Мифологический текст ориентируется прежде всего на иррациональную сторону человеческой психики: когда ищут не информации, а надежды; не фактов, а оценок; не логики, а исхода чувствам; не обоснованности, а панацеи от своих бед; не объективности, а поддержки; и т.д. В этом случае сообщение воспринимается тоже иррационально: факты, цифры забываются, а остается только общее впечатление, эмоционально окрашенный образ и твердое убеждение: «Это хорошо, а это плохо!» Порождается такой эффект в магической парадигме мышления со свойственной ей синкретичностью: целостностью и эмоциональностью восприятия, нерасчлененностью желаний и реальности и т.д.
Чтобы подготовить мифологический текст, журналисту приходится самому погружаться в магическое мышление, смешивая реальность и символику; догадки, которые придают желаемый смысл событиям, и факты, которые, как известно, «сами по себе упрямая вещь»; логику науки и директивы идеологии. Происходит именно то, что К.-Г. Юнг называл слиянием с надличностными образованиями коллективного бессознательного. При этом несущественно, каково в данный момент актуальное содержание коллективного бессознательного. Лишь бы всплыло нечто абсолютное, что стало бы более значимым, нежели все индивидуальное.
Мифологический текст в массовой коммуникации незаменим. И, значит, журналист должен уметь его делать. Это вопрос прежде всего профессионализма и только потом — таланта или вдохновения.
В анализируемом телекомментарии просматривается несколько специфических приемов производства и продвижения мифемы:
1) предельные обобщения и категорические оценки, возводящие ситуацию в ранг глобальной катастрофы, перед лицом которой индивид ощущает бессилие и склоняется к погружению в коллективное бессознательное (эпизоды 2, 11, 18, 20, 21);
2) критика «МЫ-образа» аудитории (эпизоды 4, 9, 10, 16) и «Я-образа» реципиента (эпизод 15) для подавления психического сопротивления и самостоятельной интеллектуальной активности;
3) формирования образа «Рыцаря Надежды»: гений, вождь, светлые силы, то есть абсолютный субъект, единственно способный преодолеть катастрофу (эпизод 5);
4) формирование образа врага (эпизод 12);
5) нейтрализация идейно-религиозных установок аудитории завуалированным кощунством (эпизод 8);
6) апелляция к доинтеллектуальным уровням психики (эпизод 13);
7) удвоение абсурда (эпизод 17);
8) цинизм, дозируемый в расчете на дестабилизацию отдельных моральных установок (эпизод 20);
9) активизация рудиментарных механизмов табуирования (эпизод 14);
10) акцентирование в образе автора благородных черт независимого журнализма: объективности (эпизод 10), беспристрастности (эпизод 19), принципиальной боевитости (эпизод 12), проницательности (эпизод 19), сверхэрудированности (эпизоды 7, 10), общности с аудиторией (эпизод 1);
11) опора на иррациональную «магию слова», смешивающую название и реальность («лютая любовь к сербам»; «далекая Сербия»), утверждение и непреложный факт («Советский Союз убивал людей когда хотел и где хотел»), обвинение и доказательство («готовы поменять государственный строй России»), деловой совет и мистическое 'заклинание («нам бы сидеть тихо и ждать, пока американцы опозорятся»), научный прогноз и роковое пророчество («в любую минуту ядерное оружие может быть применено против нас»), вопрос и ответ («нам сербы дороже собственных детей?»);
12) ускоренный темпоритм подачи информации (за полторы минуты 21 эпизод, десятки переключений, сотни ракурсов, поток ассоциаций, скачка идей), нагнетающий интеллектуальную перегрузку, снижающий возможности критического мышления, переключающий восприятие на эмоциональный, бессознательный уровень.
Однако странно было бы назвать хоть один из перечисленных приемов личным изобретением или авторским достижением В.Л. Все они в той или иной комбинации обнаруживаются в любом мифологическом тексте любого массового средства воздействия. Это универсальная, если хотите, стандартная техника имитации и стимулирования синкретического/пралогического мышления. Но тонкость состоит в том, что она продуктивна только в массовом со-творчестве-в-процессе-коммуницирования. И мифема — не крик души журналиста, а магический резонанс аудитории. Отсюда следует особое условие, на котором зиждется любое непреходящее достижение журналистики и вне которого даже профессиональное мастерство ущербно. Нужно тонкое понимание сцепления глубинных ценностей народной жизни, идейных оснований общества и обыденного существования людей, в чем, собственно, и состоит ментальность аудитории.