной мобильностью и свободой выбора, оградить их от мелочной опеки центральной власти. В этом случае можно рассчитывать на успех рыночных реформ, в том числе в сфере образования и здравоохранения.[60]
В 1992–97 гг. поиск консерваторами свежих идей был сильно затруднён внутрипартийной распрей по вопросу европейской интеграции. Кроме того, в результате событий "чёрной среды" в сентябре 1992 г. – выхода Великобритании из европейского валютного механизма – консерваторы потеряли реноме партии эффективной экономической политики и низких налогов, хотя с 1994 г. страна вступила в длительную полосу экономического роста. Перед выборами 1992 г. Дж.Мейджер обещал дальнейшее снижение налогов, однако в последующие годы правительство вынуждено было их не раз повышать.
Европейская схизма особенно больно ударила по консерваторам в 1993–94 гг. В июле 1993 г. правительство оказалось в меньшинстве в ходе ратификации в парламенте Маастрихтского договора из-за того, что 23 депутата-тори проголосовали вместе с оппозицией; в ноябре 1994 г. 8 депутатов-тори были "лишены кнута" также в связи с голосованием по европейскому вопросу против своей партии. Таким образом, консерваторы и лейбористы поменялись местами. До второй половины 1980-х годов Консервативная партия выступала за более тесные связи с интегрирующейся Европой, а Лейбористская – против. Теперь первые были расколоты по этому вопросу так же, как недавно вторые. Во время избирательной кампании 1997 г. более 200 кандидатов-тори отказались поддерживать алгоритм действий, предложенный руководством партии, в отношении участия страны в первом этапе введения единой европейской валюты: "вступить в переговоры сейчас – решать потом". Выборы упрочили позиции евроскептиков, которые теперь составляли большинство членов консервативной фракции в парламенте.
Если в 1990-е годы ЛПВ восприняла ряд ключевых принципов неконсервативной политики и идеологии, популярной у н-селения, то тори оказались во власти недостатков, которые больно ударили по лейбористам на всеобщих выборах 1979–92 гг. – слабость руководства, разлад в партийных рядах, потеря доверия со стороны населения по социально-экономическим вопросам. К тому же к этому добавились коррупционные скандалы и обвинения в аморальном поведении. После 1997 г. консерваторы прекратили противодействие и фактически признали реформы лейбористов в области деволюции, минимальной оплаты труда, увеличения расходов в сфере социальных услуг и др.
В последние годы консервативного правления обозначились пределы расширения свободнорыночной модели. Период тэтчеризма завершился. Оформлялись очертания консервативно-лейбористского консенсуса нового качества. Лейбористы примирились с большей частью неоконсервативных реформ в области приватизации и рынка труда, равнозначностью и взаимодополняемостью ценностей индивидуализма и коллективизма, а консерваторы отказались от однозначно негативного отношения к социальным функциям государства, которое было характерной чертой тэтчеризма. Экономический либерализм занял соответствующее его реальному весу место в идейной системе координат политических сил страны.
После перехода поста лидера консерваторов к Уильяму Хейгу идейный поиск в партии оживился и вышел за рамки европейской тематики. Как когда-то "новые лейбористы" перенимали свежие идеи у "новых демократов" Билла Клинтона, теперь тори искали идейное вдохновение за океаном. Например, концепция "заботливого консерватизма"[61] имела широкое хождение среди советников Джорджа Буша-младшего. Однако протекал этот процесс крайне болезненно. Консерваторы были деморализованы разгромом 1997 г., а противостояние евроскептиков и евроэнтузиастов тормозило развитие внутрипартийной дискуссии по другим направлениям. Несколько лет после выборов сказывалась инерция мышления и влияние устоявшихся в годы тэтчеризма идеологических схем. Так, тори продолжали ратовать за политику снижения налогов, но одновременно под давлением электоральной необходимости стали делать обещания, подразумевающие увеличение государственных расходов. В результате лейбористы не раз ловили их на этом несоответствии. Трудность состояла и в том, что лейбористы перехватили многие лозунги и идейные позиции, которые до этого были свойственны идеологии консерватизма, как традиционного (например, жёсткая политика в области охраны порядка и пенициарной системы), так и с приставкой "нео-" (сбалансированный бюджет, гибкий рынок труда, низкая инфляция). В этой ситуации тори требовалось не просто сменить акценты и поменять местами слагаемые в своём идеологическом уравнении, но найти действительно неординарные решения.
Хотя накал споров в партии по вопросу европейской интеграции снизился, но произошло это не благодаря выработке устраивавшей обе группировки линии, а укреплению одной из них. Победы Уильяма Хейга над Кеннетом Кларком в 1997 г., и над ним же Иана Данкан-Смита в 2001 г. поступательно консолидировали позиции евроскептиков. Этому способствовали и успехи партии на евровыборах в 1999 г. Что касается Данкан-Смита, то в начале 1990-х годов он был известным бунтовщиком-заднескамеечником, не раз голосовавшим в палате общин против собственного правительства по европейским вопросам. Избрание нового лидера консерваторов в 2003 г. – Майкла Ховарда, который в бытность министром внутренних дел при Джоне Мейджере считался представителем правого крыла партии, не изменило положения дел.
После 1997 г. тори ужесточили свою позицию по Европе, окончательно отказавшись от оборонительного принципа "подождём – увидим", который был на вооружении у Мейджера, выступили с лозунгом пересмотра условий участия Великобритании в институтах ЕС и выразили однозначно негативное отношение к любым проектам вхождения страны в еврозону. В то же время Майкл Ховард постарался представить политику консерваторов в более сбалансированном виде, открестившись от тех, кто выступал за выход страны из ЕС. Однако после успеха на евровыборах 2004 г. партии ЮКИП, использующей еврофобские настроения и отбирающей голоса главным образом у консерваторов, последние оказались перед дилеммой: продолжить бороться по вопросу Европы на два фронта – против лейбористов слева и ЮКИП справа – или сместиться правее и нейтрализовать вызов ЮКИП, но тем самым лишить себя возможности манёвра.
Оживление дискуссий в партии по другим направлениям привело к появлению группировки "социальных либертарианцев", в рядах которой выделялся Майкл Портилло, и сторонников социального авторитаризма, колоритной представительницей которых была Энн Уидикомб. В предыдущий период Портилло имел репутацию последовательного тэтчериста нового поколения, однако после 1997 г. перешёл на более умеренные позиции. Ведущую роль в этом сыграла и осознаваемая им объективная необходимость изменить имидж партии, подавляющее большинство членов которой были белыми мужчинами пожилого возраста, и виды на пост лидера организации, что требовало поддержки со стороны обеих её крыльев. Портилло выступал за то, чтобы политика консерваторов стала более привлекательной для женского населения страны, этнических, сексуальных и других меньшинств, ориентировалась на принцип "включённости".
Такой подход был логичен для части тех, кто придерживался в сфере экономики либеральных рыночных взглядов (а их после 18 лет тэтчеризма в Консервативной партии подавляющее большинство), так как либерализм в социальных вопросах, с их точки зрения, был ничем иным как привнесением принципов индивидуальной ответственности и свободы в сферу социальной морали. В то же время другие рыночники-тори придерживались интерпретации "сострадательного консерватизма" с коммунитарным оттенком, популярной в кругах американских правых. Её суть в том, что гражданское общество должно обладать сильными и жизнеспособными институтами, с помощью которых оно может противостоять экспансии со стороны государства, и поэтому социальная политика должна быть направлена на укрепление общественных институтов, а не на их разрушение. С этой точки зрения элементы социального а